Арсен Зияд

История моего убийства

Книга-антидепрессант

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

Фотограф Irenaeus (Ириней) Herok (Герок)

© Арсен Зияд, 2019

© Irenaeus (Ириней) Herok (Герок), фотографии, 2019

Эта книга необычна. В ней нет ничего такого, что может отвлечь вас от просмотра фильма, который вы представите во время чтения. Я за полную свободу в том, какими вы увидите внешность, характер, иные особенности главных и второстепенных героев. Например, пророка Сивиуса, придумавшего новую секту, или миллионера, который периодически переодевается в нищего, напивается в барах и тоскует о первой любви. Свободный полет вашей фантазии для лучшего просмотра! А я лишь чуть-чуть направлю…

18+

ISBN 978-5-4493-2229-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. История моего убийства

Эта книга необычна. В ней нет подробного описания героев, не описаны локации, не указано, в каком государстве или в какой стране происходят события. В книге нет ничего такого, что может отвлечь вас от мысленного просмотра данного фильма. Да-да, мои дорогие читатели, это не ошибка. Именно фильма, который вы представите в своем воображении во время прочтения книги. Я за полную свободу фантазии в том, какими вы увидите внешность, характер, иные особенности главных и второстепенных героев. Полная свобода в построении локаций, действий. Полная свобода вашей фантазии для лучшего просмотра! А я лишь чуть-чуть направлю! Итак, действо начинается, воображение вставило пленку! Мотор!

Приятного просмотра видеочтива!

18+

P.S. Все персонажи вымышленные, любое совпадение — случайность, уважаю чувства верующих, негативно отношусь к алкоголю и наркотическим средствам.

* * *

Вы знаете, как много, оказывается, есть мест на голове, к которым можно удобно приставить дуло пистолета и застрелиться? Не утруждайтесь, я только что сосчитал их для вас. Итак, впадина под подбородком, рот, виски с обеих сторон, глазницы (их, кстати, тоже две), нос, лоб. Получается восемь мест по снижающейся степени удобства. Выберу наиболее удобное — рот. И это уже не мои проблемы, кому потом придется отмывать мозги от кафельной плитки на стене. Я подготовился к уходу основательно: снял штаны и уселся верхом на унитаз. Я где-то слышал, что первое, что делает новоиспеченный жмурик — это опустошает содержимое кишечника и мочевого пузыря. Наверное, надо было бы еще и скотчем пару раз обмотаться вокруг смывного бачка, чтобы мое тело не упало после выстрела. Хотя наплевать. Ну что, пора прощаться с тобой, Мир. Вот и настал мой черед тебя покинуть. Я вставил дуло пистолета в рот, закрыл глаза и начал медленно давить на курок. «Ну все, прощай, Мося», — прошептал я сам себе, как вдруг где-то неподалеку раздался взрыв, отчего я дернулся, одновременно нажав на курок. Раздался выстрел. Пуля вылетела из дула, пролетела над головой в стену, от стены отскочила в потолок, а от потолка вниз, пробив унитаз, на котором я сидел. Он рассыпался подо мной, из-за чего я упал на пол и порезал ягодицу об осколки.

Сегодня точно не мой день! Даже убиться по-человечески не могу!

Зато, похоже, у Элвина получилось. Получилось громко и, наверное, безболезненно. Газ, закрытое помещение, искра и громкий такой ты-ы-дыщь на полдома. Все, что нажил, забрал с собой. У него получилось, у меня — нет. Хотя договаривались сделать все одновременно. Надо было послушать его и сделать это у него дома. Но, видимо, так распорядилась судьба.

С Элвином мы познакомились в больнице в тот злосчастный день, когда врач озвучил мой диагноз. Слова его прозвучали как приговор. Я сидел и слушал. Врач говорил, вернее, шевелил губами, а я мысленно вопрошал: «За что?»

— Осталось максимум пять месяцев, — сказал он в заключение.

Элвину отмерили семь.

Так не хочется умирать, когда тебе всего тридцать.

Мы сбежали из палаты, пошли в бар и напились. На второй день снова засели в баре и опять напились. Так прошла неделя, и это был запой. Позже Элвин предложил покончить с собой. Нам двоим…

— Зачем ждать, когда болезнь сожрет нас? — говорил он. — Зачем сдаваться и остаток дней проживать в ожидании момента, когда все закончится, когда, корчась от боли, ты забудешь про время, про близких и будешь умолять только о смерти. И эта тварь оставит только мозг, чтобы ты прочувствовал ее до самого конца. У нас есть шанс остаться победителями, опередить ее и убить себя самим.

Как он эпично произнес:

— Мы должны взять свою жизнь в свои руки!

Я поддержал его. Мы договорились сделать это в один день и в одно и то же время. Он-то ушел, громким хлопком попрощавшись с этим миром. Черт, а у меня — мимо! Он сейчас сидит где-то там, может быть, наверху, и ждет меня. А не дождавшись, скажет: «Обманщик!» Как же я не люблю подводить людей!

Ну не получилось сегодня — получится завтра!

* * *

— Ты неправильно делаешь. Зачем самоубийством, брат? Это грех! И позор для всей семьи. Подумай, что о нас скажут соседи и жители нашего района? Что они будут обсуждать, когда я открою свой магазин? «Вы разве до сих пор покупаете у Мойши? А вы знаете, что его родственник покончил жизнь самоубийством? Лучше покупать у Якова: у него родственники умерли естественной смертью!» Ну и зачем тогда открывать магазин? Тебе лучше не убивать себя собственноручно. Пусть за тебя это сделает кто-нибудь другой. И если все получится, если найдешь кого-то для выполнения сего действия, то тебя будут считать невинно убиенным, а это плюс похороны с должными почестями, вечная память, сочувствие семье и процветание магазина.

— Да?

— Да-а! Я очень переживаю за тебя, брат… А эта болезнь и правда такая серьезная?

Знакомьтесь: мой двоюродный брат Мойша.

— Врач сказал, что все очень серьезно. Летальный исход 100%. Главный признак, что скоро конец– это апатия, ломота в мышцах, и частичная амнезия. Тьфу-тьфу-тьфу, у меня пока не началось.

— О как!

— Помоги мне. Подскажи, кого я могу попросить? Где мне найти того, кто согласится убить меня? У меня уже была одна неудачная попытка уйти самостоятельно, и это не к чему хорошему не привело. Только лишний стресс. Поэтому я прошу тебя помочь мне. И, кстати, ты где пропадал? Не дозвониться — телефон выключен, дверь никто не открывает. Колись, где был?

— А, не заморачивайся по этому поводу. Работал. Позже расскажу. А по поводу твоего предложения надо подумать. Раз других вариантов не видишь, то по-родственному постараюсь помочь. Хмм, — Мойша достал из холодильника коробку яиц и, встав возле плиты, задумался.

— О! Сделай мне тоже яичницу, — попросил я его.

— Извини, брат, но осталось только два яйца. А сколько ты готов заплатить? — разбивая скорлупу и выливая содержимое на сковороду, спросил Мойша.

— Достаточно. После того, как выполнит работу, исполнитель получит свои деньги. Я позже объясню, где и как он сможет их получить. Ну что, знаешь кого-нибудь подходящего?

— Да, возможно, у меня есть один вариант. Надо позвонить и узнать. У тебя с собой есть какая-нибудь наличность?

— Совсем немного, а зачем?

— Вдруг аванс попросит… Тут дело такое, неординарное. А что я ему предложу?

Мойша выключил конфорку.

— Долларов сто пятьдесят есть, — полез я за кошельком.

— Давай все. Я схожу, позвоню.

— Деньги-то тебе сейчас зачем? Позвони, договорись, а там, если все срастется, аванс дадим! — возмутился я.

— Ну что ты, как маленький, не хочешь — не давай, — Мойша убрал сковороду с плиты и вышел в другую комнату. Через минуту вернулся. — Не берет трубку! — нервно сказал он и, включив конфорку, снова поставил сковороду на огонь.

Мы сидели молча, Мойша посолил яичницу и добавил немного специй.

— Слушай, Мося! Раз уж не получилось до него дозвониться, может, это… займешь мне баксов сто? И, кстати, тебе на яичницу майонеза капнуть?

* * *

Миша и Гильза — два недокриминальных элемента, которые промышляли мелким воровством, торговлей китайским оружием, иногда продажей наркотических средств мелкими партиями, что является неотъемлемым элементом в коллекции профессий мелких гангстеров. Вот к ним я и направился. Они были младше нас. Обоим по двадцать пять. Они учились в нашей школе, и кто же тогда знал, какие отморозки вырастут из этих двух прилежных учеников! А ведь они подавали надежды. Гильза переехал из России, когда был еще ребенком. Кажется, жил с бабушкой. Уже позже я слышал про них и про то, какие дикие вещи они творили. Никто не знал, почему Гильзу зовут Гильзой. Кто-то утверждал, что его зовут Рудольф, кто-то называл Сеней, но никто не осмеливался спрашивать об этом у него самого. Да он бы и не ответил. Даже собственная бабушка называла его Гильзой. Он был молчалив, огромен и страшен.

Мойша — молодец, знает, куда меня направить. Он так и сказал:

— Упор в «наезде» делай на Гильзу! Парень нервный, лютый. Либо зарежет, либо застрелит!

Как-то ходил про них слух, что они, одного должника вывезли куда-то за город, привязали к забору, нарисовали краской круги вокруг бедолаги и потом играли в дартс, но вместо дротиков использовали ножи и топор. Были и другие слухи. Но что нам слухи! Приду и узнаю!

Мы дунули на дорожку какой-то новой синтетической дряни, попрощались, и я пошел.

Дурь взбодрила. Сейчас пойду и нагло, уверенно, докопаюсь до этих двух щеглов. Ууух, как же меня прет, как прет! Зачетная дурь! Миша и Гильза, я иду! Пройти два квартала, повернуть налево, пройти еще чуть-чуть, подойти к ним и сказать: «Привет, мазафакеры!». Я уже вижу, как они достанут стволы, ножи, кастеты. Птыщь, птыщь, птыщь, и все. Я медленно взлетаю к небесам. Ууух, как прет! Так, здесь налево. Собраться, Мося! Собраться! Я выпрямляюсь, моя походка излучает уверенность, шаг левой, шаг правой. Прямо на них, без улыбки, сама серьезность!

Вот такая она, эта жизнь! Кажется, что только вчера ты был, возможно, счастлив, строил планы, прорисовывал мысленно свое будущее, постепенно приближался к заветной мечте, поочередно достигая намеченных целей. А сегодня тебе выносят приговор. И все рушится! Будто только что ты стоял на границе огромного города твоей жизни, где из всех однотипных зданий тебе нравилось лишь одно — красивый высотный дом, который олицетворял собой твою главную мечту. Но он далеко. А которые перед ним — сотни зданий поменьше — это цели. И чтобы добраться до того, понравившегося здания, тебе необходимо пройти их все! Пройди все цели и дойди до мечты! И ты идешь. Но вдруг тебе сообщили, что все, времени нет, что тебе осталось чуть-чуть. И, понимая это, ты ускоряешься. Ты бежишь, чтобы успеть, но перед тобой все начинает рушиться! Все, что перед тобой, рассыпается и превращается в пыль. Все! Ты бежишь, оббегая падающие обломки рухнувших зданий, уворачиваясь от осколков стекол, к самому красивому зданию, совершеннее которых не видывал свет. К зданию, что являлось твоей мечтой. Но с каждым шагом, с каждым содроганием земли ты видишь на нем все новые и новые проступающие трещины. Они, как вены, окутали здание и становятся все шире и выше. И когда тебе осталось совсем чуть-чуть, оно становится невыносимо уродливым, а потом не выдерживает и рушится. Прямо перед тобой. И когда клубы пыли осядут, ты увидишь перед собой пустыню. Не будет даже обломков рухнувшей мечты, лишь песок до самого горизонта. Обернувшись назад, обнаружишь представший пред тобой полуразрушенный город. Это пройденные цели! Они превратились в руины. Это пройденная жизнь! Сука и где это я вообще!?

Я очнулся в каких-то кустах у дороги. Лежал на траве, раскинув руки, спрятавшись от палящего солнца под тенью этих самых кустов. «Так больше загоняться нельзя!» — сказал я сам себе и стал приподниматься.

— Ну Мойша! И где он это берет?

Миша и Гильза сидели в черной тонированной машине в тени одного из потрепанных домов. Гангстеры нового поколения! Широкие джинсы, большие футболки, цепи на шеях и орущий из колонок гангста-рэп. Белые нигга, как бы парадоксально это ни звучало! Окна передних дверей автомобиля были опущены. Я собрался и подошел. «Главное — сделать все грамотно», — эхом отражались в голове слова Мойши.

— Че сидите? — с ходу спросил я.

— Чего? — недоуменно спросил Миша.

— Че сидите? Жопы греете?

— Че?!

— Вы два мудака! — и, показав пальцем на Гильзу, добавил: — А ты вообще козлина!

— Тебе че надо, придурок, внятно говори!

В действительности, одним из побочных действий наркотического вещества, которым угостил Мосю Мойша, было расслабление лицевых мышц и языка. Поэтому диалог выглядел следующим образом:

— Шабархарна!

— Че? — недоуменно спросил Миша.

— Шабарыыы! Шуэээаффф! — начал я атаку.

— Че?!

— Шамахафааа, — и, показав пальцем на Гильзу, добавил: — Шлаааааа!

— Тебе че надо, придурок, внятно говори!

Но больше я ничего не смог сказать. Мышцы лица расслабились до такой степени, что даже губы я не смог сжать. Поэтому стоял молча, с торчащим языком из раскрытого рта, откуда бурным потоком вытекала тягучая слюна.

Миша завел машину, наполнив улицу громким рокотом мощного мотора. Резким движением машина рванула с места и в мгновение ока скрылась из виду. Они уехали, оставив меня, провожающего их взглядом, в клубах густого серого дыма. Проехав немного, они остановились. Я решил снова подойти к ним, но «чертовы» ноги не слушались, вернее левая нога. Она жила своей жизнью, и вела себя как хотела. Типичная сука! Она полностью отказалась от совместного взаимодействия с мозгом. Вдруг, с боку, до меня донесся детский смех. Повернув голову, я увидел мелкого мальчугана, который шел параллельно, и снимал меня на телефон. При этом он постоянно выкрикивал«зомби в городе!» и истошно ржал.

