Оглавление

«…здесь реальная, абсурдная и печальная история гибели младшего брата Николая II, великого князя Михаила Александровича, отказавшегося от престола и в 1918 году сосланного в Пермь, переплетается с историей воевавшего в Чечне бойца пермского ОМОНа».

ЛЕОНИД ЮЗЕФОВИЧ

«Что же касается содержания книги в целом и упоминания в ней о Чечне и происходивших в ней событиях в частности, то они описаны убедительно и с достаточной долей достоверности».

АХРУДИН ГАПУРОВ

От автора

В этой книге нашли отражение переломные моменты в истории государства Российского: от становления династии Романовых до возрождения новой России на рубеже двух тысячелетий. Я по природе фаталист. Когда узнал, что моё альтер эго Сергей Тупицын был последним другом последнего прямого наследника царского престола, убитого в окрестностях столицы Пермской губернии, понял, что Пермь в моей жизни появилась не случайно. Таков был первый посыл к написанию этой книги. В ней почти отсутствуют вымышленные герои, подавляющее большинство событий достоверны, и вместе с тем это не вполне историческая хроника, а роман, потому что ряд реальных эпизодов имеет продолжение, подсказанное воображением автора. На главное из них — историю царского брегета — указал в своём отзыве на книгу известный писатель Леонид Юзефович. Горжусь тем, что он мой земляк и тоже историк по базовому образованию. Разобраться в остальных — прерогатива читателя.

Предисловие

В далёких 1970-х мы с Сергеем Тупицыным были членами литературного объединения при Пермской областной писательской организации — в то время такие объединения заменяли нынешние школы crеativе writing. Помню рассказы Сергея — юмористические вроде бы, но отличавшиеся от того, что писали наши тогдашние литературные весельчаки с их неугомонным желанием превратить четвёртую полосу газеты «Вечерняя Пермь» в знаменитую шестнадцатую полосу «Литературной газеты». В рассказах Сергея, кроме его чудесного и очень индивидуального юмора, всегда присутствовали ещё две вещи: печаль о несовершенстве мира и не выставляемая напоказ любовь к тому единственному месту под солнцем, где мы впервые ощутили себя своими среди своих. Проще говоря — к Перми, к родному Чусовому, к живущим здесь не особо склонным к легкомысленному юмору людям — словом, ко всему тому, что мы по привычке обозначаем затёртым и официозно-сентиментальным словом «Прикамье». Все эти свойства ранней прозы Сергея Тупицына по-новому проявились в его романе «Золотой брегет императора»: здесь реальная, абсурдная и печальная история гибели младшего брата Николая II, великого князя Михаила Александровича, отказавшегося от престола и в 1918 году сосланного в Пермь, переплетается с историей воевавшего в Чечне бойца пермского ОМОНа. Эти два человека и две эпохи соединены принадлежавшими Михаилу Александровичу золотыми часами, которые в реальности пропали после его смерти, но нашлись в романе Сергея Тупицына.

ЛЕОНИД ЮЗЕФОВИЧ,
писатель, сценарист, кандидат исторических наук

Пролог

Март. В Прикамье это месяц уходящей зимы, в Чечне — цветение новой жизни. 28 марта 2000 года в сводном отряде Пермского ОМОНа, расквартированном в Ведено, царило весёлое оживление.

Земляков, в сопровождении начальника областной милиции, посетил глава Перми, будущий второй всенародно избранный губернатор Пермской области, стараниями которого она разрастётся до Пермского края.

Высокие гости привезли незамысловатые подарки, но главное — письма от близких и родных. Пресс-служба пермского отряда была оснащена видеокамерами, и бойцы записали своим семьям послания, наполненные любовью и уверенностью в скорой встрече.

Вернувшись в Пермь, глава города передал кассету на областное телевидение. Родные бойцов, их друзья — вся Пермская область слушала живые голоса тех, кого в живых уже не было.

Гости с малой родины улетели, а вечером того же дня поступил приказ командующего Восточной группировкой федеральных войск на зачистку села Цента- рой в соседнем Ножай-Юртовском районе.

Ранним утром следующего дня небольшая колонна, состоящая из БТРа и двух автомобилей — «ЗИЛ» и «Урал», выдвинулась из Ведено. Экипажи спецтехники состояли из восьми контрактников комендантской роты Таманской дивизии. На броне БТРа и в кузовах автомобилей разместились сорок два пермских омоновца. Всего — ровно пятьдесят человек.

Плановая проверка не предполагала сложностей. Вмешался случай, закономерность которого подвергнется позже разбору со стороны большого начальства, от которого уже ничего не зависело. Колонна не прошла и десяти километров, как у «зилка» закипел радиатор! Охлаждающей жидкости с собой не оказалось. Вот она — проявляющаяся в деталях русская безалаберность — всегдашняя надежда на авось!

Остановились, не доезжая нескольких сотен метров до селения Джани-Ведено. Майор, командующий ОМОНом, в сопровождении бойца, экипированного ведром для воды, двинулся к ближайшему дому.

Кто же мог знать, что накануне вечером в селе остановился на отдых отряд боевиков одного из полевых командиров?!

Майор распахнул дверь и лицом к лицу столкнулся с двумя вооружёнными бандитами. Боевики были готовы к встрече, силовики — нет. Раздалась автоматная очередь. Командир омоновцев упал, убитый наповал.

И тут же на колонну обрушился шквал огня. Первыми выстрелами из гранатомётов были подожжены и оба автомобиля, и БТР. Бойцы посыпались на землю и заняли круговую оборону. Автомобили догорали вместе с не успевшими покинуть их омоновцами.

БТРу кумулятивный снаряд попал в моторный отсек. Боевую машину объяло пламя, но один из бойцов, отодвинув убитого наводчика, развернул башню и открыл огонь по сопке, помогая товарищам занять удобные боевые позиции.

Спаренные пулемёты БТРа огрызались огнём, пока сам боец не превратился в горящий факел.

