Наталья Бодрова

Сололи

Там, где нас нет...

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Наталья Бодрова, 2018

Читать чужие письма и дневники нам запрещают с детства, потому что они содержат множество тайн, о которых никто не должен знать. Это сокровенное.

Биографическая повесть «Сололи» — один из таких дневников, но прочитать его должен каждый, чтобы узнать, какой силой обладает настоящая, безусловная любовь.

16+

ISBN 978-5-4490-8718-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Сололи
2. ПРЕДИСЛОВИЕ
3. ИЗ ДНЕВНИКА А. А. ПОЗДНЯКОВА
   1. 1
   2. 2
   3. 3
   4. 4
   5. 5
   6. 6
   7. 7
   8. 8
   9. 9
   10. 10
   11. 11
   12. 12
   13. 13
   14. 14
   15. 15
   16. 16
   17. 17
   18. 18
   19. 19
   20. 20
   21. 21
   22. 22
   23. 23
   24. 24
   25. 25
   26. 26
   27. 27
   28. 28
   29. 29
   30. 30
   31. 31
   32. 32
   33. 33
   34. 34
   35. 35
   36. 36
   37. 37
   38. 38
   39. 39
   40. 40
   41. 41
   42. 42
   43. 43
   44. 44
   45. 45
   46. 46
   47. 47
   48. 48
   49. 49
   50. 50
   51. 51
   52. 52
   53. 53
   54. 54

«…Сказать человеку „Я люблю тебя“, это все равно, что сказать ему „Ты никогда не умрешь, ты будешь жить вечно“…» (Габриэль Оноре Марсель)

ПРЕДИСЛОВИЕ

В то утро я проснулась от телефонного звонка. Меня вызывали в полицию. Им нужны были ключи от квартиры, которую я уже полгода сдавала Александру. Первый раз в жизни я так быстро собралась. Руки тряслись, в голове проносились тысячи мыслей и вопросов… Ничего конкретного мне не сказали, но дали понять, что хороших новостей ждать не стоит, поэтому первым делом я позвонила на работу и попросила дать мне день за свой счёт.

«Ограбление, пожар, наркопритон…» — я перебирала все возможные варианты и представляла, что сейчас творится в моей квартире. Год назад я сделала в ней хороший ремонт и купила новую мебель. О самом Александре я особо не переживала. На прошлой неделе он мне перечислил деньги за месяц вперёд, а значит, как минимум, с квитанциями проблем не будет.

Через десять минут я уже бежала на остановку и пыталась вспомнить хоть что-то о самом квартиросъёмщике. Высокий, приятный, интеллигентный мужчина со старой доброй собакой. Вначале он мне показался немного странным и закрытым, но потом я поняла, что главное для меня — адекватность и платежеспособность, а у военных обычно с этих проблем нет. Они любят порядок во всём. За полгода нашего «знакомства» он ни разу не дал повод в этом усомниться…

В коридоре горотдела я просидела около часа. Меня не торопились приглашать в кабинет и все делали вид, будто меня нет вообще. Телефон сел, зарядки с собой не было. Я вспомнила, что не успела даже позавтракать перед выходом и вся эта ситуация начинала меня жутко раздражать. В тот самый момент, когда я уже была готова уйти домой, я услышала свою фамилию.

Следователь показал мне фото Александра и как-то безучастно и монотонно сообщил, что его убили и ограбили вчера вечером, когда он вышел в магазин. Всё случившееся попало в объективы камер уличного наблюдения и их уже успели просмотреть. Нападавших было трое и судя по всему больше ничего на тот момент известно не было. В квартире осталась собака, которая своим воем не давала спать соседям всю ночь. Мне предложили съездить с нарядом полиции и открыть квартиру, чтобы родственники смогли забрать вещи покойного и бедное животное.

Я заплакала. Не знаю, кого мне больше было жаль, — то ли хозяина, то ли собаку, то ли себя, но вся эта история меня жутко потрясла. Очень страшная и нелепая смерть… Никогда до этого ничего подобного не случалось ни с моими родственниками, ни со знакомыми. Пять ножевых, два свидетеля — это всё что я запомнила из долгой и нудной речи следователя.

…

В квартире было чисто. Каких-то явных следов ограбления или даже проникновения не было (что не могло меня не обрадовать). Везде был включен свет, в зале громко работал телевизор. Видимо, Александр рассчитывал вернуться через несколько минут. Собака испугалась непрошенных гостей, забилась в угол и свернулась клубком. Она явно ждала не нас. Уже тогда я решила, что оставлю её себе.

Сотрудники полиции и военной прокуратуры пошли по квартирам соседей. Кто-то позвонил бывшей жене Александра и просил приехать за вещами, чтобы освободить квартиру. Никаких мероприятий решено было не проводить — следов взлома не было. Ноутбук конфисковали с указанием на то, что в нём может быть что-то важное и секретное. Меня попросили дождаться родственников, отдать им всё, что нужно, а потом, на всякий случай, сменить замок. После этого люди в погонах уехали, оставив меня один на один с голодным и грустным псом, который отказывался есть и уходить со своего места.

Чтобы не терять время, я решила сама сложить вещи по пакетам, понимая, что бывшая жена вряд ли станет этим заниматься. Я знала, что в квартире было моё, а что Александр привёз с собой, поэтому справилась со всем буквально за пятнадцать минут. Мне было жаль его. Два полных мусорных пакета, чемодан, военная форма с наградами и старый пёс — это всё, что осталось от человека, который ещё вчера вечером был жив и здоров. Я поняла, что не хочу закончить жизнь так же. Были ли у него родители, были ли дети, женщина, друзья — я ничего этого не знала и мне даже было немного стыдно.

Вскоре приехали двое — женщина и мужчина, забрали вещи, поблагодарили за всё и уехали. Про собаку они даже не спросили. Судя по каменному выражению лица девушки, это была «совсем бывшая» жена, либо она просто так хорошо держала себя в руках, чтобы не расстроить своего нового мужа.

Нужно было опять искать жильца. Накануне Нового года это было проблематично… Я решила, что подумаю об этом завтра.

Желудок сводило от голода, руки тряслись от волнения. Нам с псом нужно было подкрепиться — оба устали и перенервничали. Замороженные пельмени, колбаса, сыр, огурец — это всё, что я нашла в холодильнике. Поставив кастрюлю с водой на огонь, я повернулась к окну. Серое небо давило на крыши домов так сильно, что отдавало болью в висках. Погода угнетала. «Как ужасно умереть в такой пасмурный день» — пронеслось в голове.

На подоконнике в углу я заметила небольшую стопку блокнотов и записных книжек. Там же лежала потрёпанная книга Пастернака «Доктор Живаго». Признаюсь, я её не читала и даже не представляла о чём она… Но больше всего моё внимание привлекла толстая тетрадь в клетку, исписанная мужским отрывистым почерком. Судя по всему, ей было много лет и чернила менялись почти на каждой странице. Первые листы уже начали выцветать, но текст читался хорошо…

Это был личный дневник Александра. Настолько личный, что мне даже было стыдно, что я вообще держу его в руках. Я стояла как вкопанная около минуты и не знала, что с ним делать — то ли выбросить, то ли отдать бывшей жене. Наконец, любопытство взяло верх: первая страница прочиталась сама собой, а потом я уже не могла остановиться…

ИЗ ДНЕВНИКА А. А. ПОЗДНЯКОВА

Никогда не думал, что сяду писать мемуары. Всегда считал это занятием бесполезным и никому не нужным. Жизнь каждого отдельного человека — уже есть роман. У кого-то — яркий, многотомный, с многочисленными эпизодами, действующими лицами. У кого-то — скучный, однообразный и короткий. Если каждый сядет описывать свою историю со дня своего появления на свет и до последних воспоминаний, до дня настоящего, то сколько разом появится произведений неграмотных, неумелых, сырых. Потому как, чтобы сесть писать подобное, нужно уметь писать. Нужно чтобы твоя история была интересна другим, а не только тебе. И не обязательно быть знаменитым на всю страну человеком. Нужно быть просто человеком, умеющим чувствовать, думать и наблюдать. А таких, к сожалению, год от года всё меньше и меньше.

Я же пишу не для кого-то и для чего-то. Пишу потому, что боюсь, что вскоре всё уйдёт из моей памяти, по кусочкам, по эпизодам, по фрагментам. И не останется ничего. Человеческая память так устроена — стирается всё, но не сразу, а постепенно. Мне же мои воспоминания настолько дороги, что я не хочу терять ничего. А поэтому — пишу. Пишу и надеюсь хотя бы на бумаге продлить жизнь моего прошлого, продлить её жизнь и уйти.

Моя история — это история моей любви. Самой чистой, самой светлой, самой сильной и самой несчастной на земле. Она была в моей жизни, она протягивала мне руки, но я постоянно отворачивался от неё. Слишком поздно я понял, что это было самой большой ошибкой в моей жизни. Всё ценное и стоящее, что было у меня, — связано с её именем, её образом. Образом, который я старался все эти годы вычеркнуть из своего сердца, сжечь, порвать, растопить и закрыть другими картинками. Вся моя жизнь в отдельности от неё настолько неинтересна и не представляет никакой ценности для меня, что нахожу лучшим вариантом и не вспоминать о ней иначе, как вскользь, к случаю, между прочим…

Может кто-то потом найдёт эту тетрадь, исписанную моим почерком. Может даже прочитает до конца. Было бы конечно интересней, если бы историю дополняли цветные иллюстрации или фотографии, но у меня почти ничего не осталось. Только мысли о ней. Днём и ночью. Воспоминания, которым я попытаюсь придать материальную форму. Чтобы вновь и вновь перечитывать, перелистывать и переживать всё заново. До последнего дня.

Говорят, что во время прочтения великого произведения всегда есть желание написать нечто подобное. Подобное по глубине чувства, эмоций и переживаний. Хочется совершить некую исповедь. Сейчас передо мной — дочитанный ещё ночью «Доктор Живаго». Её любимая книга… Любимая книга моей любимой. А теперь и не только её. Конечно, до Пастернака мне далеко и даже очень далеко, но к ней я стал ближе с этим произведением. Мне кажется, я многое понял. И теперь мне есть что сказать.

1

Начну с того, что зовут меня Александр. Поздняков Александр Александрович. Сейчас мне 32 года. Самое время, чтобы подвести кое-какие итоги в жизни и посмотреть на всё со стороны. Может кто-то скажет, что мой возраст — период жизненного расцвета, но ведь всё в жизни так относительно и до того у каждого индивидуально, что не следует мерить всех по одной возрастной линейке.

Родился я и всё детство провёл в небольшом дальневосточном посёлке Сололи. В тридцатые годы двадцатого века так называлась маленькая станция на Транссибе, основанная первыми евреями-переселенцами. Спустя десятилетия это был один из тысячи обычных, Богом забытых поселков на окраине нашей страны, которого даже не было на карте Дальневосточного региона.

Две тысячи человек, бумажная фабрика, леспромхоз, мраморная шахта, сопки и уснувший вулкан в двадцати километрах, который иногда давал о себе знать. Вот и всё, что можно было сказать о Сололи тем, кто никогда там не был.

Куски мрамора лежали на улицах, в огородах, им игрались дети, его использовали в качестве груза в хозяйстве. Приезжие обычно удивлялись этому и все как один говорили, что мы ходим по золоту, но смысл этого я понял гораздо позже.

В школе нас всех как одного учили гордиться тем, что мы из Сололи. Практически на каждом уроке по истории родного края нам повторяли, что нашим мрамором облицована станция московского метрополитена. В будущем я узнал, что москвичам абсолютно всё равно из какого камня сделаны стены метро, которое они просто ненавидят из-за постоянной утренней давки и ежегодных терактов.

Мой дом находился возле железной дороги и с раннего детства я привык засыпать под голос дежурного по станции и стук колёс проезжающих составов. Ночью дребезжала посуда, раскачивалась люстра. Родителей это раздражало, а мне почему-то нравилось.

Отец работал в леспромхозе, мама — в здании администрации посёлка. До сих пор точно не могу сказать, чем именно занимались они на своих должностях, потому что к себе на работу родители не пускали. Я знал только то, что папа пилит лес и складывает его в вагоны, которые потом почему-то уходят в Китай, а мама с утра до вечера печатает какие-то бумажки. Больше знать мне было не положено.

В школе я учился хорошо. Не сказать, чтобы трудился, просто делал то, что от меня требовалось. Была твёрдая четвёрка по всем предметам. В старших классах появились пятёрки по гуманитарным дисциплинам, что радовало родителей и заставляло их гордиться мной.

В общении с одноклассниками тоже не было особых проблем. Так уж получилось, что природа одарила меня и силой, и ростом, и приятной внешностью. Меня уважали, даже можно сказать — любили. Странно, будучи молчаливым и спокойным ребёнком, я всегда состоял в активе класса. То же самое потом было и в институте, и в части, которой я служил.

В школе моими лучшими друзьями были худшие ученики класса — Андрей Попов и Серёжа Мурачёв. В седьмом классе учительница по русскому языку попросила меня «подтянуть» по предмету этих двух оболтусов, взять на поруки, позаниматься с ними. Не за горами был годовой диктант. Я долго не соглашался, понимая, что это будет бессмысленно убитое время в моей жизни.

В результате занятий моя успеваемость упала. Домашние задания мне просто некогда было выполнять из-за того, что я все вечера просиживал в компании своих горе-учеников, которые и думать не думали слушать мои наставления. В дело вмешалась мама, наши вечерние занятия прекратились, но до конца школы с этими двумя я прошагал нога в ногу.

Учителя, близкие не понимали — что меня может связывать с такими «трудными» подростками. Боялись, что я подпаду под их дурное влияние и заброшу учёбу, но как они все заблуждались… Ничего криминального в нашей дружбе не было. Это были настоящие, верные друзья, такие, с которыми не страшно ничего. Многое в жизни я понял только благодаря им.

С Андреем мы видимся раз в полгода, он живёт в соседнем городе и изредка приезжает к родителям в Сололи. Серёги уже три года как нет.

2

Она жила на соседней улице. Посёлок был маленький и поэтому, даже не общаясь, мы знали друг о друге всё. Я знал, что её зовут Аверина Кира, что она на два года младше меня и учится в экспериментальном классе для одарённых детей.

Семьёй они переехали в Сололи откуда-то с Запада, когда Кире было восемь лет. Её отца — Владимира Александровича знали все. Это был майор милиции, следователь и очень уважаемый в посёлке человек. Его жена — Наталья Васильевна работала в нашей школе учителем химии и биологии. Могу с уверенностью сказать, что ученики её любили, несмотря на то, что она была достаточно требовательна и принципиальна.

Кира была старшим ребёнком в семье. Младшие Максим и Кристина весь день пропадали на улице с местной детворой. Их я видел каждый день. Киру же заметил гораздо позже.

Это произошло на торжественном школьном вечере, посвящённом 9 мая. Я тогда учился в восьмом классе. Присутствовать обязали всех учащихся с пятого по девятый класс, припугнув кабинетом директора и трудовой повинностью в виде недельного дежурства в классе. Учителя прекрасно понимали, что это был единственный способ затащить нас на этот вечер.

Почти всё время я просидел на заднем ряду актового зала, просмотрев в окно. Подобные мероприятия всегда были невыносимы для меня. Мероприятия для галочки. Когда читали стихотворения не от души, а потому что надо прочитать, чтобы потом тебе поставили пятёрку по литературе. Таких вечеров, посвящённых 9 мая, на моей памяти было уже три. И каждый раз читали одни и те же стихи, пели одни и те же песни, устраивали одни и те же конкурсы.

Я думал о том, что когда всё закончится, мне нужно будет идти доделывать задачу по физике, над которой я бился целый час… Я знал, что мама готовит на ужин курицу, а папа уже должен возвращаться с работы. Может в эту минуту он проходил мимо школы…

Вдруг все замолчали. Со сцены зазвучала безумно красивая музыка. Кто-то играл на пианино мелодию из кинофильма «Холодное лето 53-го». Это было очень искренне. Это было от души. На сцене, за старым школьным пианино, к которому давно уже никто не прикасался, я увидел маленькую, худенькую, темноволосую девочку. В ней я узнал дочку нашей учительницы — Киру.

Она не была красавицей. «Симпатичная» — говорили про таких, но у Киры было какое-то своё природное обаяние. То, что покоряло сразу. Она никогда не пыталась никому понравиться, и от этого нравилась всем ещё больше. Она была настоящей.

В этот вечер она не произнесла ни одного слова, она просто играла. Но играла так, что заставила всех полюбить и мелодию, и пианино, и себя. Потом ни один школьный вечер не обходился без Киры и пианино.

Помню, тогда я подумал, что эту девочку ждёт большое будущее.

3

Было обычное июньское солнечное утро. Я закончил десятый класс, сдал все экзамены и проходил вместе с классом летнюю практику на школьной территории. В этот день нам поручили белить стены школьного спортзала. На помощь прислали восьмиклассников.

На третьем этаже, возле закрытых дверей зала мы ждали Виталия Валерьевича — директора школы, который всегда опаздывал минут на десять. С нами было двое учителей, наших классных руководителей. Они стояли в сторонке от всех и бурно обсуждали итоги прошедших экзаменов.

Из восьмого «Б» класса я тогда ни с кем не общался, хотя знал пофамильно всех. Класс был образцовый по успеваемости. Почти все учились на четвёрки и пятёрки. Многие ученики уже успели получить призовые места на областных олимпиадах, и поэтому считались примером для остальных. Все были из полных, порядочных семей с хорошим достатком. Они всегда выступали организаторами школьных мероприятий, которые готовили самостоятельно, без помощи учителей и родителей. Их уважали, их любили, им завидовали остальные.

Некоторые девочки там уже выглядели старше и выше наших мальчиков. Я знал, что нравлюсь нескольким, но никому не позволял кокетничать со мной. В то время даже сама мысль о каких-то отношениях была для меня не приемлема. Все свои силы я направил на то, чтобы закончить с отличием школу и поступить на бюджетное место в институт. Иногда всё же я появлялся в нашем клубе на дискотеках, но только в компании своих лучших друзей.

Директор пришёл раньше, чем мы ожидали. Взяв ключи в учительской, он открыл нам спортзал. Работы было дня на два. Объяснив, что и как делать, Виталий Валерьевич ушёл, предоставив нам поле для работы.

Первые минуты не знали, с чего начать. Козлы перетаскивали с места на место, передвигали газеты, маты и вёдра с водой. Наши девушки отказались лезть под потолок, решили мыть полы и окна. На высоту отправили несколько девочек из восьмого класса. Их мальчики подавали вёдра с извёсткой. Нашей задачей было передвигать невыносимо тяжёлые козлы и помогать с вёдрами.

Включили музыку. Стало веселее. Работали быстро, слаженно, но уже после первых двух часов решили сделать перерыв, хотя не выполнили и десятой части работы. У всех болели руки.

Нам выделили двадцать минут. Почти все вышли на улицу, кто-то побежал в магазин. Я решил остаться в спортзале, сел на подоконник и стал наблюдать за одноклассниками с высоты третьего этажа.

Не прошло и минуты, как я услышал сильный грохот. Казалось, что по улице едет какой-то большой трактор. Ребята, на которых я смотрел сверху, тоже не могли понять — что происходит? Все разом замерли и стали ждать. Через пару секунд всё затряслось, застучали стёкла. Я догадался, что это землетрясение.

Мигом спрыгнув с высокого подоконника, я побежал в сторону выхода. И вдруг услышал чей-то голос.

— Помоги мне!

Я обернулся и увидел Киру, стоявшую на раскачивающихся деревянных козлах. В зале больше никого не было. Не раздумывая, я побежал к ней.

Спуститься самостоятельно с этого малярного сооружения было практически невозможно даже в обычных условиях. Нормальных ступенек не было. Доски трещали от каждого движения. Наша же ситуация осложнялась тем, что всё раскачивалось под амплитудой в сорок градусов.

Полетели вёдра с водой и извёсткой. Я держал ту часть сооружения, по которой спускалась Кира. Когда её ноги поравнялись с моей головой, я протянул ей руки. Она спрыгнула. Мы побежали к двери.

Помню, что по пути нас раскачивало из стороны в сторону. Было ощущение, что мы находимся на корабле, который попал в самый эпицентр бури. Выбежав в коридор, я понял, что мы на этаже остались одни. Все уже были внизу.

Я схватил Киру крепче за руку и потянул её к двери, которая вела на пожарную лестницу.

Землетрясения у нас бывали часто, но такого сильного и продолжительного на моей памяти ещё не было. Этажом ниже я понял, что лучше будет, если мы переждём этот толчок, сидя в углу.

— Стой! Не успеем. Иди сюда!

Я прижал Киру к себе и встал под самый угол лестничного пролёта, как нас учили на уроках ОБЖ. Я чувствовал, как её трясло, как бешено билось её сердце. Не помню, что чувствовал я в этот момент, но был счастлив, что нахожусь не один. Слышно было, как где-то летят оконные стёкла, как кричат люди на улице.

Вскоре всё смолкло. Тишину нарушало лишь тяжёлое и неровное дыхание Киры. Она посмотрела на меня испуганно и тут же отвернулась.

— Пошли, — сказала она.

Прижавшись друг к другу, как к единственному возможному спасению, мы спустились вниз. Я боялся, что дверь внизу будет закрыта, как это часто бывает, но нам повезло. Мы вышли на свежий воздух и поняли, что спасены.

В двадцати метрах от нас на спортивном поле стояли учителя и наши одноклассники. Все были напуганы. К нам подлетел злой Виталий Валерьевич и закричал мне прямо в лицо:

— Поздняков, где вы шарились всё это время? Была команда — всем на улицу! За вашу тупость мне пришлось бы отвечать головой…

Меня охватила такая злость и ненависть к этому человеку, что я боялся сорваться и ударить его по лицу.

— Всё это время я спасал девочку, про которую все забыли и бросили наверху. Вы даже не проверили — остался ли в спортзале кто-то или нет!.. Герой…

Не желая продолжать разговор, я отошёл в сторону. Все молчали, но я знал, что в тайне они меня поддерживают. Из этого сражения я вышел победителем. Я поступил так, как должен был поступить, и не боялся гнева Его Величества Директора.

Хочу сказать, что после этого случая Виталий Валерьевич стал мне неприятен. Я перестал его уважать как мужчину, прежде всего. Избегал его. Он это чувствовал и старался не разговаривать со мной.

Кира всё ещё держала меня за руку. Не знаю почему — я поцеловал её в лоб и пошёл домой. Оставаться там мне больше не хотелось.

По дороге я заметил, что почти у всех домов разбиты стёкла, асфальт покрылся новыми трещинами. Испуганные дети, взрослые слонялись по улицам, не зная что делать. Я раньше никогда такого не видел. В воздухе витало ощущение какой-то опасности, какого-то всеобщего горя.

Навстречу мне шла испуганная мама. Она знала, что я нахожусь в многоэтажном здании, напридумала себе Бог знает что и сейчас бежала откапывать меня из-под обломков школы.

По радио мы узнали, что эпицентр землетрясения находился как раз в нашем посёлке. По шкале Рихтера толчок оценили почти в пять баллов.

Вечером администрация посёлка сообщила жителям о том, что ночью будет ещё два восьмибалльных толчка. Ночевать советовали на улице. Не понимаю — как могли такое предсказать, потому что землетрясение само по себе явление не предсказуемое, но дело было сделано, новость запущена. После пережитого люди готовы были поверить даже в конец света. Никому не хотелось умирать.

В посёлке стояло несколько многоэтажек. Там царила настоящая паника. Люди боялись подниматься на свой этаж и заходить в квартиры. Почти весь день толпа жильцов провела на улице.

До сих пор у моих родителей хранится видеокассета, на которую отец снял всё происходящее. Мы ночевали среди грядок в огороде, расстелив несколько старых одеял. Тут же в огороде стояли самые ценные вещи нашего дома — телевизор, видеомагнитофон и хрусталь. Больше нам спасать было нечего. Собачью будку мама приказала отнести подальше от дома и поставить возле нашего временного пристанища.

Сейчас без смеха на это смотреть невозможно, но тогда это казалось настоящей катастрофой.

Ночью было слышно, как разговаривают даже в самом дальнем конце посёлка. Никто не спал. Родители шептались, боясь меня разбудить. Я лежал под тёплым ватным одеялом и смотрел на звёзды.

Разом вспомнились всё: спортзал, директор, испуганные глаза Киры. Я представлял, что она тоже сейчас не спит, смотрит на звёзды и вспоминает произошедшее.

Только тогда, ночью, я понял, что теперь всё изменится. Она будет считать себя обязанной передо мной, будет смотреть на меня как на своего спасителя. Может даже влюбится. Я был готов к тому, что теперь мне придётся провожать её после школы (если здание уцелеет после этой ночи) и защищать от кого-то. По крайней мере, мы должны остаться как минимум друзьями. Я понимал это. Я был готов к этому. И это было бы, наверное, правильно. Но как потом оказалось, я сильно ошибался.

С того дня  в течение нескольких лет мы не сказали друг другу ни единого слова. В тот сумасшедший день, ещё детьми, мы были как никогда близки и ещё как никогда далеки друг от друга, сами того не понимая. Много раз потом я желал отдать всё, чтобы прожить заново эти минуты. Минуты рядом с ней. Прожить и умереть вместе, держа друг друга за руки.

4

Проснувшись утром, я понял, что ничего не изменилось. Дома стояли целые и невредимые на своих прежних местах. Никаких признаков разрушения или хотя бы слабых подземных толчков не было. Теперь все эти сборы и эвакуация на огородные грядки выглядела особенно глупо.

Уже через несколько часов жизнь вошла в своё обычное русло. Родители, убрав всё в дом, засобирались на работу. Я пошёл на практику, которую не отменили бы даже если бы от школы остались одни щепки.

Все пытались делать вид, что ничего не произошло, о случившемся старались не разговаривать. Я заметил, что на меня обращают больше внимания, чем раньше, но в открытую ничего не говорят.

Киры среди восьмиклассников не было, в тот день она не пришла. Не пришла и на следующий день. Потом я узнал, что её младшего братика во время землетрясения завалило брёвнами. С переломами его отвезли в районную больницу.

Я увидел её только в начале сентября. Кира шла мне навстречу по пустому школьному коридору. Такая же маленькая, такая же хрупкая, но с решительным, смелым и уже совсем недетским взглядом.

Я понял, что моё сердце в этот момент готово было выпрыгнуть. Дыхание перехватило от волнения. Я ждал, что она хотя бы улыбнётся мне, но Кира, опустив глаза, молча прошла мимо. Я знал, что другие девочки на её месте бросились бы мне на шею в этот момент, но мне понравилось бы это куда меньше, чем её стыдливо опущенный взгляд и молчание, которое говорило больше всяких слов.

То, что она стесняется и не решается сказать мне даже «Привет!» для меня много значило. Я понял, что по-другому она, моя необыкновенная девочка, поступить не могла.

Теперь мне казалось, что я стал видеть и встречать её чаще, чем раньше. Судьба странным образом сталкивала нас почти каждый день, словно проверяла на прочность. В школьных коридорах, в магазинах, на самых дальних улицах посёлка, у единственного колодца с родниковой водой, — куда бы я ни пошёл, я знал, что встречу её.

Каждый раз, выходя на улицу, я обещал себе начать разговор с ней, понимая, что первый шаг должен быть за мной. Я никогда не отличался робким поведением, но при виде Киры не мог вымолвить и слова.

Что-то заставляло биться сердце чаще. Что-то сковывало мои движения и заставляло забывать обо всех обещаниях, данных самому себе, не замечать никого и ничего вокруг. Это что-то толкало нас друг к другу, а затем снова разделяло на дни, ночи и километры.

