автордың кітабын онлайн тегін оқу  Актеры-любители

Николай Лейкин

В гостиной сидели: маменька — купеческой складки дама, молоденькая дочка, очень свеженькая, пухленькая. Перед ними помещался в кресле, прижимая к коленкам шляпу, молодой человек с белокурой бородкой, надушенный, напомаженный, с усиками в струнку, в ловко сшитой визитке и серых брюках.

— Ну, какая она актриса! Ну, помилуйте… говорила маменька, кивая на дочь.

— На это должен вам сказать, Дарья Терентьевна, что ведь не боги горшки обжигают, отвечал с улыбкой молодой человек и щипнул бородку.

— Да ведь я на маленькия роли, маменька, откликнулась дочка, бросая на мать просительный взгляд.

— Полно, полно… Все-таки нужно уметь, а ты что-же…

— Однако, я летом играла в «Аз и Ферт» Любочку…

— Ну, какая это игра! Да там и роли-то не было. Вышла, что-то пробормотала — вот и все. И наконец, где вы играли летом? В сарае каком-то… А тут театр.

— Да-с… Настоящий театр. Большая сцена… В зале Павловой лучшая сцена считается, но отчего-же и на ней не попробовать? К тому-же у Любовь Андреевны есть охота, рвение… Нет, уж вы пожалуйста, дозвольте Любовь Андреевне, упрашивал молодой человек.

— Ох, боюсь! вздохнула маменька. — Ведь это нужно ходить на репетиции.

— Пять репетиций у нас будет для каждаго спектакля.

— Как даже не один спектакль?

— У нас, Дарья Терентьевна, собирается такой кружок, который хочет дать в течении зимы несколько спектаклей. Ведь это так приятно, ведь это лучшее развлечение.

— Нет, нет. Тогда я должна отца спросить.

— Андрей Иваныч такой просвещенный человек, что я надеюсь, что он не откажет.

— Просвещенный-то просвещенный, а вот что девушка-то будет одна по репетициям болтаться…

— То-есть, как одна? Там будут ея подруги:

Марья Ивановна Бекасова, Ольга Ильинишна Трубачева. И наконец вы сами можете ее сопровождать на репетицию.

— Куда мне! Я сырая женщина. Ну, раз сезжу с ней, а ведь вы говорите, что пять репетиций.

— Дозвольте, маменька, упрашивала дочь. — На репетицию меня будет провожать горничная Даша.

— Ежели дело только в проводах, то я берусь сопровождать Любовь Андреевну с репетиции до дому, отозвался молодой человек.

— Нет, нет. Это еще хуже… Как возможно молоденькой девушке с мужчиной! И к тому по вечерам… Репетиции-то вечером будут?

— Обязательно вечером. Большинство актеров днем находятся на службе. Кто в банке служит кто в транспортной конторе.

— Ну, вот видите… У нас горничная есть. Ежели что, то я могу горничную за ней на репетицию присылать.

— Так стало быть, мы можем расчитывать на Любовь Андреевну? радостно воскликнул молодой человек.

— Ох, уж и не знаю! опять вздохнула маменька. — Я поговорю с отцом. Я одна не могу… А отца нет дома. Вы зайдите завтра…

— Изволите видеть, я служу в Плуталовском банке. Днем я на службе, вечером репетиция.

— Послушайте, маменька… Да разве можно так обременять людей!.. воскликнула дочка. Виталий Петрович был так добр, что приехал сегодня — и вот сегодня надо решить. И чего вы против спектаклей?..

— Да я отца боюсь.

— Вы будете согласны и папенька будет согласен. Я уговорю его.

— Разрешите хоть на один спектакль, Дарья Терентьевна. Сегодня у нас распределение ролей в квартире Кринкиных, Любовь Андреевна пожалует к Кринкиным, мы прочтем пьесы…

— Кто это Кринкины? спросила маменька.

— О, это одно прелестное семейство! Муж отставной полковник, немножко чудак, спирит. Жена — актриса-любительница на роли молодых дам. Вот у них-то и будет распределение ролей. Сейчас я вам оставлю их адрес.

— Но как-же Любочке в незнакомый дом-то идти?

