В ночи, которой час неведом,

Вне измерения земли —

Два странных голоса беседу

Ожесточённую вели.

— Он наш! — ярился вестник адский.

— Он сам себе назначил путь,

Молясь в темнице бессарабской

«Спаси меня — хоть кто-нибудь!»

— Не вы пришли ему на помощь.

— Он с вами был бы чист, но мёртв.

— Того, кто Небом брошен тонущ,

Легко утягивает чёрт!

— Бежав, освобождённый нами,

С семьёю через океан,

Теперь он обречён на пламя,

Душою нам во власть отдан.

— Он возместит десятикратно

Ему подаренную жизнь:

Предавшись злобе безвозвратно

И душегубством занявшись.

— Он умертвит и растерзает

Тех, кто невинен. Тех, кто слаб.

Тех, кто любить его дерзает,

Чья жизнь добро ему несла б.

— Он будет нападать, как хищник,

И Монреаль погрузит в плач.

— Снаружи — досточтимый книжник.

— Внутри — разнузданный палач.

— Уймись, отродье! — в тихой речи

Как будто заструился свет.

— Он был испуган и беспечен

И допустил дурной обет.

— Но даже ересь манихейства

Не повергает дух во тьму.

— Он не искал ценой злодейства

Свободы телу своему.

— Да. Будет мерзок он и гнусен,

За то, что ты ему помог.

— И дар, в котором он искусен,

Растопчет сам в грязи у ног.

— Слова его — во власти скверны.

— Он станет поносить, как пёс,

Достойных, праведных и верных.

— Но делом только благо б нёс!

— Не тягче крест его до века…

— Ступай же, враг лукавый, прочь!

А между тем заря Квебека

Собою разогнала ночь.

И  человек, проснувшись утром,

В дневник свой запись накропал,

Заполнив строк потоком мутным

Про genitalii и kal.

Вот так самозабвен и нагл

Он над похабщиной корпел.

А где-то тихо плакал ангел,

И бес в бессилии шипел.

…Помолимтесь же за собрата!

Та злость, которой он дрожит —

Лишь отдалённая расплата

За гнёт, что был им пережит.