Как трудно научиться думать «каждый человек» вместо «все люди», «я» — вместо «они». Как трудно — слышать собственную совесть.
Не беспокойся на этот счёт. Ты не мёртвый, а просто взрослый.
Улыбнулась:
— Нас таких много. Привыкай.
Мне, знаешь, только что обидно, — сказала Таня. — Получается, каждый живёт, видя только свой кусочек всей картины. Ничегошеньки толком не понимает. А то, что думает, что понимает, понимает, скорее всего, неправильно. Живёт, получается, вслепую! Но при этом должен поступать, как если бы видел всё целиком. Так, что ли?
Четыре серые фигуры брели за Таней следом. Зыбкие и сизые при свете дня, они должны были стать плотнее и ярче в темноте, как все мысли и воспоминания, которые не дают уснуть ночью, по крайней мере до тех пор, пока раскаяние
— Я должна была знать, — спорила с собой, злилась на себя Таня.
— Почему?
— Нет никаких «все»!
Хотя бы потому, что всегда найдётся кто-то не как все.
— Каждый — какой-нибудь «ты», — понял её мысль Шурка. — «Я».
Свою жизнь можешь прожить только ты сам. И так — каждый.
Как трудно научиться думать «каждый человек» вместо «все люди», «я» — вместо «они». Как трудно — слышать собственную совесть.
Ты не мёртвый, а просто взрослый.
Улыбнулась:
— Нас таких много. Привыкай.
не знать — плохо. Но и знать всё — тоже не больно-то радостно
нет ни победителей, ни побеждённых? А есть только убийцы? Они убийцы. Я — убийца.
Мне, знаешь, только что обидно, — сказала Таня. — Получается, каждый живёт, видя только свой кусочек всей картины. Ничегошеньки толком не понимает. А то, что думает, что понимает, понимает, скорее всего, неправильно. Живёт, получается, вслепую! Но при этом должен поступать, как если бы видел всё целиком. Так, что ли?
