автордың кітабын онлайн тегін оқу Кукловоды
Руслан Платонов

Руслан Платонов

Кукловоды

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

В основу сюжета положены реальные события, случившиеся в 2002 году в г. Одессе. По данным уголовного дела, одним из украинских телеканалов снят документальный фильм «Злой гений».

С помощью авторского вымысла сюжет повести значительно расширен, введены новые сюжетные линии.

Полный увлекательных приключений и удавшихся подельникам авантюр преступный путь в конце концов пресекается органами правосудия.

18+

Часть І

Неисповедимы, непредсказуемы пути-дороги человеческие. Что есть наша жизнь — пестрый калейдоскоп, нелепый набор хаотических происшествий? Так сказать, генератор случайных чисел? Или строго запрограммированная, предопределенная неразрывная цепь причин и следствий? Мы управляем судьбой или — она, злодейка, нами?

А может, ее, судьбы, вовсе и не существует? Например, некая высшая сила руководит нами в земном путешествии нашем? Не тащит нас, как теленка на веревочке, а именно руководит, советуя и наставляя, указывая истинный путь, но всегда оставляя за нами право выбора — вправо или влево свернуть на развилке.

Каждому из нас знакомо это состояние, и всем — кому чаще, кому реже — приходится определяться, решать, как поступить в том или ином случае.

Вот-вот отойдет нужный трамвай от остановки: уже скрылся в дверном проеме последний пассажир, вагоновожатый назвал следующую остановку и взялся за рычажок закрытия дверей — мчаться ли, сломя голову, через оживленную проезжую часть или подождать другой вагон?

С одинаковой вероятностью в лотерейном барабане жизни может выпасть один из двух номеров: держа в поле зрения готовый отправиться трамвай, спешащий человек упускает из виду мчащийся наперерез «Фиат»; или же благодушно машет рукой — успеем! зачем подвергать свою единственную и неповторимую жизнь глупому риску попасть под машину? — и благоразумно садится в следующий трамвай, в котором террорист уже оставил сумку под сиденьем…

А возможен и третий вариант — шар без номера. Благополучный, бесцветный и пресный.

Мы не можем всего предусмотреть, все просчитать и выверить. Но все же, все же! — как не хочется быть ограбленным или убитым подонком, которому безрассудно открыл входную дверь, купившись на банальное «вам телеграмма», не подумав, не взвесив последствий… Кошмар! — принятое однажды невинное решение открыть небольшой магазинчик на краю базара через пяток лет оборачивается злорадной пулей от завистливых конкурентов, оборвавшей твою такую ладную и отрадную жизнь в расцвете лет. Ужас как неохота попасть за решетку, соблазнившись выгодным предложением некоего мерзавца занять вакантное место главного бухгалтера преуспевающей компании (с Вашим-де умом и опытом…)

Кто ж знал?! Ведь с одинаковым успехом можно и влиться в спаянный коллектив солидной фирмы, и одним махом решить свои финансовые и социальные проблемы, оказавшись в итоге на ласковых песках Сен-Тропе вместо суровых тюремных нар! Ведь так? Скажите, ведь так может быть?!

Да, может.

Или не может.

Нам не дано предугадать.

А жаль…

* * *

Аще что в одном месте убудет, в другом непременно прибавится.

Тысячу раз был прав батька Ломоносов!

Два месяца в приморском колхозе, вместо учебы посвященных то ли уборке, то ли поеданию в немереных количествах вкуснейшего спелого винограда, никак не повлияли на объем учебной программы. Два дня или даже две недели еще туда-сюда, но два месяца — это уже слишком.

А посему его непреклонное величество директор железнодорожного техникума недрогнувшей рукой подписал приказ о продлении тысяча девятьсот восемьдесят пятого дробь восемьдесят шестого учебного года ровно на два месяца. Как следствие, вместо первой половины июня защита дипломных проектов плавно переместилась на первую половину августа. Что поделаешь — выпускной курс: ни теоретические занятия, ни преддипломную практику, ни само дипломирование урезать не представлялось возможным.

Студенты повздыхали, поворчали, однако никуда не делись с подводной лодки.

Но однажды — как и все на свете — все-таки подлетели к своему концу, разноцветной стайкой веселых пташек промелькнули хоть и искусственно продленные, но все же прекрасные, незабываемые студенческие деньки.

Вот и долгожданные новенькие, остро пахнущие свежей типографской краской дипломы приятно холодят разгоряченные ладони. Наташа Зайцева — высокая, красивая девушка с точеными чертами лица и тяжелой гривой иссиня-черных волос — долго, с наслаждением вдыхала этот по-своему приятный запах, вдвойне ласкающий обоняние из-за красной обложки. Стоявший рядом с ней Сергей Антонов — давний ее друг, возлюбленный, жених и, вне всякого сомнения, будущий муж, тоже получивший диплом с отличием — некоторое время наблюдал за Наташей, снисходительно улыбаясь, а затем рассмеялся:

— Может, еще на зуб попробуешь, чудо в перышках?

— Ты же знаешь — я запахи люблю. Сигаретный дым, например, терпеть ненавижу, а запах табака мне нравится. И запах диплома — тоже.

— А как насчет запаха моря, гор и цветущего миндаля? — обнял Сергей девушку за хрупкие плечи. — Что ни говори, нет худа без добра. Лето пролетело в душных аудиториях, зато диплом обмоем в морской водичке! Старик «Нахимов» весь к вашим услугам, госпожа!

Прижавшись к крепкой груди любимого, Наташа улыбнулась той улыбкой фонтанирующей радости, которой могут улыбаться только влюбленные, не обремененные грузом житейских забот и абсолютно счастливые молодые люди.

Да и отчего не радоваться, скажите на милость? Долгих четыре года нелегкой учебы уже за плечами, впереди — нескончаемая и счастливая взрослая жизнь, которая начинается с увлекательнейшего круиза по Черному морю на прекрасном пароходе «Адмирал Нахимов», вместе с родной студенческой группой вообще и с любимым Сережей в частности.

Это ли не счастье?

Идею Ольги Катлабуги — бессменной старосты их техникумовской учебной группы — вот так, нестандартно, отметить окончание учебы вчерашние студенты восприняли троекратным «ур-ра-а!!!»

Мысль и в самом деле блистала оригинальностью и новизной. Полупьяные поскакушки под стеклянным оком поддатого фотографа где-нибудь в захудалом кафе, одиозно величаемые «выпускным балом», стандартностью и однообразием навевали тоску. Было уже, было… Видали, слыхали. По предварительным прикидкам, чуть ли не половина группы — в основном приезжие и неисправимые пессимисты — вовсе не собиралась участвовать ни в какой «групповой отметине», намереваясь славно «оторваться» в родных пенатах.

Не успев дослушать до конца эмоциональную речь старосты — «По бабкам круиз ненамного дороже выпускного потянет, а зато!..» — вышеупомянутые неисправимые пессимисты опрометью бросились на вокзал — сдавать билеты, приобретенные загодя с благородной целью поскорее осчастливить своим долгожданным появлением родных и близких.

Теперь же уважаемые сородичи пусть сгрызут в нетерпении еще десяток-другой ногтей. Ждали четыре года — перетопчутся еще пару недель. Ничего с ними, горячо любимыми, не случится. Упускать такую возможность — круиз по самым красивым местам нашей необъятной родины на «Адмирале Нахимове»! Да что — одичали мы, что ль?

Тем более, что суетиться-напрягаться в поисках драгоценной путевки не придется. Оля Катлабуга, в противовес небольшому росту, содержала в своей худощавой фигурке неиссякаемый запас кипучей энергии и организаторских способностей. Наверняка прежде, чем озвучить задумку, она прозондировала почву и предварительно уладила все необходимые формальности. Как и всегда, на протяжении всех четырех учебных лет, сдадим Оле деньги — и ни от чего более голова болеть не будет. Разве что от коктейлей в корабельном баре.

Оставалось только блаженно плыть, отдавшись на волю пенных волн и ласкового бриза.

* * *

— Ничего себе! — поднес Сергей Антонов рекламную афишку парохода к самым глазам Наташи, весело улыбаясь. — В такой древней посудине целый стрелковый полк плывет в неведомые дали!

Черноволосая красавица, напротив, при упоминании о делах военных взгрустнула.

Этой осенью ей предстояло проводить своего сердечного друга воистину в неведомые дали — служить царю и отечеству. Именно так, сияя белозубой улыбкой, объявил Сергей в прошлый четверг.

Что ж, положенная отсрочка для окончания учебы подошла к логическому завершению — а с ней и совместные с Сережей восхитительные деньки. Жаль, что свадьбу не успели сыграть до отплытия. Спонтанно получилось бы незабываемое, полноправное свадебное путешествие.

Да чего уж там — любовь не заглядывает в документы. Путешествие, пусть и не свадебное, обещало быть прекрасным.

— Хоть бы во флот не взяли, — тихонько вздохнула Наталья.

— Что? — не расслышал Сергей в приморском шуме.

— Загадываю, чтобы тебя во флот не загребли, Аника-воин! — ласково взлохматила девушка аккуратную прическу Антонова.

— Чтобы ты, когда я возвращусь, спела мне песенку типа «Моряк, ты слишком долго плавал»? Мне это не подходит! — засмеялся Сергей. — Я тебя никому отдавать не намерен. Флот?.. Нет, вряд ли. Какой из меня краснофлотец? «Моряк — в воду бряк, а из воды — никак». Я, наверное, в десантники попаду. По крайней мере, в военкомате так говорят…

В теплый летний день Наталья вздрогнула и поежилась, словно от ледяного ветра.

Хрен редьки не слаще. Что в соленой воде бултыхаться, что с парашютом с неба сигать — для ее девичьего разумения было одинаково опасно. Надо полагать, до ухода Сергея на действительную они распишутся, и не дай Господь что случится… Стать вдовой, не успев побывать женой?..

Наталья еще раз зябко передернула плечами.

— Тебе что, холодно? — удивился Сергей, обнимая ее за оголенные плечи. Чтобы не заводить разговоров, которых Антонов не любил, Зайцева кивнула головой. В самом деле — к чему заранее изводить себя глупыми химерами? Все будет хорошо, просто прекрасно! Иначе и не может быть!

Не по-августовски жаркий день ускользающего лета клонился к закату. С моря потянуло свежим соленым ветерком. Они стояли, тесно прижавшись друг к другу, коротая время в ожидании начала посадки на величественный океанский лайнер — именно таким представлялся старый пароход юной влюбленной паре. Ожидание праздника если и не лучше самого праздника, то, во всяком случае, доставляет немалое удовольствие, в предвкушении чуда волнуя кровь и поднимая настроение до небесного уровня.

…Посадка на пароход происходила как во сне. «Включились» в окружающую действительность Сергей с Натальей уже в каюте.

Оба, хоть родились и выросли в большом приморском городе, впервые ступили на палубу настоящего корабля — развлекательные «поплавки» в прибрежной зоне на прогулочных катерах и лодках были не в счет.

Проворные моряки споро расселили бестолково совавшихся не в тех направлениях пассажиров по их каютам и оставили одних — осваиваться и привыкать к новому, пускай и временному жилищу.

Путешествие — пусть и не трансатлантический переход — тем не менее, предстояло не такое уж короткое. Во всяком случае, не менее интересное — в числе прочих пароход должен был побывать и в городе-легенде Сочи.

— В городе Сочи — темные ночи! — пропел радостно возбужденный Сергей, со сноровкой заправского матроса распахивая иллюминатор. В каюте действительно было несколько душновато — кондиционированием и даже более-менее приличным вентилированием внутренних помещений «суперлайнер», против ожидания, оборудован не был.

В излишне прогретую перестаравшимся летним солнцем атмосферу небольшого помещения задиристо ворвался насквозь пропитанный солью морской воздух.

— Вы ведь не возражаете? — учтивости парня не было пределов.

Соседи по каюте — однокашники Виталик с Ирой, тоже будущая семейная пара — и не думали возражать.

Как же не вдохнуть всей грудью свежего морского бриза, не ощутить его йодистый запах и даже вкус?

— Иллюминаторы будем закрывать, только если двенадцатибальный шторм шибанет! — авторитетно заявил храбрый мореплаватель Виталик.

Прекрасная половина каюты — Наташа с Ириной — как и все женщины, морским волкам перечить не стали, а сразу принялись за обустройство их совместного обиталища.

Небольшое четырехместное помещение было оформлено и меблировано в строго выдержанном функциональном стиле разумной достаточности. Четыре кровати, напоминавшие полки в вагоне (правда, несколько шире и мягче) загораживались от посторонних нескромных взглядов шторками (отлично! То, что надо!) Индивидуальные светильники в каждой такой «спаленке» создавали неповторимый, отделенный от всего мира уют, навевавший умилительные воспоминания о раннем детстве с его необъяснимым стремлением к сооружению в укромных углах колоритных «халабуд», в которых ощущаешь себя в полной безопасности и недосягаемости для внешних враждебных сил. Плюс еще небольшой стол, платяной шкаф и умывальник — вот и вся обстановка.

Однако с милым и в шалаше неплохо живется, а уж тем более на борту комфортабельного круизного лайнера.

Не прошло и часа, как вещи были разложены по местам, одежда развешена в шкафу, а на столике заботливые руки хозяюшек сервировали праздничный ужин из захваченных из дому в дальнюю дорогу припасов.

Несмотря на поздний час, молодежь не торопилась готовиться ко сну.

— Виталик! Сережа! А ну, прогуляйтесь в коридор! Нам переодеться нужно! — выставила Ирина шутливо упиравшихся парней за дверь. — Только далеко не уходите, иначе съедим все сами! Вас ждать не будем, не надейтесь!

— И выпьете тоже? — в притворном ужасе вытаращил глаза Сергей, подталкиваемый в спину Натальей. — Если так, нам с Веталем надо срочно бежать на берег, пока не поздно! Совместной ночи в одной каюте с буйными во хмелю девицами нам не вынести!..