Оставшиеся в живых милиционеры и бойцы комендантской роты сражались отчаянно, но у них заканчивались патроны, а к бандитам со всех концов села всё прибывало и прибывало подкрепление.

К окружённым федералам помощь запаздывала. Их маленький отряд располагал лишь одной рацией, установленной на БТРе. Пока её не объяло пламя, из БТРа доносился далёкий голос радиста:

— Братишка, ориентируй нас!.. Братишки, не молчите!

Один из бойцов ОМОНа имел при себе видеокамеру, на которую он запечатлевал движение колонны для будущего видеоотчёта. Он и начавшийся бой снимал, пока не упал убитым. Выпавшая из мёртвой руки камера, подчиняясь служебному долгу, сама ещё в течение пятнадцати минут продолжала вести запись.

Камера пролежит в траве три дня. Найдут её только первого апреля. Видеозапись не сохранилась, но звук остался! Звук, в котором были крики ярости и отчаяния, автоматная стрельба… и наступившая тишина.

В составе сводного отряда прикамской милиции находилась начальник пресс-службы Управления внутренних дел Перми — молодая миловидная женщина. Эту запись она включила в свой фильм, который так и назвала «Братишки, не молчите!».

Фильм стал лауреатом трёх престижных кинофорумов, первым из которых был фестиваль военно-патриотических передач «Щит России» Пермской государственной телерадиокомпании.

Горькое лауреатство.

Помощь всё-таки попыталась пробиться к окружённой колонне, о нахождении которой командованию федеральных сил сообщил пилот вертолёта, случайно пролетавшего над местом боя.

Второй отряд возглавили начальники всех находящихся в Ведено подразделений. Но он сам попал в засаду. Головной БТР был подбит, и отряд отошёл, унося около двух десятков раненых.

Но благодаря этой попытке несколько человек сумели вырваться из окружения. Пятеро омоновцев и один боец комендантской роты на следующий день вышли к своим.

Но был ещё седьмой…

Сержант вырос в рабочей Мотовилихе — посёлке при старинных пушечных заводах. Такие поселения характерны для уральской социально-экономической структуры, прозванной «горнозаводской цивилизацией».

Люди Севера живут при оленях, коми-пермяки — при парме — тайге, которая их и сегодня продолжает кормить. А пришедшие на пермские земли из центральной России люди селились подле заводов. Эти змеи горынычи, изрыгающие дым и пламя, становились кормильцами прижившегося люда, помогали обустроить жизнь. Правда, порой так же, как их сказочные прототипы, за помощь эту требовали дань в виде всё той же жизни.

Отец, мать, все соседи сержанта работали на заводе, а он решил оборвать традицию: после службы в армии пошёл работать в милицию. Учитывая физическую и морально-политическую подготовку парня, начальство рекомендовало его в отряд особого назначения.

Командировку в Чечню сержант воспринял с воодушевлением. После армии он по примеру многих «дембелей» сразу же обзавёлся женой. Супруга ждала ребёнка, молодая семья копила деньги на квартиру.

В неожиданном бою сержант проявил себя хорошо. Держал круговую оборону, поливая «чехов» автоматными очередями, пока не обнаружил, что из товарищей рядом никого в живых не осталось. Он бросился на прорыв вслед небольшой кучке бойцов, но в это время пуля прошила омоновцу бок. Сержант упал, тут же поднялся и, зажимая рану, продолжил бег.

В «зелёнке», когда выстрелов уже не стало слышно, он наскоро перетянул рану лоскутом нательной рубахи. Идти было всё труднее, сержант быстро слабел от потери крови. Но в это время впереди показалось небольшое селение, и боец рискнул постучаться в ворота первого на его пути дома.

Дверь открыл пожилой чеченец. Он сразу всё понял и, подставив нежданному гостю плечо, помог войти в дом. Старик усадил сержанта на ковёр. Его молчаливая жена обложила раненого подушками, обработала и перевязала рану, поставила перед сержантом горячий фарфоровый чайничек и блюдо с тонкими кукурузными лепёшками.

Отгоняя накатившую дремоту, сержант обвёл глазами комнату. Взгляд его остановился на портрете человека, одетого в черкеску, но с явно европейским лицом.

— Это «джигит Миша» — брат последнего белого царя, — объяснил старик. — Во время Первой мировой войны мой отец служил в дивизии, которой командовал великий князь. Князь Михаил сам подарил этот портрет деду, тогда совсем юному нукеру. Тут есть и подпись князя, — старик снял со стены портрет и протянул его гостю.

Сержант вгляделся в лицо на портрете и вспомнил, что уже видел его на барельефе мемориальной доски, установленной на одном из старинных домов Перми.

Они гуляли по городу с отцом, когда тот остановил подростка возле этого дома и указал на доску:

— Смотри, это брат императора Николая II, который сам мог стать царём!

Но наши мотовилихинские ребята не дали.

Сержант помнил, как его, тогда ещё школьника, удивили прозвучавшие в голосе отца нотки плотоядной гордости, хотя кровожадностью тот никогда не отличался.

Теперь сержант снова вглядывался в лицо, которое никак не ожидал встретить в чеченском селении.

Старик всю жизнь проработал в сельской школе, одно время даже был её директором. Выйдя на пенсию, продолжал преподавать русский язык, историю и литературу. Заметив неподдельный интерес в глазах сержанта, бывший учитель решил и ему преподать урок истории — время всё равно нужно было как-то коротать.

Старик указал на ещё один висящий на стене портрет. На нём был изображён горец, весь облик которого выражал спокойное достоинство:

— Это имам Шамиль, национальный герой народов Северного Кавказа, — в голосе старика звучало неподдельное уважение. — Наш районный центр Ведено был чеченской столицей его имамата. Шамиль в течение многих лет вёл священную войну против царских войск, но силы были слишком неравными. Имам был взят в плен и отправлен в Петербург, столицу России. Он увидел, сколь необъятна эта страна, оценил то, с каким почётом принял его русский царь. Шамиль был гостем на свадьбе наследника престола Александра — отца «джигита Миши», которому служил мой дед. Имам Шамиль вместе с сыновьями принял присягу на верность России.