— Не до тебя мне, салага! — крикнул я ему, но он все равно продолжал снимать.

Я почти дошел до них. Осталось буквально шагов пять, совсем не много, но машина завелась, послышался смех, смешавшийся со смехом снимающего пацана, и так же с пробуксовкой, сорвалась с места и умчалась в даль. Проводив их взглядом и отхаркнув пыль, я повернулся к тому пацану с телефоном. Но он уже был не один. Снимающих меня на телефон было пятеро. Мне это не понравилось и я решил разогнать всю эту банду мелких папарацци.

— А ща кого-то я! — обозначив голосом свои намерения, я пошел на них.

* * *

— Привет звезда, ты живой! Я так рад тебя видеть, — даже не обняв, выпалил Мойша после того, как я вошел.

Мы не виделись пару дней. Я отлеживался дома с мигренью. Вдруг, ни с того ни с сего, заболела голова и продолжала трещать два дня. Интересно, от чего? Ах, да, я же болен! Да еще смертельно!

— Слушай, Мойша, ничего не получилось.

— Да-а-а, — протяжно выдохнул он, — это печально, брат. Черт, я думал, ты все, скопытился, черт, извини, отъехал! Да-а-а, — опять протяжно выдохнул Мойша, — неудобно-то как получилось…

— Что неудобно?

— Да так… Конечно, пустяки, но, с другой стороны, это была часть денег на открытие магазина.

— Что случилось-то?

— Ты должен мне пятьсот баксов! Фух, как тяжело было это сказать! Понимаешь, я думал, у тебя все получилось. Ты умер. Позвал Йосю, Бибарса, Аарона, еще пару человек, которых ты не знаешь, но они тебя знали, тьфу, знают. Мы пошли в бар и устроили поминки. А так как ты мой родственник, счет пришлось оплачивать мне.

— И прям помянули на пятьсот?

— Да! Если надо, есть чек. Могу позвонить ребятам, они подтвердят.

— Хорошо! Верю, верю.

Я достал кошелек. Вы когда-нибудь видели глаза человека в предвкушении получения денег? Я увидел. Глаза Мойши горели каким-то неведомым мне светом, а их блеск мог ослепить любого, невольно взглянувшего в эти глаза. Я раскрыл кошелек, Мойша подошел ближе. Я вставил палец в прорезь кошелька, Мойша сглотнул слюну. Я вытащил пальцы, сложил кисть в кулак, и подняв средний палец, показал ему, Мойша замер.

— Извини, Мойша, но у меня нет таких денег. Ты получишь их только после того, как найдешь добровольца, который грохнет меня.. Ты думал, я не понял, что ты сейчас стоишь и в наглую мне врешь про поминки? По пути к тебе я встретился с Йосей, он передал привет и сказал, что не видел тебя пару месяцев.

— Точно! Йоси-то с нами не было! — хотел было оправдаться Мойша, но я жестко пресек эту попытку.

— Хорош уже, а! — сказал я.

— Ладно, ладно, хам! — якобы обидевшись, произнес Мойша. — Ну хорошо, допустим, я найду тебе добровольца, грохнет он тебя. И как я получу бабосы, а? Как?

— Я оставил определенную сумму тете Саре. И попросил ее передать тебе их, только через две недели. Да, и, зная тебя, я также попросил ее ни при каких условиях не отдавать тебе деньги раньше этого срока.

— Тетя Сара, значит… Хорошо, договорились. Я найду тебе кого-нибудь. Кстати, как она?

— Она угостила меня чаем и своими фирменными пирожками. Помнишь, как Алонсо таскал их втихаря для нас? Заходил в его комнату. Там все так же, как раньше. Тетя Сара хранит его вещи, и денди тоже там стоит, только чуть покрылась пылью.

— Денди? — с грустью в голосе спросил Мойша.

— Да, — ответил я ему, на что он ухмыльнулся и опустил глаза.

* * *

Мойша предложил курнуть. Мы поднялись на второй этаж, вышли на балкон и уселись на соломенные кресла. Квартирка Мойши находилась в доме, который стоит на возвышенности, поэтому сейчас перед нами открылся вид на весь город. Мойша взорвал, глубоко затянулся и передал косяк мне. Я сделал то же самое. Сверху был сооружен самодельный навес, который спрятал нас от безумно палящего солнца. Я сделал вторую затяжку, хотя после первой я уже почувствовал наплыв. Меня медленно расслабляло. Мойшу тоже. Во рту пересохло. Я откинулся на спинку кресла, которое будто обняло меня. Весь город — как на ладони. Вон там виднеется мой дом, а немного поодаль — другой дом, рядом с которым мы, будучи детьми, своровали велосипед. А вон тот, с синей крышей, — дом моего друга, Алонсо, у которого мы зависали в детстве вечерами, часами играя в гребанного «Марио» на приставке. Алонсо разбился на мотоцикле. И, наверное, там, наверху, он ждет меня с такой же «Dandy» и двумя потрепанными джойстиками, чтобы продолжить играть в «Контру» или «Марио». Скоро увидимся, друг! Нажми на паузу.

А вон старый сквер, где я поцеловал, а потом трахнул рыжеволосую Мару. И старый кинотеатр, возле которого я познакомился с ней.

— Мойша! А почему звезда?! -спросил я.

— А,а,а. Да. Ты же у нас, теперь, звезда Ютьюба! Ха.

— В смысле?

Мойша достал телефон, пальцами потыкал по экрану и передал телефон мне. Пошла реклама какого-то приложения, и только потом видео, на котором был я, смех того мальчугана и закадровое «зомби в городе». Не понял. Я включил видео заново. Теперь до меня стало доходить, что там происходит. Видео началось с эпической заставки «Зомби в городе», затем я увидел себя, почему-то с вытянутой рукой и волочившим за собой левую ногу. Руку не помню, а ногу я тогда запомнил! Потом я поворачиваю голову и смотрю в камеру, идёт увеличение моего лица, где миру явилась кривая рожа с отвисшим ртом и стекающими по подбородку слюнями. Потом я, что-то кричу нечленораздельное, похожее на «хыыыыааааа чааааа!!!» Опять поворачиваю голову прямо, спотыкаясь, из за чего меня чуть накренило вперед и я ускорился. Из- за ускорения я начал прыгать на одной ноге, левая все так же висела и волочилась по земле. Для удержания тела, одновременно с прыжками я дергал плечами и всю эту картину, дополняла вытянутая рука! Вот тут я точно был похож на зомбаря, и пацану даже не стоило за кадром озвучивать эту сцену, словами «зомби в городе», достаточно было его смеха. Затем за кадром послышался рев двигателя машины, свист трущейся резины об асфальт, показалось облако пыли накрывшее меня. Я остановился, медленно повернулся в сторону снимающего, опять моя рожа крупным планом, из за пыли мои стекающие слюни стали бурыми и похожими на засохшую кровь. Я пошел на снимающего, крича что-то похожее на «дыыыыааааааа» и все. Видео закончилось. Мойша истошно смеялся.

— Дэ-э-э, стыдоба! -выдавил я после увиденного. Мне стало стыдно.

— Там ещё есть, с наложенной музыкой, -отсмеявшись, с какой-то издёвкой в голосе, сказал Мойша, но я послал его и попросил заблокировать видео. Мойша взял телефон, опять поводил пальцами по экрану и убрал телефон в карман. Мы замолчали.

— Ты мне брат? — как мне показалось, усомнившись в нашем родстве, после недолгой паузы, спросил меня Мойша.

— Да, Мойша. А к чему вопрос?

— На кой ты оставил деньги тете Саре? Ну ладно мне, а тем, кого я найду? Как с ними рассчитаться?

— Не беспокойся, Мойша, я оставлю им координаты места, где они получат свои бабки!

— Стратег, черт побери!

— Мойша, меня всегда интересовало, почему ты такой жлоб! Даже когда твой брат смертельно болен, ты все о деньгах да о деньгах.

— Ты, — вколачивая второй косяк, произнес Мойша, — ты умрешь, а я-то здесь останусь. А здесь нужны деньги.

Мойша прикурил.

— На этом свете ты никому не нужен, если нет денег.

И он передал косяк мне.

— Деньги, деньги! Все! Все о них только и думают. И те, у кого они есть, наверное, делают одно и то же: берут пачку денег в ладонь, сверху прикладывают другую и начинают разбрасывать в стороны эти чертовы бумажки. Как в старых клипах осыпают полуголых девиц «риал-ричи-гангста-ниггаз». Или в новых, — сказал я, демонстрируя, как распыляю с ладони невидимые деньги.

— Деньги — сила, — поучительно сказал Мойша и, сняв тапки, закинул ноги на перила.

— Я вот все думаю: ну… сколько мне уже осталось?..

— Э-э, Мося, ты че завис?

— Нормально все, — я почувствовал, как мои глаза увлажнились и по щеке скатилась слеза.

Мне стало жаль себя, было чудовищно обидно от того, как жизнь несправедлива ко мне. И стало наконец-то все понятно и страшно от осознания того, что скоро наступит конец. Я прочувствовал всю тщетность порывов и страстей, когда-то одолевавших меня. Вот я был — и вот меня не стало. Почему-то я представил, как должен быть одет на собственных похоронах. И все эти мысли толкали меня в безысходность и грусть. Вот сейчас я есть, а после меня — ничего. Я плакал в голос.

— Моя жизнь, как плюшка гашиша! — хлюпая носом, сказал я.

— Че?

— Сначала я единое целое, потом, нагревая, меня отрывают, мнут, плющат, вдавливают, подготавливают. И вот, когда я готов, когда настало мое время свершить что-то грандиозное, жизнь ставит меня на уголек сигареты и я медленно тлею! Но отличие моей жизни от плюхи в том, что плюха оставит после себя сладкий дым, хоть и ненадолго, а я — ничего! Кроме вкладов своего дерьма в городскую канализацию, — договорив, я снова почувствовал, как по щеке скатилась слеза.

— Хм… Вклад дерьма в канализацию? Дерьмовые вклады… — задумчиво повторил Мойша. — Зря ты говоришь, что не оставишь после себя ничего. Помнишь того араба у которого мы постоянно покупали черешню? Так вот, купив у него черешню, мы шли по нашим улочкам, съедая мякоть, вставляли косточку между пальцами и «стреляли». Помнишь? Именно ты тогда выстрелил, попал в глаз проезжающему водителю мопеда, отчего он не справился с управлением и врезался в лоток того араба с черешней. Черешня упала на землю, покатилась по склону, перелетела через дорогу, не вся, а какая-то малая часть, докатилась до поля, упала в ямку и позже проросла. Да. Серьезно! Сейчас на этом поле выросло несколько кустов черешни. И это твой вклад, братишка, это благодаря тебе! Ты дал жизнь этим росткам! Ты отец этих деревцев! Ты черешни- батя!

— Ха-ха-ха! — рассмеялся я. — Де-ре-вце. Батя! Ну, хоть это радует, — я посмотрел на город и добавил:– А из него потом гроб сделают! — зачем-то ляпнул я, на что Мойша выдал, что я дебил, и добавил, чтобы с такими мыслями, я шел, отсюда, куда подальше. Мы засмеялись ещё громче.

— Я недавно видел Мару. Она шла со своим сыном. Он большой уже стал, на тебя в детстве похож. Ты бы зашел как-нибудь к ним на последок, а? Мось.

Я ни чего не ответил Мойше.

* * *

На следующее утро Мойша позвонил мне. Можно сказать, что сделал он это даже слишком рано, так как своим звонком разбудил меня. Мойша радостно прокричал в трубку телефона, что нашел нужного мне человека. Его звали Иван Иванов. Он был родом из России, эмигрировал лет десять тому назад из-за каких-то криминальных проблем на Родине. Мойша сообщил, что в России Иван был знатным бандитом, и прихлопнуть меня ему не составит никакого труда. Через пару часов я уже направлялся по указанному адресу: Эндовая стрит, 19.

Иван жил в самом криминогенном районе нашего города. Знаменитый на весь город «ЭндЛэнд». Поэтому добираться до него пришлось очень долго. Я никогда не был в этом районе, и если б не этот Иван, то, наверное, никогда бы и не появился здесь. И как можно тут жить?

Мой визит не остался незамеченным. Сразу почувствовал, что за мной наблюдают. Сначала нутром, а потом уже и ясно осознал, что из-за темных штор грязных окон этих полуразвалившихся бараков на меня кто-то внимательно смотрит с того самого момента, как только моя нога переступила черту, разделяющую мой привычный мир с этой помойкой. Особенностью «ЭндЛэнда» было то, что любой, скрывающийся или убегающий от полиции, забежав сюда, не будет пойман. Он просто растворится среди сотен узких проходов, среди сотен дверей, которые всегда наглухо закрыты, среди бесконечных нор, что, как вены, тянутся под землей по всему периметру района. Да и полицейские бывают здесь только тогда, когда происходит крупное преступление и его не успевают «замять» до появления в вечерних новостях. Сранный «ЭндЛэнд»! Вот именно сейчас, пока я шел по этому району, мне вдруг захотелось жить! Вернее, мне не хотелось сдохнуть тут! Именно в этом районе! В любом другом районе — пожалуйста, но, ссука, не в этой жопе!

Дом, адрес которого дал мне Мойша, был в самом конце. Одиноко стоящий в поле двухэтажный дом. И первое, что мне бросилось в глаза, — это ухоженный палисадник в центре двора. За палисадником явно кто-то ухаживал. Яркие цветы, нет сорняков и, что самое главное, — влажная земля, значит, их недавно поливали. Я зашел в подъезд. Второй этаж, квартира номер пять. Железная дверь. Я постучал. За дверью послышались шаги, какой-то шум, перед моим лицом открылось маленькое окошко, из которого на меня оценивающе смотрел… глаз.

— Ты кто такой? — спросил меня владелец глаза.

— Я к Ивану, от Мойши. Мося! — ответил я ему.

— Че?!

— Мося, брат Мойши, — пришлось повторить еще раз.

— Ща, жди! — окошко закрылось.

Через пару минут вновь послышались шаги, затем раздались щелчки замка, и дверь открылась. Я зашел в квартиру.

— Туда, Иван в комнате.

