автордың кітабын онлайн тегін оқу Вишенка для дублера
Егор Альтегин
Вишенка для дублера
Рассказы о футболе
Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»
© Егор Альтегин, 2018
Сборник коротких рассказов о футболе, от серьезных до смешных, от человеческой драмы до шуточного словаря футбольных терминов.
16+
ISBN 978-5-4490-8844-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Оглавление
- Вишенка для дублера
- Из сборника «Отпуск для алхимика»
- «Мера везения»
- «Отпуск для алхимика»
- Единственный матч
- Финиш для лягушки
- История одной ошибки
- История одного успеха
- Судьба тренера
- Вишенка для дублера
- Меня зовут Стражник
- Из цикла «Футболист для психолога»
- «Обложить матами и довести до кипения»
- «Уже забыл, когда чего-то там завершал»
- «Не садись к центрбекам»
- Семнадцать минут в основе
- Плебс курит дома. Почему матчи без зрителей были нужны всегда
- Футболист для психолога
- Скажи футболу «нет»
- Как «правильно» писать о футболе
- Банда для д`Артаньяна
- «Три мушкетера» в виде спортивных новостей
Из сборника «Отпуск для алхимика»
«Мера везения»
Где-нибудь в аэропорту бывает приятно встретить старого знакомого. В ситуации стандартного будничного марафона может бы и не окликнул: не виделись чуть ли не с выпускного, узнать-то проблематично, если не сидишь во всяких там «однокамерниках-вконтактах». Да и эта долбанная вечная занятость, когда твое время рвут на части все кому не лень, и дружелюбность-сентиментальность как-то сама собой уступает место тупому эгоизму и желанию минимизировать случайные контакты. А тут, понимаешь, лепота и безмятежность: дела сделаны, есть еще время до рейса, а навстречу по домодевскому залу прет Андрюха Горчаков, поседевший, но вполне узнаваемый.
Поздоровались-обнялись, поржали над животами-сединами. Андрей, как я помнил, уехал в белокаменную через пару лет после выпуска и цель была конкретна — покорять мир своими футбольными талантами. Мы и в школе общались больше посредством мяча; Горчаков был талантище, чего уж там. В дриблинге крутил нас как детей, а с правой сушил воротчикам руки, если убрать не успевали.
Сели, заказали по пиву. Путь Горчакова был обычен: просмотр у красно-белых, дубль, год надежд, потом вторая лига, немного второсортной заграницы.
— Золотой мяч, я, как ты понял, не выигрывал, — сказал он без ложной тоски в голосе. — «Джентльменов много — местов мало».
— Чего не хватило: таланта, удачи? — бестактно спросил я.
Андрюха махнул рукой.
— Да какой талант, и так-то, считай, повезло. Я же, Егорище, с самим Андреем Агеевым играл.
— Угу. А чё не с Марадоной?
Андрюха усмехнулся, хитро посмотрел на меня, «мол, чего тупишь, такие биографии знать надо». Я напряг память.
— В Знаменске что ли? С Агеевым? Черт, точно… Ну и как?
— Как… Тут в двух словах не расскажешь. Уровень. В том, как он бутсы шнуровал, футбола было больше, чем во всей нашей полуторачасовой возне. А Петровичу — мы его только так и звали — уже за сорок было. И вот представь, сижу я такой на предматчевой, а рядом легенда «Арбата», да что там — всего футбола советского, бразильцам забивавший, французам…
— Да. Сюжет.
— Ага. Его наш президент тогдашний уболтал, играющим тренером. Девяносто третий год, вторая лига, а стадион под завязку — Агеев собственной персоной. Я правого хава бегал. До него играли так — мяч получил, либо пробрасывай и беги, либо пуляй в штрафную. Тактика, япона мать… А Петрович пришел, посмотрел на нашу суматоху… Ну и объяснил без всяких фишек. Ты мяч принял, он уже открыт. Без беготни, без суеты — а держать его пытались чуть ли не втроем. Вот стоит в окружении, а шаг сделает — все, свободен. Ты ему даешь, а сам вперед не глядя по бровке, в зону свободную. Бац — мяч уже перед тобой, как тут и был. Не тебе даст, так другому, обид никаких, понятно. А нет Петровича на поле, хоть забегайся, в лучшем случае у лицевой догонишь с языком на плече.
Прием был, на тренировках отрабатывали. Уйдет к линии штрафной спиной к воротам, а ты ему резко в ноги, полупас-полуудар. От другого бы отскочил мяч как от столба телеграфного, а Агеев в одно-два касания уже отдает своему, кто в штрафную забегает. Либо крутанется, стряхнет защитника и сам положит, он и тогда прилично забивал.
