Разбираясь в многовековой истории родовспоможения, Р. и Д. Вертц положили в основу типологии отношение к слову врача22 и выделили три периода: до конца XVIII века — существование естественной модели родов, когда культура деторождения была исключительно женским делом и роженица находилась в кругу «сестер», подруг и знакомых акушерок, из уст в уста передававших знания, выработанные веками; с конца XVIII до начала XX века — время интенсивной медикализации родов, превращения их в особое «социальное действие» и область медицинских манипуляций, осуществляемых под врачебным контролем; с 1920‐х годов до конца XX века — период абсолютной доминанты технократической, биомедицинской модели родов.
Энн Оукли12, еще занимаясь социологией детства в 1960–1970‐е годы, обосновала значимость принципа эмпатии — то есть эмоционального сопереживания, «вчувствования» в любом феминистски ориентированном социологическом, социоантропологическом, историческом исследовании.
Сугубо женское дело и опыт были ниспровергнуты со своего пьедестала; по мере того как врачи расширяли область оперативного акушерства, рожавшие теряли контроль над своими телами, превращаясь в объекты акушерской поддержки и спасения
Развивавшаяся акушерская наука превращала врача в единственного носителя знаний о родоразрешении. Этот подход в России начал обосновываться с сочинения Н. Максимовича-Амбодика. Авторитет врача, его техническую подкованность стали символизировать акушерские щипцы, которые Н. Максимович-Амбодик стал активно использовать в своей практике.
Однако в погоне за авторитетом акушерской науки, врачебная специализация стала рассматривать роженицу как пассивный объект, над которым врач должен проводить определенные действия.
Термин медикализация, столь привычный социологам614, внесен в историческую науку американскими и западноевропейскими гендерными историками и социальными историками медицины, которые стали рассматривать родовспоможение как сферу выраженного социального дисциплинирования, мужского доминирования и женского подчинения615
Избегание вторичного замужества и погружение в материнские заботы об уже рожденных детях при сохранении фертильности следует интерпретировать как сознательно избранную стратегию ограничения рождаемости.