Кира улыбалась, замечая моё смущение, но по-прежнему молчала. Вскоре я понял, что единственное, что мне нужно — просто видеть её. Изредка. Случайно. В любую погоду, в любой день недели, в любом месте. Знать, что она рядом, что ходит под одним и тем же небом, по одним и тем же улицам… Что она просто есть.

О любви говорить было рано. Это было что-то другое. Но уже тогда я понимал, что не в силах отказаться от этого, повернуть историю так, как мне хотелось бы. Всё шло по какому-то неведомому мне плану. Как будто кто-то свыше решил связать наши судьбы, даже не спрашивая на то нашего с Кирой согласия. Это пугало и это очаровывало. Это заставляло жить.

5

Последний год школы не оставил в моей памяти особых воспоминаний. Всё свободное время уходило на подготовку к выпускным экзаменам и поступлению в институт. Я уже точно знал, что буду поступать на филолого-исторический факультет и поэтому штудировал классическую литературу и учебники истории.

В середине декабря меня решили отправить на районную олимпиаду по литературе. Я был непротив, хотя особо не готовился. Всего из старших классов нашей школы выделили шесть человек, в том числе и Киру.

Вставать нужно было в шесть утра. Я боялся проспать и проспал. Спасло то, что мы жили прямо напротив вокзала. До районного центра нужно было добираться три часа на поезде. Все три часа мы веселились, рассказывали друг другу анекдоты, решали кроссворды, просто смеялись и шутили друг над другом.

Отправившаяся с нами учительница литературы Любовь Андреевна первое время отчитывала нас за такое несерьёзное и безответственное поведение и призывала повторять прочитанное, перелистывать тетрадки и учебники. Когда она поняла, что никто и не думал брать с собой какие-то конспекты, — оставила нас в покое и погрузилась в чтение какого-то романа.

Всю дорогу я смотрел на Киру. Она сидела прямо напротив меня, но как обычно старалась не смотреть мне в глаза. Иногда всё же наши взгляды встречались, и от этого меня бросало то в жар, то в холод. Я первый раз тогда услышал, как она смеётся. Я заметил, что она прищуривается и накручивает на пальцы вьющиеся локоны своих волос, когда сосредотачивается на чём-то.

Всё, что она говорила, всё, что она делала было настолько гармонично и естественно, что даже самые лучшие актрисы мира не смогли бы повторить это в точности. Я ловил каждое её слово, наблюдал за каждым движением, стараясь всё запомнить и отложить в копилку своей памяти. Так и просидел всю дорогу, не сводя глаз с Киры, забыв про смысл и цель нашей поездки.

Возвращались домой мы уже поздним вечером, уставшие и замученные. На этот раз все молчали. С собой мы везли два третьих и одно первое место, заработанное Кирой.

6

Этого дня я ждал все десять лет. Много раз я представлял себе битком набитый актовый зал и наш класс на сцене. Цветы, подарки, грустные песни, слёзы одноклассниц и мам. Прощание с детством, со школой, со всем тем, к чему мы привыкли и без чего уже не представляли нашу жизнь. Как же мне иногда хотелось побыстрее вырваться на свободу и начать самостоятельную, взрослую жизнь, стать хозяином своей судьбы! Последний год я буквально считал часы до Последнего звонка.

И вот этот день настал. Всё было в точности, как я себе и представлял. Однако, ни радости, ни похожего на неё чувства в этот момент я почему-то не испытывал.

Мы ещё находились в школьных стенах, но уже чувствовали ностальгию по этим родным коридорам и классам, по урокам физики и литературы. Впереди был ещё месяц учёбы, напряжённый месяц работы над билетами, экзаменами, а главное — над самими собой.

Теперь всё зависело от меня, моего упорства, веры и силы духа. Как у спортсменов, на последнем этапе нужно было собрать все силы и прийти на финиш если не первым, то хотя бы в числе первой тройки.

Сейчас я не помню ни одного слова, которое прозвучало тогда на нашем Последнем звонке. Я знаю, что он был, но каким именно он был, мне сказать тяжело. Все три часа я простоял за спинами одноклассников, размышляя о прошлом, настоящем и будущем.

Учёба и подготовка к предстоящим экзаменам заставляла всё меньше думать о Кире. По иронии судьбы мы и видеться стали намного реже. Иногда, сидя вечером над очередным рефератом, я понимал, что за весь день ни разу о ней не вспомнил. У меня просто не хватало на это времени.

Никому я так и не рассказал про мою тайну — знал, что никто не поймёт. Даже лучшие друзья Андрей и Серёга не догадывались о том, что уже год творилось в моей голове и в моём сердце. Да и если бы я захотел, то всё равно не смог бы выразить это чувство словами.

То, что об этом никто не знал, придавало нашей истории ещё большую чистоту, искренность, силу и какую-то космическую предрешённость.

Два чувства боролись во мне тогда: я боялся расставания с ней и в то же время внушал себе, что вся наша тайна, наша история — не больше чем детская фантазия, игра, поиск новых ощущений.

Что бы я не чувствовал к ней, мы были чужими. И всё, что было, — было только в моей голове. Я знал, что стоит мне только уехать и погрузиться в новую жизнь, её образ, милый, родной образ навсегда сотрётся из моей памяти. Точно так же, как сотрутся в этой маленькой девичьей головке все воспоминания обо мне.

Принимать это за что-то серьёзное было бы глупо. Мы были детьми. Наши пути расходились. В этот день. В этом зале. И самым правильным было бы забыть всё и жить дальше, и идти вперёд. По раздельности.

Видимо, Кира это тоже понимала. Когда мероприятие закончилось и классы разошлись по кабинетам, я случайно столкнулся с ней на лестнице — той самой, на которой год назад во время землетрясения прижимал её к себе. Как обычно она молча, не поднимая глаз, прошла мимо меня. И как обычно моё сердце готово было разорваться в этот момент.

Ни тени улыбки, ни тени игры не было на её лице. Кира плакала.

7

Не буду описывать самые тяжёлые месяцы моей учёбы — выпускные и вступительные экзамены, потому что вспоминать об этом не очень хочется. Скажу только, что всё лето я просидел за учебниками. И не зря. В аттестате не было ни одной тройки, а в списке поступивших на бюджетное место филолого-исторического факультета я был вторым. Я выучил в десять раз больше, чем требовалось от среднего абитуриента, и поэтому экзамены мне показались недопустимо лёгкими.

Больше никогда потом я так не старался учиться и не тратил всё своё свободное время на чтение книг. За пару месяцев я похудел на семь килограмм и прибавил диоптрию со знаком «минус» на свои очки. Мне и моим родителям показалось это слишком большой платой за студенческий билет.

Однако цель была достигнута. Двери лучшего университета нашего края были открыты для меня. И это не могло не радовать. Город, в котором до этого я пару раз был проездом, теперь распахнул для меня свои объятия. На его улицах, в его библиотеках, ночных клубах, парках, на его площадях пройдут годы моего студенчества. Самые счастливые, самые весёлые и беззаботные годы.

Мои закадычные друзья — Андрей Попов и Серёга Мурачёв после школы пошли в армию, даже не пытаясь куда-нибудь поступить. Так я оказался один на один с чужим городом.

Как и всем остальным иногородним студентам, мне была предоставлена комната в общежитии, а точнее — место в этой комнате. Нас было четверо — красавец-якут Денис Кильмухаметов, бас-гитарист Лёша Сорокин, мастер студенческой пародии и будущий КВН-щик Тимофей Кротов и я — ничем особым не выдающийся Александр Поздняков. Мы все учились на разных факультетах, у нас были разные интересы, взгляды на жизнь, разный жизненный опыт, цели и устремления, но мы отлично ладили. Уже на первом курсе мы поняли, как повезло, что мы все живём в одной комнате, и если бы кто-то из нас ушёл, то это было бы невосполнимой потерей.

Таким составом мы и прожили пять счастливых лет нашей жизни, никого не теряя и никуда не переезжая. «Сорок вторая» надолго останется в памяти вахтёров и остальных студентов общежития. Здесь всегда царил творческий беспорядок, играла музыка, толпилась молодёжь…

Сейчас даже не понимаю, как мы умудрялись в таких условиях учить экзамены и сдавать их без троек, но недаром говорят, что студенты — народ выносливый и неприхотливый. Это было как раз про нас.

Тяжело вспоминать то, что было тебе по-настоящему дорого и то, что уже никогда не вернёшь. Фотографий с того времени практически не осталось. Только обрывочные воспоминания. И чем дальше, тем меньше этих воспоминаний остаётся. Да и вспоминать уже особо не с кем. Пути друзей рано или поздно расходятся. Мы прошли вместе огонь и воду, но ничто не подвластно времени, оно стирает всё.

Никогда не забуду, как однажды Лёшка после сытного обеда выбросил в окно пустую консервную банку. Под окном, как нарочно, оказалась машина нашего сантехника, которую, к тому же, он помыл незадолго до приезда в общежитие (первый раз на моей памяти). Сантехником его тяжело было назвать, — это был двухметровый шкаф, который громко передвигался и произносил нечленораздельные звуки.

Когда жестяная банка процарапала лобовое стекло машины, мы поняли, что нас ожидает жестокая месть — в лучшем случае четвертование или посажение на кол, в худшем — мытьё общественного сортира.

Нас вычислили быстро. Траекторию полёта злополучной банки определил сам пострадавший. Бить, как ни странно, не стал, но потребовал, чтобы собрали студсовет и предали нас в руки правосудия. Мы все тогда были на пятом курсе и исключать из института нас вряд ли стали бы, но мозги промыли надолго. На совете потребовали выдать виновника происшедшего, но мы как один утверждали, что виноваты все.

Наказание придумали наижесточайшее — распутывать километровые рыбацкие сети в гараже сантехника. Отпираться было бессмысленно. После этого случая мы не сговариваясь перестали покупать консервы, а Лёшку приучили каждый вечер выносить мусор.

8

Первые полгода я ездил домой каждые выходные, но по мере приближения сессии стал всё реже и реже навещать родителей. В этом не было особой необходимости: продуктов и денег хватало надолго. Но причина моих редких посещений, конечно же, была не в деньгах.

Я видел, как тяжело было моим родителям привыкнуть к тому, что их сын повзрослел. Моё присутствие не приносило особой радости. Каждый раз они отпускали меня с тяжёлым сердцем: отец всегда молчал, а мама прятала слёзы, собирая мои сумки.

Провожая меня на поезд, они обычно разговаривали о самых пустяковых мелочах — о тёплых носках, забытых дома, или о пачке парацетамола в левом кармане… Говорили, чтобы стараться не думать о расставании, о том, что будет, когда мой поезд уедет.

Сотовых телефонов тогда ещё не было и раз в неделю они звонили мне на вахту общежития. От этих звонков нам всем становилось ещё тяжелее. Как я ни старался погрузиться с головой в студенческую жизнь, мне всё-таки не хватало моей прежней беззаботной школьной жизни: зимних вечеров возле кирпичной тёплой печки, шёпота родителей по утрам, телевизора, любимого пса, вкусного маминого борща и бани по субботам.

Дом теперь навевал на меня грустные воспоминания и в пору экзаменов они были совсем некстати.

Сейчас я понимаю, что нужно было находить в себе силы и приезжать при каждой возможности: на выходные, на праздники, на Дни Рождения.

Только со временем осознаёшь, что нет ничего ужасней, как через три месяца после расставания заметить у мамы полную голову седых волос, а у отца — новые морщины на лбу.

Стараясь избавить родных от постоянных мыслей о нас, мы причиняем им ещё большую боль, лишая смысла жизни. Как жаль, что в своё время не было рядом человека, который мог бы мне это сказать.

Киру за эти полгода я видел только один раз. Декабрьским вечером в Сололи.

Шёл снег. Вокруг не было ни души. Я возвращался домой от друга и слышал только, как на меня падали снежинки. Стояла какая-то сказочная атмосфера: белоснежное тихое царство очаровывало своими картинами, которых не увидишь ни в одном самом красивом городе мира. Я шёл и думал о чём-то светлом. Вдруг поднял глаза и увидел Киру. Улыбаясь, она шла мне навстречу.

Сейчас, по прошествии многих лет, могу с уверенностью сказать, что у каждого в этом мире есть только один человек, от встречи с которым останавливается дыхание и выпрыгивает сердце. Человек, знакомство с которым однажды показалась тебе просто случайностью. Вы может и не разговаривали друг с другом никогда и ты никогда не держал её за руку, не дарил ей цветов, не провожал до дома, в то время как за тебя это делал кто-то другой. Вы можете убеждать себя в том, что вы чужие и даже начать верить в это, но стоит вам только увидеться и тут начинается что-то необъяснимое — тысячи тонких невидимых нитей начинают притягивать вас друг к другу и вы не в силах этому сопротивляться. И всё это без единого слова. Где-то глубоко внутри. В самых потаённых уголках души и сердца…

У каждого в этом мире есть такой человек. Для меня это была Кира. Никто и никогда не действовал на моё сознание так, как эта хрупкая девушка.

Мы улыбались друг другу и были абсолютно счастливы. Я понял, что наша тайна, наши чувства по-прежнему в силе и время и километры только укрепляют их. Наверное, многие бы назвали это сумасшествием, в какой-то мере и я это понимал, но стоило жить ради одной этой улыбки в заснеженном декабре.

Она молча прошла мимо меня. Я заметил, что Кира превратилась в абсолютную красавицу, и пожалел о том, что не могу теперь быть рядом с ней даже на расстоянии взгляда. Обернувшись ей вслед, я увидел, что она тоже оглянулась в мою сторону, но тут же быстро отвернулась и ускорила шаг.

В чём была её тайна? Что меня так очаровывало в ней? Этого я не могу понять до сих пор. Городские девушки были более доступны. Они сразу приступали к действиям и не тратили время на улыбочки и намёки. Большинство моих знакомых велось на это. Всё происходило быстро и сразу и заканчивалось так же. Меня не прельщали такие отношения, может потому что был воспитан на старых добрых советских фильмах, может потому что был в какой-то степени романтиком.

Тем не менее, несмотря на то, что по сути нас с Кирой не связывали никакие обязательства, у наших отношений уже была какая-то своя история. История, о которой в тайне мечтает каждый. Одна из тех, о которых снимают фильмы и пишут книги. История настоящих, неподдельных чувств. О такой любви не кричат на каждом углу, не рассказывают друзьям и приятелям. Она тихая, стыдливая, молчаливая.

Сидя на нижней полке в общем вагоне по дороге в город, я снова и снова представлял себе нашу следующую встречу.

9

Повседневная суета иногда заставляет нас забыть о самом главном в этой жизни, она затягивает с головой и порой просто нет сил вырваться из её крепких объятий. Мы не задумываемся о глобальных вопросах, не строим планов на будущее, мы просто плывём по реке времени, плывём туда, куда нас несёт течением… А ведь иногда очень важно остановиться и посмотреть на всё со стороны, подумать над тем, правильной ли дорогой мы идём и к чему придём в итоге. К сожалению, я стал задумываться об этом только сейчас, когда в этом уже нет никакого смысла…

Активная студенческая жизнь, которую я вёл, безусловно, оставила самые приятные воспоминания. Однако, не всё было так красиво.

Первые полгода я всё время думал о Кире. Мысли о ней заставляли жить и отравляли моё существование одновременно. На улице она мерещилась мне в каждой второй проходящей девушке.

В ночных клубах, на вечеринках мне совсем не хотелось напиваться и кого-либо «цеплять»; на меня не производили действия хитрые уловки опытных девиц. Я был закрыт для отношений, потому что не считал себя свободным. Я полностью принадлежал ей, моей Кире, однако объяснить это моим друзьям не представлялось возможным.

Практически сразу они заметили, что меня совсем не интересует противоположный пол. На нашем филолого-историческом факультете 90% студентов составляли девушки и выбор был богатый, но мне это было безразлично. Попытки друзей свети меня с кем-нибудь все как одна заканчивались неудачей. На все вопросы я отмалчивался, что приводило их в ещё большее недоумение: на «голубого» я не смахивал, а для несчастной любви у меня было слишком счастливое лицо. В результате они сочли меня бессердечным эгоистом и оставили в покое. Так или иначе, моё одиночество продлилось недолго.

Её звали Оля. Красивая блондинка с голубыми глазами, полная противоположность моей Кире. Она жила в соседней комнате и почти всё свободное время пропадала у нас. То, что она была влюблена в меня, знал, наверное, весь город. Знал и я. К концу первого курса я решил во чтобы то ни стало забыть Киру. Оля могла мне в этом помочь. Понимаю, что это было жестоко по отношению к этой девушке, но другого способа я на тот момент не видел: чтобы забыть одного человека — надо было переключиться на другого.

Забыть Киру. Наивный, я тогда думал, что это возможно. Почему я решил стереть её из своей памяти, а самое главное — из своего сердца? Да потому что просто начинал сходить с ума. Мысли, сны, образы — всё было связано с ней. Не имея возможности даже видеть её, я думал о ней всё сознательное и бессознательное время, забывая обо всём остальном. Вскоре это привело к тому, что я серьёзно заболел.

Хроническая усталость, мартовская слякоть и отсутствие каких бы то ни было внимания и заботы уложили меня на больничную койку с тяжёлой формой воспаления лёгких. Сопротивляться болезни не было сил. Весна уже вступила в свои права, заканчивался второй семестр, приближалась очередная сессия, а я впал в абсолютную депрессию. Скажу честно — в ту весну мне совсем не хотелось выздоравливать.

Я понимал, что больше не смогу жить так, как жил раньше. Всё надоело. Молча я лежал сутками на постели и ждал момента, когда это всё закончится. Вокруг меня толпились медсёстры с капельницами, врачи с какими-то бумажками, а я думал о том, что Кира ничего этого не видит. Она была тем самым лекарством, которое могло меня исцелить. Очень часто я представлял себе, как она заходит в мою палату, когда я сплю, садится на край постели, берёт меня за руку и начинает тихо говорить те слова, которые много лет спустя она написала мне в своём прощальном письме. Слова, которых мы так ждём и так боимся… Тогда я был готов отдать жизнь за эти слова.

Кира конечно же не приехала, но Оля ходила ко мне каждый день. Сначала меня это сильно раздражало, и я прямо просил её оставить меня в покое, чем очень обижал её чувства. Но потом решил не отказываться от Олиной заботы, понимая, что она — тот самый единственный человек, который оказался со мной рядом в тяжёлую минуту. Я позволял ей себя любить.

Меньше всего на свете я хотел тогда, чтобы родители видели меня в таком состоянии и поэтому был против того, чтобы они приезжали. Неделю мне удавалось скрывать от них, что я лежу в больнице, но всё же добрые вахтёры общежития посчитали своим долгом позвонить отцу, разрушив тем самым все мои планы. Здесь же в больничной палате мама и Оля познакомились и почти сразу полюбили друг друга.

Родители были уверены в том, что мы давно встречаемся и даже одобрили мой выбор. Они, наверное, готовы были поженить меня на этой девушке, если бы я утратил способность говорить и слышать. Мама была в восторге оттого, что есть в этом городе человек, который будет заботиться обо мне, когда они уедут, и поэтому по несколько часов в день давала Оле ценные указания по поводу моего дальнейшего лечения. Чтобы не огорчать родителей, я принимал всё без возражений.

Рядом с Олей мысли о Кире стали сами собой уходить. Я понял, что действительно кому-то нужен и решил с головой уйти в эти отношения, чтобы наконец почувствовать себя счастливым. Я очень старался её полюбить, как бы глупо это не звучало. Я обманывал её, обманывал себя, обманывал всех кругом, убеждая, что мы созданы друг для друга.

Кира так и осталась моей самой тяжёлой и самой неизлечимой болезнью. Болезнью, которая затмила мой разум и поразила весь организм, которая проявлялась редкими приступами воспоминаний и грусти и от которой не было вакцины. И как бы я ни старался забыть о ней, — я был обречён.

10

Первый год моего студенчества пролетел незаметно. После выздоровления началась обычная студенческая жизнь: с горем пополам я сдал сессию, прошёл археологическую практику, провел всё лето с Олей у родителей в Сололи… Второй курс тоже не оставил в моей памяти ярких воспоминаний: всё было слишком гладко и однообразно. Я был примерным студентом, сыном и женихом. Постоянное присутствие Оли иногда меня раздражало, но в целом у нас были очень тёплые, трепетные отношения. Я привязался к ней.

Оля была очень хорошей хозяйкой, верной подругой и любящей «женой». Наверное, каждый мужчина позавидовал бы мне. Мои родители не чаяли в ней души и вскоре после знакомства стали называть её «дочкой». Мы продолжали жить в соседних комнатах общежития, что меня вполне устраивало, хотя понимал, что для Оли это становится в тягость. Торопить события я не хотел, но и обижать её тоже, поэтому на семейном совете было решено с началом третьего учебного года переехать на съёмную квартиру.

Всё складывалось слишком хорошо. Я радовался этому, но всё же иногда осознавал, что пошёл не по той дороге, не с тем человеком и заблудился в конец. Повернуть назад уже не было возможности. Обычно такие мысли посещали меня в полном одиночестве, когда я оставался наедине с самим собой, со своей совестью и своим сердцем. Я не был счастлив, но я был спокоен. На тот момент мне этого хватало. Однако, когда я приезжал в Сололи, намеренно не показывался на улице вместе с Олей. Я боялся, что Кира увидит нас вместе. Слава Богу, никто этого не замечал.

Киру я не увидел ни осенью, ни зимой, ни летом… Как-то проходя мимо дома её родителей, я заметил, что там живёт совсем другая семья. Аверины уехали. Когда и куда — никто не знал. За кружкой пива после бани я невзначай спросил у отца, знает ли он что-нибудь об их отъезде, но отец только пожал плечами…

Весь мир для меня перевернулся. Я понял, что потерял её. До сих пор я в тайне верил, что смогу в любой момент вернуться к моей Кире. Я знал, что она рядом. Знал, где она живёт, с кем дружит, по каким тропинкам ходит… Я мог в любой момент увидеть её, стоило мне только этого захотеть. Теперь же это стало невозможным. Я понял, что, скорее всего, никогда не увижу её. И ни одной фотографии, ни одного письма, никакой вещицы — ничего в память о ней… Для меня это было подобно смерти… Я упустил свой шанс и проклинал себя за это.

Первый раз за долгое время я напился.

Я не помню, что было потом. Земля для меня остановилась. Я просто существовал, не получая никакого удовольствия от жизни. Я стал грубым по отношению к Оле, ленивым, безразличным ко всему и ко всем. Все заметили во мне эту перемену, но никто не мог понять причину, а я и не пытался объяснить.

К учёбе я потерял всякий интерес, второй курс закончил благодаря преподавателям, хотя совсем этого не заслуживал. Жизнь моя покатилась под откос: бесконечные пьянки и бесполезные знакомства. Смутно помню, что было тогда. В моей жизни это была большая чёрная дыра, которая затягивала всё сильнее и сильнее.

С родителями я стал молчалив. Они списывали это на усталость и не задавали лишних вопросов. В отношениях с Олей дела обстояли сложнее — не проходило и дня, чтобы мы с ней не поругались. Мы стали чужими друг другу и, наконец, решили на время расстаться. Решила Оля. А я охотно согласился. По правде сказать, я этого и добивался. Лето перед третьим курсом решено было провести в разлуке.

Оно длилось бесконечно долго. Это пустое, холодное, серое лето.

11

Проведя каникулы в деревне, я с радостью вернулся в город. В общаге мне, как всегда, были рады. Вахтёрша Галина Ивановна, которая славилась своей строгостью и непреклонностью, меня даже расцеловала и, между прочим, напомнила про оплату. В коридорах ещё пахло краской, а комнаты оставались полупустыми, несмотря на то, что все места были заняты. На лестничных пролётах я встретил несколько абитуриентов и вспомнил себя таким же пару лет назад — худым подростком с замученным лицом и испуганными глазами. Казалось, это было в прошлой жизни…

В нашей «сорок второй» ничего не изменилось. Я приехал последним и застал друзей в разгаре веселья — отмечали начало учёбы. В комнате было человек пятнадцать и Оли среди них не было, что не могло меня не радовать. За лето я почти забыл о ней, и попытки начать всё сначала уже были бы бессмысленными. И только моя мама считала своим долгом при каждом удобном случае напоминать мне про прекрасную девушку, которой я лишился по своей вселенской глупости, чем обрёк себя на одинокую и мучительную старость.

Первое сентября во время студенчества был для меня действительно праздником. Я был рад встрече с однокурсниками, преподавателями и даже с семинарами и зачётами, тем более, что нас уже считали старшекурсниками, а это многое значило.

В тот день я пришёл к первой паре и сразу заметил, что наш факультет пополнился на сотню длинноногих и стройных первокурсниц, которые то и дело путались в кабинетах, парах и этажах. Парней среди них было около десятка. Все они были на один вид — длинные, худые, с отросшими волосами, большими папками и грязными ботинками. Я уже знал, что такие обычно учатся на «отлично» и 99% из них потом пойдут работать в школы учителями истории и политологии, где и проведут весь остаток жизни.

Наша аудитория ещё была закрыта, все ждали преподавателя, и я то и дело оглядывался на новичков. Я смотрел на них и понимал, что сейчас, где-то может очень далеко среди такой же толпы незнакомых людей стоит моя Кира. Где она сейчас? В каком городе? На каком полушарии? С кем? Эти вопросы крутились в моей голове каждый день и час. И каждый раз я не мог найти ответа на них. Тогда я уже смирился со своей потерей, но сердце оказалось слабее меня. Оно то и дело заставляло меня вспоминать об этой девушке. О той, что никогда не была моей, но стала роднее всех родных.

Лекции, перемены, деканат, библиотека, столовая — вот всё, что я могу вспомнить об этом дне. Всё было уже знакомо. Жизнь начала свой новый виток и я покорно последовал за ней, не ожидая ничего нового.

Четыре пары пролетели незаметно. Наши после занятий собирались отметить День знаний в каком-нибудь баре, но я решил поехать домой. Уже спустившись в холл первого этажа, я понял, что забыл переписать расписание на следующий день и нехотя побрёл обратно. Я ни о чём не думал. Машинально, на автомате поднимался по ступенькам, по которым поднимался уже тысячу раз. Наверное я смог бы уже делать это закрытыми глазами.

Расписание висело напротив деканата. Шла пара и в коридоре стояла тишина. Я полез в сумку за блокнотом и в этот момент столкнулся с девушкой, которая выбежала из ближайшей аудитории с кучей книг. Не задумываясь, я прошёл мимо. Только в следующую секунду я понял, что прошёл мимо той, которую и не надеялся встретить в этой жизни. Это была Кира.

Мой мозг отказывался в это верить. Я обернулся и увидел, что она стоит на месте, и, улыбаясь, смотрит в мою сторону. Я не знал, что делать. Ноги стали ватными, язык онемел. Сердце моё давно так не стучало. Мне казалось, что любое моё слово, любая моя фраза будут звучать глупо. Тысячи вопросов возникли в моей голове разом. Мне столько хотелось сказать ей, но я не находил слов.

— Где у вас тут библиотека? — спросила она.

— На первом этаже, — разом выпалил я, не задумываясь.

— Спасибо.

Она отвернулась и направилась в сторону лестницы, по которой я поднимался полминуты назад. Я стоял как вкопанный и был уверен, что мне всё это снится. Она стала такой красивой, такой милой и я уже ревновал её ко всем тем, кто просто разговаривал с ней.