Сын имама Шамиля Гази-Мухаммад не сдержал слова, данного отцу и белому царю. Во время Кавказской войны он, будучи совсем ребёнком, всюду сопровождал отца. В одном из боёв русский солдат ранил мальчика штыком в ногу. Видимо, память о полученной в детстве обиде оказалась сильнее присяги. Горцы — народ гордый, с ними такое бывает. Гази-Мухаммад поступил на службу в Османской империи, стал маршалом и умер в Медине, где захоронен и его отец.

А вот Мухаммад-Шафи, младший брат Гази-Мухаммада, стал русским офицером. Был награждён орденом Святой Анны, командовал набранным им самим взводом горцев Царского конвоя. Окончил службу генерал-майором. Старик подошёл ещё к одному портрету. Сержант почувствовал силу взгляда колючих глаз, изображённого на нём человека. Сержант не знал, да никогда уже не сможет узнать, что повелением судьбы такой же, чуть исподлобья, пронзительный взгляд будет у российского патриарха, избранного десятью годами позже.

— Это главный муфтий Чечни Ахмат Кадыров, — старик сделал почтительную паузу. — Его судьба имеет удивительное сходство с судьбою имама Шамиля. Во время большой войны, когда Чечня захотела стать Ичкерией, он объявил русским джихад. Муфтия можно понять. Наш народ в 1944 году распоряжением Берии был в товарных вагонах вывезен в Казахстан. А ведь только из села Центарой, откуда родом семья Кадыровых, на фронт Великой Отечественной войны ушло более сотни воинов. Многие не вернулись, многие получили высокие награды.

Ахмат Кадыров родился в изгнании и только в 1957 году смог вернуться на землю предков. Кровь рождает только кровь. Когда в Чечню, нарушая мирное соглашение, на подмогу местным сепаратистам хлынули банды из-за границы, муфтий Чечни сумел подняться над горечью прошлых обид и твёрдо встал на путь единения с Россией!

Старик не знал, да и никогда не сможет узнать, что Ахмат Кадыров указом президента Российской Федерации будет назначен главой администрации Чеченской Республики, а затем волей чеченского народа избран её президентом. Президент Чечни станет на территории своей республики знаменем борьбы с международным бандитизмом и будет подло убит в день празднования Победы в Великой Отечественной войне.

Дело отца продолжит его сын Рамзан. Главной целью своей жизни Рамзан Кадыров сделает возрождение Чечни и непримиримую борьбу с бандитами, которых сам он будет называть не иначе как шайтанами. Старик опустился на ковёр напротив своего нежданного гостя и налил тому в пиалу чай. В это время с улицы донёсся гул многих голосов и в дверь дома требовательно постучали…

Часть I.

Начало династии

Глава 1.
Первая царица

Рождеству Христову 1547 года сопутствовало весьма примечательное событие: первый всероссийский конкурс красоты.

Полетела с гонцами по русским вотчинам государева грамота великого князя Ивана Васильевича:

«Когда к вам эта наша грамота придёт, и у кого из вас будут дочери-девицы, то вы бы с ними сейчас же ехали в город к нашим наместникам, а дочерей-девиц у себя ни под каким видом не таили бы. Кто же из вас дочь-девицу утаит и к наместникам нашим не повезёт, тому от меня быть в великой опале и казни. Грамоту пересылайте между собой сами, не задерживая ни часу». Вот такая конкретная установка, в которой задачи определены, а исполнению их сопутствует убедительный стимул.

Конкурс был обречён на успех. Не только потому, что по правилам этикета того времени подданных, не поддержавших государственную инициативу, ожидало общественное порицание в виде опалы и смертной казни. И без этого напоминания смотр красавиц обещал быть многолюдным, ведь победительницу ждала самая престижная награда — корона «Мисс всея Руси» — первой российской царицы.

Шестнадцатилетний великий князь, видимо, для того, чтобы лишний раз стол не накрывать, возжелал объединить два судьбоносных для России события: венчание на царство и свою женитьбу. Жёсткий отбор вёлся при участии весьма представительной медкомиссии из сановных матрон: целомудрие претенденток было непреложным условием.

Объявляя конкурс, юный государь несколько лукавил: выбор его уже загодя пал на Анастасию, дочь окольничего Романа Захарьина. Очарованный невестой, юный царь посмел пойти против воли ближайших родственников — Глинских, не видевших в Анастасии ровню: род Захарьиных был недостаточно знатен. Кто же мог предвидеть тогда, что старший сын её брата Никиты Романовича станет четвёртым российским патриархом и отцом первого русского царя из императорского рода Романовых?

Венчание состоялось 3 февраля 1547 года в Успенском соборе Москвы, возведённом повелением деда и полного тёзки царя — Ивана Васильевича. Кстати, именно Ивана III в народе поначалу прозвали Грозным, так что внук унаследовал от дедушки не только имя, но и прозвище, с которым прочно вошёл в историю государства Российского.

Юной царице к тому времени едва минуло 17 лет. Анастасия являла собой редкостное сочетание красоты, ума и смирения и достоинствами своими сумела укротить буйный нрав супруга. Миниатюрная брюнетка с правильными чертами лица была горячо любима государем. Рядом с ней Иван воспарил духом.

Отойдя от свойственного ему распутства, царь даже плоть свою подчинил супружеской верности. Царица родила Ивану шестерых детей, но проведению было угодно, чтобы в живых остался лишь один из них — младший, Фёдор, менее всего способный взвалить на себя груз монаршей ответственности. Но именно ему было уготовано судьбой стать наследником отца и предтечей великой российской Смуты.

Всё могло сложиться иначе, останься в живых первый сын государя Дмитрий, но имя это стало роковым для недолгой династии Рюриковичей.

Царя, с триумфом вернувшегося в Москву после взятия Казани, встретила Анастасия с долгожданным наследником на руках. Младенца крестили в Троице-Сергиевой лавре, назвав Дмитрием в честь славного прадеда — Дмитрия Ивановича Донского.