— Поздно! — поднял палец к потолку Виталий. — Отплываем!

— Поехали! — на манер Гагарина воскликнул Антонов.

…Знойным утром 31 августа 1986 года пароход «Адмирал Нахимов», выполнявший свой последний круизный рейс Одесса — Батуми — Одесса, по окончании которого он должен был пойти на слом, прибыл в Новороссийский порт точно по расписанию.

Август на Черном море почти всегда штилевой и жаркий, с нечастыми освежающими дождиками. Это время — самое удачное для морского отдыха. Сияющие счастьем пассажиры «Нахимова» спешили насладиться им сполна. Веселой молодежи, которой на корабле было большинство, весьма льстил сам особый статус черноморских путешественников. Кто — сам не подозревая, что со стороны это выглядит трогательно и смешно, а некоторые — сознательно, не комплексуя, воображали себя избалованными впечатлениями богатеями из далеких западных стран. Во всем поведении молодых людей, в облике, речи за время плавания появились какие-то новые, несвойственные им ранее черты. Парни будто сразу повзрослели лет эдак на десяток-другой, приобрели напускную солидность и даже некую важность, а если и начинали дурачиться, то не на людях.

Девушки же по своей природе взрослеют раньше легкомысленных и пустоватых сверстников. На «Адмирале Нахимове» одногруппницы Сергея Антонова и вовсе неосознанно играли роль светских львиц.

Особенно это удавалось тем из них, которые от рождения были наделены такими задатками. Их спутники диву давались, обалдевшими глазами взирая на вчерашних бесшабашных девчонок. Невероятный вопрос напрашивался сам собой: да они ли это?.

Вот и сегодня, глянув на вышедшую из каюты Наташу, Сергей Антонов от удивления раскрыл рот. Старая знакомая который раз за не такое уж продолжительное время круиза предстала в совершенно новом, неузнаваемом облике.

Сандра Лейнер, да и только.

Высокая, стройная, в прекрасно облегавшем худощавую фигурку новом платье золотисто-желтого цвета (и где она каждый раз их берет, обновки? Вроде всего только два чемодана — вот и весь ее багаж!) она просто завораживала, заставляя любоваться исключительно собой, напрочь позабыв о морских красотах.

Узкие черные очки загадочно скрывали ее глаза, отлично гармонируя с желтым платьем. Золотые украшения — крупные серьги с небольшими бриллиантиками, тяжелая золотая цепь с бросавшимся в глаза янтарным кулоном, несколько изящных колец на тонких пальцах, витой золотой браслет на хрупком запястье ослепительно сверкали на умытом утренней росой южном солнце. Пусть неуместные, даже безвкусные в сочетании с легким летним платьем и прогулочным случаем, все же драгоценности так шли ей к лицу, и особенно — золотой змейкой обвивший предплечье браслетик, украшенный тремя рубинами, рассыпавшими вокруг красные искры при каждом движении руки.

Этот браслет Сергей подарил любимой на день рождения. Сколько ему пришлось разгрузить вагонов и сэкономить на собственном желудке для накопления необходимой суммы — история красноречиво умалчивает. Однако вспыхнувшие при виде подарка ярче драгоценных камней глаза очень небезразличной тебе девицы-красавицы того стоили.

— Ну, что, Сергей Валентинович? Оценим достопримечательности города-героя Новороссийска?

Сергей примкнул отвисшую нижнюю челюсть к верхней, сглотнул слюну и торопливо ответствовал:

— Отчего бы и нет? Обожди наверху, я мигом — шмотки переменю!

Оставив спутника переоблачаться, Наташа поднялась на прогулочную палубу.

Взгляды практически всех, кто дышал свежим утренним воздухом, в один миг скрестились на молодой девушке: вздыхающе-восхищенные — сильной половины, завистливо-оценивающие — прекрасной.

И никто в разномастной толпе не заметил скрытого за дешевыми черными очками сально-скабрезного взора.

Малозаметный, какой-то потертый, неожиданный и нелепый на круизном лайнере, сутулый то ли зеленый парень, то ли солидный мужчина стоял на самом краю палубы. Моложавое узкое лицо со слегка удлиненным носом странно не вязалось с пепельно-седым ершиком волос на открытой пылающему солнцу голове, не позволяя с уверенностью определить его возраст.

Простая ширпотребовская, к тому же старая, застиранная и линялая одежда, разительно контрастировавшая с вычурными нарядами небедных круизеров, мешковато свисала с узких покатых плеч, однако плотно облегая излишне округлые, смахивающие на женские бедра.

Пассажир пребывал в полном одиночестве. Ни захваченной из дому, ни благоприобретенной на пароходе спутницы рядом с ним не наблюдалось.

Узрев взявшего черноволосую красавицу под руку высокого крепкого парня в джинсовом костюме и больших черных противосолнечных очках, одинокий субъект ненавидяще скривил рот и резко отвернулся, устремив взгляд на оживленный поутру портовый город. Его узкие бледные губы еле заметно шевелились.

Но что они бормотали — молитвы, проклятия или просто чепуху — никто не слышал. Да и на самого потертого путешественника никто не обращал ни малейшего внимания. Любопытные взоры окружающих дам беспрепятственно проникали сквозь него, да и мужские взгляды проскальзывали мимо, не усматривая в некрасивом сопернике потенциальной угрозы своим мужским правам.

Упоенные полной чашей бурно кипящей жизни Сергей с Наташей вообще не заметили примостившейся в дальнем углу прогулочной палубы несимпатичной личности. Счастливые не наблюдают не только часов, но и вообще ничего и никого вокруг.

Молодая пара, обгоняя пестрый поток выбравшихся на экскурсию в город пассажиров «Нахимова», резво сбежала по трапу вниз. Виталий увлек свою ненаглядную на берег получасом ранее.

Серая личность в мрачной одежде в числе немногих осталась на корабле.

Поздним теплым вечером Сергей с Натальей, оставив в торговых и увеселительных заведениях города энное количество денег и получив взамен море ярких впечатлений и пакет разномастных сувениров, вернулись в свой ярко светящийся множеством огней плавучий дом. Увлекшись обзором красот славного города Новороссийска, они чуть не опоздали к отплытию.

— … Вот был бы номер! — красочно описывал Сергей имевшую быть картину весело хохочущим сокаютникам. — Прикидываете? Пришлось бы вас на лодке догонять и вползать в каюту через иллюминатор! Руку бы хоть подали? Или стали б маму звать с перепугу? Ставлю себя на ваше место: в открытом море вдруг кто-то тарабанит в иллюминатор — откройте, это мы! Так и… короче, так и сдохнуть можно. Примерно то же, что ночью услышать стук в окошко на десятом этаже…

Несмотря на поздний час и накопившуюся за целый день блужданий усталость, отдавать бренное тело в нежные ладони Морфея никто из обитателей каюты не пожелал.

Чтобы дать короткий отдых гудящим ногам перед танцевальным вечером и подкрепить алчущее тело, великолепная четверка уселась за стол наскоро перекусить, чем Бог послал.

Нет ничего приятнее задушевной беседы за дружеским столом. Приятели громко обменивались впечатлениями насыщенного дня, подначивали друг друга, забывая о еде.

Внезапно разговор оборвался на полуслове.

Все четверо, как по команде, глянули на большие настенные часы. Они показывали ровно 22—00.

Корабль мягко вздрогнул и медленно, словно нехотя, начал отваливать от причальной стенки.

Трудяги-буксиры, вспенивая винтами мутную портовую воду и пугая стаи прозрачных медуз, с привычным упорством отводили судно от тридцать четвертого причала, разворачивая его на акватории порта носом к выходу.

Отдав буксирные концы, корабль гудком поблагодарил братьев меньших и двинулся в открытое море. Он все дальше и дальше отходил от пассажирского причала, направляясь к выходу из Новороссийского порта. Огни большого города медленно отступали во тьму, плавно покачиваясь из стороны в сторону, словно прощались с великолепным кораблем.

Двенадцать тысяч старых лошадей борозды не портили. «Адмирал Нахимов» неторопливо, чинно рассекал острой грудью аспидно-черную воду, как и подобает степенному ветерану. Старый пароход ни на миг не забывал, что он несет на своих усталых плечах тысячу двести тридцать четыре человека — пассажиров и членов экипажа, самую большую драгоценность на свете. Напрочь отшибло память только тем из вышедших в море, кому единственные и неповторимые жизни этих людей были доверены по роду службы, и в ком плывущие были уверены больше, чем в самих себе…

…Окружающий мир поглотила душная, бархатно-черная южная ночь. Стоял полный штиль — ни ветерка. Море пребывало в абсолютной расслабленности и неге — спокойное и гладкое, как ртуть в тарелке.

На палубе судна звучала возбужденная, громкая музыка. Многочисленные корабельные бары и рестораны трудились в поте лица, усердно стараясь напоить и накормить веселящихся от души пассажиров.

Две молодые влюбленные парочки набрали побольше воздуха в грудь и окунулись в разухабистое празднество с головой.

Феерический вечер закружил их в игривом водовороте.

* * *

Капитан дальнего плавания Вадим Марков как всегда мастерски вывел судно через ворота Новороссийского морского порта. Выполнив все необходимые формальности, он направил «Адмирала Нахимова» полным ходом в одиннадцать узлов к выходу из Цемесской бухты и далее — в открытое море.

Расслабленность и беспечность веселящихся пассажиров словно передались и тем, в чьих руках, словно в ладонях великана, умещался игрушечный кораблик с более чем тысячью маленьких человечков на борту, плывущий в пригоршне воды сквозь черный купол ночи.

Да и отчего было дергаться и напрягаться? Плавание в таких погодных условиях, в безопасных и пройденных множество раз вдоль и поперек прибрежных водах — спокойная, расслабляющая ум и тело рутина, рабочая обыденность.

В Багдаде все спокойно.

Пройдя траверз Мысхако, капитан Марков, оглядывая пустынное море, увидел вдали по правому борту огни большого судна, движущегося в порт с запада наперерез их курсу. Опытный судоводитель, в полном соответствии с международными правилами, уже приготовился отдавать команду уступить идущему в порт кораблю дорогу.

Внезапно ожила корабельная радиосвязь. Дежурный поста регулирования движением сообщил, что это идет балкер «Петр Васев», и его капитан, вопреки правилам, согласен пропустить пассажирское судно.

Капитан Марков МППСС — свод международных правил предупреждения столкновения судов — знал, как собственную биографию. Однако — что ж: дают — бери. Но если уж нарушать — так продуманно.

Как говорится, можно, если осторожно.

Вадим Марков снял трубку радиотелефона и вызвал капитана балкера. В трубке прозвучал голос капитана сухогруза Николая Ткаченко:

— Я сбавил ход и пропускаю!

Капитан Марков кивнул головой невидимому собеседнику и скомандовал:

— Курс сто шестьдесят!

Тяжелый корпус парохода, слегка покачиваясь, послушно выполнил поворот и лег на указанное ему направление.

Находившиеся на ходовом мостике офицеры молча смотрели вперед, в непроницаемую стену ночи. Огоньки «Петра Васева» медленно приближались.

Прошло три минуты. Капитан Марков провел ладонью по лицу, вздохнул, глянул на часы.

Однако! — скоро одиннадцать вечера. Или ночи — как кому угодно. Из порта вышли — а дальше ребята сами справятся. Нечего ему тут официоз разводить.

Заученно проинструктировав вахтенного штурмана о давным-давно известных тому прописных истинах, Вадим Марков передал ему управление судном и ушел с мостика в свою каюту.

«Адмирал Нахимов» и «Петр Васев» неуклонно сближались друг с другом.

* * *

— Поскучай немного без меня, Наталка! — сбивая ладонями с одежды поток красной жидкости, Сергей Антонов комично прыгал на одной ноге, словно вытряхивал воду из ушей.

Нечаянно облившая парня вином из объемистого бокала пожилая дама пчелой кружилась вокруг него, причитая и кудахча, как наседка:

— Ой, простите! Извините! И как это я… Мне так неловко!..

Сергей великодушно махал рукой:

— Да ладно! С кем не бывает! Натала! Побудь тут, а я бегу костюмчик спасать! А то еще подумают, что я — алкоголик!..

— Ты солью, солью присыпь хорошенько! — подсказывала Наталья любимому. — Там, в клетчатой сумке, найдешь большую красную банку — в ней соль! Виталик, сходи с Сережей, пожалуйста, помоги ему!

В бликах огней цветомузыки, особенно ярких на фоне черного бархата ночи, все на прогулочной палубе приобретало некие нереальные, фантастические очертания. Импровизированный карнавал находился в самом разгаре. Легкий хмель стер границы условностей между отдыхающими, внеся непринужденность и даже фривольность в отношения между вчера еще незнакомыми людьми.

Наталья с бокалом шампанского в руках прислонилась к ограждению палубы, обмахивая свободной рукой разгоряченное лицо. Ирина, утомленная непрерывными танцами, пристроилась рядом.

И вновь никто не заметил прожигавшего стройную фигуру Наташи Зайцевой похотливого взгляда, разогретого по случаю танцевального вечера винными парами. Несмотря на давно поглотившую корабль непроглядную темень, одетый в те же самые тускло-серого цвета рубашку и брюки сутулый мужчина черных очков не снял. Они криво, уродливо и совершенно неуместно торчали на его потном вытянутом носу.

Весь вечер, покуда возле красивой черноволосой девушки в легком желтом платьице неотлучно находился высокий крепкий парень, облаченный в синий джинсовый костюм, неприметный гражданин следил за ними из своего дальнего угла. Он неотрывно ощупывал липким взглядом то длинные стройные ноги красавицы, загадочно обрисовывающиеся под легкой тканью, то ее грациозные бедра, то высокую грудь. Совершенно другой, алчный блеск появлялся в его водянистых глазах, когда взгляд натыкался на сверкавшие золотые изделия, во множестве украшавшие шею, уши и руки незнакомки. Судя по всему, золотых излишеств этот простецкий товарищ в частном владении не имел, и это обстоятельство наверняка вызывало у него черную зависть к обладателям таковых.