Наверное, я должен был догнать её, но шок был настолько сильным, что я еле добрёл до ближайшего кресла, сел и долго не мог придти в себя. Гораздо позже я узнал, что Кира специально поступила на мой факультет, чтобы быть рядом. Она проехала тысячу километров, чтобы попасть в мой ВУЗ, на мой факультет, а я этого не знал и оценил только много лет спустя.

Моей самой большой ошибкой было то, что я сомневался в чувствах Киры. Я не верил своему сердцу, не верил её глазам. Мне нужны были доказательства в виде слов и действий, которые, как оказалось потом, значат гораздо меньше.

Мне показалось, что она не только не удивилась, увидев меня, но даже и не обрадовалась, а повела себя так, как повела бы с любым другим молодым человеком. Она просто ушла.

Я сидел и думал, что делать дальше. Я был уверен, что у неё есть молодой человек, потому что такая девушка не могла быть одинока. Я понимал, что сейчас мало что стою и ничего не могу дать ей, кроме своей сумасшедшей любви. Я был обычным студентом из деревни, который не блистал талантами и успехами в учёбе, которого большинство девушек считали высокомерным и странным. И чем больше я думал, тем больше приходил к выводу о том, что совсем её не стою.

С такими мыслями я возвращался первого сентября в свою комнату.

12

С этого дня мы встречались с Кирой каждый день. Как оказалось, семья её переехала во Владивосток и ей, как иногородней студентке, предоставили комнату в общежитии. Она жила этажом выше и если мне не случалось увидеть её на переменах в университете, то мы обязательно сталкивались где-нибудь в коридорах общежития. И хоть мы по-прежнему не разговаривали, а только улыбались друг другу, я был абсолютно счастлив.

Казалось, что большего и не нужно. Тревожные мысли уходили сами собой при виде её светлых глаз и милой улыбки. Автобусные остановки, парки, набережная, книжные магазины… Мы ходили по следам друг друга, дышали одним воздухом, попадали под один дождь и смотрелись в одни и те же витрины. Всё было настолько красиво, что я решил не торопить события.

Коридор филфака располагался таким образом, что по нему можно было ходить бесконечно, у него не было начала и конца — он был построен по кругу, в прочем, как и всё здание университета. На переменах студенты выходили из аудиторий и прогуливались по этому коридору, постоянно пересекаясь между собой. Наверное, поэтому я до сих пор помню каждого в лицо.

Раньше между парами я в основном всегда сидел за своим столом, редко смотрел в окно, ещё реже спускался за книгами или кофе. Перерывы для меня лишь оттягивали путь домой. Теперь я с нетерпением ждал звонка с каждой пары, и сорок пять минут казались мне просто бесконечностью.

Я жил ради этого звонка, я вставал утром, ехал на автобусе, сидел и слушал весь этот научный бред только ради звонка, только для того, чтобы за эти короткие десять минут перерыва успеть увидеть Киру. Казалось, что это было нашей договорённостью, о которой никто и не догадывался — она выходила на переменах со своей подругой Катей, а я с другом Андреем, которому нравилась Катя. Уже издали я замечал их среди толпы студентов и сердце замирало. Это было сумасшествием, это было одержимостью, наркотиком, который давал мне силы жить дальше.

Появление Киры не могло не сказаться на моей учёбе. Я стал примерным студентом и не пропускал пары, готовил семинары и учил стихи наизусть… Первый раз за два с лишним года мне это действительно приносило удовольствие. Наладились отношения с родителями. Я стал чаще к ним наведываться, больше разговаривать…

Никто не знал нашей тайны. Даже своим друзьям по комнате я не смог бы всё объяснить. Только наш романтик-музыкант Лёшка Сорокин пытался пару раз вызвать меня на откровенный разговор, что, впрочем, у него и не получилось.

Олю той осенью я видел всего лишь несколько раз. В нашу комнату она больше не приходила, а при встрече даже не смотрела на меня. Мы вели себя как абсолютно незнакомые друг другу люди. Только с появлением Киры я понял, что эти отношения были большой и нелепой ошибкой, и мне в какой-то степени было стыдно перед обеими.

Я не любил Олю изначально и мог предвидеть, чем это закончится. Я дал ей пустую надежду, разбил её чувства и ушёл, растоптав всё, что было. Кира убила во мне эгоизм и сейчас, наблюдая всё со стороны, я казался себе монстром. Наверное, правильным и нужным было бы извиниться перед Олей, но я боялся, что это снова обнадёжит её и вернёт прежние чувства. «Уж лучше пусть считает меня чудовищем» — решил я. В любом случае, это было недалеко от истины.

13

На нашем факультете большинство преподавателей было женского пола. Практически все были докторами и кандидатами наук. Они знали мировую классику наизусть и безошибочно называли даты и фамилии. Для меня и сейчас остаётся загадкой то, как всё это может уместиться в одной голове.

Грозой факультета был и остаётся до сих пор профессор Вернигор Павел Николаевич. Сейчас я наверное смог бы его сравнить с профессором Снеггом из Хогвардса — тот же холодный и пронзительный голос, тяжёлый взгляд и жёсткие методы обучения. Он преподавал мировую художественную культуру, историю русской литературы 19 века и сдать ему хотя бы зачёт можно было только с пятой попытки. Все учили его предмет, все готовились к его семинарам, но даже руку поднять на его парах ни у кого не хватало смелости. Девушки часто выходили с его занятий со слезами, а молодые люди с бледными и испуганными лицами.

Павел Николаевич был очень умным и в этом была его сила. На первом же году обучения он сказал нам, что все мы — сброд неучей и только к четвёртому курсу, может быть, останутся более менее толковые бестолочи. С этой фразы, собственно, и началось наше с ним знакомство. На четвёртом курсе я прочитал всего Достоевского, Толстого, Чехова, всё, что можно было только прочитать на экзамен Вернигора, но всё это слилось в одну большую кашу и на экзамене я еле рассказал на тройку, чем и не оправдал ожиданий Павла Николаевича. Толковой бестолочи из меня не получилось.

Помимо Вернигора, на филфаке было несколько преподавателей-мужчин, которые особо ничем не выделялись. Сейчас я даже не вспомню их имён. На их лекциях все спали, а зачёты и экзамены получали автоматом, только за то, что присутствовали на всех парах.

Исключением был Винарский Вадим Геннадьевич — тридцатилетний кандидат наук. Это был симпатичный, вечно улыбающийся молодой человек, который выглядел намного младше своих лет и отлично ладил со студентами. У всех он преподавал современный русский литературный язык и кучу всяких спецкурсов, начиная от рекламы и заканчивая киноведением. Не смотря на то, что он был достаточно требовательным преподавателем, на его пары ходили с огромным удовольствием. Даже я.

В него была влюблена половина наших студенток. Он был необычным, он был интеллигентным, он был интересным, он очень чётко держал грань «преподаватель-студент» и не позволял никому её переходить. К нам он обращался только на «Вы».

Вадим Геннадьевич не был женат и все это знали. Никто не понимал, почему среди такого огромного количества поклонниц он за восемь лет своей работы ни на кого не положил глаз. У кого-то возникали сомнения в его ориентации, кто-то называл его бабником. Я тогда думал, что в его жизни уже была какая-то тайная любовь, о которой никто и не догадывался, как это было и у меня, но оказалось, что он ещё никого не встретил.

Все знали, что обратить на себя внимание Винарского могла только очень красивая, очень умная, очень талантливая и очень неординарная девушка. Такая, как Аверина Кира, студентка-первокурсница из Владивостока.

Винарского поставили куратором на её группу, первый раз за всю его работу в университете. Остальные им дико завидовали. Он готовил своих первокурсников к посвящению в студенты и очень много времени проводил с ними в неформальной обстановке.

Курс подобрался творческий — помимо Киры, которая виртуозно играла на пианино, там были Вениамин, закончивший музыкальную школу по классу «Гитара», и Александра, десять лет занимающаяся вокалом. Этим составом они потом образовали музыкальный коллектив и представляли наш университет на всевозможных студенческих конкурсах.

Первый раз я заметил их вместе в холле нашего университета среди толпы студентов. У Киры закончились пары и она собиралась домой. Он торопился в другой корпус к студентам и вызвался её проводить, сославшись на то, что ему нужно что-то с ней обсудить по поводу посвящения в студенты.

В их поведении, в их разговоре не было ничего необычного, ничего вызывающего и никто, кроме меня, не обращал на это никакого внимания. Я просто знал, что Винарский влюбится в неё. Как это ни тяжело было мне осознавать, но они замечательно подходили друг другу. И я, по сравнению с Винарским, был куда менее интересным вариантом.

Кира меня не видела, а я смотрел на их сияющие лица и понимал, что теряю её. Они ушли вместе, а я ещё минут десять стоял как вкопанный и не мог придти в себя. Ревность и ненависть к Винарскому переполняли меня. Всё это время я считал Киру только своей и никто, кроме меня, не имел права смотреть на неё так, как смотрю на неё я. Даже сам Вадим Геннадьевич.

В тот день я решил признаться Кире в своих чувствах.

14

Раньше я, разумеется, никогда ничего подобного не делал. После нескольких часов мучительных размышлений я решил, что лучше будет, если заранее ничего не планировать. Писать красивую речь, а потом читать её по бумажке и заикаться от волнения было бы глупо. Заявиться с бутылкой шампанского и букетом алых роз, а потом выяснить, что у неё аллергия на всё это, не менее смешно. Кроме того, холодные и шумные стены общежития не подходили для такого «мероприятия», а приглашать Киру в ресторан, предварительно не познакомившись, было бы неправильным.

Чем дольше я думал, тем больше понимал, что совсем не знаю эту девушку, несмотря на то, что для меня она была очень дорогим человеком. С признанием я решил подождать, но со знакомством оттягивать больше было нельзя.

Я дождался девяти часов вечера и поднялся на её этаж. Зачем я шёл — и сам до конца не понимал. Всё было во власти судьбы, которой я решил довериться первый раз в своей жизни… Вот её комната, её дверь с цифрой «73». Как сейчас помню этот момент. Я чувствовал себя как на экзамене, хотя, наверное, на экзамене было легче — здесь у меня не было никакой подготовки. Я сделал глубокий вдох и постучал в дверь.

Почти сразу же послышались тяжёлые шаги и я понял, что это не Кира. Дверь открыла совсем незнакомая мне девушка в жёлтом халате. Её тяжело было назвать миловидной: при росте в полтора метра она весила килограмм девяносто. Всё её лицо было усыпано угрями, а грязные волосы были заколоты не менее грязной заколкой. В руках она держала полотенце и целых ворох ванно-банных принадлежностей. «Собралась в душ» — мелькнуло в моей голове.

— Привет! — начал я, — Кира дома?

Она посмотрела на меня так, словно я пришёл сюда в тысячный раз и в тысячный раз задаю этот дурацкий вопрос, но всё же соизволила мне ответить.

— Она уже второй час спит. Если хочешь — разбуди.

Сказав это, она вышла из комнаты и побрела, шаркая тапками, в другой конец коридора. Комнату она оставила открытой. Я стоял несколько секунд, не решаясь войти, но упускать такой случай было бы глупо.

Я тихо зашёл в комнату и прикрыл за собой дверь. В моём распоряжении было около получаса. Стоял полумрак — тускло горел ночник, тишину нарушало монотонное тиканье часов. Я стоял в той части комнаты, которую можно было назвать прихожей и кухней одновременно, от «спальни» её отделяли плотные бордовые задвинутые шторы. Холодильник, стол, чайник, однокомфорочная плита, шкаф для посуды — всё, как у всех, только везде стояла идеальная чистота и что-то мне подсказывало, что её автором была явно не та девушка в халате.

Я разулся и, неслышно раздвинув шторы, прошёл во вторую часть комнаты. «Спальня» была так же разделена на две части, но явной, видимой перегородки здесь не было. Здесь жили два человека, две девушки, но о том, насколько разными они были, могли рассказать окружающие предметы.

Слева стояла незаправленная кровать, на которой валялись журналы и разные тюбики с кремами. На тумбочке со сломанной дверцей тоже царил хаос: было ощущение, что из женской сумочки высыпали всё содержимое и выложили на всеобщее обозрение. На книжной полке, относившейся к этой части комнаты, стоял старенький магнитофон, вокруг него горой были навалены кассеты. Стены над кроватью были увешаны постерами кинозвёзд, а шкаф уже начинал подкашиваться на один бок от тяжести того барахла, который был в него навален.

На противоположной стороне комнаты, справа, также стояла кровать. На ней, укрывшись тёплым пледом, крепко спала Кира. Стараясь не разбудить её, я тихонько подошёл поближе. Возле неё было настолько уютно и тепло, что не хотелось уходить. Декорации сменились полностью. Возле кровати стоял компьютерный стол, на котором аккуратно были составлены папки, диски и конспекты. Книжные полки на стене были забиты классической и исторической литературой, на самой стене висел коллаж из личных фотографий Киры и её всевозможных грамот и дипломов. Я пробежался по нему глазами: Кира маленькая, Кира с братом, Кира на последнем звонке, Кира у моря, Кира с родителями, Кира с подругами… нигде не было и намёка на какого-нибудь молодого человека. Это придало мне уверенности.

Я сел на пол, чтобы получше разглядеть её милое, безмятежное лицо. Мы были на расстоянии дыхания, первый раз за несколько лет. Я бы с радостью просидел так всю жизнь. Под её рукой я заметил книгу и попытался прочитать название… « … Живаго». Произведение, которое намного позже перевернуло всё моё сознание и заставило написать свою историю, не менее трагичную. Кира, как настоящий филолог, засыпала под чтение книг.

Мне вдруг безумно захотелось её обнять, такую маленькую, такую хрупкую. Я представил — каково ей жилось в этой комнате, вдали от родных и близких, с человеком, с которым, наверное, даже не о чем было поговорить.

Кира тихо спала, а я не мог ею налюбоваться. Если бы она проснулась, я бы нашёл, что сказать, но будить её специально я не хотел. Не знаю, сколько просидел так на одном месте, может минут двадцать, может больше. Я знал, что скоро вернётся её соседка и поэтому поспешил уйти, чтобы не встретиться с ней ещё раз. Но уйти бесследно я не мог. Взяв на столе лист от блокнота, я написал на нём несколько слов, положил его возле Киры и, нежно поцеловав её волосы, вышел из комнаты.

«Ты очень красивая, когда спишь. Саша.»

15

С момента моего визита в комнату Киры прошло чуть больше недели. Приближался конец октября, а вместе с ним и торжественное посвящение первокурсников в студенты. Ничего не изменилось, всё шло своим чередом. Заметила ли она мою записку, узнала ли мой почерк, догадалась ли? Этого я не знаю до сих пор. Никогда потом мы не поднимали эту тему. Я ждал какого-нибудь ответного шага, какого-нибудь знака, но так ничего и не дождался. Ни на следующий день, ни позже. У меня, конечно, были подозрения, что моя записка осела в кармане доброжелательной соседки, но сейчас это уже не имеет никакого значения. Дай Бог ей здоровья и богатого мужа.

Был самый разгар семестра. Практически всё своё свободное время мы проводили в библиотеках, либо Интернет-залах (тогда всемирная сеть была доступна далеко не каждому). Бесконечные семинары и лекции забирали все силы. Преподаватели требовали от нас знаний по всем предметам, в то время как сами разбирались только по одному.

Киру я по-прежнему видел каждый день и всё чаще рядом с Винарским. Первое время я, конечно же, пытался убедить себя в том, что проявления его знаков внимания по отношению к ней — всего лишь плод моего больного воображения, но чем дольше я за ними наблюдал, тем больше убеждался, что мои догадки небезосновательны.

Винарский всегда улыбался Кире при встрече, помогал носить сумки с книгами на свои же пары, занимал ей стол рядом с собой в буфете, провожал после занятий до остановки. Другие считали это проявлением его чрезмерной воспитанности и интеллигентности и не обращали на это внимания, но я отлично понимал — в чём дело. Последние сомнения развеялись сами собой в одно обычное осеннее утро.

Была пятница. Помню, что утром я проспал, и первой мыслью было — не идти на пары, но пересилив себя и свою лень, я всё-таки поехал в университет. У нашей группы шёл семинар по истории. Я точно знал, что через стенку Винарский читал лекцию первому курсу (расписание Киры я знал наизусть). Его голос к тому времени уже дико раздражал меня и как бы я не старался сосредоточиться на своём предмете, у меня это не получалось.

За окном лил дождь. Стояла мерзкая погода, от которой снова тянуло в сон. В голове путались даты, события, фамилии, города… Настроение было хуже некуда. Мы конспектировали какую-то статью, в группе стояла полнейшая тишина, и поэтому, когда в соседнем кабинете началась какая-то суматоха, все это заметили.

Послышались многочисленные шаги, вскрики, скрип передвигаемых стульев и столов. Кто-то выбежал из кабинета и пробежал мимо нашей двери. Сначала мы подумали, что Винарский отпустил своих студентов пораньше, но когда послышались рыдания какой-то студентки, все испуганно переглянулись. Наш преподаватель вышел первым проверить, что произошло. В воздухе уже витало ощущение чего-то страшного. Все мы разом почувствовали на себе обжигающий холод и мёртвую тишину смерти, которая пришла за кем-то в соседний кабинет. Первый раз я почувствовал её так близко.

— Кто-то умер, — прошептала моя соседка по парте.

Когда через несколько минут послышалась сирена приближающейся скорой помощи, уже никто в этом не сомневался. Все повскакивали со своих мест и поспешили выйти в коридор. Я вышел одним из последних, боясь увидеть самое страшное.

Из-за многочисленных спин любопытных студентов я заметил бледного Винарского, который что-то объяснял нашему врачу и указывал на дверь соседней аудитории, в которой что-то случилось. Возле него стояло несколько однокурсниц Киры с не менее бледными лицами и заплаканными глазами. Они находились в состоянии шока.

Я протиснулся сквозь толпу и зашёл в тот самый кабинет. То, что я тогда увидел, ещё долго стояло у меня перед глазами: на полу лежал молодой человек с запрокинутой головой и белым лицом, а вокруг него, опустив головы, молча сидели наши первокурсники. Среди них была и Кира, у неё была настоящая истерика. Не скрою — мне стало намного легче.

Как я потом узнал, погибший мальчик был её одноклассником. Вместе они приехали с Владивостока поступать в наш ВУЗ на один факультет. О том, что у него был порок сердца знала только Кира. Наши преподаватели все как один потом обвинили его родителей в том, что они отпустили своего сына в большой незнакомый город, больше переживая не о мальчике и его семье, а о том, как эта история повлияет на престиж факультета. Я вдруг вспомнил, что именно его видел вечером в коридоре нашего общежития. Каких-то двенадцать часов назад он мыл на кухне яблоко и радовался жизни.

Через пару секунд в кабинет зашла бригада врачей и попросила всех выйти в коридор. Я хотел подойти к Кире, чтобы помочь ей встать, но меня опередил Винарский. Он поднял её с пола, крепко прижал к себе и что-то тихо сказал. Я не разобрал слов, лишь понял, что он обращается к ней, не как к студентке, первый раз услышав из его уст слово «ты». Это много значило. Это объясняло всё.

Кира, казалось, не замечала никого и ничего. Она не видела меня, она не слушала Винарского. К ней подошёл санитар со стаканом воды и посадил на стул, после чего стал измерять давление. Меня, Вадима Геннадьевича и остальных вывели из аудитории.

Этот день стал серьёзным испытанием для нас обоих. Именно он являлся той точкой невозврата, с которой и началась наша трагедия. Кира в одночасье стала другим человеком, потеряв своего друга. Наверное, именно это страшное событие, сплотившее на долгие годы первокурсников, и можно было назвать посвящением в студенты. Посвящением во взрослую жестокую жизнь.

Я был уверен, что Винарскому была выгодна такая ситуация. Именно сейчас он как никогда мог проявить себя как сопереживающий, соболезнующий и заботливый ухажёр. Может, конечно, на тот момент его чувства были действительно сильными и искренними, но не сильнее моих — это точно. Что оставалось делать мне? Лезть в чужую душу, когда она разрывается на части — было не в моих правилах. Позволять делать это другому — тем более. Я смотрел на Винарского и понимал, что ненавижу его всем сердцем. Он, так же, как и я, не спешил уходить и ждал Киру, даже не подозревая о том, что стоит рядом с человеком, готовым убить его.

Мне очень хотелось, чтобы она меня увидела. Не знаю зачем, но без этого я не смог бы уйти. Не прошло и минуты, как Кира вышла из кабинета с бледным и заплаканным лицом. Мы встретились глазами, и всё произошло само собой. Она просто подошла ко мне и молча обняла, а я обнял её, как будто мы делали это не в первый раз. Я боялся что-либо говорить, чтобы не спугнуть своё счастье. Нежно убрав с лица упавшие тёмные пряди волос, я поцеловал её в лоб.

Нашу идиллию нарушил Винарский, который явно был здесь третьим лишним и прекрасно это понимал. На его красном лице читалась дикая ревность. Не глядя мне в глаза, он схватил Киру за локоть и, пытаясь вырвать её из моих объятий, завёл разговор о том, что срочно нужно куда-то идти. Я не помню сейчас, что он бормотал, но, признаюсь, мне это уже было не важно. Кира ушла с ним, но видно было, что она делает это лишь из уважения к преподавателю.

Война началась.

16

На посвящение Киры я не ходил. Просто потому, что был уверен, что снова увижу её рядом с Винарским. От однокурсниц я узнал, что он всем открыто заявил, что влюбился в эту необыкновенную девушку, предоставив тем самым почву для новых слухов и сплетен. Буквально через пару дней все только и обсуждали эту новость. Кто-то видел их вместе в ресторане, кто-то возле ЗАГСа. Сразу нашлась уйма свидетелей, готовых подтвердить даже то, что они спят вместе.

Когда дело касается личной жизни преподавателей — студенты жестоки и беспощадны. Винарскому, наверное, и в голову не могло придти, что он поступил очень подло по отношению к Кире: грязная волна женской неприязни, зависти и обсуждений разом обрушилась на неё. Я заметил, что она стала скованной и молчаливой, она реже появлялась на переменах, почти ни с кем не общалась и каждый раз при встрече со мной опускала глаза.

Что касается моей учёбы, то на ней столкновение с Винарским почти никак не отразилось. Он не ставил мне двойки на семинарах, не выгонял за опоздания, не лишал стипендии. Он действовал хитрее. Всегда, когда я появлялся в поле его зрения, он заводил разговоры о «своей девушке» и назло мне делал это демонстративно громко.

Когда я заходил в деканат за заданиями к контрольной работе, ему необходимо было упомянуть в кругу своих коллег, что его любимая хорошо готовит. Когда я сидел в коридоре один, ему срочно нужно было выйти из кабинета, сделать звонок своей маме и сказать, что вечером «они» заглянут на ужин… Я знал, что всё это показные выступления и смеялся над ним. Винарский приходил от этого в бешенство. Наша дуэль стала больше похожа на клоунаду. Игра в одни ворота оказалась глупой и бессмысленной. Я, в отличии от Винарского, не пытался ничего никому доказывать. Больше всего меня волновало состояние Киры.

После блестящего выступления на посвящении ей выделили персональный ключ от музыкального класса. В свободное от занятий время она закрывалась в этой аудитории и играла на пианино, найдя спасение в музыке. Это была грустная музыка. Я до сих пор не знаю авторов и названий композиций, которых она играла. Нигде и никогда больше я не слышал этой музыки. Она осталась лишь в моей голове. Не зная ни одной ноты, я выучил эти произведения наизусть. Я был уверен, что Кира играет для меня, и ловил каждый звук, пытаясь перевести его в слова.

Вскоре все привыкли к тому, что у нас на факультете звучит пианино и не обращали на это внимания. Я был единственным и верным поклонником Киры.

Однажды в довольно поздний час, проходя мимо музыкального класса, я стал невольным свидетелем их жуткой ссоры с Винарским.

— Сколько можно делать из меня дурака?

— Я не делаю из тебя дурака, я просто не хочу…

— Что ты вообще хочешь, Кира?

— Чтобы оставили меня в покое…

— У тебя что тут встреча намечается? Почему я должен уходить?!

— Господи, да какая встреча?! Можно я просто побуду одна?!

— Он боится, что я не зачту ему практикум?

— Кто он?

— Мы оба прекрасно знаем, кто!

— Если знаешь, то зачем спрашиваешь?! Иди с ним разбирайся тогда, а не со мной!

Я решил вмешаться и зашёл в кабинет.

— Всё нормально? Помощь не нужна? — спросил я у Киры, не обращая внимания на удивлённого Винарского.

Для обоих моё появление стало неожиданностью. Кира не знала что сказать. У Винарского чуть не отвалилась челюсть от моего наглого вмешательства в их разговор.

— Да, всё хорошо. Мы просто разговариваем, — улыбнувшись, сказала Кира.

— Если что — я рядом, — обратился я уже непосредственно к нему.

За мной захлопнулась дверь и два раза провернулся ключ. В кабинете наступила тишина. Не знаю, что было дальше, но думаю, Винарский понял, что обижать я её никому не позволю. И плевать мне было на его статус и возраст.

17

Время от времени в актовом зале нашего общежития устраивались дискотеки, на которые с удовольствием сбегались все студенты. Комнаты и коридоры разом пустели, а вахтёры переходили на усиленный режим охраны. Девушки одевали свои лучшие платья, собираясь как на бал, несмотря на то, что парни приходили в тапках и майках.

Я не был любителем подобных развлечений, поэтому в такие вечера обычно сидел над семинарами в своей пустой комнате. В тот вечер я тоже работал над какими-то конспектами. Стены тряслись от грохота музыки, доносившейся с первого этажа, но мне это совсем не мешало. Мешал холод. Отопление ещё не включили, хотя на улице уже стоял мороз и дул пронизывающий ветер. Не спасали ни толстые шторы, ни тёплый вязаный свитер. Я решил прогуляться до кухни, чтобы погреться у плиты. В такие холодные осенние вечера это было единственным спасением для некурящего и непьющего студента.

По пути я столкнулся с парой полутрезвых и полуголых девиц, которым, видимо, было очень жарко. Они посмотрели на меня голодным взглядом и поспешили присоединиться к всеобщему веселью.

На кухне было темно, я не стал включать свет, просто подошёл к плите и включил её в розетку. Через несколько секунд я понял, что нахожусь не один: на подоконнике на фоне света от уличного фонаря я увидел силуэт девушки, молча смотревшей в окно. Она даже не повернулась в мою сторону.

— Кира, — почему-то сказал я и не ошибся.

Это была она. Я узнал её по тому, как она накручивала вьющиеся локоны своих волос на пальцы. Это движение я помню ещё со школы. Так по-детски наивно и безмятежно, что хотелось подойти и обнять её… Что я собственно и сделал.

Приблизившись к ней на расстояние полуметра, я заметил, что лицо Киры блестит от слёз, а глаза стали грустнее, чем обычно. Я всё понимал и в то же время не понимал ничего. Что спросить, что сказать — я не знал. Рядом с ней я снова не находил слов, чтобы выразить хотя бы тысячную долю того, что творилось в моём сердце. Кира заметила мою растерянность.

— Обними меня, — тихо сказала она.

И это было самым правильным на тот момент.

Я забыл про холод, про включенную плиту и свои конспекты. Я не знаю, сколько так простоял у окна, обнимая Киру и целуя её волосы, но понимал уже тогда, что что-то изменилось. Она была со мной, но не была моей. Где-то мной был упущен момент. Момент, который мог всё изменить. Как говорят — «если вовремя не поцеловаться, можно навсегда остаться друзьями».

— Прости меня…

— Не надо… Просто побудь рядом. Через пять минут мне нужно будет уйти.