Однако двойная радость омрачилась тяжёлым недугом, внезапно обрушившимся на царя. Государь надолго впадал в забытьё. Сознание, возвращаясь, подсказывало неминуемость ухода. Поверило в него и окружение.

Почувствовав шаткость своего положения, забеспокоились Захарьины. Загудела Дума. Вот именно в такие минуты царь счёл необходимым продиктовать духовное завещание и потребовал, чтобы бояре присягнули его сыну, младенцу Дмитрию.

С готовностью волю царя исполнил лишь глава Посольского приказа Алексей Адашев. Впервые в летописи Алексей Фёдорович упоминается в связи с присутствием на свадьбе царя. Изначально должность Алексея при дворе называлась мовник, то есть сопровождающий царя в баню. Традиция решать государственные дела в бане по сей день имеет на Руси хождение. Поднятый с низов, как сам Иван IV писал, «из гноища», на самую вершину власти, Алексей Адашев немало преуспел и в полководческом, и в дипломатическом искусстве. Это была талантливая семья. Достаточно сказать, что брат Алексея Даниил Фёдорович вошёл в историю России как предводитель первого морского похода россиян к берегам Крыма.

Будучи любимцем царя, Алексей Адашев, наряду с юной царицей и священником Сильвестром, составили триумвират, служивший опорой государю в начальные годы его правления.

Во время страшного московского пожара, случившегося в первое же лето царствования Ивана, пришедший из Новгорода Сильвестр со ступеней Благовещенского храма бросал в толпу обличительные речи, в коих именовал пожиравший Москву огонь адским пламенем, ниспосланным на город как кара его жителям, и прежде всего царю, за прегрешения. А что же Иван? А Иван приблизил к себе хулителя, введя в ранг своего духовного наставника!

Можно без большой натяжки утверждать, что Адашев и Сильвестр при первом царе, Рюриковиче, были своего рода Столыпиным и Распутиным при последнем императоре — Романове.

Итак, Алексей Адашев беспрекословно исполнил волю царя, но остальные думцы не спешили последовать его примеру. Двоюродный брат Ивана Васильевича — князь Владимир Андреевич Старицкий — увидел в недуге царя возможность самому примерить шапку Мономаха. Зароптали прочие бояре. Вот и отец Алексея Адашева, окольничий Фёдор, войдя в опочивальню царя, обрёл дерзость заявить:

— Сын твой, государь наш, ещё в пеленицах, а Захарьиным нам не служивати. Даже Сильвестр ушёл в тень, хотя, казалось, именно эта первая предпосылка Смуты давала ему, как глашатаю господней воли, весьма своевременный повод проявить красноречие. Воздержался.

Видимо, жизнь при дворе даже пророчествующих витий склоняет к осмотрительности.

Случилось чудо, по крайней мере, именно так это было воспринято самим царём и его окружением: Иван Васильевич выздоровел! Царь от нечаянной уже радости не применил против строптивцев никаких санкций.

Даже Фёдору Адашеву, посмевшему роптать супротив боярства, не «дал по шапке», а самому пожаловал шапку — боярскую же.

Вот у Захарьиных осадочек остался, и осадочек этот стал первой песчинкой в плотине отчуждения, начавшей вырастать между Анастасией и ближайшими советниками её супруга.

Немногим позже сквознячок недоверия к ближнему кругу начал пробирать и самого царя, но причины к тому были иные.

Во время болезни он принял обет: ежели пошлёт Господь чудо выздоровления, совершить паломничество по ряду монастырей земель московских, владимирских да суздальских.

Чудо свершилось, и государь начал с женой и наследником, которому едва минуло полгода, собираться в дорогу. Но тут главные советники царя, а прежде всего Алексей Адашев и Андрей Курбский, не подозревавший ещё о своём грядущем предательстве, принялись активно отговаривать его от утомительного вояжа. Хочется думать, что цели у них были благие: изнурённая Казанской войной страна нуждалась в незамедлительном рассмотрении многих государственных вопросов, решение которых, в связи с недугом царя, затягивалось. Но богобоязненный Иван от слова своего не отрёкся.

Поездка сразу не задалась. При посещении Троицкой обители отговорить царя от её продолжения пытался известный богослов и просветитель Максим Грек. Но царь вновь не внял совету, а злые языки будут позднее приписывать Греку пророческое предсказание скорой трагедии.

Передвигался царский поезд водным путём. И вот во время возвращения из Кирилло-Белозерского монастыря на одной из стоянок рухнули в реку сходни, по которым спускалась со струга поддерживаемая мамками кормилица с младенцем наследником на руках. Накрываемые обломками сходен, все, кто находился на них, посыпались в воду. Началась в буквальном смысле слова суета на мелком месте: визг, шум, беготня! Когда пришли в себя, обнаружили, что малютки цесаревича нигде нет. Достали его из воды уже мёртвым.

Гибель первого сына Ивана Грозного сразу же обросла кривотолками. Недруги Захарьиных утверждали, что оплошали ближайшие родственники царицы, дескать, именно они поддерживали под руки кормилицу, несущую младенца. Это было бы похоже на правду, неси младенца сама Анастасия. Но держать под локоть кормилицу — не боярское дело. Сами же Захарьины увидели в случившемся результат происков партии Сильвестра — Адашева — работала у людей фантазия! — и нашли в этом лишний повод вбить клин между царём и его советниками.

Первый русский диссидент Андрей Курбский и вовсе узрел в трагедии божий промысел, ссылаясь на якобы произнесённое Максимом Греком предсказание: «Если не послушаешь меня, советующего тебе по Богу, и поедешь, ведомый упрямством, то знай: сын твой умрёт и не возвратится оттуда живым, если послушаешь и возвратишься, будешь здоров и сам, и сын твой».