Открывший мне дверь человек был невысокого роста, худой. Сквозь серую кожу проступали рядами ребра и, казалось, было видно, как в межреберных промежутках пульсирует сердце. Из одежды на нем имелись только заляпанные спортивные штаны и белые носки.

Я прошел в комнату. В ней находилось трое крепких мускулистых мужчин, и все в почти одинаковых спортивных трико с тремя белыми полосками по бокам. На столике, стоящем перед ними, лежали беспорядочно разбросанные карты и фишки для игры в покер.

— Че надо? — спросил меня мужик, сидящий по центру.

— Ну, как бы это… Мойша сказал, что ты можешь убить меня!

Лица присутствующих выразили недоумение, они замерли. Иван сидел прямо, выпятив грудь и чуть приподняв голову, как будто только что намеревался встать со своего места да так и застыл с широко открытыми глазами.

— Че? — наконец-то переспросил он после небольшой паузы.

— Убить меня! Это ты, вы можешь? — чуть запутавшись в словах, пришлось повторить мне.

Опять пауза. Опять взгляд свысока.

— Ты кто такой?! — так же продолжая смотреть на меня и громко сопя носом, спросил Иван. Потом кинул взгляд на своих друзей, после — опять на меня. Остальные же вообще сидели без движения, они, не моргая, пялились на меняэ. Их глаза тоже были полны недоумения. И только у того, четвертого, который открыл мне дверь, один глаз был прищурен. Он-то и нарушил тишину фразой:

— Охренел, что ли?

Я сразу догадался, что вопрос, заданный им, был в мой адрес.

«Ну тупые!» — пронеслось у меня в голове.

— Мося меня зовут. Я серьезно болен, мне осталось жить максимум месяцев пять. Не хочу, чтоб болезнь победила. Намерен опередить ее. Самоубиться считаю неправильным делом. Не по-нашему это. Не по-божески.

Иван выдохнул.

— Вот. Пришлось обратиться к Мойше, чтобы он нашел того, кто может убить меня. Он посоветовал обратиться к тебе. И вот я здесь. Бояться нечего: я заплачу.

Они выслушали, но продолжали сидеть в тех же позах и с такими же лицами. Только у Ивана приподнялась одна бровь.

— Это! Это… — после небольшой паузы произнес Иван. — Сорок лет землю топчу, а в первый раз такое вижу, чтоб человек сам себя «заказать» обратился.

Я пробыл у них около тридцати минут. Объяснил и разложил все по полочкам. Мы наконец-то пришли к разговору об оплате услуги. Они просили пять тысяч баксов, я же предлагал только две. Мы спорили и спорили, они чуть было даже не подрались между собой, но договорились. В итоге за мое убийство, как бы банально ни звучала эта фраза, они получат от меня тысячу восемьсот пятьдесят долларов. Как так? Спасибо Мойше, научил кое-чему. Мы договорились встретиться вечером на окраине города. Мне оставалось прожить еще с десяток часов.

Перед тем, как навсегда уйти, мне почему-то захотелось прогуляться по своему району, надеюсь, желание умирать не отпадет, пока я выберусь из этой дыры.

**********

— А эскимо есть?

— Да, вам сколько штук? Осталось только два.

— Одно. Спасибо.

Вот он, мой район! Район, где на каждый квадратный километр приходится девять торгашей, пять ростовщиков, столько же портных и сотня с лишним юристов. Раздолбаев было всего трое: я, Мойша и мой разбившийся на мотоцикле друг. В то время как другие наши сверстники покоряли азы различных школьных наук, мы оттачивали мастерство перепрыгивания первой пропасти в игре «Марио». Пока они «занимались сексом» с гипотенузами, синусами, с Менделеевым и его таблицей, мы выстраивали тактику отвешивания люлей главарю в игре «Чип и Дейл». Ровесники и ровесницы поступали в институты, заканчивали их и женились, либо выходили замуж. А мы искали новые диски на Sony PlayStation. Но все однокашники остались здесь, в этом же районе, в котором когда-то сами родились, и я уверен, что их дети ходят в ту же школу, которую окончили мы. Раздолбаев осталось двое. А завтра останется только один. Они и мы разные, но почему-то мы все здесь, в этом районе, и все у нас сложилось почти одинаково. Почему, имея возможность что-то поменять в своей жизни, люди продолжают топтаться у своей богом забытой околицы, и лишь немногие, вскинув руки к небесам с криком «ПОШЛО ВСЕ НА …й!!!», срываются и пробуют себя в других городах и странах?

Я позвонил Мойше.

— Ну что? Договорился? — сразу же спросил он у меня.

— Да, договорились. Сегодня вечером. А ты Ивана откуда знаешь?

— Было дело. Должник один имелся. Пришлось к Ивану за помощью обратиться. Там, с ним, еще один есть. Как же его зовут? Карат или Фарат?..

— Айрат!

— Во! Точно! Айрат! Чтоб его! Он вообще отморозок. Бешенный, не остановишь! Ивану даже ничего делать не пришлось. Айрат с должником поговорил, и тот сразу бабосы отдал.

— И все?

— Ну, Айрат ему еще зачем-то ногу сломал напоследок. Я ж говорю: эти, из России, вообще на всю голову отморожены.

— Понятно. Надеюсь, мне ничего не сломают — сразу убьют. Безболезненно.

— Умеешь ты взбодриться, Мося. Пошли лучше пивка попьём.

Просто попить пивка не получилось. Я напился. Напился и Мойша. Я чувствовал себя трезвым, но люди, окружающие меня, видели совсем другую картину. Как говорят в народе, «он в говно!» Но я еще держался на ногах и даже пытался станцевать. Мойша же давно переключился в режим нервнопьяного героя и борца за справедливость. Окружающих от агрессии Мойши спасала его невозможность покинуть свое место из-за сильного опьянения и невнятности произношения слов своих претензий. Что кричал Мойша, кому это адресовалось, понимал только он сам. Оставалось около двух часов до встречи с Иваном, и я еще раз угостил посетителей. Конечно, не всех, а лишь пару человек. Позже меня, почему-то только меня, выгнали из заведения.

Эти ублюдки выгнали меня! Ну и черт с ними. У меня с собой есть две бутылки водки и бутылка пива. До смертоносной встречи остался час. Я поймал такси и поехал. Пришлось дать таксисту чуть больше денег, чем на самом деле стоит проезд. Не каждый согласится везти вас ночью на окраину города.

Я опоздал минут на десять. Но тех, кого ожидал увидеть, еще не было. Я присел на сваленное дерево, открыл пиво, хорошенько так отхлебнул и стал ждать. В глазах все кружилось, двоилось и четверилось. Я закрыл один глаз и попытался «сконцентрировать» зрение, сфокусировать картинку. Стал всматриваться вдаль, и в свете фар разворачивающейся машины увидел четыре силуэта, двигавшихся в мою сторону. Сконцентрировавшись еще сильнее и соединяя картинку воедино, я понял, чьи это силуэты. Иван шел посередине, похоже, все в том же спортивном трико. Наверное, оно у него любимое. По правую руку от Ивана шли еще двое. Вроде бы их звали Виктор и Володя. А слева, мельтеша короткими ногами, вразвалочку шел худющий Айрат. Не хватало только музыки из какого-нибудь старого боевика и замедления времени.

— Здарова! Ну че, готов? — наконец-то подойдя ко мне, сухо произнес Иван.

— Екараный бабай! Тебе кто таких тумаков отвесил? А? — возмущенно спросил Айрат, увидев мой разбитый и распухший нос.

— Да-а, было дело, суки одни. Охранники в баре! Пидарасы! — теперь уже я возмущенно промычал.

— Хм, за что? — басом спросил Иван.

— Да кто его знает, за что! Ссука, как шакалы, вдвоем меня пинать начали!

— Несправедливо! Нечестно! — опять пробасил Иван.

— О! Нарсякей! Водка, штоле?! — заметил бутылки Айрат и стал потирать руки.

— Мы че сюда пришли? Бухать или дела делать? — возмутился Иван. — Тебе, Айрат, вообще пить нельзя, понял?!

— Э-э-э, совсем же щущуть!

Я отключился. Вспышка. Очнулся. Мы идем, вернее, меня под руки ведут Володя и Виктор. Я бухой. Кое-как подняв свою качающуюся голову, я попытался осмотреться и понять, где мы. Но так как спирт преобладал в моей кровеносной системе, а у мозга сейчас была очередная незапланированная вечеринка, я опять отключился. Вспышка, очнулся. Учитывая прошлый неудачный опыт с поднятием головы, я решил не поднимать ее сразу, а чуть поднабраться сил и уже потом действовать. Конечно же я вру, я «в хлам» и никак не могу контролировать своих действий. А моя голова — неуправляемая неваляшка, болтающаяся туда-сюда. Но все-таки я снова попытался посмотреть, где мы идем. И опять не удалось ничего увидеть. Неваляшка! Прямо, назад и опять вниз. Я отключился. Вспышка, очнулся. Третья попытка увенчалась успехом. Сконцентрировавшись, пройдя взглядом сквозь туман и зафиксировав раздвоение, мне удалось понять наше местоположение. Мы приближались к бару, из которого меня выгнали. Айрат шел впереди. В майке. Его качало. Он шел сгорбившись. Руки отведены в стороны, как будто невидимые мышцы, в народе названные «крыльями», напряглись и приготовились быть использованными. Это выглядело смешно, отчего я засмеялся и крикнул:

— Качо-о-ок. Хгыыа!

Но мое мычание никто не разобрал, поэтому над своей же шуткой я смеялся один.

Айрат первым побежал в сторону охранников бара. Криком: «Ну што сущщары!» — он сразу выдал свои намерения. Но я забыл предупредить ребят, что один из охранников является районным чемпионом по кикбоксингу. И, видимо, сегодня был самый неудачный день этого тощего Айрата, ведь судьба-злодейка вела его прямиком к этому чемпиону. Не ко второму охраннику. Нет, а именно к нему, к чемпиону. Лоу-кик в бедро и этой же ногой в голову. Двойной удар. Если бы Жан-Клод Ван Дамм увидел этот удар, то, мне кажется, он впал бы в депрессию, осознавая свою никчемность. А Айрат увидел и прочувствовал его. Сказанное им впоследствии в точности охарактеризовало силу удара: «Сссущ-щ- мммммкхх!» Он рухнул на землю и, распластавшись, замер. Володя и Виктор, сбросив меня на землю побежали на выручку. Пока они бежали, кикбоксер уже схлестнулся с Иваном. Школа кикбоксинга и бокса — кто кого? Мне не хватало в руках джойстика. «Двоечка», и Иван — победитель. Подоспели Володя и Виктор. Второй охранник успел забежать внутрь.

Попинав лежачего кикбоксера, Виктор с Володей подняли Айрата с земли и взяли его под руки. И только они собрались уходить, как двери бара резко распахнулись! На улицу выбежало человек десять крепких ребят во главе со скрывшимся ранее охранником. Среди выбежавших были Миша и Гильза. Они окружили Ивана и его товарищей. Все замерли на мгновение. Вдруг как-то стало тихо. Я сижу на земле, попеременно прикрывая глаза и периодически прищуриваясь, пытаюсь сконцентрировать зрение, смотрю на это все, а в голове пронзительно вспыхнуло: «МОРТАЛ КОМБАТ», и заиграла музыка из этого фильма.

Началось все неожиданно, с крика очнувшегося Айрата: «Ууаще чеее!!!» Девять человек накинулись на четверых, кроме Гильзы, он почему-то остался в стороне, схватился руками за голову, потоптавшись немного на месте и смотря на Ивана, он громко крикнул и побежал на него. Он и еще трое попытались атаковать Ивана, но великолепная, слаженно-отточенная работа рук боксера, отправила всех по очереди в нокаут. Володя и Виктор уложили еще четверых, Айрат же, получив мощный удар в челюсть, снова лежал на земле без сознания. Послышался вой сирен. Кто-то успел вызвать полицию. Всех задержали. Я остался сидеть на земле и наблюдать, как расплывчатые фигуры в темной форме ведут другие расплывчатые фигуры в полицейский микроавтобус. Увезли всех. А я остался один. Мне почему-то захотелось рассмеяться. Бухой невменяемый смех. И я смеялся. Но, сука, почему так тоскливо? Почему мне хочется найти машину времени и вернуться назад, туда, где я беззаботен? Туда, где одеяло было моим щитом, моим защитным домиком, спасающим меня от внешних угроз, особенно от чудовища под кроватью. Туда, где ты бежишь к маме, обнимаешь и, прижавшись, чувствуешь ее тепло. Туда, где все так знакомо.

Я лег на спину. Ночное небо с миллиардами звезд. Теперь слезы не скатывались по щекам, а, вытекая с уголков глаз, падали на землю. Звезды. Наверное, там есть такие же, как я. Они похожи на меня, как две капли воды, и их также зовут Мосями. У одного, наверное, есть семья, дети, работа и кредитные долги за все это «благополучие». У другого, в другой галактике, — огромное богатство, заработанное нечестным путем. Он точно не высыпается, боясь, что за ним когда-нибудь придут. Третий — военный, и сейчас воюет где-нибудь на окраинах, исполняя свой долг за интересы того Моси, который богат. Их сотни — таких, как я, Мось. А где-то в это же самое время лежит на земле такой же, как и я, пьяный Мося, весь грязный, плачущий и глядящий в небо на звезды. Мы лежим и смотрим ввысь, не зная о существовании друг друга. Много галактик, много Мось!

* * *

«Смотрит в глаза, говорит о любви, а сама думает о члене Терри!…»

Дядя Хистор, пьяный мужик из бара

Пять лет тому назад:

— Посмотри на себя! Толстая мразь! И-и-иди ты-ы!

— Пошел ты сам! Мудак! Уээээээ! — стошнило ее.

Вот так я познакомился с Марой.

Что-то в ней было необычное. Что-то, что выделяет ее на фоне других девчонок. Я был совершенно нетрезв, и хотя понимал, что передо мной ни разу не красавица, она понравилась мне. Понравилась своей раскованностью и своей дерзостью. Покричав друг на друга и поблевав рядом, мы разошлись. Хоть я и был сильно пьян, но мне удалось у кого-то узнать номер ее телефона. Я позвонил Маре через несколько дней и, как робкий школьник, путая слова, запинаясь, все-таки смог пригласить ее на свидание. Мы встретились у старого кинотеатра. Для храбрости я, естественно, выпил, и теперь мне не было так страшно.