Ну и хохмач, каких мало. Был у нас такой Леня. Нападающий, скорость как у электрички, понимания футбола столько же. В офсайде жил, ему по ходу про «вне игры» в ДЮСШ не объяснили. Подходит к Агееву, важный как петух. «Петрович, ты мне на ход чаще давай, я тут быстрее всех бегаю».
А тот так доверительно — «Да, Леня, бегаешь ты быстро». Вздыхает горестно и добавляет: «Бегаешь быстро, но многого не догоняешь». Ржем, Леня красный как морковка.
Или вот — бежим в атаку, я справа с мячом, подавать настроился. Чуть от защитника отлепился, голову поднял — а Петрович, на котором только что висели как собаки на кабане, сдает назад и один в полукруге. Катнуть бы низом, а у меня не вышло, полупрострел на голову, момент ушел. В перерыве Петрович говорит, «Андрюш, я головой не забиваю, я ей в футбол играю, ты меня с нашей молодежью не путай».
На тренировке как-то раз один наш защитник подкатился под него. Жестковато, так и с чужими не надо. Я ему чуть в хлебальник не зарядил. Агеев поднялся, говорит: «Отставить, футбол не балет». Обнимает парня и на ухо ему ласковым шепотом так, что вся команда слышит: «А еще так раз сделаешь — бутсу в задницу вобью. А размер у меня сорок третий, если что».
Фотографировались — администратор наш кричит, «Петрович, живот втяни». Агеев к команде оборачивается и с наигранной обидой в голосе: «Ну как ему объяснить, что я его уже втянул?»
А мог и по-другому. Играли с соседями в гостях, Агеев в запасе — спину прихватило. Перерыв — горим 0—2, и не играется как-то. Знаешь же, как бывает: то один открываться не побежал, то другой на него глядя, передумал жилы рвать. Петрович в раздевалке на наши постные морды посмотрел, «все, говорит — выхожу. И не в середину, в нападении побегаю». Кто-то из молодых осторожно так: «Андрей Петрович, у вас же спина…» Он кивает, «да, сынок, спина у меня. Но еще и яйца». И взгляд поднимает на всех, а там ни тени улыбки, металл один. Пробрало нас, чё. На второй тайм выбежали как наскипидаренные.
Или вот случай. Штрафные он исполнял, как рукой закидывал, но и старуху бывает проруха, как-то раз подача не вышла. Мяч за лицевую уходит, все уже расслабились, а Лешка Фадеев — он потом у бундесов играл — в каком-то прыжке-полете достает круглого и чуть не с нулевого угла попадает. Я таких голов до того в живую вообще не видел. Так и выиграли, один ноль. После матча в раздевалке Агеев нам говорит: «Ну что парни, видели как подавать надо?» Киваем, «а то, видели, Петрович, мастер есть мастер». Петрович посмотрел на нас, поулыбался. «Так вот парни. Видели вы, как подавать НЕ надо. И еще видели, что даже самый хреновй пас можно в гол превратить, если умеючи». Встает и Фадееву руку жмет: «молоток, Лешка, выручил старика». Тот потом весь сезон летал как на крыльях. Такая вот мотивация.
— Да уж… — протянул я. Что-то как бы умное говорить не хотелось. Мой одноклассник играл с Андреем Агеевым, обыгрывался в стенку, забивал с его передач. И я тут со своими идиотскими вопросами про талант и везение.
— А ты говоришь, «повезло-не-повезло», — Горчаков словно читал мои мысли. — Линейки еще не придумали, что бы такие вещи мерить. Когда Петрович ушел я еще год пробегал по этому своему правому флангу, потом за «Звезду» сезон отыграл. Потом в Финляндию, но там лечился больше, колено порезали неудачно; это сейчас менис вроде насморка… Так и закончил. Бизнес замутил, приподнялся, то, сё. А года четыре назад к «Луже» идем — слышу: «Эй, тезка, чё нос задрал». Оборачиваюсь — Петрович. Глаза все те же, смеются. Он фонд основал, деньги ветеранам добывает. Меня к этому делу пристягнул, других пацанов. А то мы вспоминаем о тех, на кого в детстве по черно-белому телеку насмотреться не могли, когда уже и поздно бывает.
— Фото есть?
— Сейчас, — Горчаков достал смартфон, мазанул пальцем. — Кубок какого-то там округа для детей старше сорока. Это мы перед матчем.
На экране два Андрея стояли рядом, одинаково щурясь яркому солнцу. Агеев раздался вширь, но выглядел вполне узнаваемо. Я вспомнил себя, орущего от восторга, когда он забивал французам в «парке Принцев». Горчаков допил пиво и мечтательно улыбнулся.