Уже потом я узнал, что в это время Кира была на втором месяце беременности…

18

Настали жуткие холода. Поздняя осень плавно перетекала в зиму, окутывая землю в белый шёлковый саван. Метель и сугробы вскоре пришли на смену бесконечным дождям и слякоти. Я весь погрузился в учёбу, не отвлекаясь на посторонние мысли, которые всё же мучили меня по ночам. Единственной целью было побыстрее доучиться и уехать. Неважно — куда, главное — подальше от этого города. Какое-то время я даже всерьёз собирался перевестись в другой ВУЗ, но, слава Богу, вовремя одумался.

Я стал часто приезжать в Сололи к родителям. Не скажу, что там мне становилось легче, но при родителях я не позволял себе быть расклеенным тюфяком. На душе было гадко, мерзко, но перед мамой я заставлял себя улыбаться и делать вид, что всё хорошо. Другого варианта не было.

Мне стали нравиться поезда. Я теперь часто засыпал под стук колёс, разговоры незнакомых мне людей в тёмном вагоне, и это стало своего рода наркотиком. Дорога, меняющиеся зимние пейзажи, чужие лица растворяли меня в себе. Никто не замечал меня и моих проблем, никто не задавал мне глупых вопросов, я никому не был интересен. Большего мне и не хотелось.

Внешне я тоже изменился — перестал бриться, стричься и кутался в тёплые шарфы и бесформенные вязаные кофты. От симпатичного, аккуратного студента остались только очки. Наверное, издали я кому-то напоминал обычного бомжа. В какой-то степени так оно и было: я чувствовал себя безродным и бездомным псом, выброшенным за ненадобностью на улицу.

Почему-то зимой тяжелее переживать подобные вещи. В том бесконечном для меня ноябре любая моя мысль о произошедшем приобретала очертания катастрофы, поэтому я старался не думать о случившемся, дабы совсем не сойти с ума. С тех пор я ненавижу ноябрь, для меня он стал чем-то вроде Пятницы,13.

Не думать получалось только в Сололи. По возвращению в город это становилось невозможным. Как назло, я встречал их на каждом шагу. Винарский больше не обращал на мою персону никакого внимания, принимая меня за пустое место, а в глазах Киры при встрече я всё-таки читал что-то большее, чем просто сожаление.

Он унижал меня пренебрежением и высокомерием, а она добивала своими многозначительными взглядами. Мне кажется, тогда я ненавидел их обоих, уже не радуясь тому, что Кира вообще находится рядом. Лучшим для меня казалось не видеть её совсем… А сейчас, вспоминая всё это, я готов отдать жизнь только за то, чтобы снова хотя бы на секунду увидеть её, пусть и рядом с другим.

Кира продолжала играть на пианино, но делала это всё реже и реже. После встречи на кухне мы больше не разговаривали — всё и так было ясно. Она почти не улыбалась, а Винарский светился от счастья. Наверное, он и правда питал к ней сильные чувства, хотя это не удивительно — такую девушку нельзя было не любить.

Любой бы на его месте испытывал бы то же самое.

Почти каждый вечер он приезжал за Кирой в общежитие и забирал её к себе на ночь. Студенты уже не обсуждали это так, как прежде, усиленно готовясь к приближающейся сессии. Кроме меня и вахтёров это больше никого не волновало.

Как-то уже довольно поздно, возвращаясь из душа, я столкнулся с ними на лестнице — она шла с пакетом наспех собранных вещей, держа его за руку. Заметив меня, Кира резко отстранилась от Винарского и опустила глаза, на что обратил внимание не только я. Накинутая на плечи новая шуба, золотые серёжки и худое, измученное токсикозом лицо — такой я увидел её последний раз в том году.

В начале декабря её положили в больницу на сохранение, где она пролежала около двух месяцев. Около двух месяцев я старался о ней не думать, готовясь к экзаменам и зачётам. Пятый семестр пролетел относительно быстро, а с ним и половина моей бесполезной студенческой жизни.

19

Первый раз я сдал сессию на одни пятёрки, хотя особо ничего не учил. На тот момент у преподавателей уже сформировалось обо мне какое-то своё особое мнение и шибко стараться мне не приходилось. Я просто не пропускал нужные лекции, изредка работал на семинарах и здоровался со всеми преподавателями. Этого хватало, чтобы быть одним из лучших.

С первого курса я ходил на тренировки по баскетболу, со второго меня включили в сборную команды университета. Почти каждый месяц приходилось выезжать на соревнования, представляя честь не только факультета, но и всего ВУЗа в целом. В деканате меня отпускали без проблем и когда дело доходило до экзаменов — все с пониманием шли мне навстречу, откровенно завышая оценки.

С тех времён у меня осталась куча медалей, кубков, наград, грамот и прочего ненужного хлама, который сейчас не представляет уже никакой ценности. После универа я забросил тренировки и больше нигде не участвовал. О том, что я когда-то был подающим надежды спортсменом, уже почти никто не помнит.

Экватор мы отметили группой в одном из лучших местных ночных клубов, после чего все разъехались на каникулы по деревням и сёлам. Я провел в Сололи целых две недели. Крещенские морозы возле тёплой печки в своём доме, рядом с родителями — для меня это было наивысшим счастьем.

Я как никогда отдыхал душой, таская воду с родника через весь посёлок в сорокоградусный мороз и накалывая по несколько часов подряд дрова. Город не мог дать мне то, что давала обычная крестьянская работа. Я очень много думал о своей жизни и именно тогда понял, что на самом деле я — счастливый человек, познавший в свои неполные двадцать лет очень важные и очень нужные вещи.

Я любил Киру так сильно и до такой степени чисто и правильно, что сам этого боялся. Многие об этом мечтают всю жизнь, вздыхая в одиночестве над мелодрамами и книжными романами, а мне это было дано сразу и в такой мере, что я в силу своей глупости и неопытности просто не знал, что с этим делать. Наверное, в этом была причина того, что всё пошло не так, как нужно.

Можете считать меня нерешительным трусом, эгоистом, — кем угодно, я всё равно не смогу объяснить всего, потому что такое невозможно объяснить словами. На многие «почему?» я сам себе не могу ответить, не то, что рассказать это кому-то. Всё-таки есть что-то большее, чем то, что мы понимаем под словом «любовь» и эту загадку нам не разгадать. Уж в этой жизни точно.

В Сололи Кира мне снилась очень часто и очень чётко. Сны были нереально реальными, что уже само по себе странно. Я понял — с кем бы она ни жила, с кем бы она ни спала в одной постели, — это мой человек и рано или поздно мы будем вместе, потому что по-другому быть просто не может. Нити, связывающие нас, могут только запутаться, но они никогда не оборвутся, даже если мы сами этого захотим. Люди — марионетки в руках высших сил, однако признать это не всем под силу. Человек всегда хочет быть выше…

Когда начался новый семестр, я морально был готов ко всему. Мне было спокойно. Каникулы в Сололи помогли мне понять и принять многое, поэтому, когда я случайно заметил обручальное кольцо на руке Винарского, — даже не удивился. Кира вышла замуж за него только потому, что так было нужно. Но что такое — золотая безделушка по сравнению с тем, что нас с ней связывало?!

Однокурсницы рассказывали, что видели, как он приезжал в день свадьбы со своей молодой женой, как их поздравляли коллеги в деканате и на кафедрах, восторженно описывая её дорогое платье и свадебный картеж. Я бы тоже хотел это увидеть.

Мы встретились только через месяц в коридорах факультета. Шла пара, стояла мёртвая тишина. Кира сидела за столом напротив деканата и что-то писала. Она настолько изменилась, что я чуть было не прошёл мимо. Винарский превратил её в дорогую куклу, чем, наверное, хвастался и очень гордился. От некогда деревенской девочки, которую я полюбил в своё время, почти ничего не осталось — только глаза, которые стали ещё грустнее и бездоннее.

Я бежал на баскетбол, но заметив в сидящей за столом красавице Киру, сразу же остановился. Она бросила на меня ничего не значащий взгляд, затем резко опустила глаза и сделала вид, что совсем меня не узнала… Я подошёл ближе и сел рядом с ней. Было заметно, как она волнуется. Кира была на шестом месяце и беременность её только красила. Я откровенно ею любовался, не испытывая ни ревности, ни злости в тот момент.

— Ты очень изменилась, — почему-то сказал я, улыбаясь. — Такая красивая.

Кира продолжала что-то писать, не оборачиваясь в мою сторону, однако дрожащие руки всё-таки выдавали её.

— Я рад, что у тебя всё хорошо.

Кира вдруг резко повернулась в мою сторону. Она была готова заплакать.

— Ты издеваешься?! Уйди, пожалуйста!

Я вдруг понял, как больно ей было слышать от меня эти слова, представив себя на её месте.

— Прости. Я просто…

— Саш…

— Я просто давно тебя не видел.

Кира снова склонилась над своими бумагами.

— Ещё скажи, что скучал…

— Не то слово. Очень.

Кира посмотрела мне прямо в глаза, пытаясь понять — вру я или нет.

— К чему этот разговор? — спросила она. — Я замужем. Ты, наверное, уже знаешь.

— И что? Для меня это не проблема.

В этот момент из деканата вышел Винарский. Увидев меня рядом со своей женой, он позеленел от злости, но собрав всё своё достоинство в кучу, сделал вид, что меня просто нет. Натянуто улыбаясь, он подошёл к Кире и демонстративно поцеловал её. Я чувствовал себя зрителем какого-то дешёвого спектакля. Оба актёра играли плохо.

— Ты долго, зай? — спросил он Киру. — Поехали, я отвезу тебя.

— Да, сейчас, я почти дописала.

Тут вдруг ревнивый Отелло решил удостоить меня своим вниманием, чего я совсем не ожидал.

— А у Вас, Александр, кажется, идёт пара, — ядовито заметил он.

Я встал, взял ладонь Киры в свою руку и нагло при нём поцеловал.

— Вам кажется.

Я знал, что он молча это проглотит, не кинувшись мне вслед с кулаками. Это был Винарский — главный интеллигент факультета. И я не ошибся.

Листок, который так усердно заполняла Кира, был заявлением о переводе на заочное отделение. Больше в университете мы ни разу не встречались.

20

Сейчас тяжело восстановить в памяти все события моей студенческой жизни. Многое забылось, наверное потому, что не представляло для меня особой ценности. Что-то вспоминается во снах, что-то в определённых местах с определёнными людьми, что-то мне уже не вспомнить никогда.

Осталось несколько фотографий с тех времён, которые иногда переносят меня в прошлое и заставляют переживать эти моменты снова и снова. Последние курсы института слились в одну большую массу отдельных эпизодов, в некий калейдоскоп событий, о которых мне особо нечего рассказать. Если меня сейчас попросили бы все воспоминания расположить в хронологическом порядке, то боюсь, что я не справился бы с этой задачей.

Наша история жива, пока мы её помним. Через каких-нибудь пару-тройку десятков лет забудется девяносто процентов пережитых событий, сотрутся из памяти многие лица и имена. И я сотрусь из чьей-то памяти навсегда. Очень страшно это осознавать. Для меня это подобно смерти, хотя физическая смерть не так страшна, как забвение в сердцах близких тебе людей.

Киры уже нет, но я всячески пытаюсь не думать об этом, для меня она всегда рядом, каждый день, каждую минуту. Я всегда чувствую её присутствие и я счастлив. Теперь мне не приходится её ни с кем делить, она только моя и я буду рядом столько, сколько смогу…

О том, что Кира родила мальчика, я узнал в этот же день. Стоял тёплый весенний день. Винарский бегал как сумасшедший по кафедрам факультета с бутылкой дорогого вина и принимал поздравления. Честно говоря, я ему страшно завидовал, представлял, как бы радовался сам на его месте. Мне очень хотелось отправить цветы его жене в больницу, но я не решился на такой смелый поступок. В тот день я не мог думать ни о чём другом. Я сразу же полюбил её сына, потому что это был её сын, он был частью её. Если бы Кира после роддома пришла с ребёнком ко мне, то я не раздумывая принял бы их обоих.

Конечно же она не пришла ни через неделю, ни через месяц, ни через год. Кто-то из моих однокурсников видел её в парке с коляской, кто-то — в детском магазине. Кто-то встретил Киру возле института. Не знаю в каком районе жили Винарские, но я чувствовал, что она совсем рядом.

На улице я часто заглядывался на молодых мам, понимая, что где-то точно так же она гуляет со своим малышом. Наверное со стороны это казалось несколько подозрительно, но я ничего не мог с собой поделать. Мне безумно хотелось её увидеть. Как это ни странно, но я не встретил её ни разу за два последних года моей учёбы. Вскоре я смирился с тем, что у Киры началась новая жизнь и для меня в ней нет места. Глупо конечно в моей ситуации было на что-то надеться. Как бы ни раздражал меня Винарский, но всё-таки он внушал какое-то доверие. Я знал, что он её не обидит, по крайней мере на тот момент я искренне в это верил.

До конца пятого курса я ни с кем не встречался. Время от времени конечно появлялись девушки, которые ненадолго скрашивали моё одиночество (мужчины меня поймут), но ни одна из них не оставила в моей жизни какого-то приятного воспоминания. Чувствую, что это было взаимно.

На четвёртом курсе я погулял на свадьбах у двух моих лучших друзей — одноклассника Андрюхи Попова и соседа по койке в общежитии — Лёшки Сорокина. С тех пор прошло больше десяти лет, но они оба счастливы как и тогда. Им повезло с жёнами, а их жёнам повезло с мужьями, у обоих растут детишки. В общем, счастливые люди…

У меня же тогда была одна цель — побыстрее закончить учёбу и начать новую, счастливую жизнь. Видимо, у военкомата были на меня другие планы — с началом весеннего призыва, в разгар последней сессии я стал получать письма счастья, извещающие меня о том, что я должен отдать свой долг Родине. Даже не знаю, каким образом у меня получилось сдать ГОСы и диплом без троек, но чудо свершилось. Сейчас я помню лишь то, что практически не спал весь июнь 2001 года, — мой последний месяц на гражданке.

21

Ровно в семь утра мы стояли на плацу сборного пункта. В совсем новенькой? только что выданной форме и с соответствующими причёсками на головах. Главная медкомиссия была пройдена, группы сформированы. Я был ужасно расстроен, потому что не попал туда, куда хотел. Мы были одними из последних весенних призывников. Лучшие части региона на тот момент были под завязку наполнены, остались места «у туалета».

В одно такое место, прогремевшее на всю страну благодаря небывалому количеству побегов и «самоубийств», и решено было меня отправить. Меня и ещё троих. Я не то, чтобы боялся, просто понимал, что служба в инженерных войсках этой части ничего путного мне не даст. Ну, может, охранником в супермаркет потом возьмут без конкурса, и то — не факт.

Многим родители купили хорошие места в частях недалеко от города. Если бы у моих была такая возможность, то я бы никогда на это не согласился. Как-то не по-мужски.

Шёл дождь. Я стоял в третьем ряду насквозь мокрый и чувствовал себя неудачником. Какой-то офицер зачитывал списки. Ещё пару дней назад у меня был выпускной, с которого мне пришлось вернуться в одиннадцать вечера, чтобы на утро освободить место в общежитии. Меня забирали в армию на следующий же день. Я выпил один бокал шампанского и даже не отдохнул как следует от экзаменов и «диплома». Всё пролетело слишком быстро.

Где-то в толпе среди родственников новобранцев были и мои родители, но я их не видел. Я вообще почти ничего не видел, потому что очки надеть мне не разрешили. Таких слепых кротов как я тут было много. Были язвенники и даже один астматик. Все были годны к службе. Моя близорукость уже в первый день сыграла со мной злую шутку: я не различал звания на погонах. Да и сами погоны я не видел. Приходилось всё время щуриться. Как с этим служить я не представлял.

Нам что-то долго говорили про верность Родине, про наши права и обязанности. Когда официальная часть закончилась, разрешили десять минут побыть с родителями. Мама с зонтиком, утопая в собственных слезах, бросилась меня обнимать. Было ощущение, что меня провожают в последний путь. Отец стоял поникшим и всё время молчал. Они понимали, куда я еду.

Мне собрали полный пакет еды, туалетных принадлежностей и лекарств. Зря я согласился это взять, — почти всё растащили в первые же дни.

Через час нас уже везли на вокзал. Мне было очень тяжело оставлять родителей на два года. Кроме меня позаботиться о них было некому. Я был для них всем и если со мной случилось бы что-нибудь, они бы это не пережили.

Сотовых телефонов тогда не было, интернета тоже. Единственным средством связи служило обычное бумажное письмо, которое не всегда доходило до адресата. Я решил начать его писать уже в поезде, чтобы побыстрее успокоить родителей. Наверное, этот путь до вокзала и был самым тяжёлым моментом моего ухода в армию, когда я понял, насколько важно вернуться целым и невредимым, чтобы не заставлять лишний раз маму плакать.

Нас рассадили по вагонам. Мне досталось место у открытого не сломанного окна (хоть в чём-то повезло). На перроне гудела толпа провожающих родственников. Каждая мать искала в куче бритоголовых парней своего сына (различить нас было сложно). Слава Богу, я уговорил моих родителей не ехать на вокзал, иначе сам бы этого не вынес.

На улице уже вовсю светило солнце, о дожде напоминал лишь сырой асфальт.

Оставалось минут пять до отправления поезда, когда к моему окну подбежала девушка с ребёнком на руках. Я не сразу узнал Киру. Заметив меня, она улыбнулась, но с какой-то жуткой печалью, и протянула мне руку в окно.

— Я успела.

Я схватил её горячую ладонь, не веря своим глазам.

— Это Саша, познакомься, — сказала она мне, кивнув на ребёнка.

Я не знал, что ответить. Кира сдерживая слёзы, пыталась улыбаться. Около минуты мы просто смотрели друг на друга, не произнося ни слова. У меня стоял комок в горле.

— Спасибо, что пришла, — наконец вымолвил я.

— Я тут тебе кое-что принесла. Возьми, пожалуйста.

Она протянула мне небольшой пакет. На станции объявили отправление нашего поезда.

Кира испуганно посмотрела на меня, понимая, что осталось совсем мало времени, и сжала сильнее мою руку.

— Я буду тебя ждать, Саш… Помни это, — сказала она еле сдерживая рыдания.

— Я знаю… Не плачь. Я тебя увидел, это главное.

Очень хотелось выйти из вагона и крепко обнять её.

— Береги себя, — сказала она тихо, и слёзы градом покатились по её лицу.

Поезд тронулся. Кира отошла от окна и, не отрывая от меня взгляда, несколько шагов прошла рядом, а затем исчезла.

Я ещё долго не мог поверить в то, что произошло. До сих пор мне неизвестно, как и от кого она узнала о том, куда и когда отправляется мой поезд. Об этом знали только родители. По крайней мере, я так думал.

Только когда мы выехали за пределы города, я вспомнил, что держу в руках пакет. Развернув его, я увидел ещё горячую запечённую в фольге курицу с картошкой, тёплые вязаные носки (которые идеально подходили по размеру), толстый блокнот с ручкой, книжку Пастернака и серебряный крестик на нитке с надписью «Спаси и сохрани». Я был некрещёным, но сражу же одел его и стараюсь не снимать до сих пор. На шее или в кармане, — он всегда со мной. На данный момент это самая дорогая для меня вещь.

Я искал адрес или номер телефона в блокноте и в книге, но ничего, напоминающего хоть какую-нибудь записку, я не нашёл. Ни одного слова, ни одной цифры. Это меня дико расстроило.

Книга, которую я перелистал от корки до корки, называлась «Доктор Живаго». Почему Кира положила мне именно её, я тогда не понимал, но начал читать уже в поезде. Скажу честно — давалась она мне с большим трудом. В первый же месяц пребывания в армии её у меня стащили, даже догадываюсь для каких целей. В итоге я прочитал одну главу и так ничего и не понял.

Курицу с картошкой мы с ребятами уничтожили сразу же. Это был первый и единственный завтрак, приготовленный когда-либо мне Кирой.

До моей части было двое суток пути. Все двое суток я благодарил Бога за то, что он позволил попрощаться с самыми близкими мне людьми.

22

Никуда мне от этого не деться. Не уехать, не убежать, не уплыть… Даже в самом удалённом уголке планеты, где кроме природы и меня никого не будет. Даже там меня будут терзать мои воспоминания. Память — это настоящая пытка для человека, самая жестокая и невыносимая. Пока мы заняты своими делами в течение дня и отвлекаемся от постоянных мыслей, это не так ощутимо. Но с наступлением ночи все резко обостряется.

Сны — самое чудовищное напоминание. Они снова и снова возвращают нас туда, куда обратной дороги нет. Против нашей воли, против здравого смысла.

Иногда я хочу остаться в этом сне навсегда, иногда желаю побыстрее проснуться, но не могу. Сны — это своего рода проводник между мирами. Между мной и Кирой. Это единственное, что связывает нас теперь. Это то, что нас разделяет. Это коридор, по которому я могу пройти лишь несколько шагов. И хочется либо уйти туда насовсем, либо вернуться и больше не возвращаться туда никогда.

В армии сны о доме и Кире мне не снились, может только в первую неделю после призыва. Касаясь головой подушки, я сразу же проваливался в тёмную бездну, из которой меня вскоре вытаскивал голос старшины или сослуживцев при утреннем подъёме. За два года я ни разу не выспался. Хроническая усталость сказывалась на отсутствии здоровых снов. По ночам я также постоянно бегал по территории, стрелял, отжимался и что-то искал. Когда твой организм выматывается в течение дня, то у него не хватает сил на хорошие мысли ночью. Я скучал по семье, но постоянный стресс не позволял думать о ней даже во снах.

Как я уже писал, военная часть, в которую я попал, была знаменита на всю страну. Состоятельные родители «отмазывали» своих сыновей от распределения в Бикин всеми возможными способами, остальным же не оставалось ничего другого, как молиться за них.

Я знал, что одного новобранца избили до смерти, другой «повесился», третий умер от инсульта (в 20-то лет), четвертый погиб при неудачной попытке побега… двадцать пятого по ошибке застрелили на учениях, приняв за мишень. Можно часами описывать те ужасы, которые рассказывали про Бикин, и всё равно это будет лишь малой частью того, что происходило там на самом деле.

Беспредел, который там творился, не укладывается в голове здравомыслящего человека, живущего в правовом государстве в 21 веке. Средневековые пытки, которые устраивал наш старшина (не самый жестокий человек из командования части), я запомню, наверное, на всю жизнь.

Помимо «наказаний», в части тяжело обстояло дело с питьевой водой, которой катастрофически не хватало. Три маленькие стакана чая в день — это всё, что нам полагалось, учитывая то, что приходилось пробегать в день десятки километров. Летом по утрам мы вылизывали росу с травы, зимой ели снег.

До службы в армии я думал, что такое возможно только в колонии строгого режима где-нибудь на севере, с заключёнными, приговоренными пожизненно за самые жестокие преступления… Всё усугублялось тем, что наша часть была закрытой в связи с расположением вблизи штаба ФСБ, поэтому ни особых проверок, ни частых встреч с родственниками, ни звонков домой… ничего этого не было. Все письма проверялись. Мы были оторваны от мира и за каждым нашим шагом следили, пресекая любые попытки огласки происходящего.

Мне повезло — я выжил. Именно выжил. По счастливому стечению обстоятельств.

Около полугода я провёл в госпитале. Сначала меня пырнули ножом в драке с «дедами», потом была контузия на полигоне, а зимой я обморозил ноги до первой стадии гангрены. Особого лечения, однако, я не получал. Вместо стерильных бинтов мои обезображенные ноги обматывали старыми тряпками, обезболивающее не выдавали, жаропонижающее — только на ночь, и то если температура поднималась выше 39°. При этом я умудрялся выполнять поручения старшины и проходил в сутки около пяти километров, стирая ноги в кровавое месиво.

Каждый день, ложась спать, я не был уверен, что проснусь утром. Это была своеобразная гонка на выживание, естественный отбор, испытание судьбой. Я не понимал, чем заслужил эти мучения, но делал всё, чтобы не упасть духом и стойко всё выдержать. Если бы я мог молиться, я бы молился, но не умел, и поэтому просто терпел и ждал, когда всё это закончится. Конечно же родителям я ничего не рассказывал и писал домой сочинения на тему «Как хорошо служить в армии».

С тех пор осталось несколько фотографий, где я сам себя не узнал бы. Мои тёмно-русые волосы в первый же месяц потемнели от гормонов, которыми нас пичкали, и я впервые увидел седину на своих висках. Скулы ввалились, глаза потускнели и стали в два раза больше. Форма висела на мне как на трупе. Я был сломлен и подавлен. Ничего от прежнего Александра Позднякова не осталось, только имя и фамилия. Я был похож на узника концлагеря и ощущал себя так же.

Мне и сейчас не очень хочется вспоминать всё это, поэтому я намеренно опускаю данную часть своей биографии, которая осталась чёрной дырой в воспоминаниях. Я счастлив, что я вернулся домой живым и на этом весь положительный опыт службы в армии заканчивается. Не всем повезло так, как повезло мне.

23

Два года показались мне целой вечностью и тем не менее в один прекрасный день всё закончилось. Я возвращался в свой прежний мир, сидя в плацкартном вагоне июньским солнечным утром. Мне казалось, что я повзрослел лет на десять и родители меня точно не узнают. За такое короткое время я обдумал и переосмыслил больше, чем за всю свою жизнь на гражданке.

Я сам ужасался того, как меня изменила служба: стал еще более замкнутым, немногословным и равнодушным. Я научился терпеть и ждать, драться и помогать другим, молчать, материться и курить. Я научился выживать. Нет, меня армия не сломила. Она меня закалила может даже больше, чем это было нужно. Как жить с таким опытом в обычной жизни я пока не представлял, но понимал, что нужно было как-то перестроиться и оставить всё в прошлом, иначе высока была вероятность сойти с ума или спиться.

В плацкарте напротив меня сидели две девушки-студентки, красивые до невозможности. Всю дорогу они разговаривали, смущённо поглядывая на меня. Дембель в форме, только вырвавшийся на свободу, с диким взглядом, видимо, ничего кроме страха у них не вызывал. Я отвык от женской красоты и сейчас смотрел на них как на какое-то чудо природы, которое долго от меня скрывали. Желание обладать этой красотой проснулось тут же в поезде и я долго не мог выбрать — с какой-бы из них я переспал прямо здесь и сейчас.

В результате выбор пал на стройную и миловидную блондинку. Пару раз я «невзначай» столкнулся с ней в тамбуре. Сладкие духи с ферамонами вскружили мне голову и я не смог больше себя контролировать. Я понял, что она непротив случайной связи и всё произошло здесь же в тамбуре под стук колёс и гудки паровоза. Благо, наш вагон был предпоследним и народ не шарахался туда и обратно.

Это был самый нелепый, быстрый и долгожданный секс, за который мне сейчас даже не стыдно. Я просто удовлетворил своё животное желание и не больше. Надеюсь, девушка не сильно обиделась. Не знаю, случайность это или нет, но буквально через час мои попутчицы исчезли. Вышли ли они на своей станции или пересели в другой вагон, — я не знал. Да и если уж совсем честно, меня это совсем не беспокоило. На что-то большее в плане знакомства я не был готов. Я даже не спросил её имени.

В моей жизни никогда не было близости с человеком, которого я по-настоящему любил, поэтому не придал этому факту особого значения. Я сбросил напряжение и мне немного полегчало. Не хватало только холодного душа для полного счастья.

Да, я повёл себя как последняя скотина, но сейчас я знаю этому оправдание. Так повёл бы себя любой на моём месте. Никакие моральные законы не работают, когда ты два года живёшь в постоянном напряжении и стрессе. Есть только физиология и ощущения, ни о какой нравственности речи быть не может. Животное, загнанное в угол, может вести себя только как животное.