— Позвольте… Ведь нужно-же где-нибудь собираться, чтобы распределить роли. Кринкины прелюбезные люди — вот они и дают свою квартиру. Любовь Андреевна там будет не одна. Она встретит у Кринкиных меня, своих подруг.

— Да я и Кринкиных-то немножко знаю, откликнулась дочь.

— Вот, вот… Они были у вас в летнем спектакле и видели, как вы играли, сказал молодой человек. — Ну, хорошо, прибавил он, — вы переговорите с вашим папенькой о спектакле и пожалуете с Кринкиным дать нам решительный ответ: да или нет. Согласны?

— Да на один-то спектакль папенька позволит. Это я знаю.

— Тем лучше. А у Кринкиных мы вам сейчас роль…

— Смотрите только, Виталий… Виталий Петрович вас?.. спросила мать. — Смотрите только, Виталий Петрович такой роли ей не давайте, чтоб с молодыми людьми целоваться или обниматься.

— Но ведь сценические поцелуи — это…

— Нет, нет… Я наперед говорю, чтобы этого не было. Буду у вас на репетиции, увижу, что целуется Любочка с мужчиной — и сейчас же домой ее увезу. Уж и так-то я сама не знаю, как решаюсь.

Девушка вскочила со стула.

— Мамочка! Вы согласны? Ах, как я рада! воскликнула она и бросилась целовать мать.

— Постой, постой… Я-то согласна, но ежели отец пришпилит хвост, то уж не взыщи. И вот еще что, Виталий Петрович… Чтоб и в любви на сцене не обясняться. Этого я не желаю.

— Позвольте, Дарья Терентьевна, да ведь таких и пьес нет, где-бы молодым девушкам не обяснялись в любви, — сказал молодой человек.

— Как нет! Поищите, так найдете.

— Да что вы ставите-то? — спросила дочь.

— А вот сегодня решим. У нас намечены водевили: «Белая камелия», «Дамский вагон», «Я обедаю у маменьки», «Домовой шалит»… Избежать обяснения в любви очень трудно.

— Ну, на колени-то кавалер пусть перед любой становится, а чтобы за талию ее не хватал и не сидел обнявшись. Этого я не потерплю, — сказала мать.

— Одно могу сказать: будем стараться исполнить ваше желание, поклонился молодой человек и поднялся со стула. — Так мы будем ждать Любовь Андреевну, прибавил он.

— Хорошо, я пришлю ее с горничной. Дайте адрес этих самых Кринкиных.

Молодой человек вынул записную книжку, вырвал из нея листик и написал карандашом адрес.

— В восемь часов вечера, сказал он и стал раскланиваться.

Провожая его в прихожую, мать все еще вздыхала.

— Позволила, а сама боюсь… бормотала она. — Виталий Петрович, вы уж, пожалуйста, устройте так, чтобы роль для Любочки была самая скромная, приличная.

— Положитесь на меня, Дарья Терентьевна. Все устрою по вашему желанию, еще раз поклонился молодой человек, пожал руки матери и дочери и, надев пальто, выскочил из прихожей на лестницу.

Дарья Терентьевна и Люба остались одне. Дарья Терентьевна покачивала головой и говорила:

— Баловство — эти любительские спектакли, баловство и больше ничего.

— Просто развлечение, отвечала Люба. — Не все-же дела делать. Да и какия у меня дела?

— Откуда у тебя такой знакомый?

— Виталий-то Петрович? Господи! Да я с ним все лето в «Озерках» на танцовальных вечерах протанцовала.

— Как его фамилия?

— Плосков. Виталий Петрович Плосков.

— Купеческаго рода, что-ли? продолжала допытываться Дарья Терентьевна.

— Да должно-быть что купеческаго. Отец его, кажется, биржевой маклер.

— Надо будет у Андрея Иваныча спросить, какой такой. Он всех маклеров знает на бирже.

— Конечно-же знают.

— Сын-то на вид — ничего. Он в банке служит?

— В Плуталовском банке.

— Сколько жалованья получает?

— Да почем-же я то знаю!

— Танцовала с ним целое лето и не знаешь. Удивительное равнодушие. А ты в другой раз спрашивай.

— Да ведь все равно соврет. Вон Петя Камушев… Ваш собственный племянник и крестник, а как врет! Получает на конторе семьдесят пять рублей в месяц, а всем разсказывает, что двести. Конечно, это он делает потому, что ему Катенька Климова нравится.

