Сергей Тимофеевич Аксаков

 А. И. Казначееву

Ах, сколь ошиблись мы с тобой, любезный друг,

   Сколь тщетною мечтою наш утешался дух!

   Мы мнили, что сия ужасная година

   Не только будет зла, но и добра причина;

   Что разорение, пожары и грабеж,

   Врагов неистовство, коварство, злоба, ложь,

   Собратий наших смерть, страны опустошенье

   К французам поселят навеки отвращенье;

   Что поруганье дев, убийство жен, детей,

   Развалины градов и пепл святых церквей

   Меж нами положить должны преграду вечну;

   Что будем ненависть питать к ним бесконечну

   За мысль одну: народ российский низложить!

   За мысль, что будет росс подвластным галлу жить!..

   Я мнил, что зарево пылающей столицы

   Осветит, наконец, злодеев мрачны лицы;

   Что в страшном сем огне пристрастие сгорит;

   Что огнь сей -- огнь любви к отчизне воспалит;

   Что мы, сразив врага и наказав кичливость,

   Окажем вместе с тем им должну справедливость;

   Познаем, что спаслись мы благостью небес,

   Прольем раскаянья потоки горьких слез;

   Что подражания слепого устыдимся,

   К обычьям, к языку родному обратимся.

   Но что ж, увы, но что ж везде мой видит взор?

   И в самом торжестве я вижу наш позор!

   Рукою победя, мы рабствуем умами,

   Клянем французов мы французскими словами.

   Толпы сих пленников, грабителей, убийц,

   В Россию вторгшися, как стаи хищных птиц,

   Гораздо более вдыхают сожаленья,

   Чем росски воины, израненны в сраженьях!

   И сих разбойников -- о, стыд превыше сил, --

   Во многих я домах друзьями находил!

   Но что? Детей своих вверяли воспитанье

   Развратным беглецам, которым воздаянье

   Одно достойно их -- на лобном месте казнь!

   Вандама ставили за честь себе приязнь,

   Который кровию граждан своих дымится,

   Вандама, коего и Франция стыдится!

   А барынь и девиц чувствительны сердца

   (Хотя лишилися -- кто мужа, кто отца)

   Столь были тронуты французов злоключеньем,

   Что все наперерыв метались с утешеньем.

   Поруганный закон, сожженье городов,

   Убийство тысячей, сирот рыданье, вдов,

   Могила свежая Москвы опустошенной,

   К спасенью жертвою святой определенной. --

   Забыто все. Зови французов к нам на бал!

   Все скачут, все бегут к тому, кто их позвал!

   И вот прелестные российские девицы,

   Руками обхватясь, уставя томны лицы

   На разорителей отеческой страны

   (Достойных сих друзей, питомцев сатаны),

   Вертятся вихрями, себя позабывают,

   Французов -- языком французским восхищают.

   Иль брата, иль отца на ком дымится кровь --

   Тот дочке иль сестре болтает про любовь!..

   Там -- мужа светлый взор мрак смертный покрывает,

   А здесь -- его жена его убийц ласкает...

   Но будет, отвратим свой оскорбленный взор

   От гнусных тварей сих, россиянок позор;

   Благодаря судьбам, избавимся мы пленных,

   Забудем сих невежд, развратников презренных!

   Нам должно б их язык изгнать, забыть навек.

   Кто им не говорит у нас -- не человек,

   В отличных обществах того не принимают,

   Будь знающ и умен -- невеждой называют.

   И если кто дерзнет противное сказать,

   Того со всех сторон готовы осмеять;

   А быть осмеянным для многих сколь ужасно!

   И редкий пустится в столь поприще опасно!..

   Мой друг, терпение!.. Вот наш с тобой удел.

   Знать, время язве сей положит лишь предел.

   А мы свою печаль сожмем в сердцах унылых,

   Доколь сносить, молчать еще мы будем в силах...

  

   Москва.

   Сентябрь, 1814.