Первое: тема работы известна, но будущее ее содержание таинственно: оказавшись «на службе» или «на кухне», человек и сам не знает, что именно окажется важным через полчаса, о чем все это. Это проверяется действием, движется и трансформируется им же.
Второе: автором получающейся картины (текстов, действия, мизансцен) является клиент, а терапевт (тренер) – лишь «повитуха» процесса, в котором в одних случаях важнее поддержка, в других – рефлексия, в третьих – что-то еще. Вместе с клиентом и группой мы составляем «временный творческий коллектив» и разделяем ответственность за достижение результата, но «авторские права» и судьба этого результата всегда остаются в руках клиента.
Третье: терапевт (тренер) и группа конечно же влияют на все происходящее, ибо любой человек говорит (действует) – даже и для себя, – учитывая, где и с кем находится.
Третье: терапевт (тренер) и группа конечно же влияют на все происходящее, ибо любой человек говорит (действует) – даже и для себя, – учитывая, где и с кем находится.
я много лет задаю клиентам, работающим над самыми разными проблемами, традиционный для психодрамы вопрос: «Где мы? Что здесь важно для тебя?» Это – неизбежный вход в построение сцены, «контейнирующей» в дальнейшем действие.
рофессионалы и их клиенты конечно же живые люди и хотя бы по этой простой причине имеют даты рождения, а история их совместной работы тесно переплетена с реалиями времени и места, на языке которых они общаются. Они движутся по «реке времени», продолжая свои диалоги, и лишь иногда задумываются об изменениях пейзажа, об ускорившемся или замедлившемся течении, о следующих параллельным курсом – появляются и исчезают из виду новые явления и действующие лица… Всякий человек в психотерапевтической или тренинговой ситуации выражает нечто, неразрывно связанное с временем жизни, временем встречи с профессионалом, памятью о прошлом и видами на будущее. В принципе то же можно сказать и о профессионале.
Главное – попытка услышать, уловить те человеческие чувства и потребности, которые не могут быть осознаны и выражены прямо, маются немотой и ищут выхода, а «житейское» – или, если угодно, культура повседневности – этой задачи не решает, не видит, вытесняет… Главное – в поиске и возвращении смысла тому, что его утратило, – в силу ли причин личных, семейных, культурно-исторических, – но утратило.
Все удавшиеся «уборки» чем-то похожи. Начинается все с благих намерений, а за ними следует сознательное разорение предшествующего «порядка»: не сдвинув с места, не вывернув наизнанку, не перетряхнув, – не вычистишь.
следов разве что публикации или протоколы сессий, но что можно в них разглядеть вне контекстов, хотя бы даже и самых ближних? К примеру, в поле «помогающих профессий» шестидесятые годы минувшего века иногда словно не заканчиваются вовсе – и мы на полном серьезе говорим о «группах личностного роста», которые сами стали уже давно то ли брендом, то ли поношенной цитатой из никому толком уже не знакомого первоисточника. А то вдруг разговор ведется так, словно никаких шестидесятых с их иллюзиями и прорывами и вовсе не было: психотерапевт и клиент встречаются вне времени (скорее все же не совсем «вне» – после Второй мировой войны, но и только). Словно оба они не принесли на подошвах пыль дорог, по которым каждому из них довелось пройти до момента начала терапевтической сессии. И как будто слова и образы, коими полно их взаимодействие, тоже были и будут всегда, а главное – означают всегда
Когда погребают эпоху, Надгробный псалом не звучит, Крапиве, чертополоху Украсить ее предстоит. И только могильщики лихо Работают. Дело не ждет! И тихо, так, господи, тихо, Что слышно, как время идет.