Но когда веселому спутнику золотоносной дамы основательно подпортили вином голубенький костюмчик, отправив его с товарищем вниз на неопределенное время, серый субъект отлип от стенки.

Какой-то вихляющей, пританцовывающей походкой он подкатил к оживленно беседовавшей парочке прелестниц у борта. Притормозив в полутора метрах от Натальи Зайцевой, он некоторое время молча стоял, заложив руки в карманы и слегка покачиваясь на носках поношенных сандалий.

Однако оживленно беседовавшая с подругой девушка совершенно не замечала его присутствия.

Выждав минуту, гражданин вынул руки из карманов, громко кашлянул, ступил на шаг вперед и выпятил впалую грудь, словно демонстрировал медали.

Медалей на его вылинявшей рубахе не наблюдалось. Тем не менее, нечто необычное на хилой груди подошедшего все-таки было.

Три приколотых к нагрудному карману разноцветных светодиода — красный, желтый и зеленый — яркими искрами поочередно вспыхивали и гасли, создавая эффект бегущего огня. Даже в фейерверке разноцветных вспышек корабельной цветомузыки они были хорошо заметны благодаря своей неожиданности и необычности.

По всей видимости, незаметный пассажир полагал при помощи подобного незамысловатого трюка в одночасье завладеть сердцами всей прекрасной половины танцующих.

Однако Наташа не обращала ни малейшего внимания ни на «бегущие огни», ни на бестолково торчавшего посреди палубы их носителя. Постояв еще некоторое время и не дождавшись восторженных оваций своему ноу-хау, мужчина поправил съехавшие вниз по потному носу очки и обратился к Наталье:

— Позвольте пригласить вас на танец!

Девушка оторвалась от разговора и бросила удивленный взгляд на неуклюжую фигуру с переливами разноцветных огоньков на груди. Подошедший стоял спиной к свету, и его лица, а тем более под черными очками, рассмотреть было невозможно. Но и в неверных отблесках светодиодов было ясно, что красотой физиономия незнакомца явно не отличалась.

— Я не танцую! — бросила она странному мужчине дежурную фразу и вновь повернулась к Ирине.

— А может, все-таки передумаете? — дохнул запахом портвейна еще сохранявший остатки учтивости «кавалер». — Спляшем краковяк, познакомимся, о житье-бытье…

— Я ни танцевать, ни тем более знакомиться ни с кем не собираюсь! — повысила голос Наталья. — Тем более с какими-то… электровениками!..

Ирина, а с ней и несколько находившихся неподалеку отдыхающих, оценив остроту, не смогли удержаться от смеха.

Даже в полумраке прогулочной палубы в глаза бросились рубиново вспыхнувшие уши незнакомца. Острые насмешки красивых девушек в ответ на искренние порывы тоскующего мужского естества, а тем более при свидетелях, способны вывести из равновесия кого угодно. Подвыпивший «электровеник» исключением не стал.

Вытянув руки перед собой и эмоционально потрясая длинными кистями, худосочный круизер презрительно скривил губы и злобно зашипел прямо в лицо Натальи, брызжа слюной и алкогольными парами:

— Ты ч-чего выдергиваешься, прош-шмандовка? С-сильно грамотная? Да я тебя, х-х-халяву…

И тут же был остановлен сильным рывком за плечо. Бросив короткий взгляд назад, неудавшийся ловелас разом прервал гневную тираду, скорее угадав, чем увидев тихо подошедшего сзади Виталия, без раздумий решившего постоять за честь однокашницы. Хулиганствующий пассажир съежился от испуга и метнулся прочь с места имеющего разгореться конфликта. Виталий благоразумно остался на месте — стоило ли ввязываться в пьяные разборки и портить столь прекрасный вечер себе и другим?

— Слушайте, а который час? — спохватилась Наталья. — Я совсем выпала из обоймы!

— Двадцать три часа… и двенадцать минут! — с трудом разглядев в полумраке крошечный циферблат наручных часиков, ответила слегка обескураженная безобразной выходкой незнакомца Ирина.

Наталья подошла к Виталию, чтобы поинтересоваться, где он обронил облитого вином друга, но, увидев его внезапно расширившиеся от ужаса глаза и вытянутую в сторону моря трясущуюся руку, умокла на полуслове и обернулась.

Высоченный силуэт какого-то судна быстро и беззвучно, словно в кошмарном сне, черной громадой надвигался прямо на правый борт «Адмирала Нахимова».

Через несколько мгновений корпус лайнера содрогнулся от страшного удара.

Неописуемая сила играючи вырвала из-под людей твердую палубу, и под ногами разверзлось невесть откуда взявшееся посреди танцпола море.

* * *

Балкер «Петр Васев» полным ходом шел в Новороссийск из Канады. В трюмах низко осевшего в воду судна находились тысячи тонн первосортной канадской пшеницы, которую с нетерпением ждала не очень сытая страна, вместе с ортодоксальным социалистическим укладом победившая заодно и собственное сельское хозяйство.

Капитан Николай Ткаченко торопился. Портовики попросили его как можно быстрее поставить судно под выгрузку в надежде получить неплохую премию. Подводить хороших людей не хотелось. Да и болтаться в море вот уже который день приелось до тошноты. А твердая устойчивая земля — вон она, рукой подать.

Тем не менее, когда дежурный поста регулирования движением новороссийского порта предложил пропустить выходившего из порта «Адмирала Нахимова», Ткаченко ответил согласием.

— Ничего, успеем. Подойдем поближе к выходным створам, а как только проскочит «пассажир», на ходу захватим лоцмана и полетим дальше, — мгновенно продумав предстоящее маневрирование, произнес капитан. Вахтенный помощник кивнул, краем уха слушая капитанские мысли вслух. Тем временем Ткаченко, связавшись по радиотелефону с коллегой на «Нахимове», подтвердил свое намерение сбавить скорость и пропустить лайнер.

— «А по МППСС должно быть наоборот — левым бортом обязаны разойтись!» — не без злорадства подумал стоявший на ходовой вахте третий помощник Зубюк, но капитану, естественно, перечить не стал. Да и чего поднимать перья — обо всем договорились, действия продумали, все под контролем. К тому же на то он и капитан, чтобы командовать. А дело Зубюка и остальных — брать под козырек и выполнять указания беспрекословно, точно и в срок.

Тем временем над морскими просторами сгустилась непроглядная темень — хоть глаз выколи. На смутно угадываемой вдали линии горизонта переливистыми искрами зажглись гостеприимные огоньки долгожданного пункта назначения — города-героя Новороссийска.

— Вот он, «Нахимов»! — едва заметив ходовые огни выходившего из порта судна, абсолютно точно определил капитан Ткаченко. — Так… Какая у нас скорость-то?

— Одиннадцать с половиной, — отозвался вахтенный помощник.

— Отлично, отлично… — пробормотал капитан, наклонившись над приборами системы автоматизированной радиолокационной прокладки. — Разойдемся красиво!

Яркие звездочки ходовых огней «Адмирала Нахимова» неуклонно приближались. Они двигались, слегка покачиваясь, четко наперерез курсу балкера, словно замыслив нечто недоброе.

Иллюминаторы ходовой рубки «Васева» были залиты черной тушью южной ночи; однако напрягать зрение и нервы, полагаясь на капитанский опыт, интуицию и чутье в конце двадцатого века нет никакой необходимости. Да и какой смысл испытывать глазомер — не за баранкой «газона» находишься. Надстройка-то на балкере расположена на корме, а впереди — корпус длиной в республиканский стадион. Благодаря автоматике от непосредственного наблюдения за движением встречных-поперечных судов можно и отвлечься. САРП — он хоть и не «Шарп», но…

— Капитан, пеленг не меняется! — неожиданно прозвучал встревоженный голос вахтенного помощника.

— Вижу. Слежу за прибором! — слегка посерьезнел тон капитана. Не отрываясь от мерцающего экрана радара, он передвинул рукоятку машинного телеграфа на «средний вперед».

— Капитан, мы столкнемся!.. — голос Зубюка сорвался на крик.

Однако Николай Ткаченко не отвечал. Будто загипнотизированный, он словно окаменел, воткнув неподвижный стекленеющий взгляд в прибор. Только словно действующая отдельно от тела беспокойная рука капитана вновь двинула рукоятку машинного телеграфа — в этот раз на «малый вперед».

И лишь отчаянный возглас старшего помощника: «Васев» таки таранил пассажирский теплоход!» — привел в чувство внезапно покрывшегося холодной испариной капитана. Он оторвал враз расширившиеся глаза от экрана и принялся лихорадочно дергать рукоятки обалдевшего машинного телеграфа — «полный назад», «право на борт»…

Но эти отчаянные потуги уже были ни к чему — как мертвому припарки.

Тяжеленная громадина груженого сухогруза стотысячетонной массой со всего хода врезалась в расцвеченный огнями правый борт «Адмирала Нахимова», сминая, как бумагу, толстые стальные листы, круша в куски палубы и переборки.

* * *

В теплую летнюю погоду, в спокойном море, в четырех километрах от берега разыгралась совершенно неожиданная, нелепая и страшная трагедия.

В момент столкновения на «Нахимове» сразу погасло освещение, и это сыграло роковую роль в судьбе множества людей.

Подводная носовая часть «Петра Васева» — так называемый бульб — несмотря на свою округлую форму, будто гигантским ножом распорола борт пассажирского парохода. Не успев погасить неудержимый бег, тяжеленный балкер все глубже и глубже проникал внутрь обреченного судна, как горячий нож в масло, коверкая все на своем пути.

Катастрофический удар пришелся прямо в одну из водонепроницаемых переборок, разделявших машинное и котельное отделения. Десятки тысяч тонн воды хлынули смертоносным потоком в образовавшуюся пробоину, изначально предрешив участь судна.

…Сухие цифры материалов расследования звучат обыденно и вовсе не страшно.

«Скорость поступления забортной воды в пробоину размером восемьдесят квадратных метров составила двадцать девять тысяч тонн в минуту».

При таких обстоятельствах судно ушло под воду за восемь минут.

* * *

Сохранявший на глазах многочисленных танцующих пренебрежительное спокойствие и полнейшее равнодушие к судьбе залитого вином джинсового костюма, Сергей Антонов, оказавшись в каюте, дал волю чувствам.

— Ну, кор-рова дойная! — крепко досадовал парень, вертя в руках поруганную одежду, достойную отныне разве что украшать гардероб спившегося бомжа. — В чем я теперь ходить буду?! Лучший мой костюм! Двести рублей псу под хвост!.. Н-ну!..

— Да где же соль-то? — бормотал под нос потрошивший объемистый клетчатый баул доброхот Виталий. — А, вот!

Он рывком вынул со дна сумки громадную банку с солью.

Хлоп! — тяжелая посудина отделилась от крышки и треснулась оземь, выложив соль на полу каюты замысловатыми снежными заносами.

Виталий только в затылке почесал, обескуражено глядя на зажатую в пальцах пластмассовую крышку.

Сергей Антонов только рукой махнул.

— Иди отсюда, помощничек смерти! Проваливай!

— Соль — белая смерть! Нафиг она нужна! — вмиг нашелся неунывающий дружок.

— Исчезни, диетолог! — взбеленился Антонов, швырнув джинсы на пол. — Доктор Перец! Профессор кислых щей!..

Вытолкав неудавшегося помощника за дверь, Сергей с тяжким вздохом присел над поверженным костюмом и принялся щедро сыпать соль на переливающиеся всеми цветами радуги винные пятна, черпая ее прямо с ковра.

Внезапно холмик соли непостижимым образом выпрыгнул из ладони и широким веером возвратился обратно на пол.

Из-под ног парня словно некий шутник-переросток выдернул ковер и одновременно зачем-то погасил свет в каюте.

Сергей кубарем отлетел к двери и, врезавшись в нее всем телом, лишился чувств.

Но очень скоро пришел в себя от хлестнувшего в лицо холодного горько-соленого потока — будто тот же дураковатый клоун, спохватившись, бросился отливать его водой из огромного ведра.

Антонов со стоном поднялся на четвереньки и замотал головой, фыркая и отплевываясь. Однако потерявший чувство меры незримый весельчак, издавая ужасающий скрежет, тут же подбавил водицы, заставив ничего не понимающего Антонова поспешно встать на ноги.

Судя по ощущениям, непонятно откуда взявшаяся в каюте вода плескалась уже где-то у колен.

Окружающий мир вместе со зримыми очертаниями утратил и привычную реальность. Не веря самому себе, Сергей наклонился и вытянул вниз левую руку — правой приходилось держаться за косяк двери.

Погрузившиеся в бурлящий поток пальцы утвердили Антонова в мысли, что рассудок, против ожидания, не покинул его звенящую от удара голову.

Вместе с вернувшейся способностью здраво мыслить грудь Сергея стиснул животный страх: корабль тонет!

Кошмарную догадку подтвердили донесшиеся из коридора отчаянные крики и хлюпающий топот множества бегущих ног.

С большим трудом переставляя отяжелевшие в быстро прибывающей воде ступни — словно в материализовавшемся кошмарном сне — Сергей, вытянув вперед руки, бросился к выходу.

* * *

Лучи мощных прожекторов подошедших к месту гибели «Нахимова» спасательных

судов, словно гигантскими волшебными кистями, отобразили на черном полотне ночного моря реалистичную декорацию для фильма ужасов.

Сотни смертельно перепуганных недавних счастливых пассажиров круизного лайнера плавали в жидком месиве из корабельного мазута и непонятно откуда взявшейся синей краски, слегка разбавленном едкой морской водой. Мужчины и женщины, молодые и старые, — перепачканные краской и мазутом, все они были неопределенного возраста и на одно уродливое, пятнистое лицо. Вместо веселой музыки над волнами разносились тревожные гудки подошедших на помощь больших и малых кораблей; веселый гам танцующих сменили отчаянные крики о помощи.

