Фашистские одежды с самого начала плохо подходили итальянскому национальному характеру.
чувства исключительности и ненависти к окружающим, которое мы клеймим у других наций терминами шовинизм, джингоизм, московитство.
Только тот, кто понял, что периоду господства внешних чужаков, в кото-ром мы пребываем ныне, предшествовал период господства внутренних чужаков, преступной шайки, может найти путь к разрешению проблемы национального долга.
Это потрясающий, позорный факт: шайке преступников удавалось на протяжении двенадцати лет подчинять себе немецкий народ и внушить значительной части упомянутого народа веру в то, что он следует некой высокой «идее». Однако тот же самый факт приносит нам некоторое успокоение и утешение. Немецкий народ не был в основе своей исполнен преступных намерений, он лишь оказался отравлен ядом уникальной опасной инфекции
Слишком много криминальных черт демонстрировала деятельность гитлеровцев, и мы не можем признать за ней высокий исторический смысл.
Можно предположить, что именно такие опасения занимали души западных народов. Они не требуют ясного и всестороннего осмысления, возможно, даже не достигают уровня четкого осознания и могут оставаться мрачными предчувствиями угрозы демократическо-либеральной жизненной форме. Тем не менее они вызвали почти крестоносные настроения, с которыми западные народы вели войну и развернули отвратительный воздушный террор против нас и памятников нашей истории [114].
Ужасное изгнание немцев из тех районов, которые еще в Средневековье приобрели немецкий характер [97], к сожалению, происходит не без нашей вины. Оно стало ответом на ту борьбу за завоевание Востока, которую Гитлер вознамерился вести в больших масштабах и в которую втравил всех нас, напав в 1941 году на Россию. Идеи германского приграничья, с помощью которых он проводил эту политику, не принесли нам ничего хорошего. Отметим: мы не возражаем против защиты немецкого приграничья, более того, считаем ее священным долгом. Но то, как велась эта борьба на востоке, стало нашим несчастьем. Вспомним вновь слова Грильпарцера, произнесенные им при взгляде на Восток: «Гуманизм — нация — зверство».
Это был успех ради престижа, напоминавший сосредоточение тяжелой артиллерии для атаки на одну-единственную деревню.
Вопрос о том, можно ли было избежать назначения Гитлера, не является бессмысленным, как могла бы счесть банальная философия истории. Потому что в зависимости от ответа перед нами предстает та или иная картина общего духовного и политического состояния немецкого народа — дающая надежду или безнадежная. Если дать на этот вопрос отрицательный ответ или доказать, что Гитлер наверняка пришел бы к власти пусть не этим, так другим путем, это представит моральную стойкость немцев в самом худшем свете. Отравление, которое народ получил в результате гитлеровского правления, все частные слабости и недостатки, о которых мы уже упоминали и которые предшествовали отравлению, предстанут неизлечимыми. Если все должно было свершиться так, как свершилось, то нынешняя ужасная катастрофа, ставшая одновременно плодом и концом гитлеризма, способна сломить волю к дальнейшей жизни и деятельности. Такой мрачный фатализм способен сковать энергию тех, кто должен действовать. Такова практическая сторона проблемы. Ее теоретическая сторона, однако, требует, чтобы мы не упускали из виду фактор свободы, то есть возможность действовать иначе, чем было в реальности. Если мы признаем существование такой возможности, если допустим, что приход Гитлера к власти можно было успешно предотвратить, то тем самым уменьшим и долю вины немецкого народа в этих событиях. Теперь следует поискать аргументы, на которые могла бы опереться такая концепция.
Вспоминаются произнесенные в середине XIX века слова Грильпарцера, являвшие собой одновременно диагноз и прогноз: «Гуманизм — нация — зверство»
