ей повесили голубой зонтик, на правую – светло-серый дождевик, какие носят в лондонский туман, а на голову нахлобучили непромокаемую шляпу. Лицо Джасры было размалевано, как у клоуна, на зеленую
– Спасибо за гостеприимство. Даже если вы о нем не помните.
– Ох, минутку! Поезжайте-ка вокруг дома к кухонной двери, выходящей во двор. Я дам вам флягу с водой и какую-нибудь еду на дорогу… Скажите, а за эти дни у нас, случайно, не было бешеного романа, который я запамятовала?
– Джентльмен о таких вещах умалчивает.
Она засмеялась и похлопала меня по плечу:
– Навестите меня как-нибудь в Амбере. Может, тогда восполним пробел в памяти?
умаю, пыталась накопить там силу, чтобы победить Призрак, и ненароком освободила Шару. А он снова овладел замком и взял мать в плен. Во всяком случае, она была в отчаянии, когда говорила со мной…
– Ох уж этот старый колдун, – усмехнулся я. – И долго он сидел в заточении?
Люк пожал плечами:
– Да откуда мне знать? И кому это интересно, черт возьми? Он служил вешалкой для одежды еще тогда, когда я пешком под стол ходил.
– Вешалкой для одежды?
– Да, он проиграл в дуэли волшебников. Не знаю точно, она его победила или мой отец. Как бы там ни было, его застигли во время заклинания, он стоял с распростертыми руками. Ну и заморозили его – стал твердый, как доска. Потом бедолагу поставили в прихожей и стали вешать на него верхнюю одежду. Слуги иногда смахивали с него пыль. А я еще мальчишкой вырезал свое имя на его ноге, как на дереве. Я тогда считал Шару предметом обстановки. А позднее узнал, что в свое время он был значительной персоной.
Лишь внизу, в центральной шахте, виднелись маленькие пятнышки света – не то огоньки свечей в канделябрах, не то подвешенные фонари с закопченными стеклами.
– Самое время нам встретиться, – сказал дядюшка и протянул мне руку.
Я уже успел дотронуться до него, когда в лицо мне ударило нечто подобное гигантской волне. Я прошел сквозь это и оказался в музыкальном салоне Амбера. А когда Рэндом открыл рот, собираясь произнести некую тираду, на нас обрушился каскад цветов.
Стряхивая их с рубашки, он взглянул на меня и изрек:
– Я предпочел бы, чтобы ты выразил свои чувства словами.