Отговаривать Ивана от поездки у знаменитого старца были мотивы. Именно Грек, по настоянию матери царя Софьи Палеолог, привёз в Москву самые ценные образцы книг из сокровищницы византийских царей, был первым хранителем и переводчиком этой библиотеки. А Иван IV, в данном во время болезни слове, обещал не только посетить целый ряд монастырей, но и щедро одарить их церковными книгами, то есть готовился к разбазариванию знаменитой библиотеки. Понятно, что хранителю её это не понравилось.

Но шантажировать царя жизнью малолетнего сына — как-то это не вяжется ни с обликом просветителя, ни со здравым смыслом. Впрочем, со здравым смыслом и в наши времена многое не вяжется.

Курбский обнародовал свою версию уже после совершённого им предательства царя, для которого долгое время был одним из самых близких людей. Впрочем, неблизкие предать не могут. Отступник всю жизнь обречён искать объяснение своему предательству, подкрепляя оправдание абсурдными фактами, в достоверность которых сам начинает верить.

Что же до легендарной царской библиотеки, то она так и осталась достоянием легенд. Хотя её поиски велись довольно долго. Приложил к ним руку даже… Наполеон во время своего недолгого пребывания в Кремле.

Смерть малолетнего наследника так и осталась столь же подозрительно нелепой, как случившаяся тридцатью годами позже загадочная гибель в Угличе другого цесаревича — тоже Дмитрия, только сына уже не первой, а последней жены Ивана IV — Марии Нагой.

Вторым сыном, названным в честь отца Иваном, Анастасия одарила царя ровно через год — терять власть Захарьины не хотели. Позже родилась дочь, но вот беда: как и две первые дочери, девочка умерла в малолетстве. У душевно и телесно измученной царицы родился ещё один ребёнок — сын Фёдор. Именно ему, менее всего к тому подготовленному, придётся занять трон отца. В болезненности и слабоумии сына нашли отражение недуги матери, секрет которых был раскрыт лишь в начале второго тысячелетия от Рождества Христова.

Когда сотрудники археологического отдела музеев Кремля приступили к исследованию покоившихся в усыпальнице Вознесенского монастыря останков Анастасии, их обуяла оторопь от огромного количества ртути, мышьяка и свинца, обнаруженных в волосах, обрывках погребальной одежды и в тлене первой супруги первого русского царя. Подозрительность Ивана Васильевича, ставшая впоследствии маниакальной, в данном случае оказалась обоснованной: его любимая жена была отравлена. Романовым пытались ставить подножки задолго до их воцарения.

Сказать, что царь был безутешен — значит не сказать ничего. Горе его раздавило. Идя за гробом, Иван едва держался на ногах, а из немигающих глаз потоками лились слёзы.

После смерти единственно любимой женщины Иван, как и будущий большевистский царь, которого с ним частенько сравнивают, стал понастоящему Грозным.

Он безоглядно истязал тело блудом, а душу яростью. Первой жертвой репрессий стал Алексей Адашев — один из достойнейших государственных мужей и самых преданных сторонников царя. Если что и можно было вменить в вину Адашеву, то это довольно мутную историю проживания в его доме польской католички Магдалены, через которую Алексей Фёдорович якобы поддерживал связь с Андреем Курбским, бывшим боевым соратником, а к тому времени перебежчиком, скрывшимся в княжестве Литовском. Ну, то есть с Троцким тех времен. Если версия достоверна, то вот он — первый польский след в грядущей русской Смуте!

Почуяв неладное, Алексей Фёдорович сам предпочёл удалиться от двора, добровольно отправившись в почётную ссылку: принял назначение всего лишь третьим воеводой полка, предводимого князем Мстиславским. Не помогло. По приказу царя Алексей Адашев был взят под стражу и переведён в город Юрьев, где через два месяца умер, не вынеся гонений и опалы. Скорая смерть избавила бывшего влиятельного царедворца от жестокой участи, постигшей его родственников: все они, включая малолетних детей, были казнены.

Протопопу Благовещенского монастыря Сильвестру была сохранена жизнь. Все, кто берёт на себя миссию вещать от лица запредельных сил — будь то духи, Бог или дьявол, невозможностью убедиться в истинности их деловых связей вызывают насторожённое почтение.

Вот и у царя на бывшего духовного наставника рука не поднялась. Грозным был, да богобоязненным. Иван лишь приказал постричь исповедника в монахи под именем Спиридона и отправить сначала в Кирилло-Белозерский, а затем в Соловецкий монастырь.

Так закончился относительно демократичный период правления Ивана IV. На смену либерализму, как правило, приходит тирания.

Отношения Анастасии с первыми советниками её мужа включают в себя очень разные периоды. Но на памятнике «Тысячелетие России», воздвигнутом в 1862 году в Великом Новгороде, они стоят рядом: священник Сильвестр, полководец и дипломат Адашев и сама Анастасия, ставшая связующим звеном между династиями Рюриковичей и Романовых.

Глава 2.
Племянники Анастасии

Трое из четырёх сыновей Ивана Грозного — потенциальных наследников русского престола — ушли из жизни при загадочных обстоятельствах, словно Господь не желал царствования этого гнилого рода. Пощадил он лишь одного — Фёдора, человека благостного, но наименее подходящего для возложенной на него миссии.

Последний сын Анастасии стал и последним Рюриковичем в истории русской монархии. Власть всё прочнее прибирал к рукам выходец из незнатных костромских бояр Борис Годунов.

Кострома, вообще, играла на заре Российского царства весьма заметную роль. Из Костромы был родом Алексей Адашев, из Костромы пришёл Борис Годунов, и именно из Костромы начнёт свой путь на царствование первый Романов — Михаил.

Добросердечный, но слабовольный, к тому же беспредельно влюблённый в жену, царь Фёдор охотно уступил шурину бразды правления. Роль серого кардинала Бориса вполне устраивала. Поначалу он вовсе не помышлял о царской власти, довольствуясь предполагаемым опекунством при малолетнем наследнике престола, который, как он надеялся, родится у его сестры. Об этом Годунов ежедневно просил Господа в горячих молитвах.