Так или иначе, ступив со ступеньки поезда на землю Сололи, я моментально забыл обо всём. Меня обволокло чувство детской безмятежности и спокойствия. Я был счастлив, что я дома, в своём родном посёлке. Я готов был целовать асфальт перрона, на котором стоял. Этого момента я ждал очень долго и представлял его каждый день, считая часы и минуты. Это непередаваемое чувство не описать никакими эпитетами, это можно только прочувствовать и запомнить.

Родители встретили меня очень тепло, несмотря на то, что ждали меня в другой день. Я хотел им устроить сюрприз и сюрприз удался. Стол накрыли за полчаса, соседи со всей улицы натащили самогона, сигарет и мяса для шашлыков. Это был настоящий праздник. Все как один говорили, что я похудел и повзрослел. Мужчины жали мне руку, похлопывая по плечу, женщины обнимали и целовали. В тот день я чувствовал себя настоящим героем, вернувшимся с войны целым и невредимым. Не хватало только школьных друзей. И Киры.

24

В армии о ней мне напоминал только крестик, который я никогда не снимал и придавал ему какую-то особую силу и значимость, но думать о Кире, о нашей встрече я, признаюсь, не думал. Всё это на время осталось в прошлом. Жестокая реальность никак не вязалась с её образом, поэтому на два года я забыл об этой девушке. Не потому что не любил, а потому что было больно осознавать насколько недосягаема она была для меня в то время.

Я бы не выдержал, если бы дал себе слабину и позволил скучать и страдать по ней каждый день. В армии нет места любви, есть тёплое осознание, что тебя ждут. Я знал, что она меня ждёт и был спокоен. Ни писем, ни звонков, ни встреч — не было ничего, что бы выбило меня из равновесия, и я этому рад. Иногда в бреду, на больничной койке мне всё-таки мерещилось её лицо, слышался её мягкий голос, но это лишь были жестокие игры моего подсознания, с которым у меня не было сил бороться. Сейчас я наконец мог спокойно подумать обо всём.

На тот момент я ощущал полную уверенность в том, что хочу быть именно с этим человеком. Я стал более решительным, серьёзным и смелым по сравнению с тем Поздняковым, который уходил в армию два года назад. Я готов был бороться за своё счастье, добиваться его любыми способами и строить серьёзные и крепкие отношения. Я хотел жениться на Кире и видел её матерью своих детей. Только я был виноват в том, что мы были не вместе, и собирался в ближайшее время это исправить.

Первым делом я решил поехать в город, найти её, встретиться и поговорить. В идеале, конечно, надо было сразу найти квартиру, чтобы забрать её туда и больше не отдавать никаким Винарским. Насчёт работы я даже не переживал, для меня это был второстепенный вопрос. Но всё оказалось не так просто.

Около двух месяцев у меня ушло только на поиски работы. Я кочевал по квартирам знакомых в полнейшей растерянности. Все своё время и силы я направил на то, чтобы хоть как-то устроиться. Страна переживала кризис, о чём в армии я даже не подозревал. Должности сокращали, людей увольняли, зарплаты задерживали. У меня не было ни опыта, ни жилья, ни полезных знакомств. Продавец техники, охранник, водитель — это лучшее из того, что мне предлагали на тот момент.

От одногруппников я узнал, что Винарские разошлись, после чего наш бывший преподаватель уехал жить и работать в Китай. Куда пропала Кира никто не знал, общих друзей у нас не было. Мои поиски зашли в тупик. Это сейчас можно найти всех в соцсетях, раньше всё было гораздо сложнее.

Я был в таком отчаянии, что хотел уже идти писать заявление в милицию либо обратиться в передачу «Жди меня». И в то же время мне казалось, что она не могла вот так взять и уехать, исчезнуть, пропасть бесследно. Кира должна была меня дождаться, несмотря ни на что. Она знала день призыва, она знала, где живут мои родители, она могла меня найти при желании и я не понимал, почему она не выходит со мной на связь.

Мысли о другом мужчине я сразу отмёл, просто не хотел об этом думать. Чем больше я рассуждал, тем больше понимал, что кроме меня здесь ничего не могло её держать, но меня тут не было… Скорее всего она просто уехала к родителям после развода, потому что помочь с воспитанием ребёнка больше было некому. И чем больше я думал, тем больше приходил к этому выводу, как к единственному возможному объяснению нашей нестоявшейся встречи. Тем не менее, я продолжал её искать, надеясь на чудо.

Около года я прожил в ожидании. Мне повезло устроиться помощником юриста в крупную торговую сеть и снять недорого квартиру в центре города. Всё своё свободное время я тратил на то, чтобы найти Киру. Я давал объявления в газету, на радио, в бегущую строку на телевидение в надежде, что она увидит и позвонит. Надо мной вскоре смеялся весь город, но мне было плевать на это.

Я перерыл все городские абонентские базы, на пять раз перечитывая фамилии на буквы «А» и «В». Много времени я проводил на улице, вглядываясь в лица прохожих, посещал все возможные и невозможные места, где она могла отдыхать и работать, но всё это оказалось пустой тратой времени. Спустя год безуспешных поисков я понял — Киры в городе нет и не было.

Свет на всё происходящее пролила одна случайная встреча.

25

В городе моя жизнь начала новый виток, не совсем в том направлении, в каком хотелось бы, но в целом всё складывалось хорошо. Я обзавёлся новыми знакомствами, на работе меня активно продвигали по карьерной лестнице, появилась возможность купить свою первую, хоть и небольшую квартиру.

Я часто ездил к родителям в Сололи и старался помогать им во всём. С ними я отдыхал от городской суеты и постоянного стресса на работе. Я поступил на юридический. Это было, наверное, одним из главных моих достижений на тот момент. Для полного счастья не хватало лишь любимого человека рядом. Были подруги из общей компании, но это были только подруги, ни с одной из них я не рассчитывал строить какие-то серьёзные отношения.

Весь мой круг общения составляли, в основном, неженатые и незамужние коллеги с работы. Я комфортно чувствовал себя в этой компании и у нас всегда находились темы для бесед. На этих людей я мог положиться в работе, несмотря на бесконечный сумасшедший ритм, с этими людьми мне нравилось отдыхать. Раз в месяц мы обязательно куда-нибудь выбирались: в боулинг, на турбазу, в кафе, на чью-нибудь дачу… И это было по-настоящему круто. Дни Рождения мы также отмечали всей командой, сначала на работе, а потом в неформальной обстановке.

На один такой День Рождения нас занесло в новый ночной клуб на окраине города. Именинницей была Наташа — девушка из соседнего экономического отдела. Я всегда в таких случаях ломал голову над тем, что подарить. С мужиками дело обстояло проще: дарил то, что хотел бы получить в подарок сам. Наташа среди нас была самой начитанной, даже на работе она умудрялась проглатывать многотомные романы за считанные дни. Меня всегда это удивляло и восхищало. После института я не прочитал ни одной книжки, не считая кодексов и учебников.

Наташе я решил подарить тёплый шерстяной плед, связанный мамой буквально за пару недель. Этот подарок почему-то так всех растрогал, включая именинницу, что я невольно стал героем вечера. В моём подарке все уловили какой-то тайный смысл, хотя никакого намёка на что-то большее, чем просто плед, в этом не было.

Я не любил клубы. У меня раскалывалась голова от громкой музыки, и я не умел под неё расслабляться. Пока все толпились на танцполе, я сидел на баре с бокалом виски и думал над тем, как бы незаметно смыться домой.

Рядом подсела девушка, попросила закурить. Пока я доставал зажигалку из кармана, мельком бросил на неё взгляд и сразу же узнал. Это была Катя — подруга и однокурсница Киры, по которой в свое время сходил с ума мой друг. Из симпатичной и скромной девочки она превратилась в распущенную и вульгарную особу, от которой несло спиртным и сигаретами. Яркий макияж, минимум одежды и надменный взгляд — от таких девушек я старался держаться подальше, но сейчас очень обрадовался нашей встрече.

— Привет! — начал я.

— Здравствуй… Александр! — ответила она.

— Ты даже помнишь моё имя?!

— Как не помнить… Аверина на первом курсе весь мозг про тебя выела. Тут хочешь не хочешь, а запомнишь.

— И что я даже не изменился с тех пор?

— Да нет. Одеваться только прилично начал… Женился чтоли?

— Работу нашел нормальную.

— Круто! В нашем городе найти нормальную работу с филфаком практически нереально… Дай угадаю! Учитель?

— Не совсем. Юрист… А ты где?

— Я где?…Я свободная девушка, работаю сама на себя. Парикмахером в салоне. Если надо будет подстричься нормально, заходи, сделаю скидку.

Мне стало смешно: такой девушке я бы ни за что не доверил свою голову.

— Заманчивое предложение…

— Ты подумай, Александр.

— Слушай, у меня к тебе разговор есть, давай выйдем на пять минут? Тут шумно.

— Так сразу и разговор? Блин, я только присела.

— Я надолго тебя не задержу.

— Твоя девушка не обидится?

— Здесь нет моей девушки.

— Окей, только дай мне куртку, там прохладно.

Я накинул ей на плечи свою ветровку и проводил к выходу. Всё это происходило на глазах у моих друзей и Наташи, про которых я совсем забыл.

Мы вышли из шумного заведения и в лицо ударила отрезвляющая прохлада осенней ночи. Рядом находилась небольшая парковая зона, куда мы и направились. Я не стал ходить «вокруг и около» и сразу перешёл к делу.

— Я очень хочу, чтобы ты мне помогла найти Киру.

— Почему-то так сразу и подумала… Только с чего ты взял, что я что-то знаю?

— Вы были подругами…

— Были. Но мы давно не общаемся. Если бы мы остались подругами, не уверена, что она позволила бы тебе что-то рассказывать.

— В смысле?

— Послушай, зачем тебе Кира? У тебя всё хорошо, жизнь удалась…

— Для полного счастья как раз её и не хватает.

Мы остановились. Она в упор посмотрела мне в глаза.

— Ты уверен, что тебе это нужно?

Её взгляд меня напугал.

— Больше, чем ты думаешь, — не задумываясь ответил я.

Она двинулась дальше, оставив меня стоять в каком-то непонятном оцепенении. Придя в себя, я поплёлся за ней.

— На самом деле я знаю всё только со слов наших общих знакомых и однокурсниц. Мы с Авериной не общались несколько лет, с тех пор, как она вышла за Винарского и ушла в декрет.

— Почему?

— В 18 лет у меня не было общих тем с молодой мамашей… ни тем, ни интересов. У нас был разгар студенческой жизни, а у неё пелёнки и какашки. Да мы пришли пару раз с девчонками к ним в гости после рождения Сашки и в принципе на этом всё общение и закончилось. Она дружила с другими девочками… С одной такой подружкой они как-то поехали на дачу за город и на трассе вылетели на встречку…

Меня прошиб холодный пот. Я остановился.

— Она жива?

— Аверина жива, подруга умерла в скорой.

— Кто был за рулём?

— Аверина. Это была её машина. Винарский подарил на рождение сына.

— А ребёнок?

— Говорят, что он был то ли в садике, то ли у бабушки… Наша однокурсница работает на местном телевидении, они выезжали на место аварии, там три машины всмятку, ребёнка точно не было.. Я не знаю, кто виноват. Сначала говорили, что Аверина, потом что водитель фуры зацепил их, затем выяснилось, что у другого были проблемы с тормозами… Я, честно говоря, особо не интересовалась.

— Когда это было?

— Пару лет назад.

— И где сейчас Кира?

— Я не знаю… Девчонки говорили — у неё травма позвоночника. Наши даже собирали деньги ей на лечение. Она пару месяцев лежала здесь в больнице, а потом родители забрали её и увезли куда-то на запад. Это всё, что я знаю.

Я не мог придти в себя от услышанного. Такое я не мог представить себе даже в самом страшном сне.

— А Винарский? Он бросил её после всего этого? А как же их сын?

— С Винарским они разошлись ещё до аварии. Он уехал в Китай, она с ребёнком осталась здесь. Не знаю, как сложились их дальнейшие отношения, но говорят он даже не приехал и не помог.

— Вот сука!

— Короче можешь больше не париться по поводу Авериной. Она если не инвалид, то в любом случае уже не в той форме. Не знаю, на кого повесили смерть её подруги, но думаю только от этого крыша может поехать.

— Ты серьёзно сейчас?

— Абсолютно. Какие тут шутки могут быть?

— А если бы на её месте оказалась ты?

— Я бы думала в первую очередь о других, а не о себе. Зачем ещё кому-то ломать жизнь…

— Кто мне может дать мне какую-то подробную информацию? Ваша подруга с телевидения?

— Не думаю. Она не общалась с ней.

— Кто общался?

Катя пожала плечами.

— Я не знаю.

Я ей не поверил, но продолжать разговор не стал. У меня раскалывалась голова от избытка информации. Я понимал, что нужно всё хорошо обдумать, прежде чем что-то делать. Я проводил Катю обратно до клуба и пошёл пешком домой, ни с кем не попрощавшись. Как я прошёл два особо криминальных района той ночью, не нарвавшись на каких-нибудь гопников, до сих пор не понимаю. Первый раз в жизни я находился в таком шоке, что не отдавал отчёт своим действиям. Меня трясло.

26

Говорят, когда-нибудь человек научится управлять временем, а значит — влиять на будущее и изменять прошлое. Тогда само понятие «история» станет неактуальным. Можно будет перематывать свою жизнь как фильм, ставить время на паузу и моделировать новую реальность так, как хотелось бы. Иногда я жалею, что у меня нет такой возможности. На данном этапе эволюции у людей нет второй попытки в игре под названием «жизнь». А потому каждое решение, слово, действие, каждый шаг должен быть осозананным и обдуманным, хотя и это не гарантия успеха.

Как бы ты не думал и не проссчитывал, что-то свыше определяет твою судьбу. Сценарий на твою жизнь давно написан и утверждён, ты лишь актёр, играющий роль, без права изменить сюжет.

После встречи с Катей я впервые за долгое время задумался о таких серьёзных вещах. Я понял, что никто из моих родных не застрахован от несчастья. Жизнь жестока, особенно с теми, кто достоин лучшего. На вопрос «За что?» никто никогда не ответит. По крайней мере, нам с вами.

Люди — глупые существа. Они слишком мало знают об этом мире, о своём предназначении, от них мало что зависит, но это не мешает им считать себя венцом творения и высшим разумом. Кто-то сверху просто смеётся над нами, придумывая самые невероятные испытания судьбы, которые мы зачастую не в силах принять и пережить. Мы слабы и беспомощны перед этими силами. Мы смертны, а человеческая жизнь — просто космическая пыль в масштабах Вселенной.

Несколько дней эти мысли не давали мне покоя. Я не спал, не ел и жил на автомате. Я не помнил, как добирался утром до работы и вечером — домой. Не знаю, как меня не уволили тогда. Около недели я молча просидел в своём кабинете, делая вид, что работаю. Я был потрясён до такой степени, что выпал из обычной жизни и чуть не сошёл с ума. Что делать? Как дальше жить? Куда ехать? У кого просить помощи? Как вообще такое могло произойти? За что?

Ни на один вопрос я не находил ответа. Единственное, что понял тогда — ни тюрьма, ни осуждение общества, ни инвалидное кресло не станет барьером между мной и Кирой. Это всё мелочи, на которых я не стал бы даже зацикливаться. Самое главное для меня, что человек жив. Осталось только его найти.

Но в этом и была главная проблема. Спустя пару недель я узнал всё о случившемся, восстановив хронологию последних месяцев пребывания Киры в городе. Я знал имя погибшей подруги, дату аварии, марки всех машин, попавших в ДТП, и фамилии их владельцев — все детали произошедшего. Я выезжал не раз на то самое место и представлял себе всё настолько чётко, что наверное мог бы уже считать себя свидетелем этой страшной аварии.

Я узнал, что в итоге виновной в случившемся признали Киру, которая не справилась с управлением и вылетела на встречную полосу прямо под колёса фуры. Помимо погибшей подруги в этом ДТП были тяжело раненые из иномарки, следовавшей за машиной Киры и случайно попавшей в этот кровавый замес. В этой иномарке была пятилетняя девочка, которая вылетела через лобовое при ударе и, к счастью, осталась жива. По словам свидетелей это было жуткое зрелище. Я видел фотографии. Это не для слабонервных.

Кира была в очень тяжёлом состоянии, поэтому суда не было. Она не могла ни сидеть, ни говорить, ни есть. Родственники погибшей подруги решили не заводить уголовное дело, ограничившись моральной компенсацией, решив, что наказание уже последовало. Родители Киры, не самые состоятельные люди, взяли на себя все финансовые расходы, в том числе и за лечение других участников аварии.

У самой Киры было около десятка неутешительных диагнозов. Множество переломов, разрыв печени, травма шейного отдела позвоночника, сильнейшее сотрясение головного мозга — это только то, что я запомнил. Врачи не обещали даже того, что она когда-нибудь встанет с постели. Она находилась в сознании, но была очень слаба. За пару месяцев никто, кроме родителей и следователя, к ней в больницу не пришёл.

Когда наши медики сделали всё, что могли, Аверины забрали свою дочь. Одна из медсестёр, общавшаяся тогда с ними, сказала, что они уехали в Новосибирск, но тут же вспомнила, что про Москву тоже велся разговор.

Непосредственно лечащий врач Киры рассказал, что письма с её историей болезни рассылались в несколько клиник и больниц, зарубежных в том числе, и куда в итоге приняли Киру, он не знает.

Получить всю эту информацию, не являясь родственником пострадавшей и сотрудником следственных орнанов, не составило особого труда. В относительно небольшом городе всё решают полезные знакомства, которыми я на тот момент и воспользовался, вращаясь в сфере юристов и адвокатов.

Я узнал всё, что хотел, но в итоге мои поиски зашли в тупик, так и не начавшись.

Куда увезли Киру, никто не знал. Если бы Винарский жил в городе, я бы, в первую очередь, поехал к нему, но искать его в Китае я не собирался. Да и не факт, что он бы чем-то мне помог.

Нужно было искать Авериных, но как их искать, если даже не знаешь страну, в которой они находятся?! Какое-то время я надеялся что вот-вот появится какая-то зацепка и я выйду на их след. Я даже ездил во Владивосток и искал их там, понимая, что прошло уже достаточно времени и Кира могла восстановиться и вернуться домой. Я много времени и сил потратил на эти поиски, но они ни к чему не привели.

И тогда мне не оставалось ничего другого, как смириться и сдаться. Я устал.

27

В августе 2005 года состоялась моя свадьба. Я женился на прекрасной девушке Лизе, которую полюбил с первого взгляда. Познакомились мы при очень странных обстоятельствах.

Однажды вечером в своём подъезде я увидел взрослую породистую собаку, которая забилась в угол и скулила. Я сначала подумал, что она ждёт хозяина и не обратил на это особого внимания.

Утром следующего дня, выйдя в подъезд, я заметил, что собака лежит на том же месте, но уже не издаёт никаких звуков. Она была истощена. Я зашёл обратно в квартиру и захватил для неё воды с колбасой. Животное оживилось, еда была умята за две секунды. Я не разбирался в породах собак, но на вид это была лайка или её близкий сородич. Собака оказалась псом. Ни клейма, ни ошейника на нём не было.

Недолго думая, я занёс своего нового приятеля домой, постелил ему старую куртку и со спокойной душой и чистой совестью ушёл на работу.

В тот день я написал несколько заметок в соцсетях о своей находке, подал объявление в газету и стал ждать звонка. Всю последующую неделю я ухаживал за бедным животным, кормил его, купал, гулял и спал с ним.

За всё это время со мной никто так и не связался, а я особо и не расстроился. Отдавать его мне уже не хотелось. Мы отлично поладили и стали настоящими друзьями. Я торопился с работы домой с приятным осознанием, что меня кто-то ждёт.

Мы с псом подолгу гуляли вечерами по нашей набережной, по паркам и за городом. Я старался везде брать его с собой.

Через неделю мне позвонила девушка и стала расспрашивать про собаку. Я соврал, что хозяева нашлись, чем очень её расстроил. Всю ночь после этого звонка я не мог заснуть. Совесть и чувство вины не давали мне покоя. Поэтому утром я ей перезвонил и пригласил вечером взглянуть на пса, так и не сумев объяснить свой некрасивый поступок.

В тот день я взял отгул, чтобы как следует попрощаться со своим лохматым другом. Я был уверен, что нашлась его настоящая хозяйка и от этой мысли было радостно и грустно одновременно. Полдня мы с псом гуляли у реки и гоняли голубей. Вечером в мою дверь позвонили.

В первую же секунду я понял, что эта девушка станет моей женой. Эта была первая мысль, которая пронеслась в моей голове, как только я её увидел. Невысокая стройная брюнетка с большими глазами и длинными волосами напоминала мне Киру. Взгляд, голос, жесты… Моё воспалённое сознание рисовало передо мной образ той, которую любил.

Она поздоровалась, прошла в коридор, протянула руки к собаке и заплакала. Это был не её пёс. Я не знал, как успокоить девушку и предложил попить чая, чтобы поговорить и хоть как-то отвлечься.

Как потом оказалось, Лизину собаку украли больше месяца назад и с тех пор она не находила себе места. Ей было 25 лет, она работала кредитным инспектором в банке и жила одна. Мы проболтали часа два на кухне и совсем не хотели расставаться.

Когда уже стемнело, я предложил проводить её до дома. Выйдя в тёмный подъезд, Лиза оступилась на лестнице и подвернула ногу, поэтому следующие два часа мы провели в травмпункте, куда я её в прямом смысле донёс на руках. С той ночи мы больше не расставались.

Через неделю Лиза перевезла ко мне свои вещи и мы стали жить втроём, от чего я был на седьмом небе от счастья.

Она сразу же очаровала всех. Родители не чаяли в ней души, друзья завистливо засматривались на неё, а я видел её матерью своих детей.

Я полюбил её. Не как Киру, которая всегда для меня была недосягаема по тем или иным причинам. А как мужчина любит женщину, находящуюся рядом с ним. Мы были единым целым днём и ночью. Дышали и жили друг другом. И в целом мире не было никого, кто мог бы нас разлучить.

Я впервые понял, как здорово, когда твоя девушка гладит тебе рубашки на работу и готовит завтрак, прижимает к себе среди ночи; что значит смотреть, обнявшись, глупые сериалы и ужинать вместе после работы; покупать продукты в магазине на весь месяц; спорить по мелочам, тут же мириться и снова спорить; ревновать ко всем по поводу и без повода, но не показывать этого; гордиться успехами своей половинки и молча выслушивать все её жалобы на коллег и клиентов после тяжёлого дня; мечтать о счастливом будущем перед сном, говорить слова «мы» и «моя»…

Наконец я познал все радости семейного счастья. Лиза была тихой гаванью, к которой меня прибило волнами шторма под названием «Кира». Шторма, в котором я почти погиб.

Это были первые и единственные полноценные отношения в моей жизни, в которые я окунулся с головой. Киру и всю нашу так и не законченную историю любви я решил оставить в прошлом.

Спустя три месяца после знакомства я сделал Лизе предложение, от которого она не смогла отказаться.

28

Медовый месяц мы провели в Тайланде. Тогда мы уже знали, что скоро станем родителями, и относились друг к другу ещё трепетнее, чем раньше. Я следил за Лизой каждую минуту, не позволял ей подолгу сидеть на солнце, есть острое и носить тяжести.

В целом отдых удался, но токсикоз жены всё-таки иногда давал о себе знать. Она могла часами не выходить из туалета или проспать полдня в номере. Так или иначе, это был незабываемый отпуск в настоящем раю.

Обратно домой мы привезли целую сумку сувениров, пакет экзотических фруктов и несколько карт памяти, забитых до отказа фотографиями и видео. Лиза планировала перебрать все снимки и сделать фотоальбом, посвященный нашему медовому месяцу.

В ближайший совместный выходной, прогуливаясь по городу, мы зашли в фотосалон и оформили заказ на печать фотографий. Их Лиза насчитала 300 штук. Тут же мы выбрали фоторамки и альбом для свадебных фото. Мы попали на обед, в салоне работала одна женщина и попросила подойти нас за заказом через пару часов.

В этот же день мы сходили на первое узи-исследование и услышали биение сердца нашего малыша. Из больницы я вышел с мокрыми глазами и вспотевшими ладонями, благодаря Бога за такое чудо. Не думал, что это настолько растрогает меня. Только тогда я по-настоящему осознал, что скоро стану отцом.

Лиза пошла в фотосалон забирать фотографии, а я забежал в магазин купить себе воды, где простоял минут десять в очереди. Во рту от волнения пересохло так, что тяжело было дышать. Когда я подошёл к Лизе, я увидел как она мило общается с девушкой-продавцом салона и делится впечатлениями об отдыхе.

В следующую секунду мне показалось, что я сошёл с ума. На мгновение у меня остановилось сердце, а затем стало биться с чудовищной силой…

За прилавком, с бейджем на футболке стояла Кира. Она приветливо общалась с Лизой, рассказывая ей про какие-то акции и делая вид, что не замечает меня. Я не мог в это поверить и не скрывал своего удивлённого взгляда.

Кира очень похудела, скулы впали, от некогда длинных и вьющихся волос осталась короткая стрижка, на руке я заметил большой шрам. Взгляд стал грустным и уставшим, но не смотря на это она находила в себе силы улыбаться.

Когда Кира посмотрела на меня, я почувствовал разряд тока, который ударил меня прямо в сердце.

— Добрый день! — мило сказала она, никак не выдав наше знакомство, — Замечательные фотографии получились! Мы дарим Вам постоянную скидку 10% на все последующие заказы…

Видно было, что она успела подготовиться к нашей встрече. Для меня же это был удар ниже пояса. Я смотрел на Киру, Лизу рядом с ней и понимал, что такое могло случиться только во сне. Мне стало плохо.

— Я подожду тебя на улице, — сказал я Лизе и вышел на воздух.

Мне нужно было отдышаться. Это было настолько неожиданно, что я даже не понял — рад ли я этой встрече или нет. Тысячи вопросов у меня были к ней в эту секунду. Мне хотелось вернуться и поговорить с ней, но я понимал, что нужно это сделать без Лизы.

Жена вышла через минуту после меня с пакетом распечатанных фотографий. Она светилась от счастья и ни о чём не догадывалась.

Фотографии! Боже, Кира их видела! Там были очень личные снимки, которые я бы никогда ей не показал. Я проклял сам себя за то, что мы пошли именно в этот салон.

— Всё хорошо? — спросила Лиза, — Ты какой-то уставший.

— Да до сих пор не могу отойти от больницы… Всё нормально, пойдём, — ответил я и поцеловал её в лоб.

Мы пошли домой. Лиза и моё тело. А мысли, душа и сердце остались возле фотосалона, в котором работала Кира.

29

Меньше чем через час я вернулся, но Киры уже не было. Её коллеги сказали, что ей стало плохо и она отпросилась домой. Я догадывался — по какой причине.

К тому моменту я уже продумал весь диалог, но не мог предугадать дальнейшее развитие сюжета, поэтому боялся встречи. Боялся дать слабину своим чувствам и не вернуться домой. Боялся сделать больно Лизе. Боялся любви, которая во мне жила все эти годы и разгорелась с новой силой.

Я любил Киру. Я это признавал. Ни на день, ни на час я не забывал о ней, даже целуя другую. Если бы не беременность Лизы, я бы наверное решил всё в один вечер.