Она пришла. И первым делом, подойдя вплотную, легонько ударила меня в грудь и добавила:

— Ну что, стручок, одумался? Куда пойдем?

От такой неожиданности я растерялся и промямлил:

— Ну, может, тут есть бар неподалеку?

— Пошли, — легко согласилась Мара.

Мы шли и молчали. Без привычки иметь так много мыслей в секунду у меня заболела голова. Если честно, я хотел дать деру, и хрен с ним, что она подумает. Просто побежать прямо, свернуть за угол и ускориться. Но внутренний голос был против этого плана «Мося, тебе уже двадцать пять! Вон Тоби уже третьего ребенка заделал в этом возрасте, а ты все очкуешь, все бежишь! Соберись!»

И тут я неожиданно выдал:

— А ты прикольная!

— Ты что — все это время шел и оценивал, а?

— Нет, ну, как бы… — растерялся я. А сам подумал: «Еще есть шанс смыться!»

И мы оба снова замолчали.

Мы зашли в бар и сели за свободный столик. В баре было прохладно, немноголюдно и сильно накурено. Запах сигарет висел вперемешку с запахом поджаривающегося мяса. Бармен за стойкой явно скучал и медленно протирал винный бокал сухой тряпкой. И тут, пока мы знакомились с меню, Мара неожиданно произнеслаа:

— У тебя такие интересные истории! Ты, однозначно, интереснейший собеседник!

И мы весело рассмеялись на этот стеб.

Она была младше меня на три года.

Мы пили пиво, болтали; мой страх, похоже, убежал вместо меня, и мне стало комфортно с Марой. С каждым глотком я становился храбрее. С каждой новой порцией спиртного я шутил все изощреннее и остроумнее. Она смеялась — я жёг. Она льстила, интересуясь, почему я не выступаю в каком-нибудь комедийном шоу или не снимаюсь в кино, а я в ответ еще больше искрил юмором. Так и прошла наша первая встреча — со смехом и болтовней ни о чем. Вторая и третья встреча прошли в том же духе. Все чаще я стал задумываться: а о чем же мы станем разговаривать, когда будем трезвыми? После четвертой встречи мы с Марой переспали. Возвращаясь с прогулки, зашли в сквер недалеко от ее дома. Глядели на луну, держались за руки, смеялись. Потом она вдруг повернула свое лицо ко мне. Мы встретились взглядом, как пишут в пошлых романтических историях. В глазах — огонь, безумие и страсть. И мы жадно поцеловались. Руки забегали по изгибам тел, и под покровом ночи мы занялись сексом прямо на скамейке.

Я и Мара стали встречаться. И это было хорошо. Она переехала ко мне. Началась рутинная совместная жизнь. И мне это, бляха-муха, нравилось! Да, у нас были скандалы. Да, мы ругались, но мирились и жили опять как ни в чем не бывало. Но, все же, с каждым днем мы менялись. Я стал замечать, что теперь наши разговоры — это короткие обрывки предложений, мы стали больше молчать, и вместо того, чтобы, как раньше, часами смотреть друг на друга, стали избегать возможности встретиться глазами. Скандалы и чувства, любовь и ненависть. Однажды, возвращаясь домой с работы, я увидел ее в баре с каким-то мужиком. Он обнимал ее, гладил по жопе, а она смеялась, обнимала его и целовала в губы. Я все это видел, но они не видели меня. Внутри все закипело. Не от того, что я все еще ее любил, не-ет. Было обидно и досадно от предательства. Что я вот-вот потеряю то, что принадлежит мне, ну и конечно от обиды, что тебя обманули. Я зашел в бар и направился к их столику. Они еще не замечали меня. Взял по пути на каком-то столике вилку, мне что-то прошипели вслед, но я не расслышал и продолжал двигаться туда, где сидели они. Мара подняла глаза и увидела меня. Видели бы вы только ее лицо! Она повернулась что-то сказать своему сегодняшнему визави, но я уже был рядом. Движение — и я воткнул вилку ему в руку. Она что-то громко кричала мне, а я разбил об его пьяную башку пивной бокал. Она орала, бухая, с размазанной помадой и взлохмаченными волосами, с непонятным светлым пятном на юбке, как будто ее только что отымели в сортире этого бара. Я собрал все слюни и, издав звук «хррррр», харкнул в ее лицо. Затем молча развернулся и направился к выходу. И стало как-то легко.

Придя домой, я собрал все ее вещи и выставил на улицу, возле помойных контейнеров. Собирая в ванной ее хлам, я наткнулся на использованный тест на беременность. Две полоски. Повертел его в руках и отправил в мусорное ведро. Все кончено! Надо звонить Мойше.

…«Любовь, чувства! А вот хрена лысого!..»

Дядя Хистор, пьяный мужик из бара

* * *

Этот отрывок особенный. Из прошлого.

Все звали его Дядя Хистор. Коренные посетители бара, где постоянно выпивал Дядя Хистор, сами не знали, как и когда он в первый раз пришел сюда. Где он живет, сколько ему лет, никто не знает. На вид ему — около шестидесяти. Каждый раз этот человек был облачен в одну и ту же одежду: старые, в каких-то маслянистых пятнах, джинсы, футболка с грязным воротником, поверх нее — поношенная рубашка с дырками на локтях и потертый длинный плащ. Но самое главное — при таком гардеробе он был аккуратно острижен, и от него не пахло, как от других посетителей со схожей наружностью. Мужчина приходил по пятницам и субботам, заказывал грамм триста русской водки, на закусь обычно брал хлеб, нарезанный кольцами репчатый лук в подсолнечном масле и стакан холодного сока. Он пил и говорил. Мог и угостить, но чаще угощали его, после того как у него заканчивалась водка. Дядя Хистор, а это был именно тот «пьяный мужик из бара», как из пулемета, метал афоризмами в разные стороны. Бар, как всегда, был полон людьми, и мест почти не было. Кто-то говорил, кто-то смеялся, а кто-то, не дождавшись вечера, уже успел напиться и мирно спал. В баре стоял гул, точно в пчелином улье с работягами пчелами, решившими отдохнуть. Дядя Хистор рассказывал очередную историю. Мы же сидели и слушали. Изредка приправляя свое повествование выражениями «да неее!», «как так-то!», вдруг Дядя Хистор замолчал и секунд через пять добавил:

— О, хренососы пришли!

Мы повернулись посмотреть.

За столик рядом с барной стойкой присели два парня. Дорогие пальто, начищенные туфли, ухоженные и аккуратно уложенные волосы выдавали в них клерков средней руки. Притом, они оба жевали жевательные резинки с таким усердием, что не осталось сомнения — это именно они и есть!

— Хренососы! — еще раз повторил Дядя Хистор.

— Почему, Дядь? — спросил Мойша.

— Потому, что! — многозначно ответил Дядя Хистор. — Ну ты посмотри на них!

Мойша повернулся еще раз и присмотрелся.

— Обычные ребята, — оценивая их, сказал Мойша.

Выдохнув и выпив рюмку водки, после чего скорчив гримасу на лице от горечи выпитого, Дядя Хистор возмущенно произнес:

— Ну ты, что, не видишь, что ли?! Они похожи друг на друга. Они, как эти… эээ… Как эта хрень называется? Раньше ее еще под бумагу подкладывали, чтобы сделать копию?

— Ксерокс? — предположил Мойша.

— Какой, к собачьему херу, ксерокс? Молодежь!

— Копирка! — сказал Дядя Ремо, который сидел с нами за столом.

— О, точно! Они оба — как под копирку. Одинаковые. Смотри, как они сидят, откинувшись, нога на ногу, в американской позе. Уверенности и самоуверенности — хоть жопой жуй. Часы, запонки, кожаные портфели одной фирмы. Наверняка, все фото в альбомах со сжатым кулаком и большим пальцем вверх, типа «все хорошо». И улыбка, широкая и ну, такая, ненастоящая. Типичная жестикуляция руками. Все эти открытые ладони, мол, доверяйте мне, я не таю угрозы. И какие-то еще жесты типичных тренингов по психологической манипуляции при разговоре с целью убеждения в правильности сказанных вами слов. Вся эта бесполезная суета с поддакиванием головой, липким умасливающим взглядом, громким неестественным смехом и похвалой с комплиментами собеседнику. Хренососы!

Действительно, эти оба сидели одинаково. Их прически тоже были одинаковые, с той лишь разницей, что у одного челка зачесана в одну сторону, а у другого — в противоположную. Их костюмы, рубашки и туфли были практически одного цвета.. И будто в подтверждение моих слов в баре заиграла композиция David Gilmour «All lovers are deranget», и они, клянусь богом, оба, сука, одинаково задергали головой в такт музыке!

— А почему хренососы-то? — не унимался Мойша.

— Мося, твой братец достал уже, — пошутил Дядя Хистор, — они в метро знаете с каким видом ездят? Будто делают одолжение своей поездкой всему метрополитену. Они заходят в вагон. Как всегда, по их мнению, выглядят классно. Пальто классное, туфли, портфель, обязательно из кожи, в одной руке, на другой руке — как бы случайно выглядывающие из-под манжета рубашки дорогие часы, уложенные гелем волосы, до синевы выбриты. Красавцы! Встают в центре прохода в позу, которую я называю «обосрался» — это когда спина выпрямлена, ноги расставлены на ширине плеч, мол, очень уверенно стою на земле. Он даже не смотрит на окружающих его людей — их нет. Он любуется своим отражение в окне, он сам себе нравится и поправляет прическу. В этом вагоне главный сегодня только Он, и незачем обращать внимание на челядь. «И вообще, так-то у меня там автомобиль на стоянке перед входом в метро», — всем своим видом говорит он. Последней марки. Но, так как в городе постоянные пробки, мне… Не, не, не, не так. «МНЕ, — повысил тон Дядя Хистор, — МНЕ пришлось спуститься к вам, неудачникам. Но скоро я покину вас, уехав в центр города, а вы поедете по своим окраинам», — думает, наверное, он! И мысленно добавляет: «КАКОЙ ЖЕ Я КЛАССНЫЙ!» И вот стоит он, весь такой красивый, в уверенной позе, самец, АЛЬФАСАМЕЦ! Но на следующей станции заходит такой же, только в пальто подороже, в туфлях подороже, короче, во всем том же, но более дорогом, и по нему понятно, что его должность выше, чем у первого. Встает в ту же позу «обосранца», но ноги расставляет чуть шире. А первый, видя его, автоматически сужает расстояние между своими ногами. Очко жим-жим! На следующей станции, ближе к центру, заходит еще более суперальфасамец, и теперь уже эти оба сужают расстояние между ногами. Чем ближе к центру, тем больше обосранцев! Посмотришь — одни обосранцы стоят и нервно жуют жвачку! А вокруг — тишина, и только тихий звук напряженного очка. «жжжжуух!» — закончил Дядя Хистор.

— Ну и почему они хренососы-то? — не мог угомониться Мойша.

Дядя Хистор продолжил, не заметив вопроса.

— Они приходят на работу или по работе. Осыпают друг друга комплиментами. И вечно улыбаются! Говорят между собой на якобы умные темы, обсуждают скучнейшие мотивирующие книги: как убеждать, как продавать, как считать, и всякую прочую литературу. И ведут примерно такие диалоги: «Вчера смотрел старый английский черно-белый фильм. Это нечто! Игра актеров, операторская работа! Не зря этот фильм завоевал такой-то приз на таком-то фестивале. Советую вам посмотреть». — «Вчера был в театре, это нечто! Игра актеров, режиссерская позиция! Советую вам обязательно сходить». — «Вчера был на выставке „Подсознательное представление общества в капиллярной иллюзии пренебрежения артерий“. Это нечто! Работы художника, его видение происходящего! Советую сходить. Это бомба. Какая подача!» — и бла-бла-бла. Они все время советуют! Советуют тебе якобы самое лучшее, думая о тебе, что ты тупое животное, не понимающее ценностей современного мира, они думают и жалеют тебя, потому что ты не такой, как они. Ведь показывать успех и то, что у тебя все прекрасно, как они это делают — это так просто. А ты не врешь — значит, тупой. Ни как иначе. И они так боятся оказаться в когорте, а точнее, быть принятыми своими же балоболами за тупого, поэтому и ходят в театры, на балы, учат какие-то слова, посещают тренинги. Саморазвиваются! Пуляют своими бесполезными знаниями перед всеми и думают, что со стороны кажутся лучше. Хотя со стороны они абсолютно одинаковы и предсказуемы. И во всей этой бесполезной иллюзии настоящих целей и жизни, знаешь, кому лучше всего? Тому, кто проводит тренинг. Мастеру, сэнсэю, гуру, коуч. Они платят ему за то, что сами прекрасно знают, за то, чтобы их назвали тупыми и никчемными, и от этого они злятся, мотивируются, а затем действуют. Они думают, что их мотивировали, а на самом деле за их же деньги послали куда подальше.! Он пастух, а они овцы, которых стригут. Овцы, которые будут делать то, что он им скажет! Скажет отсосать хер для повышения самооценки или увеличения продаж — и они отсосут. Поэтому, мой друг Мойша, я и называю их хренососы!

— Дядь Хистор, ты… вообще! — то ли от восхищения, то ли от недоумения сказал Мойша.

— А откуда ты все это знаешь? — отглотнув пива, спросил я Дядю Хистора.

Но в ответ он лишь протяжно выдохнул:

— Ээээх, — и затем добавил: — смотреть по сторонам, ребят, надо!