Уповая на Бога, европейски ориентированный Борис предпринял и практические шаги для достижения желанной цели — направил письмо английской королеве Елизавете с просьбой прислать опытную акушерку и доктора для бездетной царицы. Елизавета просьбе вняла. Но история эта стала достоянием недоброжелателей Годунова, нашедших в ней повод поднять православный вой: брат царицы хочет доверить рождение наследника еретичке!

Но в тишайшем царе — вот она — сила любви! — проснулся на миг строптивый характер батюшки: он подверг опале не супругу, а самих советчиков. Однако поднятая ими буча достигла цели: акушерку тормознули в Вологде, она бесцельно провела там год и ни с чем вернулась в Англию.

Возможно, после этого случая почувствовавшему угрозу для себя и своего рода Борису впервые пришла мысль о шапке Мономаха. Укрепила честолюбивое желание загадочная гибель в Угличе сына последней супруги Ивана Грозного Марии Нагой, родственники которой тут же обвинили в этой смерти царского шурина.

Но вряд ли глубоко верующий Годунов мог быть причастным к этой смерти, уж очень воплощение заговора, если таковой имел место, было рисковым и нелепым. Но Борис не мог не посчитать смерть единственного наследника царя для себя благодатным знаком. Был бы он в состоянии предвидеть, на какие бедствия и его семью, и всю Россию обречёт это кажущееся везение!

Мы строим планы, а Бог улыбается.

Царь Фёдор уходил из жизни так и не обзаведясь наследником. Перед кончиной он призвал к себе тех, кто по статусу имел преимущественное право на российский престол — братьев матери своей Захарьиных. Распластанный на ложе, царь протянул державный скипетр старшему из них — Фёдору. Но Фёдор молча передал его брату Александру, тот, тоже молча, Михаилу, Михаил — Ивану, Иван — Василию, а Василий вернул скипетр Фёдору Ивановичу.

— Мне невмоготу больше держать его, — голос царя был едва слышен, а скипетр покачнулся в ослабевших руках.

Тогда присутствовавший при встрече Годунов протянул через плечи Романовых руку и подхватил символ державной власти. То ли не давая ему упасть, то ли примеривая к себе.

В этом незначимом инциденте просматривается трагедия как первых, так и последних Романовых: и те и другие не желали власти, тяготились ею, даже боялись её, но окружающие честолюбцы, не веря в истинность порывов, на которые сами были неспособны, жестоко мстили им за кажущуюся неискренность.

Честный человек в чистоте своей не может предугадать и понять поступков бесчестного. Но и нечистый представитель рода человеческого, не умея постичь самой природы порядочности, раздражается, наполняясь обидой и злобой, но не к себе, а к объекту своего непонимания.

Годунов запомнил не то, что Захарьины отказались от престола, а то, что престол этот был им царём предложен, а ему нет. Не поверил Борис и в саму искренность их отказа, посчитав его лишь соблюдением сохранившегося до наших дней в российской глубинке ритуала, когда от любой почести, будь это даже приглашение к столу, поначалу трижды отказываются. Правда, это не мешает после есть за троих. Надо отдать должное Борису: сам он, когда ясно определился его шанс, решился в полной мере соблюсти сей негласный обычай.

После кончины Фёдора Боярская дума и народ присягнули было супруге царя Ирине. Но абсолютно чуждая властолюбия, царица удалилась в Новодевичий монастырь. Вслед за нею последовал брат. Борис даже заявил о своём желании совершить монашеский постриг.

Управление государством перешло на время в руки патриарха Иова. Борис не сомневался в надёжности духовного глашатая, навсегда благодарного Годунову за то, что именно его стараниями бывший митрополит был введён в сан первого патриарха Московского и всея Руси.

Однако определенный риск был. После загадочной смерти царевича Дмитрия по Москве ходило множество слухов, оборачивающих против Бориса даже самые благородные поступки его.

Так, после московского пожара, истребившего весь Белый город, Борис щедро оказывал помощь погорельцам, а молва утверждала, что это он нарочно поджёг Москву, чтобы оказанными милостями расположить к себе её жителей! Годунову вменяли в вину даже нашествие на Москву хана Казы-Гирея, вспоминая легенду о том, что род Годуновых происходил якобы от татарского князя Чета.

Чем нелепее молва, тем в неё охотнее верят, если к тому же несёт она хулу.

Захотел служить пороку — всяко лыко будет в строку!

Борис понимал, что рискует, и понимал, чем рискует, но решил пройти испытание до конца. Может быть, для того, чтобы самому укрепиться в вере в свою избранность, может быть, для того, чтобы повязать Думу и народ их же решением.

Иов не сплоховал. Патриарх организовал народное шествие, умолявшее Бориса учиниться государем. Правда, недоброжелатели распространили слух, что нежелающих идти на поклон к Годунову подгоняли батогами. Но важен ведь результат. Иов сам встал во главе крестного хода и, сопровождаемый боярами, духовенством, длинной вереницей простого люда, направился к Новодевичьему монастырю, чтобы просить Бориса принять царство, и… получил от того решительный отказ!

Годунов был готов испить чашу до дна. Созывается Земский собор, который единогласно постановил:

«Бить челом Борису Фёдоровичу и кроме него никого на государство не искать». Патриарх грозит Годунову отречением от церкви.

И только тогда Борис согласился.

Если это был спектакль, задуманный Борисом и Иовом, то исполнен он был безупречно.

Как бы то ни было, но Годунов становится первым русским царём, избранным истинно демократическим путём, воцарением своим явив, по сути, прообраз президентской власти.

Его примеру хотел последовать в 1918 году великий князь Михаил Александрович Романов, брошенный запутавшимся братом на царство. Он отложил принятие решения о форме правления России до созыва Учредительного собрания — как народ скажет! Народ ничего сказать не успел. За него убедительное слово произнесли опоясанные пулемётными лентами матросы.

Годунов венчался на царство в новогодний праздник — 1 сентября 1598 года.