Жена была для меня родным человеком, которого я тоже любил и ценил, но чувства к ней были не так сильны, как чувства к Кире. Я понял это только тогда, когда увидел их рядом. Это было даже не соизмеримо.

Однако в сложившейся ситуации я не знал как вести себя дальше. Я чувствовал ответственность перед Лизой, перед семьёй и перед нашим будущим ребёнком. Никому в жизни я не пожелаю такого выбора. Это было слишком жестоко.

Неделю я обходил стороной ту улицу и не решался на встречу. Я знал, что Кира меня ждёт и это давило на совесть тяжелейшим грузом. С Лизой я стал молчалив и холоден. Она это заметила сразу. Я не хотел обижать её и обманывать, но делать вид, что всё хорошо тоже не мог… Я стал противен сам себе.

Через неделю терзаний я пришёл к Кире на работу, как раз в тот удачный момент, когда она была одна. Она испуганно смотрела на меня и не знала, что сказать.

Я не мог сдержаться и взял её за руки. Как же долго я ждал этой встречи! Как же сильно я этого хотел!

Около минуты мы просто смотрели друг на друга.

— Я думала ты уже не придёшь, — сказала она после неловкого молчания.

— Я не мог не придти.

— Ты хочешь что-то сказать?

— Я очень много хотел сказать, когда шёл сюда, а сейчас хочу просто молчать и смотреть…

— В любой момент может кто-нибудь зайти…

— Я знаю. Не торопи меня… дай мне насмотреться. Я слишком долго тебя не видел.

— Я очень рада за тебя, Саш! Прими мои поздравления, у тебя замечательная жена, — сказала Кира, отпустив мои руки и зайдя за прилавок.

Мне стало жутко больно за нас обоих.

— Я очень долго тебя искал. Ты не должна меня винить…

— Я не виню. Я правда рада, что у тебя всё хорошо. И я думаю нам не стоит больше встречаться.

— Я не смогу.

В этот момент зашли люди. Кира переключилась на них, а я продолжал смотреть на неё, пытаясь найти в её глазах ответ на свой самый главный вопрос. Как дальше жить?

Меня разрывало на части после этой встречи. Два часа я просто гулял по городу среди влюблённых пар и не знал, куда себя деть. Мне не хотелось идти домой. Мне не хотелось никого видеть. Всё, о чём я мечтал, — это провалиться сквозь землю или стереть себе память. Я не понимал за что мне послано свыше такое наказание…

Я стал винить себя в том, что не дождался её и связал свою жизнь с другим, пусть и замечательным, человеком. Лиза не заслуживала быть с таким, как я. Уже тогда я понял, что в один прекрасный день сломаю её жизнь, хотя совсем этого не хотел.

Я решил хотя бы на время беременности жены не видеться с Кирой, иначе просто сошёл бы с ума и наломал дров. Заставлять переживать и нервничать Лизу я не хотел. Я любил её, как свою жену, как мать нашего будущего ребёнка и желал ей только счастья. Моё же счастье закончилось в тот день, когда я вышел из больницы, услышав стук сердца своего ребёнка.

Когда я вернулся домой, Лиза уже спала.

30

Началась размеренная семейная жизнь. Мы жили втроём (пса мы назвали Греем) и производили на всех впечатление счастливой супружеской пары, ожидающей первенца. Я купил машину, чтобы Лизе не приходилось пользоваться общественным транспортом. На работе предложили занять должность повыше, на что я охотно согласился. Всё складывалось как нельзя лучше.

О Кире я старался не думать. Иногда очень старался, но у меня это плохо получалось. Как бы я не пытался хотя бы на время забыть о ней, я не мог пересилить свои чувства и желания. Поэтому в её День Рождения на кануне Нового года я решил прийти к ней на работу с букетом цветов.

В фотосалоне, где она работала, с трудом вспомнили о такой сотруднице, сообщив, что она проработала всего лишь месяц, уволившись практически сразу после нашей встречи. Я был к этому готов и признаюсь — мне стало легче. Она сама разрубила этот узел, который связывал нас, и от меня уже ничего не зависело.

Я вздохнул свободно и глубоко, понимая, что уже не поддамся соблазну вернуться к ней. Теперь я понял как ей было больно видеть меня, ожидая ребёнка от Винарского. Это невыносимо — любить всем сердцем одного человека, а жить и спать с другим. Мы как будто поменялись ролями и вся эта ситуация загоняла меня в угол всё больше и больше.

С того дня Кира стала мне мерещиться на каждом перекрёстке, в каждой проходящей мимо девушке. Мне всё время казалось, что она находится где-то рядом. И я не ошибся.

Как-то гуляя с женой (уже довольно на большом сроке) по нашему району, я встретил её с сыном. Она забирала его из детского сада, который находился возле нашего дома.

Ещё издали я узнал её и готов был провалиться сквозь землю. Меня трясло так, как не трясло никогда и ни при каких обстоятельствах. Любовь, злость, обида, разочарование, боль, раскаяние, страсть — всё разом наполнило моё сердце, которое чуть не остановилось от пережитых эмоций.

Лиза не узнала Киру и наверное даже не обратила на неё внимания. А я прошел рядом с ней, на расстоянии вытянутой руки. Так близко, что почувствовал запах её духов. Кира посмотрела мне прямо в глаза, грустно улыбнувшись. Я представляю — чего ей это стоило. Чего мне стоило не повернуться ей вслед и пройти мимо!

Я почувствовал себя предателем. Мне казалось, что я изменяю Кире с Лизой. Именно Кире, а не законной жене. Это было абсурдом. Я сгорал от стыда и злости на самого себя. Такие чувства посещали меня каждый раз, когда я её встречал, прогуливаясь с женой. В магазине, во дворе, возле детского сада, на автобусной остановке. За пару месяцев я её встретил раз пять и при каждой встрече мы оба делали вид, что незнакомы.

Я бы вскоре сошёл с ума, если бы не поделился своим горем с лучшим другом, которому целый вечер рассказывал всю эту историю за бокалом виски в баре. Поведав ему о своих душевных терзаниях, я почувствовал, как мне стало легче. На мой вопрос «Что мне делать?» он дал совет забыть Киру и оставить всё в прошлом, растворившись в отношениях с Лизой.

Забыть Киру. Если бы это было так просто! Такое мог посоветовать только человек, который никогда по-настоящему не любил. Наверное невозможно понять эти чувства людям, не познавшим истинную космическую связь с другим человеком. Как я мог порвать эту связь, когда это было настолько сильно и прочно, что все мои попытки уйти от этого всё равно возвращали меня к ней?

Если бы я мог забыть Киру, не было бы этой книги, которую я буквально пишу кровью и слезами. Не было бы ничего. Я прожил бы обыкновенную жизнь, не познав наивысшего чувства, которое дано немногим. Я бы даже сказал — совсем немногим…

Тем не менее появление ребёнка смогли ненадолго отвлечь меня от бесконечных мыслей о ней. Весной 2006 года у меня родилась дочь.

31

С появлением Маши в нашей жизни всё кардинально изменилось. Она стала для нас центром Вселенной и всё наше внимание и забота были всецело направлены на неё. Я с радостью вставал по ночам и менял подгузники, кормил из бутылочки, позволяя жене хоть немного отдохнуть. Первые два месяца я спал на работе, к чему многие коллеги отнеслись с пониманием.

Быт и пелёнки съели всю романтику, которая была вначале наших отношений. Лиза стала раздражительной и ревнивой. Проводя 24 часа в сутки дома с дочерью, она просто не знала чем занять свой мозг и придумывала кучу поводов для ссор.

Резкая смена образа жизни, отсутствие общения с людьми, зацикленность на ребёнке превратили её в стервозную женщину.

Мой телефон проверялся каждый вечер, а профили в соцсетях пришлось совсем удалить дабы не вызывать лишних подозрений. Под горячую руку попадал даже пёс, который в один момент стал «грязным», «заразным», «шумным» и «вечно путающимся под ногами». Я понимал, что это было следствием хронической усталости и скоро всё наладится, но терпеть выходки жены станавилось с каждым днём всё сложнее и сложнее. «Так живут все» — успокаивал я себя и от этой мысли становилось немного легче.

Вцелом же у нас всё было хорошо. Дома всегда было прибрано, наварено, настирано, Лиза даже успевала выгуливать собаку, пока малышка спала. По выходным к нам заглядывали друзья и родители и тогда ко мне возвращалась именно та Лиза, на которой я женился. Я знал, что она меня любит и ценил её.

В плане секса у нас тоже была полная гармония, не считая того, что в тайне я мечтал о другой. Как-то раз в полудрёме я случайно назвал её Кирой, чем дал почву для нового скандала. Около месяца она выносила мне мозг и требовала сознаться в измене, которой не было… Впрочем таких «измен», в которых уличила меня Лиза, было уже около десятка. Я даже не оправдывался. Все мои мысли были заняты только дочкой.

Маша стала для меня смыслом жизни. Я никогда не думал, что ребёнок настолько может поменять мировоззрение. Всё своё свободное время я проводил с ней и всегда торопился домой, чтобы увидеть и обнять свою крошку.

Я стал разбираться в вещах, о которых раньше даже не задумывался: размере памперсов, героях мульфильмов, температуре воды в ванночке, производителях детской смеси, составе детских игрушек, кабинетах поликлиники, возможных причинах коликов… У меня появились общие темы с женатыми коллегами, с которыми до своего отцовства я вообще не общался.

Я был бесконечно благодарен Лизе за то, что она подарила мне это счастье — быть отцом и любимым мужем. Многие мне бы позавидовали: красавица-жена, дочка, квартира, перспективеая работа… Мне же было этого мало.

Киру вместе с её сыном той весной я видел несколько раз. В основном, возле детского сада, издали. Я мог бы догнать её, поговорить с ней, обнять её, если бы хотел, но не мог себе этого позволить. На чаше весов лежали семья и общение с дочерью, в которой я не чаял души. Только ради этого стоило терпеть и страдать втайне от всех.

Я искал с ней встречи, а потом избегал её. Я хотел быть с ней и не мог позволить себе сделать даже шаг в её сторону. Я знал — если нас снова сведёт судьба, я не смогу больше себя сдерживать и останусь с ней. Эта мысль меня пугала и очаровывала одновременно.

Мне казалось, что вот-вот должно случиться что-то, что изменит ситуацию и сдвинет её с мёртвой точки. В нашей истории должна наступить какая-то развязка, как в любом другом сюжете. Какая-то случайная встреча, которая подскажет мне верное решение.

И чем дольше я ждал, тем сильнее было это предчувствие.

32

Осенью того же года мы поехали загород к нашим хорошим друзьям — чете Кононовых. Это были батюшка и матушка деревенской церкви, совсем молодые, но очень мудрые и добрые люди, воспитывающие двоих детей. Для меня они были образцом русской семьи, я ими восщихался и очень гордился знакомством.

В обычной жизни они ничем не отличались от других семейных молодых пар, только молитвы за столом, иконы в комнатах и абсолютное отсутствие городского лоска и тяги к роскоши выдавали в них глубоко верующих людей. Их знала и любила вся деревня.

У них в гостях мне всегда было уютно и комфортно. Я по-настоящему чувствовал себя «как дома», помогая отцу Константину по хозяйству. Его жена — Анна была подружкой Лизы и они всегда находили место и время для бесед. У Кононовых мы отдыхали душой и телом от городской суеты и серой будничной жизни.

В тот день они позвали нас к себе «на шашлыки» и мы с радостью согласились.

Маше к тому времени исполнилось уже полгода. Она очень любила путешествовать с нами на машине, изучая пейзажи за окном.

Стоял тёплый солнечный день и у всех было отличное настроение (включая Лизу).

Хозяева дома нас встретили как всегда тепло и радушно, сразу познакомив со своим другом Валерием — молодым человеком приятной наружности и с хорошим чувством юмора.

Со стороны летней кухни доносились наивкуснейшие запахи приготовленных блюд — стол готовили основательно. Дети Кононовых резвились во дворе с собакой и звали нас посмотреть новорождённых кроликов. Мы вынесли коляску с Машей во двор и поставили на солнечное место. В этот момент из дома с кастрюлей в руках вышла Кира.

Она была одета в рабочую Костину ветровку, которая была ей велика. На голове у неё была повязана косынка. Кира улыбалась. Такой домашней и красивой я никогда её не видел.

— Здравствуйте, — прошептала она, увидев меня с женой.

Улыбка с её лица сразу же исчезла. Видно было, что наша встреча стала для неё полной неожиданностью. Что уж говорить про меня… Я снова не мог пошевелиться и чувствовал, как по всему телу пошёл озноб. Руки онемели. Сердце готово было выпрыгнуть из груди и я ощущал его биение где-то в горле…

Я машинально взял у неё кастрюлю и понёс на летнюю кухню, не понимая зачем это делаю.

Отец Константин представил нас с Лизой Кире, которая побледнела на глазах и стала светлее своей косынки. Жена отнеслась к этому знакомству равнодушно, сразу же переключившись на Машу, а я стоял как вкопанный и смотрел на мою Киру, не веря своим глазам.

Дети Кононовых подбежали к ней и стали виснуть на неё руках и шее, упрашивая поиграть с ними. Видно было, что она гостила тут не в первый раз.

Что она здесь делает? С кем приехала? Откуда их знает? Эти вопросы не давали мне покоя и я подошёл к батюшке, чтобы как-то невзначай выяснить это.

— Кира — очень хорошая девушка, — начал он. — Несколько лет назад она попала в аварию и чудом выжила, хотя сейчас по ней этого и не скажешь. Около года она ходит в нашу церковь и помогает мне с благотворительностью. У неё свой проект, своя группа волонтёров. Мы часто встречались в детских домах и приютах и подружились. Она замечательный человек. Мы с Аней решили познакомить её с Валеркой. Они были бы хорошей парой…

Первый раз я так сильно заревновал Киру после истории с Винарским. Никакому Валерке я не собирался её уступать.

Ну почему я встретил её именно при таких обстоятельствах?! Когда со мной жена и дочь.

Как мне вести себя с ней? Как мне вести себя с Лизой?

Столько эмоций разом вспыхнуло во мне, что я не на шутку испугался. Я пытался успокоиться и не мог. Руки предательски тряслись. Мне хотелось выпить.

33

Пока готовится обед и маринуется мясо, Костя предложил покататься на лошадях, которых держал его приятель в соседнем дворе.

Рядом располагалось огромное чистое поле, посреди которого проходила просёлочная дорога — идеальное место для верховой езды.

— Там три ездовые лошади. Кто поедет? — спросил батюшка. — Одну заберу я.

— Я очень хочу, но боюсь, — мило поддержала Кира, немного оживившись, — В Сололи ни у кого не было лошадей. Это моя мечта…

— В Сололи? — переспросила Лиза, подозрительно взглянув на неё, — Вы из Сололи?

Кира как будто на секунду запнулась. Я испугался, что всё откроется здесь и сейчас.

— У меня бабушка там жила. Я иногда приезжала к ней летом. Это было очень давно.

Лиза недоверчиво посмотрела на неё.

— Валер, поедешь? — спросил Костя своего приятеля.

— Я прокачусь. С удовольствием, — поспешил ответить я.

Мы втроём направились к соседским воротам, оставив Анну, Лизу и Валерия с детьми.

Кира восторженно улыбалась, предвкушая поездку на лошадях. Я поймал её счастливый взгляд и понял, что люблю её больше жизни.

Мы немного отвлеклись и расслабились, напряжение ушло. Она больше не боялась смотреть мне в глаза. Я больше не боялся находится рядом с ней. Мы были счастливы здесь и сейчас.

Посмотреть на нашу езду вышли Валерий и Лиза с дочкой на руках. Костя помог сесть в седло Кире и показал как управлять лошадью. Медленно, но уверенно мы поскакали в поле.

Я никогда до этого не ездил верхом, но за себя особо не переживал. Всё время я смотрел на Киру и пытался ехать рядом с ней, чтобы в случае чего помочь с лошадью. Я очень боялся за неё, сам не зная — почему.

Когда Костя немного отстал от нас, я понял, что пришла пора откровенного разговора.

— Не ожидал увидеть тебя здесь, — начал я.

— Ты хочешь поговорить? — улыбнулась она.

— Почему нет? Мне кажется нам есть что обсудить.

— Я не хочу думать о плохом, Саш. Не хочу думать, что будет потом… Сегодня день исполнения моих желаний… Давай насладимся моментом.

Сказав это, она погнала лошадь. Я поскакал за ней. Она повернула в обратную сторону и понеслась прямо по полю. Я не на шутку испугался. Костя стал кричать, чтобы она притормозила.

Через секунду лошадь Киры запнулась и она вылетела из седла на ходу, упав в траву. Эта картина потом очень долго стояла у меня перед глазами. Панический страх за её жизнь пронзил всё моё тело.

Я мигом подлетел к ней. Кира лежала на спине и смеялась. Схватив дрожащими руками её ладонь, я пытался понять, что произошло.

— Ты не ушиблась?

— Нет, всё хорошо. Я просто не удержалась… если бы был ремень безопасности, я бы не упала.

— Ты ударилась!

— Нет, я в порядке. Только травой поцарапалась…

Взяв Киру за руки, я аккуратно поднял её и прижал к себе.

Мне кажется я испугался больше, чем она сама.

Наверное все заметили, что я был слишком внимателен к ней. Я это понял по взгляду Кости, по выражению лица Лизы, когда мы вернулись.

Но как я мог не переживать за нее?! Как мог делать вид, что она мне чужой человек, когда был готов отдать жизнь за эту девушку?!

— Ты — экстрималка, — сказал Кире Валерий, когда она, прихрамывая, зашла во двор.

— Бывало и похуже, — ответила она.

— Кир, а Вы замужем? — вдруг спросила Лиза.

— Нет… а что?

Лиза явно что-то чувствовала. Она переводила взгляд с Киры на меня, а потом обратно на Киру, пытаясь просканировать наши мысли и чувства.

— Да так, ничего…

Вынесли стол во двор, включили радио. В огороде поставили мангал и начали жарить мясо. Аромат стоял такой, что невозможно передать никакими словами. Соседи наверное сходили с ума от этих запахов. Я был голоден.

Лиза с дочкой и хозяйскими детьми играли возле дома, Валерий и Костя о чём-то разговаривали у калитки. Я искал глазами Киру и не мог понять, куда она пропала.

Накопав немного картошки, я зашёл в баню за ковшом воды, чтобы ополоснуть руки.

Она стояла ко мне спиной и мыла посуду.

Мы были одни. Это заводило и пугало одновременно. Во мне проснулось дикое желание обнять её и прижать к себе. Пересилив самого себя, я попросил полить мне воду на мои грязные дрожащие руки, боясь даже посмотреть ей в глаза.

— Всё для тебя сегодня, — пошутила она, прикоснувшись к моим ладоням.

Сдерживать себя я больше не мог.

34

Я схватил её за талию и рывком прижал к себе. Ковш со звоном упал на пол.

— Что ты делаешь со мной? — прошептал я и нежно поцеловал её в губы.

Прикосновения обжигали. Кира обхватила руками мою голову и поддалась влечению. Первый раз мы были так близко. Первый раз я так крепко обнимал её и чувствовал запах её волос, вкус её губ, тепло её тела.

К этому моменту я шёл долгие десять лет своей жизни… Десять лет я каждый день представлял нашу встречу и вот наконец дождался. Я мог обнимать её, целовать, чувствовать её дыхание. Сказать, что я был счастлив в эти секунды — не сказать ничего.

Мы жадно целовали друг друга, стягивая друг с друга верхнюю одежду, пока я не почувствовал солёный привкус слёз. Кира плакала. И я понимал — почему.

— Не плачь. Я с тобой, я всегда был с тобой, — сказал я, нежно вытирая слёзы. — Ты — моя.

Я покрыл поцелуями всё её лицо и шею… Я целовал её руки и не хотел останавливаться. Первый раз в жизни я был с человеком, которого люблю.

— Что нам делать, Саш? — вдруг спросила она.

Этот вопрос поставил меня в тупик.

— Там твоя жена… Она в любую секунду может зайти.

Эти мысли меня самого угнетали. Я не хотел думать об этом в эти счастливые минуты, но Кира была права. Слишком долго нас не было и это могло вызвать подозрения.

Сделав над собой усилие, я отстранился от неё. В голове был дурман. Я смотрел на неё и понимал, что пропал. Я был зависим. Я был невменяем. Я не хотел больше расставаться с ней. Никогда.

— Если бы ты знала, как мне тяжело…

— Знаю, — сказала она, очень нежно поцеловав меня в губы. — Я не слепая и всё вижу.

— Я пойду, — прошептал я, хотя хотел сказать совсем другое.

Кира понимающе кивнула головой и отвернулась. Я представлял, как в этот момент её душа разрывается на части, но ничего не мог поделать. Мы находились в плену обстоятельств, которые были сильнее нас.

На данный момент я ничего не мог изменить.

К счастью, Лиза не заметила моего отсутствия. Когда я к ней подошёл, она с воодушевлением стала рассказывать как Маша гладила кролика. Теперь я смотрел на жену совсем другими глазами. Первый раз я пожалел, что она со мной. Я не понимал, как собирался прожить с ней всю жизнь, ведь я никогда не любил её так, как любил Киру.

Как вообще такое случается в жизни? Тебе с самого рождения суждено быть с одним человеком, а ты назло своим чувствам и в угоду всему миру связываешь свою жизнь с другим. И мучаешься до конца своих дней, жалея об упущенной возможности любить и быть любимым по-настоящему. Почему так получается? Кто в этом виноват? Наверное только мы сами… глупые, бестолковые люди.

Когда мы сидели вместе за столом, я не мог оторвать глаз от Киры. Меня тянуло к ней. На губах ещё не остыли её поцелуи, руки помнили изгибы её тела. Я хотел забрать её отсюда прямо сейчас и уехать куда-нибудь далеко и надолго…

Валерий сидел рядом и всячески пытался ухаживать за ней, что в принципе у него неплохо получалось. Но я знал, что она только моя. Надо отдать ей должное — ни единой фразой, ни единым взглядом она не выдала нас. Я же оказался слабее и пожирал её глазами, не переставая.

Лиза весь вечер дико меня раздражала. Она буквально висла на мне и лезла с поцелуями каждую минуту. Наверное она это делала для того, чтобы показать Кире какие у нас тёплые отношения. Я еле сдержался, чтобы не поругаться.

Вцелом это был замечательный день. Я очень хотел, чтобы он никогда не заканчивался. Кононовы как всегда постарались всем угодить. Мы наелись на неделю вперёд и еле передвигались. Дети были в восторге. Маша почти весь день проспала на свежем воздухе…

Когда пришло время настольных игр, я заметил как Кира подошла к Косте и Ане и что-то им сказав, обняла каждого. После этого она сняла Костину ветровку и накинула свою кожаную куртку.

Я испугался.

35

Кира попрощалась и с нами.

— Спасибо за приятную кампанию. Рада была знакомству, но пора домой…

Эти слова меня убили. Я не хотел, чтобы она уходила.

— Так быстро? — не без радости спросила Лиза.

— Да мне нужно забрать ребёнка у бабушки, уже поздно…

— Давай я тебя отвезу, — предложил я.

Лиза с недоумением посмотрела на меня.

— А ты-то куда?

— Сегодня выходной, автобуса придётся ждать часа два, — поддержал Валерий.

Кира улыбнулась. Я понимал, что она этого хотела так же, как и я.

— Я вообще думала на такси добраться, — скромно ответила она.

— Сколько вы еще планируете тут сидеть? — спросил я жену.

— Часа полтора максимум. Мы могли бы довезти её.

— Я скоро приеду. Поиграйте пока.

Я направился к воротам, где уже стояла Кира.

— В смысле, Саш?!

Лиза догнала меня, схватила меня за руку и отвела в сторону.

— Ты что вокруг неё крутишься целый день? Думаешь я совсем слепая?!

— Лиза, не веди себя так! Я отвезу человека и приеду! Ты что истеришь?

— Да ты пялишься на неё всё время! Как мне реагировать?!

— Лиз, иди смотри за ребёнком. Я скоро буду.

Я оставил разгневанную Лизу и вышел с Кирой за ворота. Мы сели в машину.

— Я думаю тебе не стоит этого делать, — тихо сказала она.- Не хочу, чтобы потом были проблемы из-за меня.

Я завёл машину.

— Не переживай. Всё нормально. Это её обычное состояние… Как тебе Валерий?

Кира улыбнулась.

— Валерий — душка! Просто мужчина моей мечты.

Мы оба засмеялись.

До города по трассе было минут десять езды. Я же хотел, чтобы эта дорога никогда не заканчивалась.

Мы думали о своём и молчали. День был таким насыщенным на эмоции, что хотелось всё переварить и хорошо обдумать.

Я постоянно оглядывался в сторону Киры, чтобы запомнить этот момент единения. Осень, вечер, дорога, машина, она рядом со мной. Честно говоря, я до сих пор не верил во всё происходящее. Это было похоже на сон.

— Давай сбежим от всех, — предложил я, взяв её за руку.

Она посмотрела на меня с такой нежностью, что я чуть не сошёл с ума.

— С тобой хоть на край света.

Мне стало тепло и грустно на душе. Я знал, что скоро придётся прощаться с Кирой и когда мы увидимся в следующий раз — неизвестно.

«Я не смогу теперь жить без неё!» — пронеслось в моей голове.

— Я не смогу теперь жить без тебя, — повторил я без тени сомнения.

Кира выдержала паузу.

— Ну жил же как-то всё это время… Я не хочу лезть в твою семью, Саш… Я не смогу.

После этой фразы мы оба надолго замолчали, понимая, что сказать тут нечего.

Я довёз её до подъезда. Около минуты мы сидели и смотрели друг другу в глаза, взявшись за руки. Я не хотел с ней расставаться.

— Обычно в такие моменты предлагают зайти на чай, — пошутил я.

— Боюсь, если ты зайдёшь ко мне на чай, то домой больше не вернёшься, — улыбаясь, ответила Кира.

— Это правда, — согласился я и нежно поцеловал её в губы. Меня снова затрясло от желания обладать ею всецело.

Кира просто сводила меня с ума.

— А как же сын? Ты хотела забрать его у бабушки? — вспомнил я.

— Это был предлог, чтобы уехать. Он у бабушки на несколько дней.

— Мы так и не поговорили нормально. Я толком ничего о тебе не знаю.

— Может оно и к лучшему?

Время шло, а я всё не мог её отпустить.

— Иди, — сказал я ей, опустив голову на руль.- Иначе я не смогу уехать.

— Ты думаешь я этого не хочу?

— Зачем ты мучаешь меня, Кира?!

— А зачем ты вызвался меня провожать? Чтобы уехать и больше не увидеть?

Это была какая-то пытка. Я метался и не знал, что делать. Я вдруг представил Лизу и понял, что не смогу сегодня лечь с ней в одну постель. Я не смогу делать вид, что всё, как прежде. Я не смогу уехать сейчас, оставив Киру одну.

Я всегда поступал так, как нужно, как лучше для других. О себе я всегда думал в последнюю очередь. Первый раз в жизни я решил сделать то, о чём мечтал долгие годы.

Я остался.

36

Прежде всего я позвонил Лизе и попросил добираться с дочерью домой на такси, соврав, что наша машина сломалась. По её голосу я понял, что она мне не поверила, но не стала закатывать скандал по телефону, находясь в гостях.

Я знал, что придётся всё рассказать жене, но вопрос этот решил оставить на потом. В тот вечер я не хотел думать о последствиях. Я понимал, что мой прежний мир рухнет, что в глазах всей семьи, всех наших знакомых я стану предателем и подонком, но сознательно шёл на этот шаг. Я как мотылёк летел к огню, зная, что пропаду…

Кира попросила отвезти её в пару мест, пообещав, что это не займёт много времени. Около часа мы катались по крупным магазинам нашего города, из которых она выходила с полными пакетами продуктов.