Уцелевшие несчастные счастливцы, которых не утащил с собой на илистое морское дно безвременно почивший старый пароход, из последних сил тянулись к звездному небу, тщась выбраться из адской каши, заполненной к тому же множеством всяческого мусора, всплывших предметов корабельного обихода, ящиков, бочек… Одних эти предметы больно ранили, для других — явились неожиданным спасением: не умевшие плавать до конца своих дней благодарили небо за вовремя подвернувшийся кусок доски или деревянный ящик.

Ни одна из спасательных шлюпок, ни один плот на погибшем судне не сработали, не отделились от своих гнезд, разделив горькую участь парохода. Во избежание произвольного срабатывания спасательные плавсредства были намертво принайтовлены к местам хранения.

Как торты из папье-маше на красочной витрине.

* * *

Наталья Зайцева пришла в себя от тягучей, выворачивающей наизнанку дурноты.

Разомкнув тяжеленные веки, девушка похолодела от ужаса — ей показалось, что она ослепла. Широко открытые глаза не увидели ничего, кроме сплошной черноты.

Забыв обо всем на свете, Наташа изо всех сил напрягала зрение, раздирая глазные орбиты и пытаясь осознать происходящее.

Да что же это такое?.. Господи Боже!!!

Случайно бросив взгляд вверх, Наталья облегченно вздохнула и рассмеялась. Звезды на ночном небе все так же ярко мигали, словно подбадривали попавших в крутую переделку ни в чем не повинных людей. Не ослепла! И не умерла!

Вдруг кто-то невидимый возле самого уха произнес сдавленным голосом:

— А, чтоб тебя!.. Не хватало только с какой-то прибацанной в воде мокнуть… Ну, какого ты ржешь, идиотка? Смешного дерьма наглоталась?..

Говоривший зашелся удушливым, подвывающим кашлем.

Зайцева разом оборвала смех. Кто это?..

Постепенно ее глаза привыкли к темноте. А одновременно с возможностью видеть к ней разом, лавинообразно возвратились и все остальные чувства.

А вместе с ними — и дикий страх. До ее слуха донеслись отчаянные крики утопающих, зовущих на помощь и разыскивающих друг друга людей; онемевшие ее пальцы отчаянной, бессознательной хваткой впились в нечто насыщенное водой и скользкое — словно в гигантский кусок мыла. Мокрая холодная одежда противно липла к дрожавшей спине; ее обессиленное распластанное тело размеренно поднималось и опускалось, словно плыло по волнам.

Но — воды под ним не было.

Так вот как сходят с ума!..

— Где я? — еле ворочая терпнущим языком, спросила невидимого соседа Наталья, так как ее собственная голова от попыток осознать происходящее начала стремительно наполняться томительной болью.

— Там же, где и я! — послышался все тот же хриплый голос. Видимо, чувство юмора не изменяло грубияну даже в столь печальной обстановке.

— А вы где? — осмотрительно решила подыграть хаму воспрянувшая духом Наталья.

— К сожалению, не в аэропорту… — тяжело вздохнул голос в ночи. — Мы с тобой болтаемся в море на какой-то скамейке. А пароходик наш — буль-буль, буль-буль… И никакая собака не спешит на помощь! Сволочи! Падлы!

Внимая визгливому нытью невидимки, Наталья ладонью попыталась смахнуть с век стекающую с волос воду.

Что такое?..

Пальцы скользнули по чему-то липкому и противному. Не имея возможности разглядеть э т о, Наталья поднесла ладонь к носу.

И ее тут же обильно вырвало.

— Господи!.. Что же это такое? — мучительно простонала терзаемая желудочными конвульсиями девушка.

— Это краска! — ядовито прокаркал из тьмы «соскамейник». — А еще — корабельный мазут! Марки М40! Чтоб ты горел… Тьфу! Тьфу!! — незнакомец неуместно язвил, плюясь и откашливаясь.

Наталья хотела было поинтересоваться, откуда в море взялась краска, но набежавшая вдруг волна залила ее полуоткрытый рот препротивнейшей смесью морской воды, невесть откуда взявшейся краски и идентифицированного хамоватым невидимкой мазута.

Внутренности девушки словно вспыхнули адским пламенем. С мучительной болью ее вновь вырвало, вывернуло наизнанку.

С этого момента бурная радость от осознания чудесного спасения сменилась дикими мучениями. Принявший запредельное количество смешанной с анилиновой краской и мазутом морской воды, обожженный и отравленный желудок взбунтовался и терзал несчастную Наталью Зайцеву с изощренностью опытного палача.

Время для мучимой невыносимой тошнотой и болью девушки остановилось. Сколько она пробултыхалась на скользкой от мазута скамейке — она не помнила.

В памяти смутно удержался лишь момент появления спасательных судов и то непонятное и страшное, что произошло с ней дальше.

Яркий сноп света резанул по воспаленным глазам. На фоне ослепительно белого потока, как на экране, вырисовалась плоская, словно вырезанная из жести, черно-синяя взлохмаченная голова с размытым пятном вместо лица.

Лишь через несколько секунд до измученного сознания Натальи дошло, что этот плоский силуэт — ее сосед по спасительной скамейке.

Но что этот сосед-домосед несет?..

— Елки-палки!.. Да это ты, что ли? Ах ты, сука! Вот где ты мне попалась!..

Луч света метнулся в сторону, вновь ввергнув окружающий мир в кромешную тьму.

Внезапно тяжелый удар обрушился на голову несчастной девушки, затем еще и еще. Краем ускользающего сознания Наташа ощутила, как черное чудовище сорвало с ее шеи золотую цепь, затем вырвало из вспыхнувших жгучей болью мочек ушей серьги и принялось холодными клешнями нащупывать ее онемевшие пальцы. Легко сорвав со скользких рук беспомощной жертвы золотые украшения, монстр снова принялся наносить тяжелые удары по голове Натальи.

Затем спихнул обмякшее тело девушки в воду.

* * *

Долгое, долгое время Сергея Антонова терзали ночные кошмары.

Парадокс: некоторое облегчение, как ни странно, принесла ему служба в армии.

Облегчила воинская муштра его моральные страдания — своей неимоверной, всепоглощающей тяжестью.

Служба в воздушно-десантных войсках отнимала все силы — как физические, так и душевные. Вымотавшись сверх всякой меры днем, он, едва добравшись до подушки, засыпал мертвецким сном — будто проваливался в небытие, без снов и видений. Подобным спасительным образом на человека действует обильный алкоголь.

Когда же в беспросветной жизни солдат ВДВ случались столь ожидаемые десантниками нечастые «просветления» — дни государственных праздников, зимних холодов ниже сорока градусов или иное что, прерывающее однообразную цепь учений и тренировок — «протрезвевшему» Сергею снова становилось невмоготу.

Воспоминания о проклятом черноморском круизе не давали покоя всю долгую, бесконечную ночь. Сергей лежал с широко открытыми глазами, изо всех сил пытаясь уснуть — ведь завтра, как всегда, предстоял обычный трудный день.

Однако вместо ласковых объятий Морфея на парня накатывали перемешанные с мазутом черные волны. Тогда он реально начинал испытывать муки удушья, как в те ужасные минуты, когда в черном склепе заполненного холодной водой корабельного коридора он отчаянно бросал цепенеющее тело то в одну, то в другую сторону, натыкаясь на стены, глотая воду и задыхаясь.

Как он выбрался из тонущего парохода — в памяти не удержалось. Будто некая высшая сила повела его, указала ему, в какую сторону плыть в бесконечном лабиринте затопленных переходов, в адской кутерьме из обезумевших, тонущих и уже захлебнувшихся людей вперемешку со всяким хламом.

После столкновения с балкером «Адмирал Нахимов» продолжал по инерции двигаться вперед, беспомощно опрокидываясь на правый борт и погружаясь в бурлящую воду.

Через несколько минут ширина узких коридоров — около метра — превратилась в высоту. Утратившие рассудок люди кидались во все стороны, ища выход наверх их смертельной западни быстро заполнявшихся водой темных отсеков, бились головой о ставшие потолком стены и кричали от ужаса, покуда поднимавшаяся вода не заливала их распахнутые рты, сострадательно прекращая предсмертные мучения несчастных.

Даже не из последних сил, — они давно иссякли, — а каким-то непонятным, чудесным образом Сергей Антонов в полуотключенном состоянии выбрался из железного нутра «Нахимова» и рванулся наверх, к поверхности моря.

Выскочив из воды, как поплавок, он судорожным зевком хватнул драгоценного воздуха — и окончательно потерял сознание.

…Очнулся Сергей Антонов уже на больничной койке. Первое, о чем он поинтересовался у врачей, было отнюдь не состояние собственного здоровья.

Где Наташа? Она спаслась?

Однако о судьбе Натальи Геннадьевны Зайцевой никто ничего не знал. В списках пациентов больницы, куда в числе прочих доставили и Сергея Антонова, таковая не числилась.

Впавший в черное отчаяние парень сбежал из больницы, переполошив врачей и собственных родителей, которые прилетели в Новороссийск утренним авиарейсом и не застали его в больничной палате.

…Он бродил по кишащим людьми путям железнодорожной станции, на которую были согнаны полдесятка рефрижераторных пятивагонных секций.

Внутри обметанных инеем моргов на колесах рядами лежали замороженные трупы утонувших — выловленных в море и поднятых отважными водолазами с «Адмирала Нахимова». Безутешные родственники, с отчаянным криком, горькими рыданиями или страшным молчанием опознавшие в закоченевшем, выкрашенном в голубой цвет покойнике отца, мать, сестру или брата, увозили с собой скорбный груз «500», а им на смену прибывали другие — пополняя застывшие ряды в ледяных вагонах и увеличивая рыдающие толпы живых рядом с ними.

Лучшие водолазы, прибывшие в Новороссийск со всех концов страны, рискуя здоровьем и жизнью, круглосуточно поднимали утопленников с затонувшего парохода, ежедневно отнимая последнюю робкую надежду у десятков людей.

В обособленном положении находились те, родных которых не было ни в белом списке спасенных, ни в черном перечне мест груза «500». Они бродили, как неприкаянные, по станции, порту, городским больницам и моргам, упрямо отказываясь поверить в худшее даже тогда, когда операция по подъему тел погибших и поиску выживших была прекращена.

Среди таковых находился и теряющий с каждым днем остатки надежды Сергей Антонов. Он метался по городу вместе с такими же, как он, искал, выбиваясь из сил, — и не находил, забывая о мучившем его тяжелом воспалении легких и не реагируя на слезные просьбы родителей, умолявших его лечь в больницу или хотя бы уехать с ними домой.

Отчаявшимся отцу и матери помогла окончательно свалившая Сергея болезнь. Однажды, тяжело закашлявшись, парень упал прямо посреди улицы и был увезен каретой «скорой помощи» в реанимационное отделение той же «родной» больницы.

После долгого курса лечения Сергей Антонов был увезен родителями домой, а затем — на Кавказ для восстановления тяжело больных легких.

И тогда, на Кавказе, и потом, будучи в армии, Сергей через родителей и знакомых предпринимал отчаянные попытки узнать что-либо о судьбе Натальи, но все было тщетно. Квартиру их в городе снимали какие-то люди, заученно отвечавшие по телефону: «Хозяева уехали. Куда — не знаем, когда вернутся — не ведаем». Никто о Наталье Зайцевой ничего не знал, ничего не слышал.

Слаб человек…

Время-песок сделало свое дело. Постепенно Сергей отчаялся и махнул рукой. Видимо, бедная Наталья покоится на дне Черного моря в ржавом стальном гробу, постепенно погружающемся в донный ил, вместе с сотнями таких же несчастных.

И ни к чему тревожить их прах.

…Серебристые рефрижераторные вагоны беззвучно катили по отполированным блестящим рельсам. Сергей открывал и закрывал тяжелые железные двери, переходил из вагона в вагон, словно ехал не в рефсекции, а в пассажирском поезде. Вагоны были загружены какими-то грязными и мокрыми ящиками, бочками, коробками… Сергей пробирался сквозь них, будто продирался через тропический лес, распихивая и расталкивая в стороны горы хаотически наваленного скользкого хлама.

Внезапно путь преградил огромный, до самого потолка, штабель каких-то длинных деревянных ящиков. Сергей начал взбираться по ним — все выше, выше…

С трудом он влез на верхний ящик, глянул вниз — и живот сжало судорожным страхом. Пол вагона отчего-то оказался далеко внизу, словно дно ущелья. А на нем ровными рядами лежали неподвижные синие трупы. Среди них в глаза бросился один — в мокром желтом платье, со спутанными волосами и черным лицом.

Неустойчивый штабель ящиков, на поверку оказавшихся гробами, вдруг покачнулся раз, другой — и Сергей с беззвучным криком полетел вниз, прямо на покойников…

…С мучительным стоном Сергей проснулся и сел на постели. Сердце бешено частило, лоб покрылся холодной испариной.

Нет, это невозможно. Чем так мучиться, лучше чем-нибудь заняться.

В такие ночи Сергей, очнувшись от кошмарного сна, больше не спал. Он тихо вставал, шел в пустой спортзал и до подъема усиленно занимался, качая мышцы и отрабатывая приемы рукопашного боя.

Дежурные офицеры, хоть и усматривали в этом нарушение порядка, ему не препятствовали.

Поезд с синими трупами мало-помалу уходил за горизонт, исчезал, растворяясь в бездонной пропасти забвения…

Часть ІІ

Как всегда понуро горбясь, Дмитрий Ефимович Кошелёв быстро шагал по мутно блестящему от дождя асфальту. Подобно любому нормальному мужчине, Дмитрий, разглядев в туманной пелене дождевых струй семенящие красивые женские ножки, поднимал воткнутый глубоко в землю взгляд и в одно мгновение жадно обнимал глазами их обладательницу, внутренне плотоядно облизываясь. Вслед наиболее симпатичным Кошелёв даже оглядывался — и смотрел, покуда завеса дождя не скрывала от его сального осмотра их аппетитные фигуры.