Мы просидели в баре до самого закрытия. Мойша изрядно нажрался, поэтому пришлось вызвать ему такси и отправить домой. Со словами: «Че он так смотрит», «брат», «а й я ни хна не поеду понял козел», — кое-как он отбыл в сторону дома. А я решил прогуляться. «Поддатенькое» настроение, тепло, ночь. Я брел по ночному городу, мимо домов, внутри которых, обнявшись, мирно похрапывали влюбленные пары, пукали и пускали слюни те, кто любит и любим. А я шел, отпивая из прихваченной в баре бутылки пива. И все хорошо! Я шел мимо домов, в окнах которых бликами переливалось синее свечение от включенного телевизора. Люди не ложились спать, а продолжали смотреть на искусственную жизнь. Я отхлебнул. Все хорошо! Мою эйфорию прервало выпитое накануне, которое как-то резко напомнило о себе, да так, что ноги подкосились. Я отхлебнул еще, и пиво закончилось. Шатаясь, я случайно где-то повернул не туда и оказался на улице с охрененно красивыми домами. Чистые улицы, ухоженные газоны и тишина. Это был мажорный район ДОЛЬЧЕ СТРИТ. За стоимость одного дома с этой улицы можно было купить половину моего района. Дома обалденные и, главное, все разные. Этому району не более десяти лет. Для работы над оформлением каждого из них приглашали самых известных дизайнеров мира. Все привозилось откуда-то издалека, придавалась значимость предметам интерьера и экстерьера. Даже маленькая, говенная веточка — и та была привезена из какой-нибудь Африки или Финляндии. Камни, песок, грунт и всякие другие элементы, необходимые для создания такой красоты, были неместными. Откуда я все это знаю? Пока он строился, об этом, новом, чуде света написали все газеты и журналы нашего города! Это же ДОЛЬЧЕ, мать его, СТРИТ! Я присел на бордюр. Как же здесь красиво! Теперь я понимаю этих хренососов-обосранцев. Понимаю, к чему они стремятся. Почему изменили своим принципам, засунули свое эго куда подальше и потихоньку продвигаются сюда. К Дольче стрит. К конечной точке своего существования. Здесь даже звезды другие.

Меня отвлек шум. Я посмотрел в ту сторону, откуда он доносился. Неподалеку, в пяти-шести домах от меня, кто-то, качаясь, толкал кованные, с узором, большие ворота. Мне показалось, что это вор, и, приподнявшись, я крикнул:

— Э-эй, ты!

Темная фигура замерла, и по положению тела я понял, что человек смотрит в мою сторону.

— Э-э-э, ты! — повторил я снова.

Фигура неуклюже развернулась и, качаясь, пошла в мою сторону. Я стоял, а фигура стремительно приближалась ко мне. Стало страшно, но потом я вспомнил, что смертельно болен, и от той возможности, что силуэт из темноты убьет меня, стало легче. Я прорисовал в голове все возможные варианты развития событий. И по тому, с какой походкой он ко мне приближался, все прорисованные варианты были в мою пользу. Фигура шла с «пьяной периодичностью», а именно: два шага нормальных, затем неуправляемый короткий забег с выставленным вперед плечом (когда неожиданно показалось, что обороты планеты Земля вокруг своей оси стали быстрее), остановка с расставленными в сторону руками, покачивание тела на месте, и заключительный этап — опасный забег в обратном направлении, только уже спиной вперед (так называемая «обратная тяга»). Заключительный этап при ходьбе «пьяной периодичностью» — самый травмоопасный, и упавший в таком состоянии редко может вновь подняться на ноги. Но силуэту повезло: после того, как его понесло назад, он устоял на ногах и принял позу «выравнивания и концентрации» (согнутые в коленях ноги, одна нога выставлена вперед, вторая отведена назад). Постояв так чуть-чуть, фигура вновь пошла в мою сторону. Пару шагов, забег, обратная тяга, выравнивание и концентрация. Это тело «бежало» ко мне достаточно долго. И когда приблизилось на то расстояние, с которого хоть как-то можно было различить черты, я улыбнулся!

— Дядь Хистор?! — не веря своим глазам, удивленно спросил я, рассмотрев приближающуюся фигуру.

— Мосяяя!!!

Это действительно был Дядя Хистор. Даже не верилось встретить его в этом Эдеме!

— Какого?! Что ты здесь делаешь? — задал я вопрос в лоб.

— Тссс! Мосяяяа, живу я здесь. Вот мой дом, — он показал рукой на то место, откуда только что пришел.

— Врееешь?

— А-а, не веришь — и по бара… ик… бара… э… барабану! Хочешь вискаря — пошли со мной! Не хочешь — иди в жопу! — махнув рукой, ответил Хистор и повернулся ко мне спиной.

Что мне оставалось делать? Я согласился, и мы пошли. Поддерживая дядю Хистора, мы подошли к воротам. Большие, с витыми узорами, они открывались электронным ключом. Достав карточку из кармана, Хистор попытался вставить ее в прорезь магнитного замка, но у него не получилось. Сам он объснил это так: «Двоилось, ссука!» Взяв карту из его рук, я спокойно вставил ее, и ворота открылись.

— Понял, — чуть ли не шепотом сказал я и добавил: — А как же то, что было в баре? Ну, барахло бомжовское, вот это вот все? К чему весь этот маскарад?

— Пошли на крыльцо, сейчас я вынесу виски, посидим, ик, поговорим!

Мы зашли во двор, прошли по дорожке и, дойдя до крыльца, я присел на холодный мраморный пол. Двор утопал в свете. Подсвечено было все: дорожки, ступеньки, ручки дверей, беседка и даже газоны. Через минут пять Дядя Хистор вышел с двумя бокалами и почти целой бутылкой виски. Разлив напиток по бокалам, мы одновременно выдохнули и залпом выпили.

— Ху-у-у, ну и гадость! — отдышавшись, выдавил я. Дядя Хистор, как так? К чему эти переодевания? И вообще, как Вас зовут по-настоящему?

— Эр… ик… ик Рамбовжсшки я… яяя! Слыхал о таком?

— Кто? — не понял я мычания Дяди Хистора.

Он вдохнул воздуха, чуть задержал дыхание и выдохнул.

— Эрик Рамбовски я! — быстро проговорил он.

— И?

— Чё — и! Я известный мотивационный тренер и бизнесмен, — так же быстро проговорил Дядя Хистор.

— Тренер, значит. Бизнесмен! Вреееешь!

— А зачем? Ик. Мне. Тебе! Ик. Врать? — сказав это, Хистор как-то неуклюже повернул голову в мою сторону и возмущенно посмотрел на меня. Мне даже стало как-то неловко.

— А я-то думал, что Вы повидавший многое в жизни обычный старик. —

И добавил после небольшой паузы: — Хорошо здесь!

— Здесь? Хорошо? Хэээ! Ик. — Хистор встал и, расставив руки в стороны, громко, почти крича, произнес: — Ты даже не представляешь, как здесь плохо! Ик. Вся вот эта показушность вокруг — это блеф! Обманка! Вид благополучия! Разукрашенная илля… иллю… ик… зия счастья! Золотая клетка! Я даже не знаю, кто живет вот тут! — Хистор указал на стоявший по соседству большой белый особняк. Потом замер; качаясь, он стоял, всматриваясь в тот дом, на который только что показал. — А не, там Регард живет, — и, повернувшись, указал уже на другой дом. — Кто там живет, я не знаю! Ик. Живем, как в клетках, ик, достаааала икота, сукааа, окруженные красотой, но пустые внутри! — сказав это, Хистор опять присел.

— И все равно здесь красиво!

— Красиво — дааа, ик, но пусто! Пустотный Эдем! Мне по душе в таких вот барах, где ты видел меня! Ик. Там все настоящее! Там все живое! Ик. Лица, эмоции, люди! Там нет той напыщенной, скучной, однообразной показухи, как в дорогих ресторанах. Любой мошенник может прикинуться богачом, но обычным человеком никогда! Ик! Поэтому мне нравится, ик, там. И быть таким же, как и они, и даже хуже. Может, ик, они жалеют меня, считая, что мне не повезло в жизни больше, чем им. Кто, ик, знает! И самое главное — это то, Мось, что со мной говорят искренне! Ик! Ну чего сидишь, наливай! О чем я? А, да. Там все лишены лжи, не ищут какой-либо выгоды. Хотя и там бывают любители халявы, но это совсем другое. И это хорошо! Ик. Там, в барах, все настоящие. Ик. С настоящими проблемами и радостями. Я чувствую себя там счастливым. И не особо радуюсь, ик, когда по работе мне необходимо встречаться с такими педерастами, как те двое, из бара. С ними пусто, с ними скучно. С ними ты, ик, предугадываешь, что они, ик, даа, достала уже, хотят сказать! Мось! Мне шестьдесят пять, и понимание истинных ценностей в людях, к сожалению, ик, пришло ко мне слишком поздно! Наливай!

Дядя Хистор замолчал, а я разлил виски по бокалам. Мы так же молча выпили.

— Ты понимаешь, Мося? Ик, — продолжил после затянувшейся паузы дядя Хистор, — эти дорогие дома, эта богатая жизнь — херня, не стоящая ни цента, ик, обычной драгоценной жизни.

Я ничего не ответил.

— Хошь знать, откууда, ик, у меня это все? А, Мо-ось? — спросил меня Дядя Хистор и, качая головой, попытался ухватить мой взгляд. — Благодаря кому вот эта все мое богатство?! — Дядя Хистор провел в воздухе рукой. Рая! Сучка! Всего этого я достиг назло ей! Я был так зол, что она бросила меня, так зол, ик, что стал одержим зарабатыванием денег. Думал, разбогатею — и она вернется! Думал, приползет! И вот тогда я ей скажу: «Эй, смотри, я все-таки что-то могу! У меня есть деньги, и я богат!» А она не посмотрела! Не приползла! — сказав это, Хистор кое-как присел рядом со мной и, наклонившись в мою сторону, выдавливая остатки воздуха из легких, почти шепотом, заговорчески прошептал: — Оказалось, что я проиграл! Я проиграл в игре под названием Жизнь! И, проиграв сам, я учу проигрывать других! Ик.

Дядя Хистор лег спиной на холодный пол крыльца.

— Прошло много лет, Моось, но, ик, когда я вижу ее, мое сердце начинает бешено колотиться так же, как и тогда, ик, когда мы были молоды. У нее есть сын. Был муж, ик, которого я анонимно, через друга, устроил на работу и, чтобы у них завелись хоть какие-то деньги, ик, я добавлял ему определенную сумму к зарплате, но он все пропивал. Это тот максимум, на который я решился ради Раи. Я всегда был, ик, рядом. Но она все равно оставалась с ним.

Я ничего не ответил. Молча ждал «продолжения соплей» Дяди Хистора, но он тоже замолчал. Наступила такая тишина, что я услышал сверчка. Через минуту Дядя Хистор захрапел. Наливая остатки виски, пару раз уронив бокал, я бросил эту затею и выпил из горла. Вскоре побрел домой, заботливо накрыв своей курткой спящего на крыльце бухого миллионера Дядю Хистора, который по вечерам изображал бомжеватого старика, чтобы почувствовать себя хоть капельку счастливым. Черт, какая же все-таки дрянь– эти виски!

* * *

Настоящее время.

— Мойша, ссука, выходи! Я знаю, что ты дома! — кричал кто-то в окно с улицы.

Мы с Мойшей в этот момент сидели в кладовке. Темно, тихо, и только этот злобный крик. Как вы, наверное, догадались, Мойша никак не отреагировал. Мы вышли только спустя минут тридцать после того, как крики совсем прекратились. И только попав на свет, я заметил, что он был бледен, как поганка, и повторял:

— Как?! Как?

Мойша прошел на кухню, взял чистый стакан, налил в него моющего средства, открыл кран и набрал туда воды. Я успел вовремя остановить Мойшу, но он все же успел сделать один глоток.

— Мойша, ты зачем «Фэйри» пьешь?

— «Фэйри»? — широко распахнув глаза над стаканом, удивился он. — А! — он швырнул стакан в раковину. — Как они меня нашли? Мося, как?

— Кто? Объясни мне, что происходит? Во что ты вляпался?

— Я не виноват, Мося! Они сами ко мне подошли!..

Два месяца тому назад…

Мойша сидел за столиком на веранде уличного кафе и потягивал холодное пиво. И хотя было утро вторника, и пить, как бы, в такое время могут только конченые колдыри, он наслаждался холодным пивом из запотевшего стакана. Отхлебывая и удовлетворенно чмокая после каждого глотка, Мойша смотрел сквозь линзы солнечных очков на спешащих людей. Все они торопились успеть на работу. Торопились с 8:00 до 19:00 стать добровольными рабами. Но только не Мойша. Некоторые особо гордые «рабы» даже останавливались возле него и возмущенно причитали, что в таком возрасте надо работать и зарабатывать, а он, видишь ли, сидит и уже с утра пьет пиво. Приговор — Алкаш! Мойша ничего не отвечал, он только поворачивал голову в сторону очередного возмущенного говоруна, делал глоток холодного пива и улыбался. Он был спокоен. Ему было хорошо. Когда к нему подошли еще двое, он уже приготовился было молча выслушать и мысленно послать их куда обычно посылаются незваные гости, но слова одного из подошедших заставили Мойшу поперхнуться пивом, сдвинуть очки по переносице вниз и пристально всмотреться в их лица.

— Я вижу, Вам тяжело, но знайте: мы с Вами и молимся нашему Богу Ивенгию за Ваше искупление перед судным днем, — сказал один из подошедших.

Мойша посмотрел на них, поправил очки и пригласил за столик.

— Ивен… Ивангу разве видит и знает обо мне? — спросил их Мойша, пригубив пива.

Эти двое взбодрились, посмотрели друг на друга и присели за стол. Выглядели они, надо отметить, солидно: черные костюмы, белые рубашки и тонкие черные галстуки. Как из фильма «Люди в черном». И только розовые пухлощекие лица с гладко прилизанными на пробор волосами больше роднили их с Ниф-Нифом и Наф-Нафом, нежели с агентом Кей или агентом Джей.

— Ивенги. Вы правы, сейчас он Вас может и не видеть, но когда случится Судный день, вот тогда и будут видны все Ваши деяния, — ответил тот, что повыше.

— Но разве пить пиво с утра — это плохое… эээ… как ты сказал?

— Судный день! Деяние! — быстро перечислил все слова из первого ответа тот, что повыше.

— Во-во, деяние! — театрально поднял палец вверх Мойша и глотнул пива.

— Нет времени для совершения греха — даже во сне можно согрешить, — вмешался в разговор второй.

— А вас как, парни, зовут?

— Арнольде. В миру — Барни, — представился высокий.

— Я Себастьяде. В миру — Оскар.

— Я Бендер, — солгал Мойша.