— Зачем тебе столько еды? — спросил я, когда она положила в багажник четвёртую сумку, набитую до отказа крупами, печеньем и прочим продовольствием.

— Это не мне, — рассмеялась она. — Я столько не ем! Это последняя, не переживай.

Она села рядом.

— И куда это всё?

— Ты никогда не замечал там ящики для пожертвований? Перед кассами. Их невозможно не заметить.

И тут меня осенило. Да, конечно, я видел эти ящики сбора продуктов для нищих стариков! И сам не раз опускал что-то из своей корзины в эти коробки. Но я не мог поверить, что это всё дело рук Киры.

— Так это ты придумала?

— Если бы ты знал, чего мне стоило добиться разрешения от наших властей поставить эти ящики! Я оббила все пороги.

Эта, казалось бы, случайная поездка по магазинам открыла мне другую Киру и её большое, светлое, доброе сердце. Я гордился ей и был счастлив, что нахожусь рядом с таким человеком. Моя маленькая Кира делала большое и нужное для всего города дело.

Мы отвезли продукты в офис фонда, который больше напоминал жилую однокомнатную квартиру. Кира рассказала, что это помещение безвозмездно выделила ей мэрия города. Она была тут главным идейным вдохновителем, директором, дизайнером, секретарём, кадровиком и уборщицей. Кира не получала за это ни копейки и проводила тут всё своё свободное от основной работы время.

Продукты развозились каждый вечер по утверждённым адресам волонтёрами — единомышленниками Киры, у которых были автомобили. Фото и видеоотчёты в обязательном порядке скидывались на её электронку.

Нуждающихся в помощи стариков искали сами, в основном, в больницах и на улице. Их оказалось намного больше, чем предполагали. Только в основном списке было около двухсот человек, которым никто не помогал. Ни правительство, ни родственники.

— Зачем тебе это? — спросил я её по дороге домой.

Она ненадолго задумалась.

— Не хочу прожить жизнь зря. Хочу быть полезной. Хоть кому-то… Если бы ты видел, в каких условиях живут эти люди, то, наверное, не стал бы спрашивать…

Кира рассказала как однажды стала свидетельницей того, как в одном из магазинов бабушку поймали на воровстве овсянки. Овсянки! Ни колбасы, ни масла, ни конфет, а простой овсянки, которая сама по себе ничего не стоит. Как оказалось, бабушка не ела уже второй день, а вся пенсия ушла на лекарства и оплату коммунальных услуг.

Старушка плакала от стыда и умоляла не вызывать милицию, обещая что больше в этом магазине никогда не появится. Кира купила ей и овсянку, и хлеба, и продуктов на месяц вперёд. Тогда ей и пришла в голову мысль создать фонд помощи бедным старикам, которые живут впроголодь и никогда ни о чём не просят…

Мы подъезжали к дому Киры с какой-то тяжестью на душе. Я впервые всерьёз задумался о таких понятиях как старость, бедность, нищета, голод… Я всегда старался этого не замечать, впрочем, как и многие… Мне стало стыдно, что я относился к толпе этих равнодушных людей, которые каждый день проходят мимо чужого горя.

Старые, бедные одинокие люди — тени для наших чиновников. Их почти нет. Они молча копошатся, доживают последние дни в своих четырёх стенах и принимают это как данность, не требуя ничего и не жалуясь на судьбу. Социальные работники приходят далеко не ко всем (это дорогое удовольствие). Впрочем, на 9 мая про них всё же вспоминают и присылают отпечатанные на принтере поздравления. На этом вся помощь властей заканчивается.

Особенно несправедливо было то, что социальные проблемы нашего города решала Кира — маленькая хрупкая девушка, воспитывающая одна ребёнка и ещё пару лет назад прикованная к постели… Кто ей помог в своё время?!

Во мне боролись чувства гордости и обиды за мою маленькую героиню. Я хотел защитить её от всех бед и всегда быть рядом, поддерживая и помогая во всём.

С такими мыслями я поднимался по ступенькам её подъезда…

37

Думаю не нужно объяснять, почему эта ночь была самой счастливой в моей жизни.

Мы были в первый раз близки. Так близки, что слились в единое целое. Я теперь не понимал, как мог раньше спать с другими (чужими) женщинами. Сейчас это казалось мне пошлостью, похотью и ничем более.

Нас разрывало на части от избытка чувств, которые мы всю жизнь сдерживали и прятали от других. Мы плакали от счастья, проникая друг в друга и не могли надышаться этим волшебным ощущением близости тел и душ. Этот поток уносил нас куда-то далеко в космос и мы ощущали себя самыми счастливыми людьми во Вселенной.

Поначалу Кира стеснялась своих шрамов и заставляла меня делать всё в полной темноте. Но когда я расцеловал каждый сантиметр её тела, проник в каждую её клеточку, она сдалась и перестала комплексовать. Тогда мы зажгли свечи и я любовался ей, пытаясь запомнить каждый взгляд и каждое движение. Еще какие-то 24 часа назад я не мечтал её даже увидеть…

Кира не сдерживала себя. Её запах, её поцелуи, объятия, прикосновения навсегда останутся рубцами на моей коже. Её любовь навечно останется во мне. Так глубоко и сильно, как это только возможно. Никого и никогда я не впущу в своё сердце, которое всецело принадлежит только ей…

Всю ночь мы занимались любовью, прерываясь на недолгие разговоры о прошлом. Впрочем, о том, что было связано с аварией и долгим лечением, она старалась не вспоминать. Я понимал, как тяжело ей было возвращаться в то время, и не настаивал на каких-то откровениях.

— У меня штырь в спине, проблемы с головой и инвалидность… вот такая я тебе досталась бэушная, — пошутила она.

Расспрашивать о подробностях я не хотел. Главным для меня было то, что она находилась рядом со мной. Такая, какая есть. Никаких изъянов я в ней не замечал. И если бы не знал про аварию, то скорее всего и не догадался бы, через что пришлось ей пройти.

Соседи Киры, наверное, всю ночь ощущали дрожь стен и слышали каждый стон. Она не представляла как теперь покажется им на глаза. Мы заснули только под утро, обессиленные и счастливые, крепко прижавшись друг к другу. Телефоны были выключены, будильники пропущены, шторы закрыты наглухо.

Мы были одни в целом мире.

38

Я проснулся от сильного шума и понял, что совсем не выспался. Киры рядом не было. Часы показывали 7 утра. Еле поднявшись с постели, шатаясь, я прошёл на кухню.

Кира стояла у окна, оперевшись руками о подоконник, и вся дрожала. Рядом с ней, на столе кучей были навалены лекарства. Я не понимал что происходит.

— Что случилось?

Она повернулась и я увидел бледное испуганное лицо. Кира вся тряслась, еле дышала и смотрела куда-то сквозь меня.

— Скоро пройдёт. Голова сильно болит, — ответила она не своим голосом.

Я конечно был полный ноль в медицине, но сразу понял что это какой-то приступ. «Антитромботическое средство» — прочитал я на одной из упаковок и испугался.

Я взял Киру на руки и отнёс на постель. Что делать я не знал.

— Давай вызовем скорую? — спросил я и начал искать свой телефон.

— Не надо скорую! Это пройдёт. Я выпила таблетку, — вяло сказала она.

— А вдруг это что-то серьёзное, Кир?

— Мне волноваться нельзя…

— Зачем ты волновалась?

— Мне Лиза звонила…

Я остолбенел. Когда Лиза уже успела позвонить Кире? Что она хотела от неё?

Кира попросила воды. Трясущимися руками я поднёс ей полный стакан.

— Я включила телефон и посыпались сообщения. Через минуту она позвонила и наговорила кучу гадостей, — рассказала она, еле шевеля губами. — У меня раскалывается голова…

— Давай я вызову скорую, мне это всё не нравится…

— Не надо, Саша, пожалуйста! Мне уже лучше. Намного… Через пять минут встану.

— У тебя часто такие приступы?

— Пару раз было от волнения. Таблетки прописали. Вот я пью их… Ложись ко мне, всё хорошо.

Я лёг рядом и обнял её. Меня самого потряхивало от беспокойства.

— Прости, что тебе приходится так переживать, — сказал я, поцеловав её в лоб.

— Я знала, на что шла…

Я лежал рядом до тех пор, пока она не уснула. Укрыв её одеялом, я минут пять ходил по комнате, не зная что делать. В моей голове сразу возникли образы Лизы и Маши, которые ждали меня дома. Оставить Киру я тоже не мог. Кроме того, в десять утра я должен был появится на судебном заседании…

Я вдруг ощутил всю тяжесть сложившейся ситуации и понял, что решать её нужно немедленно. Быстро собравшись, я приготовил Кире лёгкий завтрак. Затем разбудив, я попросил её не ходить в то утро на работу и пообещал вернуться во второй половине дня.

На мне был спортивный костюм, пропахший дымом и конюшней, поэтому домой нужно было ехать в любом случае. Документы для суда тоже находились дома, в моём столе. Как бы я не старался оттянуть момент встречи с Лизой после своего ночного отсутствия, это было неизбежно.

Когда я включил свой мобильный, он чуть не разорвался от сотни поступивших смс с примерно одинаковым текстом. Все сообщения сводились к тому, что я — мразь и конченная скотина… Причём отправителем была не только Лиза, но и какие-то незнакомые мне номера…

Дорога до дома показалась мне на удивление недолгой. Около минуты я сидел под окнами и не решался подняться. Чувства вины, смятения и волнения наполняли меня в тот момент. Я знал, что будет нелегко, но был готов ко всему. Оправдываться и врать было не в моих правилах, я хотел рассказать всё как есть…

Лиза открыла мне дверь без скандала. Честно говоря, я готовился к истерике и выяснению отношений, но жена молча ушла на кухню, оставив меня стоять на пороге в каком-то ступоре.

Первым делом я зашёл к Маше. Она сладко спала в своей крохотной кроватке. Никогда до этого я не оставлял её на целую ночь и мне было стыдно и неловко, что моя крошка в этот раз засыпала без меня. Я почувствовал себя ужасным отцом, который бросил своего ребёнка ради любимой женщины…

«Хорошо, что она ещё ничего не понимает, — подумал я.- Но как мне объяснить ей всё, когда она подрастёт?».

Почему дети должны страдать от ошибок взрослых родителей? Почему родителям всегда приходится делать такой страшный выбор?

Как бы сильно я ни любил свою дочь, жить с Лизой ради ребёнка я вряд ли бы теперь смог…

39

Я переоделся, забрал нужные документы и решил перед выходом всё-таки поговорить с женой. Мне важно было объяснить мой вчерашний поступок. Я должен был ей всё рассказать.

Лиза как ни в чём не бывало чистила на кухне картошку. Она стояла ко мне спиной, поэтому её лица я не видел, но чувствовал, что она на грани нервного срыва. В воздухе висела какая-то гнетущая тишина, которая звенела в ушах и давила на виски. Присев за стол, я долго не знал с чего начать.

— Как спалось? — дрожащим голосом спросила она.

— Лиз, я хочу, чтобы ты выслушала меня… Мне скоро на работу.

— Говори.

— Кира… Это не случайное знакомство… Это девушка, которую я люблю всю свою жизнь. Со школы. У нас очень длинная и сложная история…

Она резко повернулась и с ненавистью посмотрела мне в глаза.

— Тогда какого чёрта ты женился на мне? Зачем уговаривал родить тебе ребёнка? Чтобы бросить нас и уйти к своей Кире?!

— Я не думал, что мы вообще когда-то встретимся…

— Да мне плевать! Меня вообще это не волнует!

— Я понимаю…

— Да что ты понимаешь?!

Тут она не выдержала и заплакала.

— Что ты понимаешь? Я не спала, ревела в подушку всю ночь, пока ты там кувыркался со своей Кирой, будь она проклята! Ты думаешь о такой семье я мечтала?! Что я тебе сделала, что ты так по-свински обошёлся со мной?!

— Лиз, прости меня, если сможешь… Я не хотел, чтобы так всё закончилось…

— Никогда в жизни я тебе этого не прощу! Вы оба пожалеете!

— Зачем ты звонила ей? Разбираться нужно со мной…

— Как мне с тобой разбираться, если ты выключен?!

— Я думаю мы с тобой еще поговорим, когда ты успокоишься.

— Это я с ней поговорю! Просто так уводить мужа из семьи какой-то шалаве я не позволю… Даже не мечтай! Ты вообще подумал о Маше?

— Да, я думал о Маше…

— И что надумал? Сегодня опять у неё останешься?

— Не знаю пока… Лиз, мне очень тяжело. Ты даже не представляешь как… Давай не будем сейчас скандалить, пожалуйста! Меньше всего я хотел сделать тебе больно…

— Я вижу…

— Я не знаю как сделать так, чтобы всем было хорошо…

Лиза посмотрела на меня с таким отчаянием, что мне захотелось провалиться под землю.

Я ушёл. Сбежал на работу. Там я надеялся хотя бы на время отвлечься от всей этой истории и тяжёлых мыслей о Кире и Лизе. Все оказалось намного сложнее, чем я мог себе представить. Утром я был уверен, что приду домой и сразу же соберу свои вещи. Но я не смог. Трусость ли, слабость ли это была — не знаю. Мне хотелось обдумать всё хорошо и в нормальной, ненапряженной обстановке поговорить с женой ещё раз. Я не хотел уходить со скандалом.

Только сидя на судебном заседании, я вспомнил, что в спешке даже не взял у Киры номер её телефона. Мне безумно хотелось услышать её голос и узнать как она себя чувствует. Мне хотелось к ней душой и телом — всем своим существом. Только рядом с ней я ощущал спокойствие и полную безмятежность. Я вспоминал каждую секунду прошедшей ночи и был абсолютно счастлив, понимая, что не смотря ни на что — мы вместе.

Мы вместе… Эта мысль грела мне душу весь день.

Освободился я только к вечеру и первым делом поехал к Кире, но она мне не открыла. Около часа я простоял под запертой дверью, раздражая соседей своим стуком и топтанием в подъезде. Больше всего на свете я хотел увидеть её в тот вечер, но дома её не было.

С тревожными мыслями я поехал в офис фонда, но там мне сказали, что Кира предупредила, что её не будет весь день. Где она работала — я не знал. Вся эта ситуация выбила меня из колеи и заставляла нервничать. Меня в прямом смысле трясло.

Что всё это значило? Зачем она избегает меня? Что поменялось за двенадцать часов нашей разлуки? Я не находил ответа ни на один вопрос и от этого меня бросало то в жар, то в холод.

В голову лезли нехорошие мысли. Я вспомнил с чего началось наше утро и тут же обзвонил все больницы. Кира к ним не поступала. Она просто растворилась в воздухе…

До полуночи я сидел во дворе её дома под дождём в надежде, что всё-таки увижу её. Я продрог до костей, желудок сводило от голода, мысли путались. Мне казалось, что я сошёл с ума в этот вечер. Перебирая все возможные и невозможные причины её отсутствия, я не мог придумать никакого разумного объяснения. Я испугался, что снова потеряю её. Для меня это было бы подобно смерти.

И тут меня осенило… Лиза! Ну конечно, кто же ещё мог повлиять на наше общение?! Кто ещё мог сюда придти, когда я был на работе?! Только жена. Только она могла внушить Кире, что нам нельзя больше видеться… Если Лиза могла убедить любого человека взять кредит, который ему не очень-то не нужен, то напугать мою Киру ей не составило бы большого труда.

Я приехал домой, вымотанный и уставший. Лиза не спала. С порога я потребовал объяснений, но получил в ответ лишь легкую ухмылку.

— С чего ты взял, что это я с ней разговаривала? Слишком большая честь, — наконец сказала она. — Отец Константин вставил ей мозги на место и объяснил, что с чужими мужьями спать нельзя. Это грех…

40

Я никогда не верил в Бога так, как верила в него Кира. Я признаю, что есть что-то свыше, что определяет нашу судьбу, что влияет на нашу жизнь и смерть, но не более. Все эти нравоучения в виде утверждённых норм семейной жизни, которые навязываются церковью и обществом, для меня были ничем иным, как пустой болтовнёй и затуманиваем мозгов. Человек должен придти ко всему сам и поступать по совести, прислушиваться к своему сердцу, а не к тому, что скажет ему батюшка.

Да и батюшки в наше время тоже — скажем прямо уже не те. Седые и худые старцы, отбивающие поклоны у икон, в стертой обуви и изношенных одеждах, ушли в далёкое прошлое… Сейчас это толстые попы, рассекающие на крутых джипах с тонированными стёклами, разворовывающие народ под прикрытием веры и гуляющие похлеще любого из нас…

Вот они — современные слуги Господа, живущие не в пристройках при церквях и храмах, а в хороших коттеджах и приличных квартирах. О проблемах и нуждах народа они знают только по рассказам прихожан. Им это и не особо интересно.

К богослужению они относятся как к обычной работе. Все в наше время знают, что стоит придти в храм, купить свечку, перекреститься пару раз перед иконой и Бог тебя «простит». Как бы сильно ты не накосячил… Вот чему учит нас современная церковь, в особенности, в крупных городах.

Я не говорю про всех священнослужителей, я говорю про большинство, про тех, кого непосредственно встречал в своей жизни. Именно они и породили во мне сомнения и недоверие относительно веры в Бога.

Добрые, не по годам мудрые Кононовы с чистой душой и открытым сердцем были тем редким исключением, которое даёт надежду на светлое будущее. Отец Константин переживал и молился за каждого, кто к нему обращался за советом. Он мог разговаривать часами, если тебе это нужно… И никогда никого не осуждал, не учил, не порицал. Он всегда говорил — «поступай так, как велит твоё сердце», подводя к принятию самостоятельного обдуманного решения, которое вдруг открывалось само собой после разговора с ним.

Костя не читал нотации, не цитировал Библию, не судил поверхностно о человеке. Он всегда пытался понять причину поступков, дойти до сути, до истины и найти в каждом человеке светлые и чистые стороны. Наверное поэтому весь город ездил на его службы и причастия. Он бы мог меня понять, если бы я пришёл к нему и всё объяснил. Но я не успел.

Почему Кира резко исчезла после разговора с ним, я мог только догадываться. Я никогда не поверил бы, что он запугал её кипящим котлом в аду и осудил за связь с женатым человеком. Кира не роковая девушка-разлучница, она никогда сама не проявила бы инициативу, не сделай я первый шаг. Виноват был только я и только в том, что любил её больше жизни.

Это не история про гуляющего мужа и разлучницу-любовницу, достойную всеобщего осуждения. Это не тот случай, когда применимо слово «грех» в принципе. Грех — обманывать себя и всех вокруг, грех — всю жизнь прятать свои чувства и заставлять себя отказываться от счастья с любимым человеком, вот что для меня — грех.

Кто имеет право судить мои поступки?! Кто имеет право судить Киру, которой и так досталось в этой жизни? Церковь? Лиза? Соседи?

В наше время фальшивых ценностей, силиконовых тел, продажных душ искренние настоящие чувства никому не интересны. В мире, где за кражу булки хлеба садят в тюрьму, а за воровство миллионов дают условный срок (в лучшем случае), где слово «справедливость» само по себе ничего не значит… в этом мире я стал преступником в глазах близких людей. И мне было бы всё равно, если бы Кира была рядом. Без неё всё потеряло смысл.

Мне было больно, обидно и невыносимо грустно от того, что она исчезла. Именно сейчас, когда мы только нашли друг друга, когда я осознал, насколько сильно я её люблю, она решила всё за нас обоих. Почему и для чего — мне было непонятно. Я хотел поговорить с ней, но не знал куда идти.

Часами я ходил возле её дома, пока однажды не узнал, что Кира переехала — в её съемной квартире появилась новая семья. В офисе фонда мне также сказали, что она перебралась в другой город, в чём я, однако, сильно сомневался. Тем не менее попытки выпросить хотя бы номер её телефона ни к чему не привели. Так я остался ни с чем.

Около месяца мы с Лизой жили в разных комнатах и толком не общались. Нас связывали быт, дочь и общая жилплощадь. Поначалу я хотел поговорить с отцом Константином, чтобы выяснить истинную причину нашего с Кирой расставания, но потом понял, что дело совсем не в нём… Какими бы сильными не были наши чувства, я был женат и в этом была основная проблема. Я знаю, что для любой другой девушки это не было бы серьёзным препятствием, но только не для Киры.

Она не хотела меня видеть, не хотела даже что-либо объяснить перед своим уходом. Кира больше ничего не хотела.

Мне не оставалось ничего другого как смириться с её решением, хотя сделать это было невыносимо трудно.

41

Раньше я никогда не задумывался о том, сколько семей живут в любви и согласии (не в любви-уважении, а в любви-счастье), сколько браков построено на искренних настоящих чувствах. На взаимности. Сколько таких пар? Какой процент? Я всё-таки думаю он минимален.

В основном, женятся и выходят замуж не за тех, кто послан свыше, не за тех, кто снится по ночам, о ком страшно рассказать даже самым близким и родным… А за тех, с кем просто, спокойно, стабильно, комфортно… Чтобы навсегда забыть тех самых, единственно любимых, вечно недосягаемых. Теперь я знаю, что это так. На собственном примере.

В детстве я всегда гордился, что у меня полная счастливая семья, где есть папа и мама, которые любят и уважают друг друга. Да, они переодически ругались, но всегда мирились. Папа никогда не обижал маму, а мама всегда заботилось об отце и вцелом всё было гладко и спокойно. Сейчас я понимаю, что это один из миллионов обычных браков, в основе которого лежит уважение и ответственность за семью и будущее детей. В принципе, как и в моём случае.

Я ни разу не видел, чтобы папа смотрел на маму с таким обожанием, с каким я смотрел на Киру. Никогда он не рассказывал мне как они познакомились, как он её добивался, как они счастливы от того, что встретили друг друга… Я знал, что их познакомили друзья на чьём-то дне рождения и через год они съыграли свадьбу, когда обоим было по двадцать с лишним лет.

Как-то в детстве за задней стенкой шкафа, между досками, я случайно нашёл пачку с письмами, которые были адресованы маме. Писал какой-то солдат (судя по фотографиям вполне адекватный и серьёзный), писал о своих чувствах, о своих воспоминаниях, о своих планах на их совместное будущее… Судя по датам на конвертах это было очень давно, до моего рождения, до свадьбы родителей, даже до их знакомства… Но мама сохранила эти письма.

Тогда, ребёнком, я подумал, что наверное они случайно упали туда, застряли и пролежали там много лет. Но сейчас я понимаю, что это было не так. Мама его любила и берегла память о нём. Возможно, любит и сейчас.

Конечно, со временем родители стали родными людьми. Сейчас они привязаны друг к другу как никогда и у них очень трепетные отношения. Мама всегда следит, чтобы папа одевался тепло, чтобы у него всегда был свежий горячий обед… Она идеальная жена и хозяйка. Когда они приезжают ко мне в город (что бывает крайне редко), отец водит маму по магазинам и покупает ей украшения и новые платья, не смотря на то, что носить ей это всё некуда. Наверное такими я вижу свои отношения со своей женой через тридцать лет. Осталось только определиться с женой…

После всего, что случилось, мы с Лизой практически перестали общаться. Она замкнулась в себе, стала молчаливой и задумчивой. За месяц она похудела на несколько килограмм и это было очень заметно. Родителям мы решили пока ничего не рассказывать. Я понимал, что вся вина целиком и полностью лежит на мне и именно я должен был разрешить эту непростую ситуацию. Я не мог больше жить в постоянном напряжении и игноре. Это становилось невыносимо. Нужно было либо уйти, либо попробовать наладить отношения…

Уйти я не мог. Остаться тоже.

Для начала я хотел с ней просто поговорить. По душам. Я хотел узнать, чего хочет именно она и каким видит наше будущее. Я готов был принять любое её решение, каким бы оно ни было. На меня и мои собственные чувства и желания мне было уже глубоко наплевать.

Как-то вечером я предложил ей оставить Машу с бабушкой и прогуляться в кино. К моему удивлению она сразу же согласилась, ни секунды не раздумывая. Видно было, что она этого ждала.

До кинотеатра было минут двадцать ходьбы. Сначала мы шли молча, как абсолютно чужие люди, не зная, с чего начать разговор.

— Думаю нужно что-то решить, Лиз, — не выдержал я.

— Я согласна.

— Как ты видишь нашу дальнейшую жизнь? Чего бы ты хотела?

Она ненадолго задумалась.

— Знаешь, я пожалела о том, что сделала… Я пыталась любым способом оставить тебя в семье, но сейчас понимаю, что ты с нами только потому, что тебе некуда деваться. Мыслями ты там, с ней… Насильно мил не будешь. Поэтому поступай так, как хочешь.

— Ты считаешь, у нас не получится сохранить нормальные отношения?

— Сохранить? Ну для этого мне нужно будет стереть себе память каким-то образом…

— А как же Маша?

— Ты вспомнил про Машу! — съязвила она. — Я не думаю, что она будет в восторге от такого отца, когда вырастет и все узнает…

— Зачем ты грубишь, Лиз?

— Я сдерживаюсь ещё поверь, чтобы не нагрубить.

— Я сделаю так, как ты скажешь. Захочешь, чтобы я ушёл — я уйду, если простишь меня и позволишь остаться я останусь. Ты моя жена и сейчас я думаю в первую очередь о тебе.

Она резко остановилась и пристально посмотрела мне в глаза.

— Что твоя Кира исчезла и ты решил вернуться ко мне? Ты же говорил, что любишь её?! Всё, любовь закончилась?

— Нет, не закончилась, но семья для меня важнее на данный момент. Я знаю, что я подонок, и поступил с вами как последняя скотина. Я знаю это, Лиза! И сам ненавижу себя за это! Я не хотел, чтобы так всё вышло! Но если ты готова разойтись, то пойдём подадим заявление на развод прямо сейчас. Я не могу больше так жить!

В её глазах появился испуг и неуверенность.

— Ты меня вообще никогда не любил? — почти шёпотом, со слезами на глазах спросила она.

— Конечно любил! Люблю и буду любить! Ты самая лучшая мама и жена! Я очень тебя ценю… Ты не представляешь как! Не говори такие вещи! Ты для меня родной человек!

— Она лучше?

— Она — это другое. Я не могу это объяснить. Хочу, но не могу… Не надо об этом сейчас! Давай хотя бы ради дочери сохраним хорошие отношения? По крайней мере постараемся…

— Ну да, Лиза же глупая, поплачет и простит… Удобная жена.

— Я никогда не считал тебя глупой…

— Давай попробуем забыть, если ты правда этого хочешь! Я думаю, это единственное, что нам сейчас остаётся… Я постараюсь.

Мне было невыносимо жаль её. Как она пошла на это я до сих пор не понимаю, но с того вечера наши отношения стали налаживаться. Впервые за долгое время мы начали общаться, в основном на отвлечённые темы, но это было уже большим прогрессом. Я не пытался усидеть на двух стульях, а просто осознал, что выбор сделан, пусть и не мной, но за меня в том числе. Лиза была не виновата ни в чём и она меньше всего заслуживала страданий. Я не хотел врать, но и бросать её одну тоже не хотел. Я сделал так, как пожелала Кира — я остался с семьёй.

Именно тогда я понял, что мне досталась удивительно терпеливая и мудрая жена.

42

Около года мы пытались не вспоминать о том, что произошло. Иногда это даже получалось, но вернуться к прежним отношениям мы так и не смогли. Мы жили как брат с сестрой, как друзья, родственники, но не как муж с женой. Перебороть себя, лечь с Лизой в постель я по-прежнему не мог, не смотря на то, что любил её как родного и близкого человека.