Дождь всё усиливался. Со слегка вытянутого кончика носа Кошелева густо капала вода. Хлынул настоящий ливень — и по щекам Дмитрия побежали тонкие струйки, стекая за несвежий ворот поношенной рубашки. Со стороны казалось, что уныло шагающий Кошелев горько плачет.

Однако он не плакал, хотя в иные минуты от накатившего отчаяния хотелось разрыдаться подобно сопливой девчонке. Но Дмитрий не был девчонкой и уж тем более сопливой — на своих сгорбленных плечах он с невыразимой усталостью тащил тридцать пять лет бестолково прожитой жизни.

Тридцать пять! Пора, пора тебе, Дмитрий, подводить некоторые итоги — хотя бы промежуточные, ибо середина жизни, ее вершина, уже преодолена. Годы покатились вниз подобно каменной лавине. Как от них ни убегай, они катятся все быстрее и быстрее. Наступит момент — настигнут и завалят аккуратной горкой. А в горку ту некому даже крест воткнуть.

Н-да, перспективка…

У Дмитрия не было зонта. Он промок до нитки и дрожал, как собачий хвост. Даже встречные-поперечные женщины перестали его интересовать. Желание выпить чего-нибудь горячего заслонило своей широкой спиной все остальные.

Лето в этом году выдалось прохладное и дождливое. Оно раздражало Дмитрия, как сонного человека назойливая муха. «Ну сколько можно поливать!» — злился он. — «Я не гриб, не вырасту!»

Кошелева, как волка, кормили ноги. Оттого-то холодный дождь, мокрый снег, влажный мороз и прочие гримасы юго-западного климата так ему досаждали. Он частенько промокал и мерз, хворал и даже не позволял себе отлежаться — круговорот жизни большого города, всосавший Кошелева с потрохами, не давал такого права. За недвижное возлежание на боку никто не платил, и злящийся Дима, как цыган из анекдота, с удовольствием сменял бы три зимы на одно лето.

Согнувшись в три погибели, дробно выстукивающий зубами Кошелев перешел на мелкую рысь. Добравшись наконец до своей квартиры, он торопливо толкнул дверь, вбежал в прихожую и перевел дух. Отдышавшись, Дима вытер ладонью мокрое лицо и захлопнул дверь.

Пройдя в комнату, он с размаху уселся в ободранное кресло. И будто наступил собаке на лапу — так громко взвизгнуло оно под его тяжестью.

Настроение было под стать погоде — мутное, серое. Крайнее уныние расслабляло, парализовало тело и разум. Не хотелось делать ничего: ни переодеваться в сухое, ни кипятить чай. Сегодняшний его выход на рынок закончился впустую — он не выручил ни копейки.

Дмитрий смертельно устал — морально и физически. Сумбурная жизнь пестрого мегаполиса, кривляясь и прыгая, запинала, загоняла его, как старую клячу. Оттого и сгорбился он намного раньше положенного природой срока.

Уставившись в одну точку, Дмитрий задумался. Остановившийся взгляд его водянистых глаз остекленел и не выражал ничего. А вот лицо, руки и даже ноги, подобно зеркалу, отражали бушующий поток мыслей в его мозгу: лежащие на подлокотниках кисти рук с длинными тонкими пальцами беспокойно подергивались, сжимались в кулаки; ноги то подгибались, то выпрямлялись, то скрещивались, ложась одна на другую.

Наиболее выразительно вело себя его худое лицо: тонкие губы то злобно сжимались в щелку, то комично вытягивались в трубку, то горько перекашивались на сторону.

Наконец он дернул головой, вскочил и забегал по комнате из угла в угол. Потом включил телевизор и снова уселся.

День клонился к вечеру; нудный дождь не прекращался. Он лишь немного умерил свой пыл и теперь тихо шумел, как отдаленный водопад.

Старенький «Электрон», помаргивая экраном — будто ехидно подмигивая хозяину — транслировал очередную передачу о США. Дмитрий завороженно, как ребенок, вбирал в себя впечатляющие красоты тамошней жизни, жадно хлебая их широко раскрытыми глазами. Как в калейдоскопе, на экране мелькали красивые автомобили, ухоженные дома, очаровательные пейзажи — всё яркое и нарядное, как товары на полках в магазине подарков.

Передача прервалась надоевшей до тошноты рекламой. Кошелев, враз спустившись с неба на землю, оторвал взгляд от экрана и с давно и прочно укоренившимся в нем чувством глубокого отвращения обвел взглядом комнату — место его всегдашнего обитания.

От сравнения увиденного рядом с просмотренным только что бесконечно далеким Дмитрию стало не то что психологически — физически плохо: к горлу подкатил вязкий ком, защемило сердце, в глазах от внезапно накатившейся бессильной ярости потемнело.

Такой была его всегдашняя реакция на окружавший быт; но сегодня, после неудачной попытки всучить обнаглевшему до предела клиенту подержанный сотовый телефон по цене нового, ему было особенно горько смотреть вокруг. Старая ободранная мебель напоминала сползшихся на ночлег бомжей; потемневшие и отвисшие обои ежеминутно грозили свалиться на голову, протертые до дыр половики неудержимо хотелось с глаз долой выбросить в окно. В довершение ко всему холодильник времен царя Гороха был пуст, как голова лоботряса. Даже гороха — и того не было.

От этого промелькнувшего в голове каламбурчика Дмитрий горько усмехнулся, с остервенением сплюнул себе под ноги и уставился в наконец-то с немалым трудом изгнавший рекламу телевизионный экран, где вновь замелькали кадры красивой заокеанской жизни.

Под занавес передачи транслировался сюжет о «Диснейленде». В силу противоречивости натуры Кошелев в душе оставался ребенком (как, впрочем, и многие взрослые, хотя и не признаются в этом никому, даже самим себе), и красочные картинки страны сказок вызвали в нем живейший интерес.

И не только сегодня — каждый раз сюжеты о «Диснейленде» по телевидению или в прессе порождали в груди Дмитрия жгучее желание туда попасть. Почему именно в «Диснейленд» — Дмитрий и сам не знал. Нет, он, конечно же, не отказался бы от поездки куда-либо еще — лишь бы за границу. Но вояж в американский или хотя бы французский «Диснейленд» был его вожделенной давнишней мечтой.

Окончание телепередачи вызвало у Кошелева новый приступ отчаянной хандры. Выключив телевизор, он улегся на жалобно застонавший диван и вновь с отрешенным видом уставился в пространство. Его некрасивое, но выразительное лицо опять начало подергиваться, словно бегающие под черепом друг за дружкой беспокойные мысли наперебой пинали его изнутри.

Внезапно бродивший внутри обитателя убогой квартиры, как хмель, круговорот мучительных размышлений прорвал тонкую оболочку молчания. Словно подброшенный выскочившей из дивана пружиной, Кошелев вскочил, обвел удивленным взглядом неприглядную комнатенку, словно впервые увидел ее, и недоуменно произнес, обращаясь к хмуро молчавшему телевизору:

— До каких же пор?

Свершилось — словно прорвался гнойный нарыв, мучивший тело и душу Кошелева последние несколько лет и почти поставивший его на грань психического срыва.

До сегодняшнего дня Дмитрий Кошелев жил, словно во сне: чужой, воображаемой яркой жизнью в мечтах — и серой и скучной наяву. Он был достаточно умен и не мог не замечать трагизма своего положения, глупо и бесплодно проживаемых лет, которые он тратил впустую по весьма банальной причине — отсутствия достаточного количества денег. И самое страшное заключалось в том, что Дмитрий был весьма неглуп и даже некоторым образом талантлив.

А если ты умен — почему ты не богат?

Хорошая поговорка… Не в бровь, а в глаз. Однако существует и другая, не менее мудрая: отчего беден? Оттого, что глуп; отчего глуп? Оттого, что беден.

Порочный замкнутый круг. Но его любым способом, каким угодно путем надо рвать! Руками, зубами, ногтями — р-рвать!!!

В этот хмурый вечер Кошелев словно прозрел. Он принял долго вынашиваемое решение — словно родил его.

И ему стало легче.

***

Преступный мир, как и животный, тоже делится на классы, виды и подвиды. Особей, преступивших закон, слишком много, а мы — не специалисты уголовного права, чтобы изучать их и описывать. Да и не стоят они того — парадокс славы Герострата им в конечном итоге на руку.

Однако слова из песни не выкинешь.

Споемте, друзья, ведь завтра в поход — на переполненные отребьем улицы.

Нет, что ни говорите, а долг платежом красен. Сколько законопослушных граждан несознательные их собратья исписали «перьями» — статистика еще в каменном веке со счёта сбилась. Так что возьмем в руки перо и тоже попытаемся писать — только не кровью, а чернилами.

Начнем с того, что люди, хорошие они или не очень, или очень не — все-таки не животные. В том смысле, что милые и послушные зверюшки хоть как-то укладываются в описательные рамки, отведенные им учеными. Сущность же отдельно взятого человека как такового охарактеризовать с какой-нибудь точки зрения — все равно, что при помощи счетных палочек описать работу суперкомпьютера. Хомо сапиенс же во много крат сложнее, многограннее, а главное — противоречивее. Иной его поступок никакой мыслимой логикой, никакими кренделями умственных усилий не опишешь. Кровавый патологический убийца может нежно любить кошек и проливать горькие слезы над сдохшим котенком (и кляп тому в рот, кто скажет, что слезы эти — крокодильи) — в какое логическое прокрустово ложе вы его поместите? И в то же время его моральный антипод, для которого мучителен сам факт существования убийц-маньяков, с сатанинским наслаждением давит жерновом автомобильного колеса того же несчастного котенка — что по этому поводу скажут любители ясной логики?

Однако все мы — люди, и ничто человеческое нам не чуждо, в том числе и противоречивость. А коли так — попробуем разделить неделимое и объять необъятное.

Кто ответит, что опаснее — разъяренный медведь или притаившийся в туфле скорпион? А что страшнее — мощная атака в лоб или тихий удар из-за угла по затылку? То-то же — трудно сказать. Но то, что интеллигентный, с хорошим образованием и высоким общественным положением преступник во сто крат опаснее для общества, чем дебильно-параноидальный выродок с ножом в кармане и злобой в глазах — это не подлежит сомнению. В условиях тотальной катастрофы человеческой морали и отхода от Бога четкая грань между преступником и добропорядочным гражданином стерлась, как отработавшая свое тормозная колодка. И внутренних моральных тормозов у человека уже нет, и понятие «страх Божий» вызывает лишь кривую улыбку. А жизнь так и влечет прокатиться с ветерком по трассе, ведущей в рай земной — но в сторону, прямо противоположную от рая истинного.

Однако судить человечество — задача не по нашим скромным силам. Не судите, да не судимы будете…

Речь пойдет о другом, житейском.

Посудите сами — чем так уж страшен уличный хулиган, например? На него всегда найдется адекватная управа, даже если рядом, как всегда, не оказалось доблестных стражей порядка: он вам нехорошее слово — вы ему два; он вас — в ухо, вы его — в рыло; он из кармана нож — вы из-за пояса газовый пистолет… Игра почти на равных. С опасностью вы лицом к лицу — вы ее видите, слышите, можете пощупать (или она вас — это уж как получится). Все это намного упрощает меры противодействия зловредному гаду.

Иное дело — умный и хитрый преступник «в белом воротничке». Он — вроде проникающей радиации: ее не видно и не слышно, однако печальные результаты не заставят себя ждать. Попавший в «зону особого внимания» такого преступника человек становится вроде марионетки в ярмарочном балагане: дергается и пищит тонким голоском, управляемый и ведомый неизвестной силой невесть куда.

Это было бы смешно, если бы не было страшно.

***

…Дмитрий проснулся внезапно, как от толчка. Вскочив с мятой постели, он сразу вспомнил о принятом вчера судьбоносном решении.

Но… От вчерашнего душевного подъема не осталось и следа. Реалии повседневности вновь навалились на узкие плечи Кошелева таким физически ощутимым грузом, что он присел обратно на разбросанную постель.

Ну, отчего так бывает? Буря восторга, заплескавшаяся в груди вчерашним вечером от разрешения долго мучившего вопроса, превращается в мертвый штиль с первыми лучами утреннего солнца, и вы несказанно удивляетесь самому себе — до чего глупой и наивной оказывается вчерашняя идея, а преграды, виднеющиеся на пути ее осуществления, вырастают до размеров Джомолунгмы.

— Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, — горько усмехнувшись, сказал

себе Кошелев, сунул ноги в истрепанные до неузнаваемости тапки и побрел на кухню.

Наспех позавтракав надоевшей до обморока пресной овсянкой, он тяжелыми шагами вернулся в комнату со своей любимой чашкой крепкого чая в руке, уселся в кресло и задумался.

Кто виноват и что делать — эти старые, как мир, вопросы за полтора десятка минувших лет истерзали некогда сравнительно чистую душу Дмитрия Кошелева, извозили ее по грязному асфальту городских улиц, вываляли в тротуарной пыли.

Почему лазурные мечты юношества так и остаются мечтами? Светлые стремления, благородные идеалы, некогда отчасти присущие и ему, безоблачному отроку Диме, канули в Лету.

Суровые реалии бытия внесли свои безоговорочные коррективы в розовые замыслы. Ясное, понятное и однозначное съежилось и забилось в темный угол за сценой, вытесненное с подмостков Его высочеством основой современности — двусмысленностью и лицемерием.

А ведь после случившегося некогда полета в кабине авиалайнера, рядом с экипажем, он окончательно и бесповоротно решил стать летчиком гражданской авиации.

А кем стал?..