— Да ведь Климовы прежде чем отдать за него Катеньку, я думаю, справятся на конторе, сколько он жалованья получает. Неужто-же так-таки без справок девушку с капиталом за него и отдадут?

— Вот и вы справьтесь в банке о жалованьи Плоскова.

— Да разве он?..

Дарья Терентьевна пристально посмотрела на дочь.

— Да ведь вы-же начали. У вас-же только одни женихи для меня на уме, отвечала дочь.

— Ну, да. Только из-за этого и играть в спектакле тебе дозволяю, что, может, быть кто-нибудь основательный среди любителей найдется. Так я и отцу скажу. Да нет, среди этих любительских актеров основательных не бывает.

— А Корнев-то, что в прошлую зиму два спектакля устраивал? Ведь у его отца костеобжигательный завод, еще какой-то завод, два дома.

— А разве он тоже в этом кружке будет играть?

— Не знаю. Вот поеду сегодня к Кринкиным на распределение ролей и посмотрю. Из банков-то, я знаю, что многие будут участвовать.

— Получающий три-четыре тысячи в год по любительским спектаклям играть не станет.

— Отчего-же?

— Оттого, что при таком жалованьи должен себя солидно держать. Вот разве кто из публики…

С обеду явился отец — Андрей Иваныч Витков, занимающийся хлебной торговлей, купец, что называется, из полированных, вносящий куда-то в приют ежегодныя пожертвования и вследствие этого появляющийся в торжественные дни в мундире.

— Брани или не брани меня, а я Любе разрешила поиграть в спектакле, начала Дарья Терентьевна, обращаясь к мужу. — Давеча приезжал сын Плоскова… Он в Плуталовском банке служит. Отец его — маклер.

Андрей Иваныч поморщился.

— Баловство… сказал он.

— Вот и я также думаю… Но нельзя-же, надо девушку показывать, ведь уж невеста.

— Солидные женихи-то не особенно любят, когда девушка в спектаклях показывается. Верчение — и ничего больше… Вскружат голову, собьют с толку, втолкуют такия мысли, что потом с девчонкой и не сообразишь.

— Так-то оно так, а только пусть один раз сыграет, а потом мы посмотрим, что из этого выдет.

— Путнаго ничего не может выдти.

— Да ведь вот все толкуют, что девушку нынче нужно вывозить, показывать, а куда ее вывезешь, где покажешь?

— Только уж не на сцене.

— Говорят, что нынче это в моде. Вон Мукосеевы какие богачи, а в любительских спектаклях и летом и зимой играют, сын заводчика Корнева тоже устраивает спектакли.

— А девченки и бабенки от этих спектаклей все-таки блажат. Вот Туганеева прямо из-за любительских спектаклей от мужа сбежала. Попался ей там какой-то адвокатик, нашептал в уши, а она по глупости с ним и сбежала. Потом разумеется, спохватилась, пришла опять к мужу, а тот — «нет, говорит, или обратно».

— Да пускай уж она один-то раз сыграет.

— Пускай сыграет, а только я этого не одобряю,

— Ну, я поеду как-нибудь на репетицию и посмотрю, с кем она будет играть. Ты Плоскова-то знаешь? Люба говорит, что он сын маклера.

— На бирже есть такой маклер, но делишек-то у него нет.

— Так вот это его сын приезжал просить Любу участвовать. В Плуталовском банке служит.

— Сына не знаю.

— А сколько может конторщик в Плуталовском банке получать?

— Там жалованья всякия есть. Да на что тебе? Разве он метит в женихи?

— Не то чтобы метил, этого я ничего не знаю, а все-таки лучше узнать, сколько он жалованья получает.

— Понадобится, так можно будет справиться. У меня там управляющий знакомый, — отвечал Андрей Иваныч и прибавил:- Ну, что-же… Вели подавать обедать. Есть страх хочется.

Битковы сели обедать. За столом поместились: отец, мать, дочь, сын-гимназист, гувернантка с двумя маленькими детьми.

— Это что за любительская компания, в которой ты будешь играть? Новая какая, что-ли? — спросил Битков дочь.

— Вовсе не новая. Те-же любители, что и летом со мной вместе играли. Маша Бекасова и Оля Трубачева тоже будут играть, потом банковские конторщики.