Не могла и она.

Нас связывала только Маша и только благодаря ей мы могли сосуществовать рядом.

Мы не ругались, не скандалили, проявление каких-либо эмоций вообще сошло на «нет». Мы спокойно разговаривали каждый вечер по душам, я делился тем, что происходило на работе, а Лиза рассказывала как прошёл их с Машей день. Потом так же спокойно мы расходились по разным углам квартиры. Так обоим было комфортно. Конечно, нам необходимо было время… Только оно могло всё сдвинуть с мёртвой точки.

С Кононовыми мы прекратили общение, хотя я знал, что Лиза иногда созванивается с Анной. Однако, при мне она про них даже не упоминала. Не скажу, что отец Константин стал мне неприятен, нет! Он просто знал больше других и стал напоминанием того, что я пытался всячески забыть.

Я как никогда чувствовал себя опустошённым. Как будто всё, что было внутри меня тёплого и живого, — вычерпали ложкой и оставили одну безликую оболочку. Мне казалось, что все мои чувства, всю мою любовь, всю мою душу Кира забрала с собой.

Я стал безэмоциональным, отрешённым и равнодушным. Слова «любовь» и «судьба» утратили для меня всякий смысл. Я больше не верил ни в то, ни в другое. Раньше я готов был отдать за Киру свою жизнь и всё, что у меня есть в этом мире, если бы она только этого захотела. Но не сейчас… Внутри что-то сломалось. Я был уверен, что это конец нашей истории и мы больше никогда не увидимся… Мне даже хотелось этого. Пережить ещё раз такие страсти я бы не смог. Меня всё это очень подорвало и морально и физически.

Мне вдруг захотелось поменять свою жизнь. Именно поэтому я бросил карьеру юриста и пошёл служить по контракту. Не скажу, что Лиза была в восторге от этой идеи, но всё же она меня поняла и поддержала. Кроме того, зарплата офицера была в два раза больше.

Первые пару месяцев было очень тяжело — я отвык от физической работы и выматывался в ноль, но потом всё-таки вошёл в колею и даже жалел, что не пошёл служить раньше. Единственным минусом были частые командировки и ненормированный рабочий день.

Когда Маше исполнилось полтора года, мы устроили её в детский сад. К счастью, она быстро привыкла к новому месту и воспитателям, и Лиза решила выйти на работу. Месяц жена всё же просидела с дочерью на больничном, поэтому парня, которого взяли на её место, решили оставить, чтобы в случае чего он мог заменить Лизу. Так они стали работать вместе, в одном кабинете.

Жену её напарник жутко раздражал, хотя я толком не пог понять — чем именно? Дома я часами выслушивал её претензии, которые в основном, сводились к тому что этот Максим черезчур смазливый, амбициозный и болтливый. Он был моложе Лизы на пару лет, пришёл в банк после института и сразу же себя зарекомендовал. Вся женская половина коллектива была от него без ума. Кроме Лизы.

Я тогда подумал, что это просто профессиональная ревность, ведь в банке она работала около пяти лет, но все лавры достались новичку.

Истинную причину её неприязни я понял, когда пошёл с ней вместе на новогодний корпоратив.

43

Помню, что идти на данное мероприятие я жутко не хотел. Лиза сама особо не настаивала и сообщила о корпоративе только за день, как будто проговорившись. Я пошёл только ради неё, только чтобы сделать приятное жене.

За последний год мы ни разу никуда не сходили, даже в кафе, и я понимал, что в этом только моя вина. Возможно, отношения наладились бы быстрее, проводи мы вместе время вне стен нашего дома. Развеяться, сменить обстановку, отдохнуть было просто необходимо. Именно поэтому, пересилив себя, я пошёл с Лизой в тот вечер на корпоратив. Машу мы оставили с бабушкой.

Их организация сняла весь первый этаж самого вместительного и престижного ресторана города. Пригласили лучшего ведущего. Все сотрудники пришли со своими вторыми половинками — жёнами и мужьями, поэтому я особо не переживал, что никого не знаю. Здесь таких как я была добрая половина. Всего в зале было человек восемьдесят.

Я был жутко голоден и первое время смотрел только на стол, решив наесться до боли в желудке. Порции были маленькими и невкусными, но, наверное, жутко дорогими. Я не был любителем экзотической кухни и остался недоволен выбранным меню. Главная цель вечера — вкусно и сытно поесть с треском провалилась.

Лиза почему-то нервничала. Она постоянно оглядывалась по сторонам и жаловалась на сквозняк от окна.

— Нам надо было сесть в другое место, — несколько раз повторила она.

Мне же было жарко в костюме. Зачем-то я ещё нацепил галстук, из-за чего не мог нормально дышать. Немного утолив голод, я решил выйти проветриться в холл. Я бы с радостью пошёл домой и лёг спать, но хотел хотя бы раз потанцевать с женой. Последний раз мы это делали на нашей свадьбе.

В холе никого не было — несколько человек курили на крыльце. Я вышел на свежий воздух и почуствовал себя намного лучше — мороз ударил в лицо и заставил меня взбодриться. И в эту секунду я услышал до боли знакомый голос. Рядом со мной, у перил, стояла парочка — молодой человек с сигаретой в руках и хрупкая блондинка в короткой шубке. Её лица я не видел, но физически ощущал, что это ОНА.

Они мило о чём-то беседовали и обнимались. В темноте я так и не смог рассмотреть их как следует и поэтому когда девушка, дрожа от холода, зашла обратно в здание, я последовал за ней. В холе мы оказались одни. Протянув руку, я схватил её за локоть и резко повернул к себе.

Кира испуганно взглянула на меня. Я понял, что она совсем не ожидала меня так встретить. Несколько секунд мы оба не могли ничего сказать друг другу. В горле стоял ком. Если бы не голос, я и сам бы не узнал её — светлый цвет волос превратил её в совершенно другого человека.

— Мне было больно, — улыбнувшись, сказала она.

Я понял, что до сих пор сжимаю её локоть и только тогда разжал руку и отпустил ее.

— Прости…

— Ты хотел что-то сказать мне?

— Нет… Я просто хотел убедиться, что это ты.

— Зачем?

— Не знаю… Прости еще раз…

В холе появились сотрудники банка и я решил вернуться к жене. Она увлечённо разговаривала с коллегой и, казалось, совсем не заметила моего отсутствия. Я же был в растерянности. Руки сами потянулись за стопкой водки.

Через минуту в зал зашла Кира, держа за руку того самого молодого человека. Теперь я мог хорошо его рассмотреть — высокий блондин спортивного телосложения с широкой улыбкой. Я сразу понял, что это Максим, про которого так часто рассказывала мне Лиза. Мы сидели в нескольких метрах от них. Не скажу, что меня охватила ревность, мне просто неприятно было видеть ее с ним.

— Ты узнал её? — вдруг спросила меня Лиза, проследив за моим взглядом.

Я спалился как первоклассник, подсматривающий в замочную скважину, и не знал что ответить.

— Не сразу, — ответил я.

— Если хочешь, поговори с ней. Ты же хочешь! Я разрешаю.

Меня такая реакция жены жутко взбесила.

— Не говори ерунды, Лиза! Я пришёл с тобой и уйду с тобой! Давай не будем начинать!

— Хорошо.

С этой самой минуты я хотел как можно быстрее оказаться дома. На Киру я старался не смотреть, но голова невольно поворачивалась в её сторону. Несколько раз наши взгляды встретились и я понял, что между нами осталось много недосказанного. Нам нужно было остаться наедине, но не здесь. Не сегодня.

Пару раз мы вышли с женой на танцпол и покружились под медленную музыку среди десятка таких же семейных пар. Танцем это тяжело было назвать — я просто передвигал ноги. Я не был пьян, я был напряжён, так как знал, что Кира наблюдает за мной, сидя за столом. Её взгляд обжигал мне спину.

«Какая нелепая встреча» — вертелось в моей голове.

Примерно на середине праздничной программы мы с Лизой сбежали домой.

44

В этом многотысячном городе судьба снова свела нас самым необычным способом. Она смеялась над нами, толкая друг к другу, при самых странных обстоятельствах. К слову сказать, я ни разу не встретил никого из однокурсников за этот год — людей, живущих со мной в одном квартале… А её встретил. Что это было? Проклятие? Судьба? Случайность? Новогоднее чудо?

Я только стал привыкать к мысли, что наши пути разошлись. Только смирился с тем, что возможно никогда её не увижу. И в этот самый момент встречаю её, да ещё и рядом с Максимом, который уже несколько месяцев работал с моей женой… Кира скорее всего тоже выслушивала вечерами жалобы на ворчливую напарницу Лизу Позднякову и конечно же понимала, кто это… Только я один, видимо, ни о чём не догадывался.

Это уже был не любовный треугольник, а целый квадрат. Парня мне было жаль. Я знал, что она его не любила. То, что было между нами, невозможно стереть из памяти. Невозможно променять любовь на что-то меньшее. Она как горела раньше внутри нас, так и продолжала гореть, может только чуть тише в силу обстоятельств.

С Лизой эту встречу мы не обсуждали, как и в целом весь корпоратив. Обоим было неловко. Передо мной опять встала проблема выбора. Мучительного выбора. Я хотел поговорить с Максимом и выйти через него на Киру, но, опять-таки, не мог этого сделать в силу того, что Лиза постоянно находилась рядом с ним. А снова делать ей больно я не мог.

Каждый день на службе теперь проходил в мыслях о ней. Об этой встрече. Мои чувства разгорелись с новой силой и нужно было что-то предпринять, чтобы не сойти с ума. Я очень хотел с ней поговорить. До марта я в буквальном смысле изводил себя размышлениями и терзался воспоминаниями…

Как-то вечером, на удачу вбив её имя в поисковик «одноклассников», я сразу же наткнулся на её страницу. В профиле было несколько свежих фото, одно из которых — с того самого корпоратива. И, конечно же, — в обнимку с Максимом. Он занимал моё место в её жизни и от ревности у меня начинало сносить крышу. Я представил, как они каждый вечер ложатся вместе спать…

В сети Кира была около часа назад. Ни секунды не раздумывая, я написал ей следующее:

«Думаю бессмысленно избегать друг друга. Как видишь, сама судьба дает нам понять, что история не закончена. Нам нужно встретиться без лишних глаз и поговорить. В субботу я еду к родителям в Сололи. Один. Предлагаю ненадолго вернуться в детство, посмотреть на дом, в котором вы жили, и подышать тем воздухом… Нам вместе нужно отправиться туда, где всё начиналось.

Буду ждать тебя в 7 утра на автовокзале.»

После этого меня охватил жуткий мандраж. Я очень боялся того, что Кира откажется, проигнорирует или вообще не прочитает сообщение. Я боялся, что прочитает Максим и всё сорвётся.

В течение нескольких часов я проверял свою почту каждую секунду, но ответа так и получил, не смотря на то, что сообщение было прочитано. Вопрос только — кем?

Я мысленно похоронил надежду снова увидеть её.

Двое суток я «прожил» в «одноклассниках», разглядывая её фото. Я сохранил их в отдельную папку и спрятал в самый дальний угол жёсткого диска. Позже одну из фотографий я распечатал и всегда носил с собой в форме. Надежда на нашу совместную поездку таяла с каждым часом, но всё же в глубине души я верил, что всё получится.

Последнюю ночь я не спал. Впереди была многочасовая поездка и я был вымотан морально и физически. Даже не знаю, где я нашел силы на то, чтобы просто встать с постели… Напившись кофе, я вышел из дома с тяжёлыми мыслями…

В 6.45 утра Кира уже стояла на углу автовокзала.

45

Мы выехали на рассвете. Стоял сильный мороз, не смотря на то, что шла вторая неделя весны. Кира была одета тепло и очень просто — пуховик, вязаный шарф, джинсы, ботинки. Как всегда она была невероятно красива.

Первое время мы ехали молча. Я пытался сосредоточиться на дороге, но меня бросало в жар от того, что она просто находилась рядом. Щеки её покрыл лёгкий румянец и я надеялся, что это не от мороза.

— Ты когда планируешь вернуться? — вдруг спросила Кира.

— Вечером.

— Хорошо…

Между нами опять повисла тишина. Я включил радио.

— Спасибо, что позвал меня с собой, — сказала она с какой-то грустью в голосе.- После всего, что было… Для меня это важно.

— А мне важно, что ты сейчас рядом.

Я сжал её ладонь и почувствовал, как меня ударило током в самое сердце.

До Сололи было четыре часа езды. Выяснять отношения в дороге мне не хотелось. Я решил оставить это на потом и просто наслаждался моментом.

На полпути мы остановились у придорожного кафе — я купил горячее кофе и свежую выпечку. Кира оживилась.

— Здесь пекут такие же булочки, как у нас в школе. Помнишь?

Она растаяла как ребёнок.

— Надо спросить рецепт, — пошутила она.

Я любовался ей и не мог сказать ничего внятного. Мне хотелось обнять её, но я боялся всё испортить. Кира смущённо смотрела мне в глаза и явно хотела что-то сказать.

— Саш, я хочу, чтобы ты знал… почему всё так получилось. Почему я тогда ушла, не попрощавшись… Иначе я буду чувствовать себя виноватой…

— Наверное на то были серьёзные причины…

— Более чем…

Она долго не могла начать.

— Когда ты ушёл в тот день, позвонил Костя и попросил встретиться. Мы поговорили наедине… Он меня никак не осуждал, не обвинял… Просто сказал, что Лиза беременна и попросил подумать над этим.

Я не поверил собственным ушам.

— Я решила, что не вправе ломать семью и решать судьбу ваших детей, поэтому я ушла. Думаю любая девушка на моём месте поступила бы так же.

— Но это неправда! Лиза не была беременна!

— Я не знаю, чья ложь это была. Кости или Лизы. Хотя может это ты чего-то не знал… Сейчас наверное это уже неважно. Просто всё так сложилось на тот момент…

Меня трясло от злости. Я не понимал — за что нам выпало такое испытание? Почему всё было против нас?

— Ты сейчас счастлива? — спросил я, посмотрев ей прямо в глаза.

Она отвела взгляд.

— Мне спокойно. Максим не женат и у него нет детей.

— Вы расписаны?

— Нет. Мы даже не живем вместе… я снимаю квартиру с сыном… Он пока делает ремонт в своей квартире.

— Пока… Ключевое слово.

— У Саши должен быть пример мужчины перед глазами, должен быть отец. С Максимом они сразу подружились. Даже сейчас я оставила ребенка с ним…

Мне было больно это слушать. Я вышел из машины и решил немного подышать свежим воздухом, чтобы успокоиться.

Конечно же Кира ни в чём не виновата! Она так же, как и я стала заложником ситуации, оказавшись в итоге чище и мудрее всех. Даже отец Константин теперь предстал передо мной совсем в другом свете. Их шутка с лжебеременностью Лизы меня просто убила. Зачем нужно было играть такими вещами?!

Сейчас, конечно, спустя полтора года, уже поздно было искать виноватых, поднимать снова эту тему. Но я был рад, что наконец-то узнал правду. Я наконец-то понял причину нашего расставания.

Мне кажется в тот момент, стоя на трассе в заснеженном поле, я многое осознал. Мои чувства к Кире стали ещё сильнее и крепче. Теперь единственное, чего я желал всем своим существом, — больше никому и никогда её не отдавать.

Остальное время в пути мы провели молча, погрузившись каждый в свои мысли.

46

Первым делом мы заехали к родителям. Кире было неловко появляться им на глаза, но я решил, что время знакомства пришло. Рано или поздно, но этот момент бы настал.

Кира очень переживала, что она не накрашена, не причёсана, одета по-простому и приехала без подарка, но мне всё же удалось заставить зайти её в дом.

Для мамы мой визит, да еще и с незнакомой ей девушкой стал сюрпризом — о своём приезде я ее заранее не предупредил. Тем не менее она очень тепло встретила Киру, даже теплее, чем я мог ожидать.

Отец при упоминании её девичьей фамилии сразу вспомнил родителей и дом, в котором они жили. Он же и рассказал, что сейчас там живут его хорошие знакомые и обещал договориться о встрече.

Кира долго стояла у печки, протянув озябшие руки и слушая треск поленьев. Огонь отражался бликами в её глазах, под ногами крутился кот, а на лице появилась грустная улыбка. О чём она думала в эти моменты — я не знал, но почему-то мне казалось, что она чувствовала себя здесь как дома.

Нас накормили с дороги и напоили горячим чаем со свежеиспечёнными блинами. Я прекрасно видел, как мама оценивает Киру и почему-то был уверен, что она всё поняла. Мне не нужно было ничего объяснять и рассказывать — наши горящие глаза говорили за нас.

Кира жутко смущалась, но вела себя абсолютно естественно. Конечно же мы держали дистанцию, пытаясь лишний раз не смотреть друг на друга при родителях, но это плохо получалось. Пару раз я невзначай взял её за руку. В общем, актёры из нас вышли ещё те…

Мама окончательно влюбилась в неё, когда я рассказал про фонд, который Кира организовала своими силами. Как выяснилось, он функционирует до сих пор и по-прежнему главным организатором и вдохновителем остаётся именно Кира.

Когда отец повел её знакомиться с телёнком и собаками, мама пристально посмотрела на меня и почему-то тяжело вздохнув сказала:

— Ой, Саша, дай Бог вам всё преодолеть…

Это были самые нужные слова на тот момент.

Она ни о чём не расспрашивала. Мама всегда видела меня насквозь. Ни упрёка, ни порицания, ни осуждения не читалось в её голосе. Я знал, что в любом случае она нас поддержит и поймёт.

Я вышел во двор и увидел, как Кира стоит посреди огорода и смотрит куда-то вдаль. Так как наш дом стоял на возвышении, посёлок лежал как на ладони. Вид был красивый и завораживающий.

— Я не хочу отсюда уезжать, — прошептала она.

— Мы ещё вернёмся и не один раз. Обещаю.

Первый раз за день я её обнял и прижал к себе. Мне хотелось разделить с ней эти волнительные моменты возвращения домой. Я вдруг представил сколько чувств разом нахлынуло, сколько детских воспоминаний всплыло в эти минуты.

Мы были рядом в нашем родном Сололи. Первый раз за много лет мы снова были здесь. Вместе. Мы также по-прежнему любили друг друга, как и много лет назад, ещё будучи школьниками. Тогда мы даже представить не могли какой нам предстоит пройти путь, чтобы вот так стоять на родной земле и, обнявшись, смотреть вдаль. Какую всё-таки большую цену мы заплатили за эти мгновения!

Тогда мне казалось, что это начало новой счастливой жизни…

47

Через час мы уже были на пути в школу. Кира ужасно волновалась. Я в первый раз видел её такой взбудораженной и растерянной и не мог скрыть своей улыбки.

Она превратилась в маленькую девочку, которая вернулась на десять, а то и пятнадцать лет назад. На каждом шагу она что-то вспоминала и взволнованно рассказывала.

Там она упала на велосипеде и сломала руку, в том заборе была дыра, через которую они лазили за грушами, в этом доме жил старик, которого она боялась… Мне казалось, что до школы мы не дойдём.

В какой-то момент я даже испугался: её глаза то и дело блестели от подступивших слёз, а голос дрожал. Всё же это было тяжело для неё — вернуться в те места, где она была счастлива, и осознать, что то беззаботное время осталось далеко позади.

Мы зашли в ближайший магазин и скупили все самые вкусные конфеты. По пути нам встретилось несколько учеников, бурно и громко обсуждавших школьные новости. Я вдруг вспомнил, что по субботам также бежал с уроков домой, радуясь окончанию очередной недели.

— А мы с подружкой после школы заходили в этот магазин и покупали жвачки «Love is»… Я собирала фантики, у меня их было штук двести, — с улыбкой вспомнила Кира.

— Помню такую… Так ты теперь знаешь, что такое — любовь?

Она покраснела от смущения, опустила глаза и ничего не ответила.

Учителя нас встретили очень тепло. Кира расплакалась от волнения. Её, всеобщую любимицу, тут не видели с девятого класса. Минут десять они только обнимались. Я сам чуть не прослезился, заметив, как быстро покрылись новыми морщинами лица дорогих педагогов.

Особенно удивил вдруг поседевший директор — тот самый Виталий Валерьевич, с которым у нас произошёл конфликт после землетрясения. Я всегда считал его молодым и бодрым. Сейчас же передо мной стоял ссутулившийся мужчина с потухшим взглядом. В такие моменты начинаешь понимать, что время беспощадно.

В учительской накрыли стол, разлили всем чай. Мы не успевали отвечать на вопросы учителей, один из которых нас застал врасплох.

— Так вы женаты? — прямо спросила учительница по литературе Любовь Андреевна.

— Пока нет, — ответил я за нас обоих и быстро сменил тему.

Около часа мы делились своим прошлым, что оказалось не совсем просто ввиду ряда обстоятельств. И мне и Кире тяжело было подбирать слова и рассказывать о личной жизни. О многом мы намеренно умолчали.

Нам несколько раз сказали, что мы — красивая пара. Предложили даже расписаться в Сололи и отметить свадьбу в школьной столовой. Я всерьёз задумался над этим. Киру же эта тема немного смущала, — я это чувствовал.

В тот день мы узнали все новости из жизни школы и посёлка за последние десять лет. Нам рассказали всё, что только могли рассказать. Перед уходом мы зашли в наши классные кабинеты и посидели за партами. Мы побывали на той самой лестнице, по которой спускались во время землетрясения. В столовой, актовом зале, где я впервые обратил внимание на неё…

Все было похоже на сон. Мы с Кирой будто на машине времени вернулись в прошлое и долго не могли придти в себя после этого. Ностальгия накрыла с головой. Я даже не думал, что возвращение в школьные стены подарит мне столько незабываемых эмоций.

В свой дом Кира решила не возвращаться, и в этом я её поддержал. Она боялась испортить детские впечатления или не сдержаться… Действительно, слишком много было пережито ею за день.

Я не хотел, чтобы Кира снова плакала, поэтому следующие пару часов мы гуляли подальше от её улицы и разговаривали на самые разные темы. Нам встречались знакомые, соседи, одноклассники и очень удивлялись тому, что мы вместе. Я и сам не мог поверить в то, что всё это было не во сне.

Днём солнце уже припекало. Снег начал подтаивать, ноги промокали, но мы не обращали на это внимания. Чувствовалось наступление весны, пробуждение новой жизни, начало чего-то нового и светлого.

Кира предложила подняться на самую высокую в посёлке сопку и я с радостью согласился. Оттуда открывался по-настоящему сказочный вид. Летом она всегда была усыпана земляникой. Зимой это было лучшее место для катания на санках. Детьми мы не раз забирались на неё вершину, но по отдельности. Сегодня же наш совместный подъём был в какой-то степени символичным.

Около получаса мы поднимались по склону, проваливаясь в сугробы. Я тянул Киру за собой, понимая, что для неё это серьёзная физическая нагрузка. Мы смеялись сами над собой, шутили и кричали от восторга. Вокруг нас были только небо, снег и солнце. Игрушечные домики и маленькие точки-человечки вдали с каждым шагом становились всё меньше и меньше.

Задыхаясь, мы поднялись на вершину, и без сил упали на снег, держась за руки. Так мы лежали около минуты.

— Только ради этого… стоило… вернуться…, — тяжело дыша сказала она.

Я благодарил судьбу за этот миг, за этот день, который мы провели вместе. День, который останется в памяти на всю жизнь. 15 марта 2008 года я был абсолютно счастлив.

48

Выехали из Сололи мы уже по темноте. Оба молчали, пытаясь осознать всё произошедшее. Наш счастливый день подошёл к концу и мне безумно не хотелось возвращаться к своей прежней жизни… Не хотелось и Кире — я это чувствовал. Всю дорогу она, задумавшись, смотрела в окно.

Перед выходом мама о чём-то долго разговаривала с ней наедине. Я очень хотел узнать, что именно она ей сказала, но Кира сохранила это в тайне, ещё больше погрузившись в свои мысли.

В городе нас ждали дети — единственный смысл нашей жизни. Только ради них нужно было переломить себя и вернуться домой. Но скажу честно — если бы Кира предложила остаться жить в Сололи, я бы остался, не раздумывая. Я понимал, что это безумство в какой-то степени, но жить вдали от неё я больше не хотел и не мог.

За весь день мы не позволили себе ничего лишнего. Не было ни поцелуев, ни жарких объятий, ни откровенных разговоров… Нас с головой накрыла волна детских воспоминаний и мы решили прожить этот день, не думая о грустном. Наверное поэтому, когда всё закончилось, мне хотелось серьёзно поговорить и обсудить наши планы на будущее.

На полпути я остановил машину и свернул на обочину. Кира испуганно посмотрела в мою сторону.

Я хотел всё решить, не дожидаясь возвращения домой. Меня ломало только от одной мысли, что скоро снова придётся расстаться.

— Я не хочу возвращаться, — начал я.

Она промолчала.

— Давай уедем? Хочешь — в Сололи, хочешь — во Владивосток, в Москву? Куда угодно! Я переведусь! Не переведусь, так уволюсь!

— Не всё так просто, Саш… Дело не в работе совсем, — ответила она, опустив глаза.

— Ты меня любишь? — напрямую спросил я.

— Ты сам прекрасно видишь… Только, что от этого поменяется?!

— Мне важно хотя бы это услышать…

— Я всё равно не могу тебе ответить прямо сейчас! Мне нужно время подумать… Я не могу решать за твою жену, твою дочь, за Максима, за своего ребёнка… Это серьезный шаг…

— Ты к нему не готова?

— Не сейчас.

— Сколько тебе нужно? Я подожду…

— Недели будет достаточно… Я много ошибок сделала в этой жизни… Многим судьбы сломала… Не хочу ещё раз ошибиться… Пойми меня, пожалуйста…

Она повернулась и обхватила ладонями моё лицо.

— Конечно…

Я прекрасно всё понимал. Теперь вся ответственность ложилась на её хрупкие плечи. Для себя я давно всё решил.

Я расцеловал её руки и немного успокоился. «Самое главное, что она не сказала мне «нет» — промелькнуло в моей голове.

Кира попросила отвезти её к автовокзалу. Я пытался выяснить в какой район ей нужно, но она убедила меня в том, что живёт недалеко. Настаивать я не стал.

Оба вышли из машины. Вокруг не было ни души. Мороз опять щипал руки и лицо, но меня бросало в жар от всего пережитого за день. Луна освещала лицо Киры и я видел, как блестят её глаза. Мы взялись за руки и некоторое время не знали, что сказать на прощание. Почему-то в тот момент я уже был уверен, что вижу её последний раз.

— Спасибо тебе за этот день. Как бы дальше всё не сложилось, я навсегда запомню эту поездку… Мне это было нужно…

— Я очень надеюсь, что мы вернёмся туда еще…

Кира ничего не ответила, а только сильнее сжала мои ладони. Несколько секунд она пристально смотрела мне в глаза и молчала. Мне кажется тогда она уже всё для себя решила.

Именно такой я и запомнил её — уставшей с дороги, укутавшейся в тёплый бежевый пуховик, сжимающей мои ладони при свете луны. Этот момент глубоко врезался в память и оставил тяжёлый след. След расставания и самой большой потери.

49

Дома за время моего отсутствия ничего не изменилось. Лиза о поездке особо не расспрашивала, решив, что это был плановый визит к родителям. Маша даже не заметила, что я вообще куда-то уезжал. Рассказывать жене о встрече с Кирой я пока не стал, из-за чего страшно мучила совесть… Я понимал, что опять ей врал.