Кто (или что?) виновен в том, что вместо благополучной, нормальной, размеренной и достойной жизни он вынужден барахтаться в мутной водице неустроенного бытия? Жить в том вязком болоте, где все свои благородные черты лучше не извлекать из глубокого тайника, потому что они в первую же секунду будут перепачканы зеленой жижей? Где вместо открытой доброжелательной улыбки настоятельно рекомендуется хронически таскать на лице оскаленную маску с рогами?

Но вот — сварганил черную козью морду, нацепил крутые рога, приклеил вострые клыки — а жизнь от этого маскарада лучше не стала.

Вместо благодатных Гавайских островов вокруг все та же унылая невозделанная степь, и одинокая скрипучая соха воткнута в сырую землю.

***

Всю свою сознательную жизнь Дмитрий Кошелев тужился догнать поезд радости и

счастья, в который еще в начале пути не удосужились усадить его родители. По причине самой обыденной — отсутствия средств на покупку билета в этот поезд. В результате такого расклада Диме выпала черная карта — стоять в числе многих (очень многих!) в придорожной канаве и, глотая дым и пыль, глазеть на летящие мимо сверкающие вагоны, в которых весело катят баловни судьбы, вытянувшие из раздаваемой фортуной колоды козырный туз. Иные из глазеющих безрассудно восстают против раз и навсегда заведенного порядка — пытаются догнать позолоченный поезд и вскочить в него. Некоторым (о чудо!) это случайно удается: они занимают места ненароком выпавших (или выкинутых) из поезда пассажиров.

Но обычно происходит не так — беспощадная жизнь твердой рукой восстанавливает статус-кво, и девять из десяти вцепившихся в скользкие поручни на крутом повороте отваливаются, как грязь, и расшибаются в кровь.

А иные — насмерть.

…Прихлебывая горячий чай, Кошелев, будто перед смертью, ударился в воспоминания.

— Эх-эх-эх, — по-стариковски, с присвистом вздыхал он, — дела давно минувших дней, преданья старины глубокой…

Ровно тринадцать лет тому назад, в славном 1986 году, из института связи, как казак из мака, выскочил новоиспеченный инженер Д. Е. Кошелев — с малым оборотным капиталом и большими амбициями. И если из одних небогатое детство формирует людей скромных и неприхотливых, из других оно вылепливает граждан цепких и алчных, главной жизненной целью которых становится стремление в самостоятельной жизни с лихвой возместить все недоданное в детстве «предками».

Кошелев относился к последним. Черная зависть к состоятельным согражданам, завышенная самооценка и полное отсутствие моральных устоев к моменту выхода на жизненные просторы сотворили из него великолепный образец законченного эгоиста и эгоцентриста, человека болезненно самолюбивого, жестокого и безжалостного.

Вот один лишь пример, который характеризовал нашего героя без прикрас.

Дмитрий имел младшего брата Николая — инвалида детства. Коля родился с дефектом коленных суставов и передвигался с трудом — и уже из-за этого обстоятельства имел моральное право на посильную помощь или хотя бы сочувствие старшего (физически вполне нормального) брата.

Но не тут-то было. Дмитрий относился к младшему брату как к досадной обузе, неудачнику и балласту. Скорее ненавидел, чем любил или уважал — впрочем, как и отца с матерью — и только за то, что все они не были министрами и не обеспечили ему, свету их очей Диме, заоблачный социальный статус. Из-за них, недоносков, он сейчас вынужден был ползать в кишащей массе рабочих муравьев.

Вместо того, чтобы почивать на лаврах муравьиной царевны.

Получающий мизерную пенсию брат вел существование на грани с нищенским. Работавший же во время оно сменным инженером на районной АТС полноценный физически (но отнюдь не духовно) Дмитрий не был столь стеснен в средствах. Однако деньгами ни престарелым родителям, ни брату-инвалиду не помогал — разве что мудрыми советами, которых, впрочем, никто у него не спрашивал.

— Мало денег? — говаривал он. — Пусть зарабатывают! К примеру, закупают сигареты мелким оптом и продают в розницу возле людных мест — вот и зазвенит копейка в кармане!

И вот однажды брату Николаю подошла долгожданная очередь на получение «Запорожца» с ручным управлением. Для инвалида автомобиль — воистину не роскошь, а средство передвижения. В полном смысле слова — протез. И хотя автомобиль полагался ему бесплатно, все же для улаживания некоторых чисто нашенских, отечественных «формальностей» ему требовалась астрономическая для его тощего кошелька сумма — сто долларов.

Коля пришел за помощью к родному брату. Любой христианин, да что там — просто нормальный родственник в подобном случае п о д а р и л бы инвалиду эту не столь уж громадную сумму. Дмитрий же, хоть и имел некоторые свободные средства, эти деньги брату после долгих челобитных просьб и коленопреклоненных уговоров одолжил — под залог золотого колечка и на очень непродолжительный срок.

И когда Николай не принес деньги в указанный день и час, взбешенный Дмитрий примчался к нему и устроил совершенно дикую, непристойную сцену во дворе родительского дома на глазах многочисленных зевак. Устрашающе вращая вытаращенными белками безумных глаз, он тряс брата-инвалида за грудки и орал на всю округу, в непристойных выражениях требуя немедленного возврата денег; в промежутках между выкриками и матерными «этажами» он картинно бегал по двору в поисках топора, дабы зарубить должника насмерть.

Николай вынужден был идти с протянутой рукой к знакомым и просить взаймы по пять, по десять долларов. Через полтора часа «железный ледь» Дмитрий Кошелев, бормоча под нос ругательства, унес в потном кулаке несколько мятых зеленых бумажек.

Больше Николай старшего брата никогда ни о чем не просил.

Существует в народе поверье: если ты, даря или одалживая кому-либо что-либо, сильно жалеешь об утраченном, получившему твое «благодеяние» впрок не пойдет.

Так случилось и на этот раз. Николай по обросшему мхом совету старшего брата все-таки начал заниматься индивидуальной трудовой деятельностью, дабы пополнить скудные поступления положенных ему царем и отечеством денег. Освоив новенький «Запорожец», Коля принялся подрабатывать «бомбилой» — возить «голосующих» на оживленном участке трассы перед пунктом пограничного перехода. Брал он недорого, и пара-тройка небогатых клиентов находилась всегда даже у него, инвалида.

Но, как говорили одесские блатные, недолго музыка играла, недолго фраер танцевал.

В один несчастливый день Николай, столковавшись с двумя пассажирами за один доллар с каждого доставить их в небольшой приграничный городок, помогал им усесться в свое незатейливое такси. Внезапно летевшая на бешеной скорости «копейка», не вписавшись в кривую, со всего хода врезалась в заднее крыло «Запорожца», отбросив его в кювет.

Один из пассажиров Николая погиб на месте; сам Николай был тяжело травмирован и два месяца пролежал в больнице с многочисленными переломами и повреждениями внутренних органов.

«Запорожец» был изуродован до неузнаваемости и восстановлению не подлежал; новое «средство протезирования» можно было получить лишь через десять неумолимых лет. Пьяный водитель «Жигулей» погиб на месте происшествия, «копейку» смяло в драбадан, с небогатых родственников пьяницы не удалось получить ни гроша даже через суд. Скудные сбережения, как в прорву, ушли на лечение. Круг нищеты для Николая Кошелева вновь замкнулся; сердобольный брат Дмитрий вовсе махнул на неудачника рукой и навсегда забыл о его существовании, ведя жизнь обособленно, в соответствии с собственными правилами.

***

В определенных условиях подобные Дмитрию индивидуумы при наличии хитрости и трудолюбия кое-чего добивались в жизни. Беда же Кошелева была в том, что он ужасно не любил трудиться.

Дмитрий был буквально пропитан ленью, как каша маслом. Она будто сочилась из всех пор его узкоплечего тела со слегка выпирающим животиком, когда Кошелев, развалясь в кресле с огромной чашкой чая в руке, гнусавым голоском изрекал, вяло потрясая свободной кистью: «Труд во всех его проявлениях мне противопоказа-а-ан!»

Продержись Советская власть на своих глиняных ногах еще хотя бы десяток-другой лет — так и просидел бы Кошелев всю свою сознательную жизнь в кресле: на работе — в невысоком руководящем, дома же — в широком велюровом. Но свистнули ветры перемен — и довелось Димочке, скрепя сердце и скрипя зубами, выбираться из кресел на вольный воздух. Ибо за придание блеска штанам в рабочем кресле стали платить до обидного мало и не всегда, за сибаритское же возлежание в кресле домашнем не платили еще никому и никогда.

Хочешь-не-хочешь, а пришлось Кошелеву превращаться из диванного лентяя в лентяя кипучего. Уволившись со службы государевой, он суетился и бегал — зимой и летом, в зной и стужу в поисках заработков легких и обильных, абсолютно не желая строить бизнес по кирпичикам долго и терпеливо, вкладывая деньги в развитие и довольствуясь малым. Но увы и ах — проклятые обожаемые крупные купюры нигде не лежали стройными штабелями, и никто не горел желанием платить Кошелеву за красивые глаза, коими, кстати, он и не обладал. А посему приходилось нашему герою — ведь кушать-то хоцца! — зарабатывать на кусочек хлебушка способами самыми прозаическими, лелея в душе голубую мечту о завтрашнем благополучии. Настоящих друзей в силу вздорности характера Дмитрий не имел — в основном индифферентных знакомцев — а посему выписывать кренделя по мегаполису ему приходилось в скучном одиночестве.

Для воплощения эфемерной бирюзовой мечты в реальный, гладкий и тяжелый золотой слиток нужна была свежая, нетривиальная идея. Нечто совершенно оригинальное и особое. Что-то этакое, которое произведет фурор в застоявшемся болоте однообразия и серости.

Но — что? Все мыслимое и немыслимое уже внедрено в пестрый потребительский рынок ушлыми людишками, не стоившими его, великого Кошелева, обкусанного ногтя.

Ну почему, почему какие-то быки колхозные на поверку оказались — и каждый приходящий день оказываются — умнее, догадливее, сообразительнее, расторопнее Меня? А?! По-че-му-у-у?!! Отчего они догадываются махнуть прямиком через игровое поле, срезав угол, и становятся чемпионами, в то время как я, хитрый и мудрый, ковыляю, дурак дураком, в числе последних по четко обозначенной беговой дорожке?

Как, на каком загибе их, подлецов, обойти и сгрести в свои потные ладони призовой фонд?

Кошелев задыхался от бессильной злобы на всех и вся и рвал на груди теснивший воротник.

Мстить! Платить благополучным гадам той же монетой, которой они платят ему, да еще с процентами! Чтоб мало не показалось!

* * *

В тот черный летний день Дмитрий Кошелев проснулся с ощущением распирающего душу праздника.

Сегодня впервые в жизни ему предстояло сесть за руль собственного легкового автомобиля.

Ценой неимоверных трудов и лишений он скопил три тысячи серовато-зеленых американских долларов, каковые еще с вечера аккуратно были подобраны купюрка к купюрке и уложены в потайной карман брюк. Разного рода разбойный люд мог расслабиться — сам хозяин мог вскрыть свой «тайник» только в туалете или ему подобном укрытии, подальше от стыдливых женских глаз.

Ах, как же ему хотелось опуститься в мягкое кресло собственного автомобиля, охватить левой ладонью шероховатый обруч рулевого колеса, а правую нежно и устало опустить на отполированный шарик рычага перемены передач — и лететь, лететь по гладкой ленте автотрассы! Это ни с чем не сравнимое, упоительное чувство чуть ли не каждую ночь овладевало им во сне, вызывая восхитительную телесную истому, сравнимую разве что с полузабытой подростковой поллюцией.

Проснувшись же, «кремлевский мечтатель» с горьким вздохом возвращался с перистых облаков на грешную землю. Более-менее приличная иномарка — или даже «сделано в СССР. Руками!» — в ближайшие тысячу лет ему не светила галогенными фарами. За тройку с тремя нулями — для кого суточный карманный расход, а для Кошелева бешеные деньги — можно было приобрести лишь экспонат со свалки, лично знавший времена кукурузы на крайнем севере.

Но старый любитель автотехники (к сожалению, безответный) надежды на лучшее не терял. Главное — терпение и еще раз терпение. Опыт есть — чего еще нужно? И с небольшими средствами можно при горячем желании откопать что-нибудь приличное. А при покупке — не зевай! Внимательно осматривай товар и на нетерпеливые «подгоны» хозяина не реагируй. Знаем мы вас, мошенников. Покрасите машину масляной краской и норовите за новую всучить!

— Но со мной, Генри Фордом-Кошелевым, подобный финт не проконает! — вслух произнес Дмитрий и сунул ноги в растоптанные до валенкообразности тапки.

У него не достало терпения даже нормально позавтракать. Наскоро проглотив обычную порцию приевшихся до смерти овсяных хлопьев, запаренных мутной крановой водой и лишь слегка подслащенных, он в авральном порядке оделся и выскочил на улицу.

В полном смешении и смятении всех чувств и функций организма самозваный Генри Форд на попутке добрался до автомобильного рынка под красноречивым именем «Яма». Как он «голосовал», кто его вез, сколько он заплатил — в памяти не удержалось.

Пришел в себя Кошелев лишь на авторынке, в какой-то момент с удивлением оторвав затуманенный взор от созерцания мятого бампера какой-то серой «двадцать первой» «Волги».

Тьфу, наваждение! Да что это со мной!

Усилием воли Дмитрий собрался, методом размеренного дыхания привел в порядок изменившие ему нервы и огляделся вокруг.

Бесконечные ряды разноцветных и разнокалиберных машин — в большинстве легковых, частью же микроавтобусов, грузовиков, мотоциклов и даже тракторов — заполонили все видимое пространство вокруг маленького человека, принявшего выстраданное решение купить четыре кресла на колесах. Под нахмурившимся грозовыми тучами низким небом кипели нешуточные страсти — совершались и расторгались сделки, ругались, мирились и даже дрались торговцы, покупатели и посредники, пригоняли свои примусы на колесах автолюбители, искренне желающие сбыть свою надоевшую собственность с рук, и уезжали на благоприобретенных «примусах» счастливые (пока еще) автовладельцы.