— Пожалуйста, только держи себя поскромнее.

— Да что-ж я кувыркаться буду, что-ли?

— Ты так не отвечай. Ты знаешь, о чем я говорю.

После обеда Люба в сопровождении горничной отправилась к Кринкиным на распределение ролей.

Кринкины жили где-то на Песках в собственном ветхом деревянном доме. Когда Люба приехала к Кринкиным, ее уже ждали там. В полуотворенныя двери из гостиной в прихожую на ея звонок у параднаго крыльца выглянули Плосков, Маша Бекасова и Оля Трубачева. Подруги стали чмокать ее звонко в губы. Это были девушки ея лет, с которыми она познакомилась на даче в «Озерках».

— Только тебя и ждут, проговорили оне.

Плосков подхватил Любу под руку и повел в гостиную. Там уже ждала ее хозяйка дома Лариса Павловна Кринкина. Она поднялась из-за большаго стола, покрытаго красным сукном и стоящаго посреди комнаты, около котораго сидели актеры-любители. Кринкина была пожилая, тощая дама, до того накрашенная, что с лица ея даже сыпалось. Одета она была совсем по молодому с множеством розовых бантиков на платье и имела на носу золотое пенснэ. Набеленныя руки ея были унизаны кольцами и браслетами. От нея так и несло туалетным уксусом.

— Вот-с, Лариса Павловна, позвольте вам представить… начал было Плосков.

— Знаю, знаю, и представлять нечего, перебила его Кринкина. — мамзель Биткову я отметила еще в любительском спектакле в Озерках и тогда-же всем сказала, что у ней задатки большаго таланта.

— Ну, какой-же это был спектакль! Вопервых, в сарае, а во вторых, и роль-то моя была такая крошечная, перебила ее Люба.

— Ничего не значит, душечка. Большое дарование где угодно будет видно и его можно заметить с нескольких слов, сказанных публично. Я уже заранее вас полюбила, а теперь прошу меня любить и жаловать. Я женщина простая, безхитростная и обожаю театр до безумия. Также кто любит сцену — все мне сестры и братья.

Произнеся эту тираду, Кринкина потянулась к Любе и три раза чмокнула ее в засос в губы.

— Лариса Павловна, можно сказать, душа общества… произнес стоявший около Кринкиной рослый черный прыщавый гимназист с усиками и прибавил:- А теперь позвольте мне представиться. Дышлов… Тоже актер-любитель.

Люба протянула ему руку. Любу начали знакомить и с другими актерами-любителями, сидящими за столом. Тут была толстая дама, попыхивающая не менее толстой папироской-самокруткой в янтарном мундштуке, говорящая басом и отрекомендовавшаяся комической старухой труппы. Дама была на самом деле очень комична, начиная с пестраго клетчатаго платья, в которое она была одета и которое сидело на ней мешком, и кончая громадной брошкой из перламутра с изображением сердца, проткнутаго золотой стрелой. Подскочил маленький белокуренький, подслеповатый офицер с бородкой и отрекомендовался режиссером.

— Луковкин. Был-бы и актером, ибо сцена для меня — все, но к сожалению, мундир заставляет быть под спудом и ограничиться только закулисною деятельностью, сказал он, поклонившись.

За офицером поклонился молодой человек во фраке, с длинными зачесанными назад волосами, брюнет, в усах и бакенбардах. Хозяйка отрекомендовала его «первым любовником».

— Помощник присяжнаго повереннаго Гуслин, томно прибавил он, улыбаясь и повел глазами.

Далее следовал «комик»; толстенький, коротенький человек в очках и с хрипоткой в голосе. Во время рекомендации от него сильно пахнуло вином. Назвался он Кониным.

Далее следовали ничем особенно не замечательныя личности — конторщики из банковых и других контор, все больше еще очень молодые люди. Кринкина посадила Любу рядом с собой за стол и шепнула про комика:

— Вот этот Конин сын богатаго отца купца, у них ватная фабрика. От театра он, можно сказать, совсем ополоумел и у всех парикмахеров заказывает себе комические парики. Париков у него целая коллекция.

Люба ничего не ответила.

На столе лежали пьесы, роли, стояли стаканы чаю, чернильница, колокольчик и письменныя принадлежности. Офицер председательствовал,

— Ну-с, Михаил Иваныч, продолжайте, обратилась к нему Кринкина.

