Вот как это работает. Вы заходите в комнату. Ваш мозг прикидывает, каким образом это место должно выглядеть, звучать и пахнуть, и создает галлюцинацию на основе своих предположений. Эту галлюцинацию вы и воспринимаете как окружающий мир.
Мы думаем, что зрительный процесс — это просто выявление цвета, формы и движения. На самом деле, мы видим с помощью нашего прошлого.
И раз писатели, в сущности, создают нейронное кино в умах читателей, им стоит отдавать предпочтение кинематографическому порядку слов, воображая, как нейронная камера читателя будет запечатлевать каждый элемент предложения.
Сканирование мозга показывает, что любопытство посылает сигнал в систему вознаграждения нервной системы: мы жаждем узнать продолжение истории или ответ на какой-нибудь вопрос точно так же, как могли бы жаждать наркотиков, секса или шоколада.
По итогам тридцати лет исследований Кристофер Букер пришел к заключению, что существует семь повторяющихся сюжетов. Он назвал их «Победа над чудовищем», «Приключение», «Из грязи в князи», «Туда и обратно», «Возрождение», «Комедия» и «Трагедия». Каждый из них, по его словам, состоит из пяти актов: призыв к действию; стадия грез, где все складывается прекрасно; крушение надежд, когда от героя отворачивается удача; кошмарный конфликт; и, наконец, разрешение конфликта
Именно людей с недостатками мы встречаем в историях и в жизни. Но в историях, в отличие от жизни, автор дает нам возможность забраться к ним в головы и понять их.
Идея о том, что заезженные метафоры «изживают себя» от чрезмерного использования, недавно была проверена исследователями (62). Они провели сканирование людей, которые читали предложения с метафорами на основе действия («они ухватились за идею»), при этом одни были уже затасканными, а другие — нет. «Чем более знакомым было выражение, тем в меньшей степени оно активировало двигательную систему, — пишет нейробиолог Бенджамин Берген. — Иными словами, за время своего существования метафорические выражения становятся всё менее и менее яркими, менее резонирующими; по крайней мере, если исходить из того, насколько они влияют на процессы моделирования образов».
Известно, как Клайв С. Льюис взывал к начинающему автору в 1956 году [13]: «вместо того чтобы называть что-либо „ужасным“, опиши это так, чтобы мы ужаснулись. Не называй что-либо „очаровательным“ — пусть мы сами „очаруемся“, когда прочитаем твое описание» (39). Абстрактная информация, содержащаяся в таких прилагательных, как «ужасный» и «очаровательный», для нашего мозга не более чем пустая похлебка. Для того чтобы прочувствовать ужас, восторг, ярость, панику или печаль персонажей, нам необходимо создать модель всей сцены с ее красочными подробностями. И тогда то, что происходит на странице, покажется будто бы происходящим в действительности. Только в этом случае эпизод вызовет у нас сильные эмоции (40)
Описываемые Бергеном сведения также поясняют, почему авторам постоянно рекомендуют «показывать, а не рассказывать». Известно, как Клайв С. Льюис взывал к начинающему автору в 1956 году [13]: «вместо того чтобы называть что-либо „ужасным“, опиши это так, чтобы мы ужаснулись. Не называй что-либо „очаровательным“ — пусть мы сами „очаруемся“, когда прочитаем твое описание» (39).
Мозг не способен удержаться от создания причинно-следственных связей. Это происходит автоматически. В этом можно убедиться прямо сейчас. БАНАНЫ. ТОШНОТА (67). Вот как психолог Даниэль Канеман описывает только что произошедшее у вас в мозгу: «Без особых на то причин ваш мозг автоматически предположил наличие хронологической и причинно-следственной связи между словами „бананы“ и „тошнота“, набросав эскиз ситуации, в ходе которой бананы привели к плохому самочувствию».