Четыре серые фигуры брели за Таней следом. Зыбкие и сизые при свете дня, они должны были стать плотнее и ярче в темноте, как все мысли и воспоминания, которые не дают уснуть ночью, по крайней мере до тех пор, пока раскаяние
Мне, знаешь, только что обидно, — сказала Таня. — Получается, каждый живёт, видя только свой кусочек всей картины. Ничегошеньки толком не понимает. А то, что думает, что понимает, понимает, скорее всего, неправильно. Живёт, получается, вслепую! Но при этом должен поступать, как если бы видел всё целиком. Так, что ли?
— Я должна была знать, — спорила с собой, злилась на себя Таня. — Почему? — Нет никаких «все»! Хотя бы потому, что всегда найдётся кто-то не как все. — Каждый — какой-нибудь «ты», — понял её мысль Шурка. — «Я». Свою жизнь можешь прожить только ты сам. И так — каждый.
— Мне, знаешь, только что обидно, — сказала Таня. — Получается, каждый живёт, видя только свой кусочек всей картины. Ничегошеньки толком не понимает. А то, что думает, что понимает, понимает, скорее всего, неправильно. Живёт, получается, вслепую! Но при этом должен поступать, как если бы видел всё целиком. Так, что ли?