Тот позвонил в колокольчик и начал:

— И так пускаю на голоса. Одну большую пьесу ставить в первый спектакль или несколько маленьких?

— Несколько маленьких. Несколько маленьких, послышалось со всех сторон. — Одна большая пьеса, так иным может и ролей не хватить, а играть хочется. И наконец, лучше-же показать всю труппу.

— Позвольте… но ведь и в «Горе от ума» масса ролей! воскликнул Гуслин. — Поставим «Горе от ума» и дайте мне сыграть Чацкаго.

— «Горе от ума», Аркадий Лукич, мы поставим в один из следующих спектаклей, когда выяснятся способности актеров нашей труппы, возразил офицер. — У нас много новых любителей, с дарованиями которых мы еще незнакомы.

— Помилуйте… Я играл Чацкаго.

— Об вас мы не спорим, но есть другие. Ведь «Горе от ума» не «Помолвка в Галерной Гавани».

— Пошлая пьеса. И наконец, заиграна до нельзя. Я стою за «Горе от ума».

— Кто еще за «Горе от ума»? Потрудитесь подать голоса.

— Пожалуй, я сыграл-бы князя Тугоуховскаго. У меня кстати и паричек есть, прохрипел Конин.

— Больше никого? спросил офицер. — Только два голоса. Вопрос забаллотирован. Будем ставить маленькия пьесы.

— Ежели водевили, то в водевилях я не играю., сказал Гуслин, поводя глазами.

— Хотите, мы вам поставим «Сцену у фонтана» Пушкина?

— Ну, что «Сцена у фонтана»! Надо чтобы Марина хорошая была.

— Марину я когда-то играла, начала хозяйка. — Конечно, я теперь уж немножко устарела, но если загримироваться…

— Играйте, играйте, Лариса Павловна. Вы будете прелестны… наклонился к ней гимназист.

Остальные безмолвствовали. Два молодые человека из банковских чиновников переглянулись и сделали друг другу гримасы, а один из них прошептал:

— Ну, Марина! Разве бабушку Марины ей играть.

— Я не настаиваю, господа, я так сказала… Сказала потому, что, как известно, из истории, Марина и на самом деле была уже не первой молодости.

— Где это вы вычитали? послышался вопрос.

— Ах, Боже мой! Я читаю массу источников. И наконец, не восемнадцатилетней-же девушке Марину играть!

— Ежели ставить сцену у фонтана, то я, как режиссер, предложил-бы Марину сыграть мадмуазель Бекасовой, вставил свое слово офицер.

Кринкина сделала кислую гримасу.

— Я Маничку Бекасову обожаю, она прекрасная актриса, но судите сами, какая-же она Марина, ежели она энженю! И кроме того, молода.

— Я энженю? воскликнула девица Бекасова. — Никогда я энженю не бывала!

— Однакоже, душечка…

— Позвольте, господа. О чем мы хлопочем? Зачем нам «Сцена у фонтана»? Чтобы дать роль мосье Гуслину? Но ведь предполагается поставить комедию в стихах «Которая из двух», где для мосье Гуслина будет прелестная роль, заявил Плосков. — Решили составить спектакль из легких пьес — из легких и составим.

— Против комедии «Которая из двух» я ничего не имею, отвечал Гуслин.

— Не имеете? Отлично. Ну, так вот-с… Первая пьеса будет «Которая из двух»? Роли Кривских мы разделим между мадемуазель Бекасовой и мадемуазель Трубачевой, горничную потрудится сыграть мадемуазель…

Офицер, сказав это, взглянул на Любу.

— Любовь Андреевна Биткова, подсказал Плосков.

— Согласны, Любовь Андреевна? спросил офицер.

— Согласна. Но я не знаю, какая это роль.

— Прелестная ролька лукавой горничной и вам как раз она будет по характеру. Ну-с, так и запишем, а потом перейдем к выбору водевилей.

Офицер придвинул к себе чернильницу и принялся писать.

В это время, из другой комнаты вышел, неслышно шагая ногами в войлочных туфлях, седой старик с торчащими в разныя стороны прядями волос на плешивой голове. Одет он был в какой-то серый архалук, на одной из пуговиц котора