Оборотясь к толпе, он рванул на себе ворот золотом расшитой рубахи:

— Бог свидетель — в моём царстве не будет нищих и бедных, последнюю срачицу сниму, сию последнюю разделю со всеми!

В ту минуту он сам верил в искренность слов своих. Вот так же четырьмя веками позже другой всенародный избранник, тоже именуемый в просторечии «царём Борисом», с такой же истовостью пообещает лечь головой на рельсы, если цены на продукты первой необходимости продолжат расти. Но и срачица Бориса I осталась цела, и голова Бориса II так и не покинула плеч, хотя беды, обрушившиеся на Россию в период их правления, были соизмеримы масштабами. Венчание на царство было для Бориса Годунова минутой высшего торжества.

Больше подобных минут в его коротком царствовании не будет.

Статью, умом, образованностью и многими иными качествами Годунов стяжал право быть достойным царём. Но не случилось. Обольщённый стремлением создать собственную династию, Борис сам не замечал, как благие помыслы и незаурядный ум хиреют под натиском подозрительности и жестокости, которые всегда сопутствуют властолюбцам, обременённым комплексами. Впрочем, властолюбие само по себе уже один из самых калечащих душу комплексов.

Процедура избрания Годунова на царство была проведена безупречно, но он становился первым царём не по крови — не Рюрикович! А такая власть была непривычна Руси, только что начавшей осознавать себя единым государством. Тех, кто по крови имел большее право на престол, кружило вокруг царя немало. И первые среди них — Захарьины. Нежелание братьев воспользоваться этим правом только усиливало подозрительность Годунова.

А между тем Фёдор Никитич Захарьин, которому тёзка его и двоюродный брат царь Фёдор, умирая, первому предложил царский скипетр, придя домой после избрания Бориса, радостно крикнул с порога жене:

— Милая, как я счастлив: Борис Фёдорович избран царём всея Руси! Но Ксения в ужасе отпрянула от мужа и залилась слезами:

— Стыдись! Отняв корону от нашего рода, тем и погибель на него накличешь! Фёдор, от которого раньше в доме и худого слова не слышали, в этот раз наградил жену увесистой оплеухой. Видно, испугался её правоты.

Знай Годунов об этом случае, он бы всё равно в него не поверил. Тем более, что была мелкая деталь, уколом своим омрачившая Борису главный праздник жизни. Перед венчанием на царство Годунов примерял пошитое по заказу убранство, а портной, вертясь вокруг него, возьми и брякни:

— Ладно сидит, как на Фёдоре Никитиче!

Фёдор Захарьин был высок, статен, в целом хорош собой, и любая одежда смотрелась на нём как влитая, вот среди московского бомонда той поры и гуляла такая присказка, отпускаемая в адрес того или иного щёголя.

Годунова не к месту брошенное сравнение больно кольнуло и прочно засело в памяти.

Душевную смуту Бориса умело подпитывал дальний родственник Семён Годунов, прозванный в народе правым ухом царя.

Семён Никитич настырно продвигал во власть и себя, и свою родню. А с братьями Захарьиными, точнее с одним из них — Александром, у Семёна Годунова были личные счёты ещё со времён правления Фёдора Ивановича.

Семён Никитич был при царе Фёдоре стольником, а Александр Никитич — кравчим, так что пути их часто пересекались, что допускало присутствие негласного соперничества. Однако Александр Захарьин и сам от соперничества этого старательно уходил, и слугам своим наказывал холопам Годунова не перечить. Тем паче, что дворню Семён Никитич подбирал под себя — такую же бесцеремонную и нахрапистую. Стычки избежать не удалось. Случилась она на пути в Троице-Сергиеву лавру, куда царь Фёдор отправился на богомолье. Царский двор вставал на постой в селе Воздвиженском, куда загодя посылались боярские холопы, чтобы занять крестьянские избы. Захарьинская дворня оказалась проворнее, а годуновская — хамоватее: холопов Захарьина она просто вышвырнула из занятых ими изб. Возмущения Александра хватило лишь на то, чтобы доложить царю о самоуправстве его стольника. Один слабак пожаловался другому. Что дельное могло из этого выйти?

Фёдор попенял шурину на разнузданность его родственника. Но царский укор был больше похож на причитание:

— Ах, Борис, Борис, взаправду сказывают, что ты слишком много позволяешь себе в моём царстве. Всевидящий Бог взыщет на тебе!

Царь сказал — и забыл. Борис Годунов поставил на вид Семёну Годунову — и забыл. А Семён не забыл, восприняв слабую попытку Александра Захарьина отстоять своё достоинство как личную обиду.

Прав оказался царь Фёдор Иванович: наступит время, и всевидящий Бог за алчность и хамство одного по полной мере взыщет со всех Годуновых.

Но поначалу он взыскал и с Захарьиных, и со всей России.

Среди прибранных к рукам должностей и обязанностей Семёна Годунова находилось ведение придворными докторами и аптеками. Именно общение с различными травниками и ворожеями подсказало Семёну Никитичу ход, по сей день широко применяемый недобросовестными сотрудниками правоохранительных органов: подбросить в дом братьев Захарьиных «наркоту» — мешок с дурными кореньями и травами, а потом с помощью подкупленных слуг обвинить Захарьиных в колдовстве с целью извести царя Бориса.

— Бойся Захарьиных! — нашёптывал Семён Годунов.

— Не верю! — чурался доброхота Борис Годунов.

— А я докажу! — не сдавался Семён Никитич.

К исполнению задуманного он привлёк бывшего землевладельца-вотчинника, оставшегося в истории под именем Бартенев Второй. На царской службе у того что-то не заладилось, земли, собранные папашей, сын разбазарил и пошёл в услужение к Захарьиным, сначала к Фёдору Никитичу, а потом, по рекомендации старшего брата, стал казначеем у Александра Никитича.

Казначей с готовностью согласился подбросить мешок с дурными травами приютившим его Захарьиным. Так, часто холопы наибольшую злобу питают к обласкавшим их благодетелям.