— Бендер. Очень приятно. Видно, Вы очень умный и знаете о существование сего Мира больше, чем кто-либо из нас. Но у каждого в земной жизни бывают тяжелые моменты. Нет, я не говорю про Вас. Ивенги упаси меня кого-то осуждать! Я про заблудших, а в Вас я вижу именно того человека, который сможет направить таковых на путь истинный.

— И как я могу их направить? — глотнув пива, спросил Мойша-Бендер.

— Своей чистой душой, — ответил тот, что пониже, и повторил: — Чистой душой!

— Странно как-то. Но как я узнаю, что моя душа очистилась?

— По деяниям.

— И сколько деяний надо сделать, чтобы очистить душу?

— Вы умный человек, нам такие вопросы еще не задавали. Но в «Вечной книге» на этот вопрос есть ответ. Вот, прочтите — глава 3 отступ 34, — и тот, что подлиньше, протянул Мойше открытую книгу.

— «Добрые деяния не имеют счета и не исчисляются временем. Добрые деяния неизмеримы и бездонны, как глубина доброго сердца. Добрые деяния очищают нас да душу нашу, ибо грядет Судный день, и грязных душою ждет вечная кара», — прочел вслух Мойша.

— Так вот, деяние — благо! Доброе деяние — высшее благо! Я знаю, что за всем этим внешним безразличием Ваше сердце полно Добра, оно полно Жизни и готово дарить Добро каждому, но Вы не знаете, к кому его применить, ибо Вы боитесь быть обманутым и непонятым. Но, поверьте, бояться нечего — за улыбкою кроется улыбка, за добром — только добро. И поверьте: все материальные ценности превратятся в пыль, а действительно ценным станет то добро, что Вы несете людям. Ивенги поможет найти путь, Ивенги научит.

— Ну а если добро со злым умыслом? — поставил пустой стакан на стол Мойша.

— А сами Вы как считаете, это добро? — переспросил его тот, что был повыше.

— Нет!

— Вот Вы сами и ответили на свой вопрос! — улыбнулись оба подошед-шие.

— Точно! Ну что, парни, беседа интересная и, главное, познавательная, но мне пора идти, — приподнимаясь со стула, сказал Мойша.

— И Вам спасибо! Вы умный и добрый человек, и я верю, что наши пути пересеклись сегодня благодаря вере. В Вас чувствуется добро, в Ваших глазах я увидел ум, ясность и любознательность, а это — наилучшие качества, присущие не каждому человеку. И мне кажется даже, что Вы захотите узнать больше о том, о чем мы говорили только что, наполнить свой и так гениальный ум новыми знаниями, открыть в своем сердце еще больше добра, и если это так, то мы рады Вас видеть в нашем доме. Доме церкви Бога Ивенги. Вот, возьмите визитку и брошюру. Приходите в любое время суток, наши двери открыты.

Мойша взял визитку, положил в карман и вышел из-за стола. Эти двое еще долго провожали его взглядом, до тех пор, пока он не скрылся за углом. Подошёл официант и протянул счёт за выпитое Мойшей пиво. Арнольде в миру Барни и Себастьяде в миру Оскар одновременно посмотрели друг на друга и тяжело вздохнули.

На следующий день Мойша стоял перед крыльцом огромного особняка-храма. Именно по этому адресу, указанному в визитке, находилась церковь Ивенги. Недалеко от «Дольче стрит». Он нажал на кнопку звонка, форма которого имела квадратный вид, и услышал за дверью звон колоколов. Через некоторое время дверь отворил маленький старичок то ли в белой футболке, то ли платье до самого пола с изображением креста от шеи и до пояса. Улыбаясь, старичок пригласил Мойшу войти. Белые стены, пол, устланный белым ковролином, колонны до самого потолка и куча народу в таких же странных одеяниях, как и у улыбчивого старика. Мойша посмотрел на присутствующих: все они тоже улыбались. Никто ничего не говорил, все просто стояли молча. У дальней стены, на пьедестале, находились четыре микрофона. Через некоторое время у трех микрофонов встали девушки, а к одному, стоящему отдельно от остальных, подошел толстый низенький мужик в таком же белом то ли платье, то ли футболке, но крест на его одежде был больше, чем у всех присутствующих. «Главный» — быстро сообразил Мойша.

— Ивенги спросил меня! — начал коротышка и вознес руки к потолку. — Ивенги спросил меня: «Что ты делаешь?!» Ивенги спросил меня: «Как ты живешь?!» Ивенги спросил меня: «Для чего ты живешь?!» И я не смог ему ответить! Он обнял меня, Он взял мою руку, и Он сказал мне: «Я покажу тебе!»

Девушки у микрофонов протяжно, тонким голосом пропели:

— Иииивенгиии, Иииивенгиии, спасиии, спасиии наши душиии!

— И я пошел! Он показал мне! Он будто открыл мне глаза! И я увидел! Я увидел настоящий мир. Где зло Сантаны охватило сердца людей! Где наши братья были голодны! Где наши братья были больны и звали меня помочь им! Где их израненные тела, словно стервятники, тянули в разные стороны злые сердца!

Девушки у микрофонов снова протяжно, тонким голосом пропели:

— Иииивенгиии, Иииивенгиии, спасиии наши душиии!

— Я плакал, а мир полыхал! Ивенги сказал мне тогда: «Скоро будет конец! Будет Судный день! Злые сердца навсегда останутся в муках, а те, чьи сердца ты сможешь очистить от грязи порока и зла, воскреснут и будут жить в светлом мире! Ибо ты, — сказал он мне, — Ты Чист сердцем! Да уверуй, и другие, уверовав, очистятся!»

Девушки у микрофонов протяжно, тонким голосом пропели:

— Иииивенгиии, Иииивенгиии, спасиии наши душиии!

Когда они допели, коротышка спустился с пьедестала вниз и встал рядом с основной массой присутствующих. Как только он присоединился к людям, девушки снова запели, а вслед за ними запели все присутствующие.

— Иииивенгиии, Иииивенгиии, спасиии наши душиии! Спаасиии наас, иииии наши дуушииии!

Коротышка говорил так убедительно, что даже Мойша поверил и добавил свой голос в общее песнопение. Это продолжалось в течение получаса.

Когда хор наконец стих, люди образовали собой небольшие круги. В каждом таком круге находилось ровно семь человек. Причем у шестерых кресты на то ли футболке, то ли платье были поменьше, чем у седьмого. В таких кругах говорил только седьмой с большим крестом, остальные же шестеро, улыбаясь, слушали говорящего. Мойша тоже оказался внутри такого круга. Только этот круг был значительно больше и состоял не из семи, а из одиннадцати человек. Говорящим был тот самый коротышка, который недавно вещал с пьедестала о встрече с Ивенги. Все одиннадцать человек, включая Мойшу, были без белых то ли футболок, то ли платьев с изображением креста. «Новички, как и я», — догадался Мойша.

— Здравствуйте, братия и сестры! — начал коротышка. — Меня зовут пророк Сивиус. И я очень рад видеть вас рядом с нами. Верьте сердцу, ибо именно сердце привело вас сюда. Сюда, в место, где оно очистится от всей земной грязи и получит очищение пред Судным днем! Грядет Судный день, грядет очищение. Оставьте все земное за пределами этого храма, ибо земное несет с собой грязь. Оставьте корыстные мысли и мечты о материальном за пределами этого храма, ибо все это — чернь, которая, поселившись однажды в вашем сердце маленькой точкой, разрастается и окутывает собой ваше сердце. И когда сердце загрязнено, когда оно окутано этой жижей, тогда то добро, что было в нем, тонет. Бывает, оно утопает навсегда, но если вовремя принять меры и протянуть руку помощи, успеть бросить спасительный круг, то Добро в вас можно спасти. Спасенное Добро ценно тем, что человек, раз его потерявший, будет ценить его, найдя спасение. Я не призываю вас принять решение прямо сейчас, я не призываю вас оставить все и стать последователями Ивенги. Я не призываю вас крушить свои убеждения! Я всего лишь прошу вас прислушаться! Прислушаться к своему сердцу и, возможно, вы услышите тихий крик о помощи тонущего добра и протянете ему руку.

Договорив, коротышка попрощался со всеми рукопожатием и ушел.

На выходе из храма Мойше вручили пакет с брошюрами и одеянием.

На следующий день он снова постучался в двери храма.

— Меня зовут Бендер. Ваша вчерашняя речь произвела на меня огромное впечатление. Я думал. Я десятки раз прокручивал Ваши слова в голове, вспоминал, еще раз переживал каждый свой ушедший день, и до меня дошло, что все это время я двигался не туда. Я шел по дороге, которая вела в тупик. Ваши слова о сущности бытия — они верны! Они повернули мое направление. И я, обернувшись, понял, что жизнь может быть другой. Что жизнь может быть доброй! Я хочу быть с вами, я хочу быть с Ивенги.

Коротышка какое-то время пристально смотрел на Мойшу. Сощурив свои хитрые глазки, он смотрел Мойше прямо в глаза. Потом распорядился сменить его одеяния с маленьким крестом на одеяния с крестом побольше.

С первого же дня Мойшу повысили в звании. У него появились некоторые привилегии. Он мог стоять ближе к пророку-коротышке во время церемоний, свободно перемещаться по территории храма-дворца-виллы и обязательно отвечать на вопросы об Ивенги. Чтобы правильно делать это, Мойше пришлось за одну ночь изучить и выучить все основные постулаты и заветы последователей Ивенги. И Мойша все запомнил. Даже больше: он добавил кое-что от себя, но эта отсебятина не меняла основной сути учения. Коротышка был доволен. Они стали беседовать наедине с Мойшей чаще, и коротышка, расслабляясь, постоянно отвлекался с темы учений на другие, не связанные с Ивенги. Буквально за пару недель Мойша так сблизился с пророком, что со стороны казалось, будто они родственные души, казалось, будто они — отец и сын.

Суть же учения была такова: в каждом человеке было, есть и будет Зло. В утробе матери он заражается злом от зла, имеющегося в матери. После рождения, делая первый вдох, человек заражается мирским злом. По мере взросления зло все больше поглощает его сердце и разум. И однажды, независимо от возраста, зло полностью овладевает человеком. Ивенги, создатель, устал в одиночку спасать души и сердца людей, поэтому явился к пророку Сивиусу и сделал его полномочным представителем Ивенги на Земле, попутно объяснив, какие блага получат те, кто очистит себя от зла. Итак, что же они получат? Как уже писалось выше, когда наступит Судный день, все человечество умрет и будет погребено под толстым слоем пепла и грязи. Затем воскреснет, и те, кто чист был от зла, навечно отправятся в царство Ивенги, где бесконечные многоэтажные сады орошают воды кристально чистых рек, а на самом верху, на самом верхнем этаже этого сада, сидит он, Ивенги! И для того, чтобы быть ближе к Ивенги, нужно как можно больше пожертвовать пророку на строительство храмов и в пользу распространения учения по всему миру. Спасение ждет тех, кто очистился и пожертвовал. А те, кто остались неправедными, те, кого зло поглотило, те, кто жил не по учению, все они также воскреснут, но останутся на Земле в пепле и грязи по пояс. И будут вынуждены мучиться так тысячу лет, пытаясь вылезти из сжавшей их тело зловонной жижи. Бред! Но, по словам Мойши, люди в эту чушь действительно верят!

Итак, вернемся от сути к тому, что учудил Мойша: используя все свои навыки по «подлизыванию жоп» руководству, он так продвинулся в иерархии служителей Ивенги, что стал правой рукой пророка. Теперь он постоянно присутствовал в храме. Мойша мог свободно перемещаться по всему зданию, но в одно место его еще пока не пускали. Этим местом было подвальное помещение храма-дворца-виллы. Но уже дней через пять он туда все же попал. Пророк признал в Мойше потенциал и исполнительность, поэтому дал добро на его присутствие.

Спустившись в подвал, они прошли по длинному коридору, в конце которого была железная дверь с кодовым замком. Пророк попросил Мойшу отвернуться и, пока тот изучал трещинки на стене, пророк, своими коротенькими пальчиками ввел нужный код. Дверь скрипнула и отворилась. Они прошли внутрь, и дверь за ними захлопнулась. Комната, в которой они оказались, была огромной и светлой. Окна отсутствовали, но их недостаток компенсировали яркие лампы, горящие по всему периметру потолка. В дальнем правом углу комнаты находились компьютеры, за которыми работали люди. Мойша бегло сосчитал работающих. Их было около двадцати человек. Люди сидели в наушниках с торчащими микрофонами и оживлённо что-то рассказывали тому, кто слушал их на другом конце. От другого угла, в котором располагался огромный стол с большими пачками листовок, телефонных переговорщиков отделяла перегородка. Почти в центре зала стоял еще один огромный стол, над которым, сгорбившись, что-то перебирая и перекладывая, тоже работали пять человек. У левой стены также находились четыре компьютера, за которыми сидело четверо сотрудников, а сверху, над каждым из компьютеров, висели круглые часы, которые показывали разное время. Рядом с этими четырьмя компьютерами была железная дверь, которая открылась, как только Мойша с пророком подошли чуть ближе. Оттуда вышел пожилой человек в деловом костюме с кипой бумаг в руке.

— Мистер Сивиус, — обратился он к пророку, — сейчас прислали данные и показатели по работе филиала в России!

— Познакомься, Бендер, это мистер Блесна. Он отвечает за финансовые показатели филиалов по всему миру.

— Очень приятно! Бендер! — Мойша протянул руку.

— Пройдемте в кабинет, — приказал пророк Сивиус.

Мойша, Блесна и пророк прошли в дальнюю комнату.

— Так вот, прислали показатели из России. Они перевыполнили квартальный план на 200%! И, возможно, динамика сохранится и будет увеличиваться в следующих кварталах! У них сейчас такой наплыв, так много людей хотят присоединиться к Ивенги!!! Согласно статистике новых приверженцев, большую часть из примкнувших составляют жители мегаполисов — это 74%. Остальные 26% — жители глубинки. И что радует больше всего — почти все примкнувшие сделали пожертвования на общую сумму N миллионов рублей!!! И это притом, что филиал отработал только полгода!!!!! Они пока лидируют по всем показателям среди новых филиалов…

— Пусть больше с жителями мегаполисов работают. В глубинку не надо соваться, там местные пусть трудятся. План им скинь, чтобы к концу года подвели городских жителей к 100%. С молодым населением поменьше чтоб работали. Беднота! Хотя… И их пусть привлекают. Ясно?

