мандора выступили тогда францисканские монахи, они завлекли убийцу Уллоа в свой монастырь и умертвили его. Во избежание мщения могущественных родственников Тенорио они сочинили затем басню о том, что Дон-Жуан оскорбил надгробную статую командора, и та вдруг ожила и увлекла его в ад… Такова легенда о Дон-Жуане. Первая литературная обработка ее принадлежит Габриелю Телецу, профессору теологии и севильскому проповеднику. В начале XVII века под псевдонимом Тирсо де Молина он написал героическую комедию «Севильский соблазнитель и каменный гость», вещь довольно грубую и полную благочестивых ужасов. Из Испании пьеса перешла в Италию и, получив под пером Онофрио Джилиберти оттенок арлекинады, достигла Франции. В Париже эту пьесу играла итальянская труппа под одной крышей с труппою Мольера на сцене Пале-Рояля. Пьеса имела успех, и актеры Мольера убеждали его поэтому воспользоваться легендою о Дон-Жуане. Но если Мольер и приступил тогда к обработке этой темы, то во всяком случае он сделал в то время только первые наброски своего «Дон-Жуана», который был окончательно написан гораздо позже, под живейшим впечатлением запрещения «Тартюфа». Представляя собой один из шедевров Мольера, он носит поэтому отпечаток торопливой работы, а страстные тирады против лицемерия еще более подчеркивают его связь с «Тартюфом». Автор спешил нанести своим противникам новый удар среди их несмолкших еще благочестивых речей о бесчестии предшествовавшего произведения. Тем не менее, подобно «Тартюфу», «Дон-Жуан» — одно из лучших творений Мольера. Две фигуры особенно ярки в этой комедии — фигура Сганареля и его господина. С многочисленными оговорками, что он говорит не о Дон-Жуане, Сганарель произносит жестокий, но справедливый суд над этим представителем французской аристократии, осторожно скрытым автором под испанскою фамилией. «Мой господин, — говорит Сганарель, этот прозревший наконец Маскариль, — мой господин — величайший злодей, какого когда-либо носила земля, бешеная собака, дьявол, турок, еретик, не верящий ни в небо, ни в святых, ни в Бога, ни в оборотня…» В речах Сганареля Поль Линдау справедливо видит первую ласточку Французской революции…
В андалузских хрониках сохранилась повесть о Дон-Жуане Тенорио. Он похитил дочь командора Уллоа и убил ее отца, но так как преступник был молодой представитель одной из знатных севильских фамилий, то убийство осталось безнаказанным. В роли мстителей за ко
Приятель его отца, придворный обойщик Дюбуф, в 1639 году стал председателем в совете общества «Братство страстей Господних», которое владело театром «Отель де Бургонь» и отдавало его в аренду другому драматическому обществу. В распоряжении собственников театра оставались по договору только две ложи. Одно из мест в этих ложах благодаря родству с Дюбуфом все чаще и чаще занималось Жаном-Батистом. Театральный мир все сильнее и сильнее притягивал к себе даровитого юношу. Он начинал уже чувствовать проблески своего гения… Сколько лет провел молодой Поклен в Клермонской коллегии? Большинство биографов предполагает, что он учился там пять лет
Поклен вынес из школы разве что некоторое знакомство с латинским языком, позволившее ему впоследствии переводить прямо с подлинника поэму Лукреция «О сущности вещей»
Жан-Батист Поклен поступил в коллегию, где обучались сыновья графов и прочих сливок французского общества. Клермонская коллегия, впоследствии, при Людовике XIV, — Коллегия Людовика Великого, принадлежала отцам-иезуитам. Здесь, «в стенах школы, — пишет А. Веселовский, — мальчика ожидало несколько новых и любопытных наблюдений. Из узкой семейной обстановки он разом перешел в шумную среду молодежи, где у него вскоре нашлось несколько близких товарищей
Катерина Флерет, вторая жена его, была сварливая женщина и не замедлила изгнать из семьи Покленов покой и довольство, царившие там при Марии Крессе. Она не любила своих пасынков и падчериц и больше всего старшего, Жана-Батиста, в умных глазах которого видела осуждение мачехи и горячую любовь к покойной матери. Не здесь ли, в этой антипатии к мачехе, коренится начало того искусства, с которым изображал впоследствии Мольер разлад и неурядицы современной ему французской семьи? Вероятно, здесь, как здесь же зародилось, должно быть, и его охлаждение к отцу, а может быть, и первая мысль оскорбленного в своих чувствах ребенка — мысль о другой жизни, вдали от семьи…
Еще Лагранж, сотрудник Мольера по театру, первый издатель его сочинений (1682 г.) и летописец его труппы, указывал на то, что Мольер в своих произведениях часто рисует самого себя или своих современников и близких.