— Сейчас вот в Екатеринбург слетаю по делам, к выходным вернусь — мы по субботам играем. Будешь еще в Москве — звони, приезжай. Познакомлю.
А чем черт не шутит, думал я, провожая Андрюху на посадку. Буду в столице — возьму и приеду. Подойду, фото на память сделаю, сыну покажу. Будет повод рассказать мальчику про советский футбол, про мужиков, за которых папа в детстве болел.
Горчаков забрал у девушки в синей униформе посадочный талон, обернулся, подмигнул. Я ответил тем же.
Автограф возьму. Никогда не брал автографов, а у Агеева возьму. Ну, у кого еще брать автографы?
Вот именно — не у кого.
«Отпуск для алхимика»
Тренер всегда алхимик. Кто-то плавит из меди золото, а годом спустя, у другого императора из платиновых ингредиентов добывает латунь. Бывает и наоборот. Гарантийных талонов у тренера нет; никогда, ни у кого.
Двойственное чувство. Отбирают чемодан без ручки, который и тащить уже сил нет, а все равно жалко. Но — все к этому шло, никаких нежданчиков и удивленных глаз. Праздничный серпантин вчерашних побед смела в бездонный совок стерва-уборщица, именуемая Фортуной.
Меняется фон, меняется тон; пресса гадает на преемника — ты мысленно называешь его «приемником» — президент при встрече клеит себе на фасад выцветшую улыбку, которая у него для нелюбимых журналистов и будущих бывших тренеров. Команда перекошена, пуговицы не в тех петлях, теперь только расстегивать и снова. Ты множишь банальности в лезущие в лицо микрофоны; про готовность к отставке и про «приложу все силы». Не важно, что ты говоришь — важно как; микрофоны транслируют твою усталость.
Потом собирается Совет директоров. Тут уместно выражение «как бы». Как бы совет, как бы собирается. Эта одна из мнимых сущностей, современное приведение — все говорят, но никто не видел. Решение принимает Сам.
А когда звонит друг и спрашивает: «Поздравлять или сочувствовать?», ты не переспрашиваешь, не пытаешься удивиться, а как-то очень легко стряхиваешь надоевшее ожидание: «А давай совместим? Через пару дней у меня на даче»?
И смех в трубке, и друг доволен, что ты не раскис, а ты эту его радость запускаешь внутрь, делая своей.
Едешь на базу, где вещи и несколько человек, которые и завтра не перестанут писать, звонить и обнимать при встречах. Это тоже результат, не сразу и поймешь, что важней.
И не читаешь новости спорта, вообще ничего не читаешь; вокруг тебя и так избыток информационно-эмоционального буйства: ахает жена, дочь неуклюже ищет слова поддержки, телефон пузырится от переизбытка смс и неотвеченных. Ты доволен, «нет меня больше в титрах этого сериала».
Ты снова на «другой стороне луны». Там времена года, а не сезоны и предсезонки, там ходят в кино и читают книги. Там живут внуки — взрослые и малознакомые, со своим быстроногим миром. Там можно замереть в кресле-качалке пресловутым пенсионером из анекдота, прислушаться к себе. Дни пустоваты, но в этом и радость. Да, где-то на дне осадок, как в бутылке с плохим вином, и иногда, когда рядом никого, ты вскакиваешь, начинаешь расхаживать по комнате и негромко материться. Быстро успокаиваешься — «а идут они…» Пьешь коньяк или сердечные капли.
Много спишь — то есть нормально, по-человечески спишь, не отвлекаясь на ускоренную перемотку загруженных в память матчей, не мучаясь все этими «почему?» и «где все пошло не так?» Не сидишь ночами за ноутбуком, словно геймер-задрот, перегружая и пересматривая, начиная сначала.
Проходит месяц, два. Ты возвращаешься в интернет, который намеренно называешь «интернатом», веселя близких. Читаешь интервью с «приемником», усмехаешься — тот поет соловьем. Читаешь разговоры с игроками. Не особо удивляясь, знакомишься с изменившимся прошлым — оказывается, ты был деспот и многого не догонял. Молодежь без тебя раскрепостилась, готова рвать и метать, а ветераны верят в свое второе дыхание, даже если с первым давно проблемы.
У президента спрашивают про кредит доверия, и он цитирует себя времен твоего назначения, слово в слово, и как-то неудобно за человека.
Но — становишься ревнив и завистлив, пряча это даже от себя; жаждешь неудач своей бывшей и непоследовательно психуешь, когда ожидания сбываются. Преувеличиваешь некомпетентность «приемника», но когда он на эмоциях вскакивает вместе с запасными, ты тоже там, вместе с ними. Фантомная боль, да.