— Да, все ясно, Сивиус!

— Какая помощь им требуется? — открыв дверцу с баром в шкафу и достав бутылку русской водки, спросил пророк.

— Филиал попросил дополнительные средства на постройку пяти храмов.

— Сколько они заработали? — пророк одним движением пальца открутил крышку и открыл бутылку.

— N миллионов рублей! — ответил Блесна.

— А сколько будет стоить строительство храмов? — разлив по стаканам водку, задал вопрос пророк.

— Ну, с учетом взяток, покупки земли и других обстоятельств — примерно 75% от заработанной суммы. Вот, возьмите. Здесь все расчеты и итоговые суммы, — ответил Блесна и протянул несколько листов с графиками и схемами.

— Так-так, хм, — пророк бегло посмотрел на графики, задержал взгляд на аналитических отчетах, довольно хмыкнул и вернул бумаги Блесне.

— Отлично! Полгода — и лидеры! Где много проблем, там больше веры в нас! Ха-ха! Выделите на 10 храмов, и пусть строят в каждом мегаполисе.

— Все сделаем, как Вы сказали.

Буквально за десять минут они втроем выпили бутылку водки. Пророк попросил Мойшу достать из бара в шкафу еще одну бутылку. Мойша незамедлительно подошел к шкафчику и открыл его.

— Что достать? — увидев разнообразие напитков, хранящихся в шкафу, спросил он у пророка.

— Мы же о России говорим! Водки, конечно! — ответил пророк.

Мойша взял водку и вернулся за стол, открыл бутылку и налил содержимое в рюмки.

— Что по другим филиалам?

— Европейские в Берлине и Праге работают согласно плану, а вот в Париже просели немного…

— Насколько?

— Э-э, на 25—27% где-то.

— И как давно такие показатели?

— Э, хууу, — Блесна выпил водки и, поморщившись, продолжил: — Примерно с месяц!

— Твою мать! — разозлился пророк и тут же принялся истерично кричать: — Почему ты молчал месяц? Дебил! Там план заваливается, а он молчит! Месяц! Скотина! Уволен! Уволен нахер! Пошел вон с глазблядь долой!!! Сууука! Пошел Воооон!

Блесна, покраснел. Встал и опустив голову, пошел в сторону двери, при этом что-то бубня себе под нос.

Мойша сидел молча.

— Ну, а ты что сидишь? Наливай! — уже спокойно приказал пророк, как будто не было только что этой истерики.

Мойша разлил по рюмкам.

— Ты не переживай за Блесну. Я его так подстегиваю, чтоб не расслаблялся! — выпив и закусив, сказал пророк. — С ними так и надо — жестко! Чуть слабину дал — они зазнаются. Дал нагоняй– усиленно заработали. И не выгонишь — не уходят никуда. И не уйдут! Это их кайф! Мазохисты! Сейчас обиделся, про себя бубнит что-нибудь, но, сука, счастлив и кайфует от полученной встрепки..

— И часто Вы так с ними? Ну, с ним?

— Часто! А иначе никак! Но Ты — Ты другой! Я сразу заметил. Ушлый ты! Я в молодости такой же был. Хитрожопый бродяга! Я тебя, собаку, сразу выделил! Но не бойся, это нормально для меня. Достали эти! Улыбаются и плачут! Они все всегда ждут помощи! Ждут, что спустится кто-то, и все будет ещё лучше, чем есть! Ждут и ни чего не делают для хорошей жизни! Жопой не шевелят, но сидят ровно и усиленно ждут. Ну, если ждете, то нате вам! Верьте! А ты нормальный, с земли, ха! Как я сам! Мозги у тебя рабочие, дополнять разной ерундой не надо всякой, не как эти — пророк указал рукой в сторону двери, — не как эти идиоты.

Мойша опять разлил по стаканам, которые тут же опустели.

— Ффуххх, хорошо пошла, — произнес пророк и продолжил: — Эти идиоты, — пророк опять указал на дверь, — поверят даже в букашку, если грамотно преподнести, но в себя не верят!

Пророк замолчал и, устремив свои маленькие хитрые глазки прямо в глаза Мойши, после небольшой паузы спросил:

— Ну, а ты что придумал? Уже решил, как хочешь обмануть меня? Мойша! Так ведь тебя зовут?

— Э-эм, — выдавил Мойша и опустил голову.

— Ты думаешь, я не проверял тебя? Ха! Имя-то придумал! Бэндер! Ну и как? Как ты хочешь обмануть меня?

— Никак.

— Ты мне тут давай лапшу не вешай! Сыт ей уже по горло!. — пророк снова выпил. Раз уж обманул, моих лучших вербовщиков, значит можешь обмануть и меня?! Знаешь какая депрессия сейчас у Барни? Он столько учился, прочитал кучу книг по психологии, управлении, внушении. Короче ас, своего дела! И ты его обдурил! Ха! Да так просто!

— Я честно говорю: никак! Зачем мне это? Меня и так все устраивает. Мне хорошо здесь. Зачем все портить? Они же сами подошли, я их выслушал, потратил время. Все справедливо!

— Справедливо. Налей-ка лучше! Нравится ему здесь, ха! Ну, змей изворотливый. Нравишься ты мне!

Мойша разлил по рюмкам.

— Правда! Зачем пилить тот сук, на котором сидишь? Я и вправду доволен всем тем, что происходит. Нравятся люди, которые приходят сюда. Чувствуется добро, исходящее от них, поэтому здесь так хорошо. И я становлюсь счастлив оттого, что счастливы они.

— Уаха-ха-ха, вот за это ты мне и нравишься! Ха-ха-ха!

— Но я честно! — с постановочной обидой в голосе сказал в ответ Мойша.

— Ладно! Ладно! Верю! Благодетель, — пророк поднялся со стула и подошел к картине, на которой был изображен он сам, восседающий на белом коне. — Ты думаешь, это все появилось у меня сразу? — стоя спиной к Мойше и любуясь своим изображением на картине, прошипел пророк. — Нееет! Пока я дошел… Пока вот это все появилось, — он расправил руки широко в стороны, — ты даже не представляешь, как меня жизнь попинала! Так, сука, попинала! Такими увесистыми пинками, что я еще до сих пор вспоминаю это просто как кошмарный сон. Я даже перестал верить и доверять жизни. Я жду каждый день и гадаю: ну и где же подвох? Где та кочка, об которую я споткнусь? Где? — пророк повернулся и смотря на Мойшу, продолжил: — Недавно я был совсем пуст и думал, что все, вот и достигнут мой предел, достигнуто то дно, от которого не оттолкнуться! То болото, что меня затянет, и я сгину. Бычки заменили сигареты, сухари — полноценный ужин! Вот тогда я и увидел спины тех людей, что еще недавно были повернуты ко мне лицом, что еще недавно клялись в верности! Я был опустошен! Я наскреб несколько монет и зашел в один из баров на окраине города. Это был самый отстойный, самый нищебродский, облеванный и засранный бар во всем мире. Бар скорее для таких неудачников, каким я был, нежели для нормальных горожан. Высыпав всю свою мелочь, я взял выпивки и присел за столик. Я налил в рюмку, и в предвкушении выпить ее содержимое, меня потревожил сосед, сидящий за соседним столиком.

Пророк опять повернулся к картине. Немного помолчал и продолжил:

— Он тоже был один, и тоже пил. Он предложил пересесть за его столик. Я согласился, и когда я присел рядом, он сразу обозвал меня МУДИЛОЙ! Да, прямо так и сказал! «Ты, — говорит, — мудак!!! — и тут же добавил: — Прежде, чем ты пошлешь меня или ударишь, позволь мне объяснить, почему ты мудак». И, не дожидаясь моего ответа, выдал залпом три предложения: «Ты обладатель мозга, уникального органа, который при правильном подходе даст тебе все ответы на твои вопросы: почему ты здесь и почему жизнь у тебя — жопа! Но ты не используешь его! Ты мудак!» И я спросил его: «Если ты все это знаешь, почему ты тоже здесь?» — «Почему я здесь? — переспросил он меня и добавил с вызовом: — А Я здесь бухаю!» После встречи с ним я не пил много лет и смотри, что я создал! Это он направил меня!

— И как его звали?

— Я никогда не забуду это имя! Хистор!

— Хо-о! — чуть слышно сказал Мойша.

— Так вот, мы сидели с ним в тот вечер и выпивали. Он травил какие-то байки, истории. То ли из своей жизни, то ли из жизни своих хороших знакомых и родственников. И каждый раз, когда он заканчивал очередную историю, спрашивал: «Ты мне веришь?» Я отвечал, что все это очень похоже на вранье, но все же я верю! И мы снова выпивали. И когда мы уже порядком напились и пришло время расходиться, он вырвал из блокнота три листка, передал их мне и сказал напоследок: «Никому не нравится, когда его обманывают, но рады подставиться, когда обманывают красиво! Запомни эти слова!» И я их запомнил, усвоил и, как ты можешь видеть, применил на практике!

— Так никакого Ивенги не существует?

— Мойша! Ты чё с дубу рухнул, не разочаровывай меня! — после этих слов они оба рассмеялись.

Да, у Мойши специфический организм, особенно это проявляется при употреблении спиртных напитков. Иногда было достаточно пары бокалов пива, чтобы надолго вывести из равновесия его худощавое тело, а иногда алкоголь совсем никак не влиял на него. И, когда все уже лежали на полу, обнимали унитаз и «катались на вертолетиках», Мойша был трезв, как стекло. Именно в таком состоянии он находился и на этот раз. А пророк, похоже, изрядно «накидался». Кое как, качаясь он дошел до своего места, присел, и сложив на столе свои руки друг на друга, положил на них свою голову. Потом крехтя с трудом выпрямился, нашел взглядом Мойшу и крикнул:– Хочешь?! — но не дожидаясь ответа, опять опустил ее на скрещенные руки. Просидев секунд тридцать в таком положении, он снова с трудом поднял качающуюся голову, опять увидел Мойшу, снова крикнул:–" Хочешь?! А-а-а, да пошел ты! «И все, Он уснул, мирно посапывая.

Мойша выждал минут пять и, проверив контрольными вопросами окончательную «отключку» Сивиуса, подошел к его компьютеру и вставил флешку. Мойша не был бы Мойшей, если бы в его мошеннически-думательной голове, переодически не рождались разного рода аферы. Ну и правда, кто виноват в том, что эти двое подошли к нему в то утро и пригласили его посетить этот храм-дворец-виллу? Кто виноват, что Мойша так легко может войти в доверие? Кто виноват в том, что захотел выпить с Мойшей? Ну и, наконец, кто виноват в том, что Мойша познакомился с отличным компьютерным взломщиком и заказал открыть теряющиеся счета в разных банках. Да и что бы совсем обезопасить эту аферу, компьютерщику он тоже представился вымышленным именем? Вставив флешку, Мойша изменил счет в одной из партий тиражей многочисленных брошюр. Он уже знал, какой именно тираж выбрать, чтобы не вызвать подозрения. Нажав кнопку Еnter, Мойша запустил процесс. Сивиус придумал веру, назначил себя пророком, но камеры в кабинете не предусмотрел.

* * *

Настоящее время.

— Ну ты Мойша, махинатор! Это тебя последователи ищут, что ли?

— Если бы! Это Миши с Гильзой парни, им, по ходу, компьютерщик на меня нажаловался, я ему процент с этой мутки должен.

— Так отдай! Ты же счет ввел, заработал, наверное! Мойша, мать твою, религиозный Гудини!

— Заработал? Кто ж знал, что этот пророк счета все свои наизусть помнит! Эти брошюрки даже распечатать не успели — он уже заметил. Решил проверить и заметил! Ладно, там еще в других брошюрах счета изменены были — Блесна постарался. Пророк вычислил его быстро и мою флешку у него нашел. Кое-как успел ему подкинуть.

— Мойша! Ну ты! И сколько ты должен?

— Пять кусков! Пять! Займи, брат! Отдам обязательно!

— Пять?! Когда ты мне отдашь?! Я уже совсем скоро свалю из этого мира. И самое главное — у меня нет таких денег!

— Черт! Надо что-то делать! — Мойша опять засуетился.

— Ладно, расслабься! Придумаем что-нибудь!

— Ну нахер, я сваливаю. Позже отпишусь, где я. Если что — вот мой новый номер. — Мойша передал мне мятую бумажку.

— Ты опять в этот храм?

— Позже напишу, брат. Да, и, кстати, по твоему вопросу: сходи в бар «Бутылка», найди там Дональда. Скажи, что от меня. Он все тебе организует. Ну пока, брат! Даст бог — свидимся, а может, и нет! — Мойша взял чемодан и вышел из квартиры.

* * *

— …Все, что ты делаешь, уже предписано судьбой. В жизненных свитках все давно расписано. Ты думаешь, что именно ты что-то предпринимаешь, а на самом деле это все предопределено. Ты поднял руку, ты встал, ты совершил действо, а это на самом деле не ты повелевал этими действиями. Они уже давно решены за тебя. Прописано то, что ты поднимешь руку, ты встанешь, ты совершишь действо. И вся твоя жизнь давно расписана. Так же, как и у меня. Так же, как и у других, сидящих в этом зале. Так же, как у всех в этом мире. Как писал Сибш Сахирипушт: «Все давно расписано. Остается только расслабиться и наблюдать!»

Я встретил его в том кафе, о котором перед побегом говорил Мойша. Дональд сидел напротив меня и без устали говорил об устройстве мира, вселенной, человека. Его красные глаза и зрачки дали понять, что он находится в состоянии наивысшей отреченности от реальности. Он сидел, сгорбившись, и говорил, изредка делая паузы, чтобы залипнуть над чашкой чая и пристально всмотреться в свое отражение в маленькой чашечке. Потом он поднимал голову, поправлял свои длинные грязные волосы и продолжал говорить:

— …Сибш Сахирипушт утверждал следующее: «Нет смысла пытаться изменить то, что написано в жизненных свитках, потому что и эти попытки изменить что-то там тоже прописаны!»

— А есть че? — спросил я у Дональда, как только он закончил очередную цитату этого Сив…, Сиб…, короче, неважно.

— Да! Есть малёха. Пошли.

