Первое правило гласит: если происходит любой контакт с угрожающей стороной — сделай его публичным.
которых в 1944-м грузили в вагоны под прицелами автоматов.
Везде идет тихий, неспешный разговор: об обысках, о новых арестах, о том, у кого что изъяли, зачитываются смешные (если бы не было так грустно) цитаты из судебных постановлений, протоколов обысков. Здесь постепенно собираются семьи уже арестованных, правозащитники, юристы.
Ко мне подошли приставы и сказали, что сидение на корточках в здании суда оскорбляет суд.
Ага. Именно сидение на корточках и оскорбляет этот суд.
Под конец хозяина дома арестовывают, а следователь подходит к хозяйке и говорит:
— Я бы с удовольствием пришел к вам на чашечку кофе. Но вашего мужа уже не будет. А вам же нельзя без мужей с мужчинами встречаться.
убили, спел песню «Надежда». Вот у меня эта песня играет в голове, когда я кушаю украинское, смотрю украинскую программу — вот прям вот надежда. Как-то вот так… С этой мыслью и живем.
Я принципиально искал украинский товар. И сейчас они где-то там мелькают какие-то. Я сначала пройдусь, посмотрю, а нет ли чего-нибудь украинского. Потом уже беру, что есть.
Мы до последнего пытались покупать только украинские продукты».
Очень много стало ненадежных людей. На Украине слово держали.
То, что на Украине одним звонком решали, сейчас вообще не решается.
Остальные все: полгода-год помучаются и уехали отсюда. Тут же ни работы, ничего не было, нет и не будет, скорей всего.
Идейные были, но я вам хочу сказать, было так — буквально через два года (это точно) уже никаких идей не было. То есть вот эта священная война шла год. Потому что мы (местные, я имею в виду) думали тогда, что вот все пришло, все хорошо, флаги поднялись. Мы ж еще не знали, что будет ба
Ничего не налаживается. Только в худшую сторону меняется во всех отношениях. Во всех — что ни возьми. В социально-бытовой — цены подорожали. Медицина — никакая, полиция — никакая, ничего…