— Как бы еще под дождь не влипнуть! — негромко пробормотал потенциальный владелец одного из тысяч «примусов» и растерянно почесал в затылке — с какого края начать?

Он потерянно сунулся в одну сторону, в другую… Как бы так двинуться на поиски, чтоб и быстрее дело двигалось, и чтоб не упустить чего!

Ну, как говорится, — начнем от печки. Покрутившись на одном месте, как дворняга в погоне за собственным хвостом, Дмитрий дробной рысью направился к въезду на рынок со стороны автотрассы, стараясь не смотреть на разноликие железные соблазны по сторонам. Сейчас, милые, сейчас… Один момент — и вот он я!

У края «Ямы» Кошелев отдышался, утер пот со лба и нырнул в самый первый ряд разномастного железного хлама, с ходу чуть не стукнувшись головой о высокий радиатор испещренного пятнами «УАЗа», по милости схватившего Дмитрия за рукав здоровенного грузина в фетровой шляпе на голове вместо привычного «аэродрома».

— Пачшиму туда-суда ходышь, дарагой? — на всю «Яму» заревел грузин, радостно вращая вытаращенными белками черных глаз. — Машыну ищишь, да?

— Что?.. А, да, да… Ищу, — закивал головой обескураженный столь навязчивым сервисом Кошелев.

— Так зачшэм тибе ешчо куда-та хадыт? — искренне удивился нахальный кавказец и широко взмахнул свободной рукой, будто желая врезать съежившемуся Кошелеву по скуле. — Вот — ачличный машин! Звэр-р!! Купышь — нэ пожалеешь! До кханца сваых днэй будышь вспаминат минэ! Па гарам будышь скакат, как горни кхазол!..

«Горного козла» чуть не свернуло в поросячье ухо. «Вот прицепился, собака!» — с замиранием сердца подумал Кошелев, заприметив еще одного жителя гор, спешащего, видимо, на помощь земляку. — «Нафиг мне его долбаный „УАЗ“? Сматываться нужно, пока не захомутали!»

Преодолевая неприятный холодок в животе и тошнотную слабость в ногах, Кошелев с трудом высвободил рукав из крепкой руки продавца и, насколько мог, твердо заявил:

— Мне джип не нужен!

— А шьто тибе нужэн? — тут же нашелся опытный маркетолог в шляпе. — Гавари — в адын мамэнт падгоным!

— Нычэго нэ нужэн! Минэ дэнги нэт! Савсэм!! — от страха перешел на русско-грузинский выговор бедняга Кошелев — вот оно, о чем его не единожды предупреждали знакомые! Попал сапогами в йогурт!

Однако грузин моментально потерял к Дмитрию всякий интерес.

— Нц-а! — презрительно цыкнул он языком. — Эсли дэнги нэт — зачшем «Яма» ходышь? Зачшем минэ галава марочышь? Иды атсудова!

С этим суровым напутствием джигит толкнул неудавшегося покупателя так, что тот едва не врезался головой в соседний железный экспонат.

Утершись, неописуемо довольный счастливым разрешением имевшего случиться конфликта с «кавказской мафией» Кошелев выровнял полет и скорым шагом молча направился прочь.

Попав с корабля на бал в торговый переплет, Дмитрий не замечал внимательно следившей из-под низко надвинутой бейсболки за всеми его неуклюжими маневрами пары глаз с хищным прищуром.

— Привет! — внезапно прозвучал над самым ухом еще не совсем оправившегося от цепкой хватки волосатых грузинских рук Дмитрия приятный негромкий голос. — Что, чуть не «попали»? Кавказцы — это мафия! С ними история обычно короткая: заговорил о чем-то — труба. Всучат какую-нито рухлядь и все бабки из твоих карманов выгребут! И хорошо, если живым из «Ямы» вылезешь! Меня, кстати, Андрей зовут.

— Дмитрий… — машинально представился Кошелев и повернул голову в сторону говорившего, наткнувшись взглядом на дружески протянутую для рукопожатия руку.

Жесткий взгляд льдисто-голубых глаз вступившего с ним в разговор человека странным образом не вязался с широкой приветливой улыбкой.

— Погодка сегодня неважная, — все так же сверкая великолепными зубами, продолжал Андрей — крепкий парень в спортивном костюме и красной бейсболке «Найк». — Машину выбираете?

— Выбираю! — заговорил мигом оттаявший в потоке теплого участия Кошелев, пожимая крепкую ладонь парня. — Да вот — меня самого чуть кацо не выбрал!

— Во-во! — весело захохотал новый знакомый. — Да ну их, кавказцев! Не стоит с ними, носатыми-полосатыми, связываться! — внезапно оборвал он смех и наклонился ближе к уху Дмитрия.

— Только никому не говорите! Неровен час, узнают мужики — со свету сгноят!

— Что никому не говорить? — недоуменно уставился в еще больше сузившиеся глаза доброхота Кошелев.

— Да машину я продаю дешево! Понимаешь, Дима, надо в рейс идти, а бабло — на нуле. Хочу по-скорому сбыть свой родимый аппарат, а то судно без меня уйдет. Нас таковских сейчас — пруд пруди. А без первого «взноса» — никуда… Ну, ты же мужик нормальный — сечешь! А из рейса возвернусь — новую прикуплю!

— А что за машина? — не дал увести себя в сторону мудрый Кошелев, немало польщенный высокой оценкой малознакомого человека.

— «Ситроен-ДС»! — гордо ответствовал вольноопределяющийся моряк. — Не новый, конечно, но — в хорошем состоянии. Зато «Ситроен» — это вещь! Фирма! Да что я распинаюсь — лучше одни раз увидеть!

Новый продавец Дмитрия за рукав не тянул. Ноги сами понесли завороженного волшебным словом «Ситроен» Кошелева следом за направившимся вглубь рынка Андреем.

Шли долго, выписывая замысловатые кренделя промеж разновеликих легковушек, стоявших стройными рядами и неровными колоннами, а то и просто бардаком. Рассматривать выставленные «лоты» новый знакомый Кошелеву отчего-то не давал, постоянно занимая его внимание непринужденной беседой.

Наконец, в самом конце очередного длиннющего ряда легковушек Андрей остановился и широким жестом указал на отблескивающий тусклыми бликами «Ситроен» насыщенного синего цвета.

Он мог бы и не размахивать руками. «Ситроен-ДС» спутать невозможно ни с каким другим автомобилем на земле.

Широко раскрытыми глазами Кошелев впитывал в себя чудесное видение.

Длинный и широкий красавец-француз низко восседал на утопленных в кузовные ниши колесах с потертым протектором. Благодарение Создателю — Дмитрий немного разбирался во «вражеской» технике и был наслышан об изюминках «Ситроена-ДС» — о том, что гидропневматические амортизаторы специальной конструкции, сжимаясь в нерабочем состоянии, приподымают над землей кузов автомобиля при запуске двигателя, и о рулевом колесе с единственной спицей. В ответственный момент дока Дмитрий вполне мог избежать глупейших вопросов типа «А руль что — сломан?» и выдать свою провинциальность с потрохами.

Напротив — от первой же реплики Кошелева узкое и длинное лицо Андрея удивленно вытянулось еще больше.

— Какого года выпуска аппарат — семьдесят четвертого?

— Семьдесят пятого! — после неуловимой секунды промедления удовлетворил любопытство ушлого клиента слегка озадаченный продавец. — Но — после капитального ремонта! Да вы сядьте за руль, сядьте! Сразу скажу — вам понравится!

Дмитрий с ощущением царя, впервые садящегося на трон, открыл заскрипевшую тягучим скрипом дверцу и блаженно погрузил свою «пятую точку» в мягкое водительское кресло.

— Она не битая, не перевернутая, даже не целованная! — продолжал трещать над ухом «моряк». — Из самой Франции!

Будто «Ситроены» в семидесятых могли производить славные хунвэйбины или красные кхмеры!..

Совершенно разомлевший, как линь в ухе, Кошелев не заметил призывный взмах руки Андрея кому-то невидимому.

Пока Дмитрий, как дошкольник в отцовской машине, с глупой ухмылкой дергал рукоятки и выжимал педали, у места предполагаемой сделки нарисовался низкого роста крепыш с бритыми висками.

— Здравствуйте! — излишне громко, словно с глухим, поздоровался он с Андреем, многозначительно подмаргивая хитрым глазом. — Ваш «Ситроен»? Классный аппарат! Вещь!

— Да, мой. Вещь действительно неплохая, — скромно, но громовым голосом ответствовал владелец «классного аппарата», кивком головы указывая на сгорбившегося в салоне Кошелева. Крепыш в свою очередь понимающе тряхнул головой и вновь затрещал:

— Какого года машина? Семьдесят пятого? После капремонта? Да это же супер! Эксклюзив! Со вчерашнего дня хожу по «Яме», присматриваю себе автомобиль — ни одного такого не встретил! И вот наконец!

— Да вы посмотрите! Может, столкуемся! — излишне суетливо зачастил Андрей, так, чтобы не было заметно со стороны, указывая пальцем на часы.

Тут чуть не начавший пускать пузыри и дудукать малыш Кошелев, совершенно не замечавший странных жестов двух господ за бортом, но прекрасно слыша их деловые переговоры, спохватился.

Да что же это он, ротозей, примеривает шкуру неубитого медведя? Сейчас этот голос за окном выложит на бочку деньги — и будь здоров! Плакал его, Кошелева, «Ситроен»!

Вознамерившаяся ускользнуть из рук синяя птица придала Кошелеву смелости — а наглостью он мог поделиться со всей «Ямой». В мгновение ока выскочив из салона, Дмитрий рубанул воздух рукой перед самым носом низкорослого «искателя».

— Извините! Я первый стоял… то есть, сидел… ну, короче!..

Крепыш отступил на шаг назад и примирительно выставил ладони вперед:

— Да я что! Я — ничего! Первый так первый! Давайте вместе глянем — мне просто интересно.

Пунцовый от своей бестолковой тирады Кошелев благодарно и несколько театрально поклонился незнакомцу. Вдвоем они принялись осматривать машину со всех шести сторон. Дипломатичный владелец им не препятствовал и лишь изредка вставлял в сугубо специальный разговор свои хозяйские комментарии:

— Подфарник с трещиной? Да это мелочи! Таких на базаре — тыщи! Протектор потерся? Ну, что вы хотите… Новый протектор в автосалонах отдыхает. Вмятина в крыле, говорите? Спокойно рихтуется!

Двери скрипят? Так и положено! Да, да! А вы не знали? Незнание не освобождает от покупки, ха-ха! Что? Магнитолы нету? Украли, сволочи. Купите новую — лучше, чем была! И бумажник из «бардачка», и коврики с пола заодно похитили мерзавцы… Радиатор паяный? Да-а-а… Как же это я не заметил… Да что — скину пару сотен! Новый радиатор того не стоит!

Медвежковатый добровольный помощник тоже сыпал профессиональными замечаниями, словно продавец-консультант:

— Мотор отрегулирован, как часы!

Кошелев, отнюдь не слышавший работы мотора, а лишь видевший начищенный до блеска блок цилиндров, загипнотизировано кивнул головой.

— Поршневая, вдруг что, спокойно подходит от любой «Тойоты» … Ведущие полуоси — взаимозаменяемые с «восьмеркой» … Копейки стоят… Радиатор, если потечет, точь-в-точь подходит от «семерки» … Зато кузов — лялечка! А кузов — основа машины! Да вы сами гляньте — ни пятнышка, ни граммочки ржавчины!

Кряхтя от натуги, Кошелев согнул непривычные к низким поклонам телеса и, втайне досадуя на мягкую пыль, опустил в нее колени, обтянутые единственными своими приличными брюками. Доброхот, секунду назад поднявшийся из праха у низко опущенного старика «Ситроена», с ловкостью белки вновь улегся на утрамбованный грунт.

— Видите? Вы видите? Днище как новенькое!

Выкрутив шею до болезненного хруста в затылке, Кошелев повел выпученными глазами за указующим перстом профессионала.

Действительно, ровный черный цвет покрывал днище «француза». Ни дырочки, ни вмятинки.

С этого момента Дмитрий весь, без остатка, подпал под скромное обаяние французской буржуазии. Отныне он не мыслил себя вне вожделенного «Ситроена».

Да и к тому же — довольно издеваться над честным человеком и обижать его недоверием, всякими проверками-гляделками. Словно гинеколог на приеме, честное слово. Да и дождь вот-вот сыпанет из клубящихся серых туч — мокни тогда в этой «Яме»!

Дмитрий разогнул трескучую поясницу, отряхнул руки и, усилием воли сурово хмуря расплывающееся в дурноватой улыбке лицо, приступил к завершающей части супервыгодной сделки.

Однако прежде, чем он открыл рот, улыбка сама сползла с тонких губ. А ну, как запросит Андрей, как за родного папу? Что тогда? Отправляться восвояси, несолоно хлебавши?

Ну, нет! Ни за что не выпущу из рук такого красавца! Ты что! Все бабы мои будут!

Дмитрий набрал побольше воздуха в грудь, как перед прыжком с моста в воду, и ухнул:

— Сколько просите?

— Пять! — виновато пожал плечами Андрей. — Хоть и жалко, да бабки срочно нужны. Хотел пять с половиной, но хорошему человеку уступлю, как и обещал.

Крепыш с бритыми висками не смог скрыть огорчения.

— Ну, елки! Подвали я на пару минут раньше! Такую красавицу из-под носа увели! За сущие копейки! Ну, невез-зуха!

Дмитрия словно варом обдало. Он обмяк, опустил руки и поник головой.

— У меня всего три тысячи… — удрученно объявил он потухшим голосом, изо всех сил сдерживая наворачивающиеся на глаза горькие слезы.