— …Ты только представь, что все, что тебя окружает — всего этого не существует. Что это все — лишь заданная нам информация. И мы на самом деле просто бесформенные энергетические сгустки. Мы просто энергия, которой задали информацию о том, как мы должны выглядеть, специальным сигналом. И если распознать этот сигнал, взломать его, расшифровать и добавить свои значения, то можно принять любую форму. Любую! Как говорил Сибш Сахирипушт: «Все имеет неоконченные формы. Все не имеет границ. Все можно изменить, если посмотреть под другим углом. Если наблюдать падение и отражение света на предмет с разных сторон, то и свет играет разными красками. А что, если день сменяет ночь, а не наоборот?»

— О-о… Ну, значит…

— Всем нам вбили в голову, что главная цель в жизни — это оставить свои гены. Продолжить свой род. Оставить после себя частичку самого себя. И делая это, рожая своего генетического клона, мы вбиваем ему то же самое. Но на самом деле как говорил Сибш Сахирипушт: «Какая разница в том, что ты оставишь после себя, ведь после перерождения ты окажешься в другом месте и другом теле, напрочь забыв свою прошлую оболочку. Так зачем?»

— Так получается, прописано и то, что мы сегодня встретились с тобой?

— Да, безусловно, секундой раньше или позже этой встречи могло и не произойти. Но произошло все так, как прописано. А так как она произошла, мне интересно знать: почему? Думаю, ты пришел сюда не только халявно курнуть, но и получить ответы на свои вопросы.

— У тебя было такое, что живешь себе, живешь, радуешься всем благам и не думаешь о том, что произойдет завтра?

— Я так и живу. У меня нет завтра, у меня нет даже того, что произойдет через минуту. У меня только здесь и сейчас. Как говорил Сибш Сахирипушт: «Наслаждайся сейчас, завтра будет только завтра!»

— И я так жил, да! Но все изменилось после того, как я узнал о своем диагнозе. И понятие «сейчас» пропало! Осталось только завтра, и я знаю, как оно закончится! Будет смерть! Тяжелая, мучительная, угнетающая действительность и — смерть!

— Это итог! Смерть — завершение начала! Старт и финиш! Как «да» и «нет»! И от этого никуда не уйти, не спрятаться! А после финиша — очередной старт. И так по кругу, сотни раз! Сотни раз! Так что не надо бояться того, что обязательно произойдет. Эту систему еще никто не обманул!

— Но можно ли отсрочить или, наоборот, ускорить встречу со смертью? Человек же сам вершитель своей судьбы.

— Это ложь! Все давно прописано! Для каждого задана прямая, его жизненный путь. Нет никаких поворотов, никаких преград и всяких других препятствий, что якобы мешают нам всю жизнь! Это ложь! Ничего такого нет! Нам дана прямая, пустая прямая, иди по ней и радуйся! А вместо этого мы сами захламляем свой путь мусором, тем, что я перечислил тебе ранее! Иди по прямой, расслабься, и все будет хорошо! Вершитель судеб! Ха! Так чего ты хочешь?

— Я знаю, ты можешь мне помочь. Слышал, что у тебя есть опыт. Ты воевал и был в плену, откуда выбрался, перерезав горло десяти ублюдкам! Слышал, что если обратиться к тебе за помощью, ты не откажешь! Я смертельно болен, и мне осталось совсем чуть-чуть, но дожидаться своей смерти я не намерен. Болезнь прогрессирует и съедает меня. Я хочу уйти сейчас, пока слышу, вижу, помню и двигаюсь. Ты сможешь мне в этом помочь? Может, эта помощь и есть главное предназначение и прописана в твоих жизненных свитках.

— Хм, — задумался Дональд. Все, что ты слышал — правда. И эта правда останется со мной навсегда. Но как тебе помочь? То был плен, а там все как бы другое. Я не прикладывал усилий, совершая побег. Все получилось, потому что я пошел по прямой. По воле прописанного в этих свитках. Может, тебе стоит прибегнуть к самоубийству?

— Это не совсем правильно!

— Ха, значит, правильно заявиться сюда и требовать от меня убить тебя? Ты что — в самом деле думал, что я это сделаю? А как я потом объясню полицаям, за что убил тебя? Ты, надеюсь, понимаешь вообще, чего ты просишь?

— Да! Абсолютно! И я щедро отблагодарю тебя. Я знаю, что ты берешься за такую работу. Я твой заказчик и жертва в одном лице. Какая разница, стреляешь ты из снайперской винтовки или из пистолета в стоящего перед тобой человека?

— Откуда ты знаешь про меня? Я вижу тебя первый раз. Может, ты коп, и берешь меня на понт?

— Я от Мойши. Знаешь его?

— Мойша! Вот сукин сын! Посиди здесь, я сейчас подойду.

Дональд вышел из-за стола и направился в сторону туалета. Через пару минут он вернулся.

— Парень, как тебя? — присаживаясь на свое место, спросил он.

— Мося.

— Так вот, Мося, мне кажется, ты ошибся по поводу меня. Я обычный человек. Курю, пью и никого не трогаю. Шел бы ты отсюда!

— Ты, похоже, звонил на его старый номер. Позвони с моего телефона, он пару дней тому назад сменил оператора.

Я передал трубку Дональду. Поговорив с Мойшей несколько минут, он вернул мне телефон:

— Тебя просит.

— Алло, — из трубки раздался знакомый голос.

— Алло, — ответил я.

— Привет, братишка, ну как ты? Я объяснил Дональду твою ситуацию, и он поможет тебе. — Мойша замолчал и через секунд двадцать добавил: — Братишка, Мось…

В трубке послышалось хлюпанье соплей, Мойша явно заплакал. Я не знал, что ответить, это было неожиданно со стороны Мойши и, прижимая телефон к уху, я продолжил слушать:

— Братишка! Это! Я люблю тебя! Ну почему… все так? Ты меня это, — он опять взял паузу, — прости за все! Ладно? Ты помнишь, кем мы хотели стать в детстве?

— Чипом и Дейлом, — добавил я, отчего на другом конце Мойша грустно рассмеялся.

— Да, именно. Чипом и Дейлом. И мы ими стали, брат! Гребанными Чипом и Дейлом! …Я люблю тебя, — пауза, — брат!

— И я тебя тоже, — ответил я и почувствовал, как по щеке скатилась слеза. — Я тебя тоже, — повторил я, но послышались короткие гудки.

По помещению пронесся ветерок, приподнимая и раскачивая нежно-зеленого цвета занавески. Почему-то они показались мне волнами океана.

— Ну что — пойдем?

— Ща, припью чуть и пойдем, — ответил я, вытирая слезу.

— Бутылку водки! — крикнул официанту Дональд.

Я пил водку и не чувствовал вкуса. Не то чтобы совсем: обжигающие способности водки никуда не делись, но сам вкус и послевкусие… Их не было. Хотя, может, я и не обратил на это внимания. «Меня сейчас убьют!» — вот о чем я думал. В голове было пусто. Никаких воспоминаний, никаких кадров из жизни за тридцать лет. Черная пустота, и только внутренний голос в этой пустоте: «Тебя скоро не станет!»

Допив водку, мы покинули бар и, пройдя пару кварталов, свернули в глухой проулок. Дональд сказал, что здесь идеальное место: нет камер, нет людей. Мы встали друг напротив друга. Я передал ему координаты тети Сары, он в ответ достал пистолет и прикрутил глушитель. Темный проулок, одинокий фонарь на всю длиную улицы, два здания, между которыми — два силуэта: один с вытянутой рукой и зажатым в ладони пистолетом, а у другого началась икота, и в метре от его лба, нацеленное прямо в центр, дуло пистолета.

— Ну что, давай, стреляяя… ик! — зажмурившись, крикнул я ему.

Раздался щелчок, последовал выстрел…

Я открыл глаза. В висках отчетливо раздавались удары моего сердца. Дональд покачнулся и упал. «Черт, черт, черт! Долбанная водка!» Именно в момент выстрела мои ноги подкосились, из-за чего я непроизвольно присел, а выпущенная пуля, пролетев над моей головой, срикошетила от стены, изменила свою траекторию и вернулась обратно, в лоб стрелявшего. ЧЕРТ! Я вызвал полицию и «скорую» из телефонной будки, стоящей неподалеку от того места, где только что произошла самая наитупейшая ситуация, какую только можно представить, и растворился в темноте. Меня не найдут, не зря же я смотрел много фильмов! Надо было только достать записку с координатами тети Сары.

* * *

Сибш Сахирипушт: «Все давно расписано, осталось только расслабиться и наблюдать!»

* * *

Прошло два дня, а я так и не видел Мойшу. Его новый номер недоступен.. Настроение ухудшалось.

Я брел по улице с зажатой в руке бутылкой пива. Брел в никуда. Да еще и погода «под настроение». Лил дождь. Пустынная улица, дождь и я. Иду, сгорбившись, с опущенной головой, шаркая подошвами кроссовок по мокрому асфальту. Неужели Дональд был прав, когда говорил о том, что у каждого судьба расписана? И дерганье куда-то с предначертанного пути не имеет шансов на успех? И мне придется быть здесь до конца и умереть не от чьих-то рук, а заживо сгнить из-за болезни? Но почему так решили те или тот, кто написал эти свитки или пишет сейчас? Почему? Вопрос без ответа. Я глотнул пива.

— Мося! — окрикнул меня знакомый голос.

В паре метров, прижавшись к серой стене и прикрывшись куском картона от коробки, сидел бомж. По белоснежной улыбке я сразу узнал, кто это.

— Дядя Хистор! — обрадовался я.

— Присаживайся, — Дядя Хистор отодвинул картонно-пленочное укрытие в сторону и, расправив под собой утепленный поджопник, пригласил присоединиться к нему.

— Дядь Хистор, Вы опять в образе? — спросил я.

— Да. Решил денежку на вечер подзаработать. Выкинь эту мочу, у меня есть покрепче, — Дядя Хистор достал большую бутылку водки и, открутив крышку, протянул ее мне.

— А стаканчик есть?

— Какой стаканчик, мы не в ресторане. Мы на улице!

Ничего не оставалось, и я приложился к горлышку губами. Сделав большой глоток и отдышавшись, я вернул бутылку Дяде Хистору.

— Ни чего себе ты быстрый, я даже закуску не успел достать! — сказал он, извлекая из пакета яблоко.

Мы рассмеялись.

— Я уже здесь третий день сижу. Люди разные мимо проходят. Молодые, старые, богатые, бедные. Молодые, конечно, сволочи. Достали! Издеваются. То шапку с мелочью пнут, то петарду рядом бросят! Я их гоняю: пистолет детский с пластиковыми пульками купил. Отстреливаюсь. А так в остальном нормально за день выходит.

— Вы же… Тьфу, ты. Ты же миллионер! Зачем тебе эта мелочь?

— А я те деньги на свои развлечения не трачу. Я если только таким образом заработаю, позволяю себе эти же деньги и потратить на выпивку. А те — ни-ни!

— И много выходит?

— Хватает! Видишь, и тебя могу угостить! Хе! — он опять протянул мне открытую бутылку.

Глоток — и обжигающая жидкость обогрела собой пищевод. Следом захрустело яблоко.

— А почему именно в этом районе? Здесь одни работяги живут. У них у самих-то денег кот наплакал. Тебе туда надо, где побогаче народ.

— Побогаче, побогаче, — передразнил Дядя Хистор, — засранцы они! Ничего не дают… Спасибо! Счастья вам и благополучия! — отблагодарил Дядя Хистор невесть откуда взявшегося мужчину средних лет, бросившего в шапочку мелочь. — Богатые — жмоты! А бедные дают. Участь у них такая — все отдавать! Деньги, себя, свою жизнь! — договорил дядя Хистор и сделал глоток.

Мы сидели, укрывшись картонкой и пленкой по грудь, дождь капал мелкими каплями на пленку, а капли соединялись между собой, собираясь струйками стекали на асфальт. Мы сидели молча и смотрели на витрину магазина через дорогу. Прямо напротив нас. Убогая вывеска, грязные стекла, сквозь которые просматривалась физиономия тучной грозной продавщицы, ждущей, когда закончится этот день, и она, закрыв магазин, отправится домой. Домой, где ее ждут дети, обрюзгший с годами муж в потертой майке, вечно сидящий на старом диване, смотрящий на голубое мерцание большого плазменного телевизора, взятого в кредит под бешеные проценты. Она, как всегда, выскажет ему за его безделье, за подтекающий на кухне кран и не вынесенный вовремя мусор. Как всегда, ворча, приготовит что-нибудь пожрать. Потом усядется вместе с ненавистным мужем на диван и уставится в голубой экран смотреть на искусственную жизнь. Она ляжет спать, вспоминая перед сном свою молодость, мысленно рисуя, как она была стройна и красива, вспомнит первого парня и будет раздумывать, почему жизнь сложилась не так, как она мечтала в детстве. А на самом деле продавщица ждет не окончания рабочего дня. Она ждет, когда закончится эта убогая, такая же, как эта грязная вывеска магазина, жизнь.

— А я недавно человека убил. Случайно! — сказал я.

— Бывает, — ответил Дядя Хистор и протянул мне бутылку.

Я сделал глоток. Яблоко.

— Ну и как? Как ты его убил?

— Он выстрелил в меня, но промахнулся из-за того, что мои ноги подкосились, и я присел. Открываю глаза — а он лежит с дыркой во лбу! Похоже, пуля от стены отскочила.

— Хэх, бывает. А твоя-то вина здесь какая? Он сам виноват.

— В смысле?

— Он же мог этого и не делать!

— Я сам попросил его выстрелить в меня.

— А, ну это уже совсем другое! И как теперь с этим жить будешь?

— Не знаю, хотя и осталось-то совсем чуть помучиться.

— Спасибо, здравия и благополучия вам! — поблагодарил Хистор женщину, кинувшую монеты в шапку. — Так зачем ты его попросил застрелить тебя, и что значит «совсем чуть-чуть помучиться»?

— Болен я, Дядя Хистор, — сказал я и сделал глоток. — Болен смертельно, врач отвел мне от силы месяцев пять-семь! Не хочу дожидаться! Вот и просил того чувака ускорить процесс моего ухода. Не сработало! — передал я бутылку Дяде Хистору.

— Мудак ты, Мося! Пока есть время пожить, наслаждайся жизнью! — Дядя Хистор взял бутылку, протер рукавом горлышко и сде