Все братья Захарьины, за исключением Михаила Никитича, отселившегося в Китай-город, жили в родовой усадьба на Варварке. Примечательная деталь в череде фатальных совпадений, коих немало в истории русской монархии: именно отсюда поведёт свои полки на штурм Кремля Дмитрий Пожарский!

А пока в одну из осенних ночей 1559 года из Кремля к усадьбе Захарьиных направлялась назначенная Семёном Годуновым следственная комиссия в сопровождении нескольких сотен стрельцов с горящими факелами. Вооруженная толпа нужна была для подавления ожидаемого сопротивления. Таковые опасения имели основание: усадьба Захарьиных напоминала неприступную крепость, преданная челядь готова была встать за господ горой, и сопротивление, случись оно, с большой долей вероятности было бы поддержано московским людом. Но братья, стоявшие у истоков монархии Романовых, проявили ту же покорность судьбе, что и их далёкие потомки, смиренно позволившие поставить крест и на их династии, и на их жизни…

Ворвавшись в дом, члены комиссии сразу же направились к кладовой, где были схоронены мешки со злополучными корешками.

Казалось бы, доказательства налицо. Но царь Борис объявил над Захарьиными гласный суд. То ли сам себя хотел убедить в их виновности, то ли стремился явить народу объективность следствия. Точно так же, по приговору «беспристрастного» суда, будет убирать своих соратников большевистский царь.

Участь братьев была предрешена. Для Захарьиных наступило время испытаний.

Глава 3.
Царь Борис держит слово

Восходя на царство, Борис повелел слухачам и соглядатаям (а их в период его царствования развелось великое множество) якобы тайно, но повсеместно распространять слух о взятом на себя обете не проливать крови в течение пяти лет. И надо сказать, слово своё старался держать. Насколько иезуитским способом исполнялся этот обет православным царём, наглядно демонстрирует судьба братьев Захарьиных.

Их начали высылать с 1 июля 1600 года. Пятерых братьев (шестой избежал наказания по малолетству) по приговору суда решено было отправить в бессрочную ссылку на дальние рубежи земли Русской. Самого старшего и известного — Фёдора — выслали в Холмогорский уезд, где насильно постригли в монахи и заточили в Антониево-Сийский монастырь под именем Филарета. Сделано это было для того, чтобы новоявленный Филарет и в мыслях никогда не мог претендовать на царскую власть. Только божий промысел рассудил иначе.

Мягкого и слабовольного Александра царь Борис, не без влияния Семёна Никитича, ненавидел особо люто. Слабые люди всегда вызывают желание покуражиться над ними. Возможно, Александр Захарьин кротостью своей напоминал Годунову усопшего царя Фёдора Ивановича, чей трон он занял.

Борис повелел отвезти Александра Никитича с маленьким сыном Феденькой на Вологодчину, в Усолье-Луду. Вскорости оттуда в Москву пришла весть, что оба ссыльные, отец и сын, до смерти истомились в горячей бане. Так и останется навсегда загадкой: то ли сами стражники проявили излишнее рвение, то ли действовали по наказу Бориса. Если и был наказ, то исходил он, скорее всего, от Семёна Годунова. Но, главное, крови-то пролито не было!

Ивана и Василия Никитичей отправили в далёкий Пелым — русский форпост, основанный после похода Ермака на землях воинственных вогульских князей, периодически совершавших набеги на острожки Перми Великой. От Соли Камской до Верхотурья братья брели пешком по только что проложенной Бабиновской дороге, с открытием которой начался расцвет будущего Соликамска. Через десяток лет он примет статус столицы пермских земель от начавшей хиреть Чердыни. В чердынскую глухомань будет сослан Михаил Никитич.

В Пелыме братья Захарьины короткое время томились, прикованные цепями в разных углах избы. В середине января 1601 года по царскому указу цепи были сняты, но Василий вскоре скончался на руках у брата. По причудливой иронии судьбы ссылку, помимо Фёдора, пережил лишь Иван Захарьин, обречённый, казалось, первым расстаться с жизнью: от роду был среди братьев самым хилым, к тому же давно страдал чёрной немочью — так в те времена называли паралич.

«А изменник твой Государев болен старою болезнию, рукой не владеет, на ногу маленько приступает, и язык отнял, лежит при конце», — доносил Годунову сопровождавший Ивана в Пелым стрелецкий голова.

Ан нет! Недаром в народе говорится, что скрипучее дерево дольше стоит. Иван, переведённый в Нижний Новгород, благополучно, насколько ему позволяла хвороба, дождался конца опалы и стал свидетелем триумфа своего рода.

Михаил был самым видным из Захарьиных. Статью не уступавший сводному брату Фёдору (тот, единственный из Никитичей, рождён от первой жены) Михаил был и лицом пригож. Красавец богатырского сложения и здоровья, по тем временам весьма образованный баловень судьбы, любимец простонародья — вот такому человеку была уготована судьба при таинственных обстоятельствах окончить жизнь на окраине пермских земель. Парма навсегда укроет тайной кончину и его тёзки, столь же пригожего душой и телом, последнего в роду прямого наследника престола.

Тем временем Господь вконец оставил Бориса Годунова. В 1601 году, на Успенье Пресвятой Богородицы, по причине ранних морозов на корню погиб хлеб. Начались небывалый голод и сопутствующий ему мор. Годунов, верный данному во время венчания на царство обещанию разделить с нуждающимися последнюю рубашку, проявлял чудеса милосердного бескорыстия. Но проведение распорядилось так, что все его благие начинания оборачивались злом и неумолимо вели к катастрофе.

Царь повелел открыть государевы житницы, продавать хлеб по низким ценам, а беднякам раздавать деньги. Но в результате, как обычно и бывает, зерно перехватили ушлые перекупщики, а в Москву со всех окраин хлынули толпы обездоленных. Так же, в преддверии другой российской смуты, четырьмя веками позже рванёт в столицу иногородний люд на электричках и поездах, прозванных «колбасными».