А в том, что муж любит ее, она уверена. Он, правда, не заявлял ей об этом прямо, словами типа «я тебя люблю», но доказывает это множеством способов: просит, чтобы пристегнулась в машине, напоминает о шарфе и перчатках, приходит домой с книгой, которую для нее купил, приезжает к ней на работу с зонтиком, который она забыла дома. И еще много таких любовных признаний без слов.
– Я, приятель, пытаюсь найти гуманизм. Люди меня разочаровали. Так много харь и рыл, и так мало лиц. Поэтому я в последнее время ищу человечность среди обезьян, – сказал он, показывая на книги, лежащие на траве. На обложках действительно были изображения морды гориллы или шимпанзе.
Смесь розы, сандалового дерева, мускуса и амбры. Когда-то сама так пахла. Только так. В течение нескольких лет после той ночи в Париже. Наверняка «Фенди». Но это было так давно. Трудно поверить, что этот аромат все еще существует.
Ну что, сыграем в бутылочку? Давно не играли. На мне сегодня нет нижнего белья, так что, может быть, сможем закончить по-честному. Он улыбнулся. На самом деле иногда они играли в бутылочку. И на самом деле до сих пор им не удавалось выдержать до конца. Никогда честная игра не раздевала их до последней нитки. И это по его вине. В какой-то момент он забывал, что это игра, набрасывался на Надю и раздевал, не дожидаясь, когда ход дойдет до него. Иногда это происходило под столом на кухне, иногда на полу в гостиной с фотографиями, иногда на чердаке, иногда, когда она убегала от него, только под душем в ванной комнате.
Но обывателя надо постоянно сотрясать током фобии. Надо. Иначе он перестанет быть обывателем. И что, блин, тогда? Он должен постоянно слышать стук. В дно. Снизу. Чтобы этот стук мешал думать. Это ведь главное.