Владелец «Ситроена» и «опоздавший покупатель» вновь молниеносно переглянулись.

— Н-да… — озабоченно протянул Андрей и почесал в затылке. — Что ж делать-то… А одолжить ни у кого не можете?

— Могу! — воспрянул духом Кошелев. — Конечно, могу! — робкая улыбка надежды вползла на его удрученно сжатые подковкой бледные губы.

— Где? — без промедления продолжал развивать мысль Андрей. — Здесь, на «Яме»?

— Да нет… — вновь затосковал Дмитрий. — Там, в городе. У друзей.

— Если недолго — я могу подвезти! — неожиданно предложил свои услуги крепыш.

Впавший в гипнотический сон Кошелев даже не задумался над истинными причинами подобной непонятной услужливости незнакомого человека. К тому же, логичнее было съездить на этом же приобретаемом «Ситроене» — заодно и опробовать автомобиль в ходу.

Но нет: ослепленный Кошелев — точь-в-точь пылко влюбленный, который видит в объекте страсти одни лишь достоинства и не замечает недостатков, а к трезвым доводам окружающих и остатков собственного рассудка и вовсе глух — с радостью принял заманчивое предложение.

После недолгих уговоров и двух клятвенных заверений вернуться через час-другой окрыленный покупатель передал продавцу в виде задатка половину оговоренной стоимости и пулей помчался за оставшейся суммой.

…С замиранием сердца возвращался Кошелев на авторынок через три с половиной часа под наконец-то хлынувшим проливным дождем. А вдруг Андрей за это время все же продал «Ситроен» и проклинает на чем свет стоит запоздавшего Кошелева?..

Собрать за столь короткий срок недостающую сумму оказалось непросто. Слава Богу, хоть добровольный помощник оказался добрым и отзывчивым парнем, а то и вовсе труба. Безо всяких упреков и красноречивых поглядываний на часы новый знакомый Семен возил смущенного Кошелева по разным адресам, оказав тому неоценимую услугу. Предложенные десять долларов «на бензин» Сеня принял лишь после долгих уговоров благодарного по гроб жизни Кошелева.

На подъезде к рынку Дмитрий вовсе вжался в глубокое кресло «БМВ». Вот сейчас подъедем — а «Ситроен» уже продан!

Влюбился парень, но она была другому отдана…

Х-ху-у-у!..

Вздох облегчения ветром пронесся по уютному салону «БМВ». Кошелев утер взмокший от волнения лоб и выпрямил скрюченное в неведении тело.

«Ситроен» покорно стоял на прежнем месте. Внутри, за омываемыми потоками серой дождевой воды стеклами, смутно угадывалось несколько расплывчатых силуэтов. Кошелев вновь напрягся в недобром предчувствии — не иначе, покупатели от дождя укрылись и ведут расчет с хозяином!

Все, конец. Кто не успел — тот опоздал.

Какова же была его радость, когда мокрого и взъерошенного Дмитрия радушно пригласили в сухой и уютный салон.

Один из силуэтов идентифицировался как частный нотариус, второй оказался офицером ГАИ. Сообразительный, добрый, умный, терпеливый, и вообще — прекрасный рубаха-парень Андрей догадался не затягивать дела, вынуждая покупателя под проливным дождем разыскивать нотариуса и иже с ним. Что? И расходы по оформлению сделки Андрей тоже великодушно берет на себя? Ну-у-у!..

В порыве взвихрившихся чувств Кошелев горячо сжал руку теперь уже закадычного друга и желанного гостя и даже хотел его поцеловать, но тот отчего-то уклонился.

В теплой дружеской обстановке сделка была завершена к обоюдному удовольствию сторон. В кейсе нотариуса даже оказался миниатюрный прибор для проверки подлинности купюр, каковым Андрей с извиняющейся улыбкой не преминул воспользоваться, дотошно чиркнув каждую из пяти десятков сотенных.

— Я далек от мысли, что ты, Дима, решил меня «нагреть». Вполне могли подсунуть «дурку» тебе самому, разве не так?

Кошелев согласно закивал головой с частотою дятла. К его вящему удовольствию, все купюры оказались подлинными (мало ли чего на свете бывает? И фальшивка могла попасться!). Бережно уложив деньги во внутренний карман «спортивки», Андрей в последний раз пожал потную кисть обалдевшего от счастья Кошелева, вручил ему тихо звякнувшую связку ключей и поспешил откланяться.

То, что весь бедовый квартет покинул «Яму» отчего-то на «БМВ» добровольного таксиста Сени, Кошелева также не удивило. Трясущимися от волнения руками он с третьей попытки попал ключом в прорезь замка зажигания и повернул его по часовой стрелке.

* * *

…Долго, очень долго Дмитрий Кошелев в бессильной злобе грыз локти, с мучительным самобичеванием вспоминая преподанный ему мошенниками суровый, но поучительный урок.

С первых же секунд чуть ли не эротического обладания вожделенным «Ситроеном» Кошелев был повергнут с заоблачных высот в грязную лужу — не только в переносном, но и в самом прямом смысле.

Ошарашивающее открытие Кошелев совершил буквально в первый момент вступления во владение покупкой, еще пребывая на пике неописуемого экстаза. Двигатель с трудом запустился лишь со второго десятка попыток. Это дизель-то, который в силу своей конструкции должен «схватывать» с пол-оборота!..

Успокоив себя мыслью, что мотор, наверное, просто застыл под не по-летнему холодным дождем, Кошелев поспешил вывести застоявшегося «француза» из размокшей под все усиливающемся ливнем «Ямы» наверх, к благам цивилизации.

Несколько раз «выскочившую» вторую передачу все более одолеваемый смутными сомнениями Кошелев отнес к своей неопытности первый раз севшего за руль подобного «огурчика» новичка.

Но он еще не ведал, какие испытания были уготованы ему подлюгой-судьбой по дороге к дому.

Примерно на половине пути блаженно развалившийся в удобном кресле Кошелев (дизель что-то плоховато тянет… Ну, ничего. Посмотрим, подрегулируем топливную аппаратурку…) вдруг неким седьмым чувством ощутил, что его ноги в худых туфлях подают ему нечто вроде сигналов о какой-то странной некомфортности. Пребывающий на Елисейских полях Даймонд Ефимович Кошелье безотчетным движением передвинул свободную левую ногу чуть вбок. Но и там что-то мешало, что-то назойливо выводило из состояния нирваны.

Наконец Кошелева «достало». Он оторвался от созерцания расстилающейся перед изящным покатым капотом мокрой асфальтовой ленты и глянул вниз.

От увиденного под ногами седой «ежик» волос на голове встал дыбом. Инстинктивным движением Дмитрий бросил педали и подтянул ноги в намокших туфлях к рулевому колесу.

На полу чуда французской автоиндустрии грязными ручейками растекалась неизвестно откуда взявшаяся в салоне вода. Кошелев вылезшими из орбит глазами глянул вверх — с потолка не капало.

Недоумевая, он снова перевел зрачки под рулевую колонку. Как и следовало ожидать, вода небольшими фонтанчиками попадала в салон снизу, с залитой дождем дороги. Как же так?..

Внезапно возникшая в салоне мелкая тряска вывела Кошелева из состояния ступора. Он бросил взгляд в лобовое стекло и углядел, что внезапно прохудившийся «Ситроен», дергаясь от недостачи топлива на высокой передаче, самовольно съезжает с гладкой трассы на бугристую обочину. Повинуясь водительскому инстинкту, Дмитрий крутанул руль влево и нажал на газ.

Дизель негромко взвыл, но в следующий миг оглушительно застучал, так, что этот страшный металлический лязг отозвался в самых печенках ужаснувшегося «Генри Форда». Автомобиль затрясся, словно в лихорадке, резкими рывками продвигаясь вперед.

В такт с этими предсмертными конвульсиями дергалась бесталанная голова бедняги Кошелева.

Надолго сил гибнущего дизеля не хватило. Через полминуты ватная тишина объяла готового разрыдаться от бессильной злобы и несказанной обиды французского буржуа.

Не нужно было иметь за плечами автодорожный институт, чтобы догадаться, что в двигателе оборвало шатун.

Поломка серьезная, ремонт дорогостоящий.

…Возможно, что потерявший способность связно мыслить и скоординировано двигаться Дмитрий Кошелев просидел бы, тупо уставившись в темную приборную доску, до вечера или даже до утра. Из состояния прострации его вывели негодующие гудки водителей, вынужденных по замысловатой траектории объезжать стоявший наискосок посреди дороги «Ситроен». Намечалась недоброжелательная «пробка».

Механическим движением Кошелев толкнул пискнувшую дверцу, выставил левую ногу на асфальт и перенес вес на правую, намереваясь выволочь свой мешок с костями наружу.

Кр-рак! — и его вмиг отнявшаяся нога чуть ли не по колено провалилась сквозь разверзшееся днище автомобиля и прочно утвердилась на мокром асфальте.

Кошелеву показалось, что он сходит с ума. Мамочки!.. Что же это?!

Оставив насквозь промокшую туфлю под «Ситроеном», столетний старец Кошелев с трудом вызволил ногу в сползшем на пальцы простреленном носке, выбрался наружу и встал, как согнутый ураганом столб, под проливным дождем. Угрюмый «француз», как нашкодивший старый пес, низко присел на широких лапах рядом с впавшим в ступор хозяином.

…Поздним вечером какой-то сердобольный колхозник, проезжавший мимо на тракторе, с большим трудом дотащил размокшую синюю калошу с севшим в нее маркизом Кошелье до его обшарпанного «замка». Глянув в безумные глаза владельца «роскошной иномарки», мужик проглотил оказавшийся не в силах вымолвить ни слова об оплате язык и смылся со скоростью звука в неизвестном направлении.

Три дня пролежав недвижимо на диване без сна и еды, худой и желтый Кошелев поднялся со смертного одра и из чистого любопытства обратился к давнему знакомцу Ивану Худыку, знаменитому «Доктору Айтрещиту», авторитетному профессору по части автомобильных болезней.

Приняв к сердцу состояние друга, близкое к помешательству, Худык забросил текущие дела и без долгих уговоров взялся за обследование впавшего в кому «Ситроена». Он собственным «Фольксвагеном» отбуксировал «удачное приобретение» Кошелева в свою мастерскую и заперся в ней.

Все те несколько суток, покуда Худык священнодействовал в своем царстве ключей и отверток, Дмитрий бродил кругами по микрорайону, не отваживаясь заходить в приземистое закопченное строение. В самой глубине души, таясь даже от самого себя, он лелеял надежду на светлое чудо…

…Вот выходит из врат закопченной «Миссии милосердия» добрый доктор Айтрещит и утомленным, но оптимистическим тоном вещает родственнику больного благие вести: «Ничего страшного. Все можно сделать. Запчастей на базаре — завались. Поставишь мне магарыч — и будем квиты».

Услышав в телефонной трубке усталый пессимистический тон Ивана Худыка, Кошелев вмиг встал перед мастером, как лист перед травой. Он и дрожал точно так, как лист на холодном осеннем ветру, и лицом был так же желт. В гробовом молчании он смотрел на Ивана взглядом побитой дворняги.

— Добрый доктор Айтрещит… под машинами лежит! — нашел в себе силы скаламбурить Дмитрий. — Что же нам он говорит? — с бледной усмешкой попытал счастья бедняга.

Мастер на шутку никак не среагировал. Склонив черноволосую голову, он стоял, как на панихиде, и только тихонько вздыхал.

— Ну, что? — робким голоском прервал Кошелев затянувшуюся паузу. — Что скажешь, Ваня?

Худык все молчал, сокрушенно качая головой и рассматривая вековечные пятна мазута на своих заскорузлых ладонях.

— Почему ты не взял меня с собой? — вдруг задал он неожиданный вопрос.

— Куда? — слабо улыбнулся Кошелев.

— Да на «Яму», куда! — поднял на Дмитрия наполненные укоризной глаза мастер. — Короче, как мне ни прискорбно это тебе со-об-щать…

Худык вновь умолк, отведя виноватый взгляд в угол мастерской.

— Ну? Ну?! Н-ну-у?! — начав с тона нашкодившего котенка, закончил львиным рыком пораженный в самое сердце автовладелец.

— … Но ты «попал». В полном смысле слова, — не обращая никакого внимания на понукания, завершил вынесение вердикта Худык. — Сапогами в маргарин.

— Во сколько же обойдется ремонт? — неожиданно спокойным тоном поинтересовался Кошелев.

— Дешевле будет выкрасить — и выбросить! — с тяжелым вздохом дорезал дергающегося Дмитрия мастер. — Это вечная машина. В том смысле, что продать ее ты не сможешь никогда.

— Ч… Ч-чего? — вытянул по-петушиному шею как пыльным мешком из-за угла треснутый Кошелев. — Что ты сказал?..

— То, что слышал! — угрюмо довесил Худык. — Оглашаю весь список, пожалуйста. Дизель у этого «Наполеона» запоротый. Одна поршневая потянет баксов на семьсот, не меньше. Коробка передач тоже конченая. Амортизаторы надо менять — баксов по сто пятьдесят-двести штучка, восемьсот баксов кучка. А в кучке — четыре штучки… Резина крайне хреновая — каждый гаишник будет на штрафстоянку отправлять. Сиденья — продранные до основанья, а затем — хитрые ребята не поскупились надеть на них новые дешевенькие чехлы.

А между тем машина — экспонат для музея автопрома. Таких очень мало осталось. Все запчасти на такой «Ситроен» — только под заказ! Их в самой Франции днем с огнем не сыщешь. Но главное — кузов…

— Что — кузов? — машинально повторил Дмитрий деревянными губами.

— Кузов полностью сгнивший — снизу одни ребра остались, да и те насквозь ржавые. Менять надо. А достать кузов можно лишь ненамного лучший. Год выпуска-то — тысяча восемьсот семьдесят пятый, никак.

...