Все проходит — время мародерствует в памяти, утаскивая без разбору и плохое, и хорошее. Куда-то зовут, то ли в ФНЛ, то в Казахстан; не лезть же в «интернат» из-за любых пустяков?
В каких-то прямых и не очень эфирах тебе цепляют на лацкан микрофон, жарят софитами и ждут откровений. Ты немногословен и высокомерен, но не без снисходительного остроумия. Ходишь на матчи, провоцируя слухи. Тебя видят с людьми, которые вхожи и решают, глупо опровергать. Надо только отдохнуть, оглядеться, кое-что пересмотреть, конечно. Ну а потом — с новыми силами.
Снимают «приемника», ты доволен. Без злобствования — «ну приятно мне, что, повеситься теперь?» И едешь на какую-то тусовку, где он точно будет, находишь, ловишь его ладонь в свою, говоришь что-то хорошее. Встречаешь взгляд.
И еще долго тебя тошнит от этой непристойной, гаденькой радости, ты думаешь, «да не в ревности же дело, не в том, что он закончил строчкой ниже… А в чем? В какой-то мнимой справедливости, от которой никому не стало лучше?»
И проходит еще год. И другой.
Все реже узнают на улице. Как-то незаметно для себя начинаешь тщательнее прислушиваться к телефонным звонкам, если видишь незнакомый номер, подбираешься, как перед прыжком. Снова бессонница, которая куда хуже той, рабочей, пред-после-матчевой. Об интервью уже не просят. А не отказал бы, есть что рассказать. Намекнуть, что хоть завтра готов.
Говоришь другу: «Что я, стервятник, отставок ждать», или — «с детьми поработаю, интересно», а он молчит, не подкалывает и превращает все в шутку. И от этого неуютно и хочется поменять тему разговора.
В жизни все больше прошлого, всех этих: «а помнишь?» Время не ждет, вот и шестидесятилетие вводит войска в твои мечты и планы. Парень, которого ты в прошлой жизни заметил и вынул из дубля, шлет поздравительное смс; он в «Зените», играет почти регулярно. Ты вспоминаешь, как он бежал обнять тебя после своего первого гола, на секунду снова оказываясь там. Улыбаешься, тебе хорошо.
Старший внук дебютирует во второй лиге, привозит запись с игрой — похвастаться. Лет пять назад раскритиковал бы в пух и прах, а тут смотришь и хвалишь этот ужас, радуясь радости ребенка.
И думаешь, «тренер кончился, смотрите срок годности на упаковке».
Капелло, Хиддинк, ага, посравнивай — самоиронии нужно все больше — так всякая лечебная химия со временем требует увеличения дозировки. Где твои медали, дедушка?
Вспоминаешь, листаешь свои апрели и листопады. Дважды выводил провинциалок «из полуподвала в полусвет», то есть в европейский предбанник, выигрывал у каких-то англичан. С молодежкой поработал, нашел интересных парней, с молодыми тебе было легче. Шел по чемпионскому графику с безбюджетным клубом, дикая молодежь тащилась от самой себя и ковала победы на кураже; на экваторе вышли на первое место, но в межсезонке команду растащили по комплектующим — те, кто побогаче. Спасал от вылетов, «заслуженный пожарник Поволжья». Был еще финал Кубка России — проиграли по пенальти, врагу не пожелаешь. Все?
Да, все. Это уже не перерыв между таймами, это три свистка и мемуары. «Не говори с тоской их нет, но с благодарностию: были».
Ты идешь заваривать чай и болтать с женой пустяках, первый раз за много месяцев радуясь всяким привычным мелочам, которые, наверное, и есть жизнь.
А в это время звонит телефон, но ты его не слышишь.
Единственный матч
В девяносто третьем году в Богучанах еще нет пивбара. Старый закрылся, новый появится позже, лет через пять.
Мы с Петровичем сидим в номере гостиницы «Полет», что в двухстах метрах от взлетной полосы, пьем наспех охлажденное пиво и обсуждаем людскую необязательность. Обсуждает, если быть точным, Петрович — я киваю.
Мы знакомы часа два. Мой случайный знакомый тренирует футбольную команду «Буревестник», которую привез играть с местными хлопцами на первенство края.
За распахнутым окном неторопливо течет жаркий июньский день. Петрович костерит двух своих парней, кинувших команду самым паскудным образом.
— У Вовки, защитника, день рождения был. Сидели, грят, нормально. Ну, чё, пацанам по двадцать лет, чё там нормального может быть. И вот, ёшкин кот. Двое даже проснуться не смогли. Не, Игореха, ты понял-нет, даже в порт не приехали. Убью. Да в мое время…
Мое лицо излучает сочувствие. Из экономии Петрович вез в Богучаны только двенадцать бойцов, из коих двое повели себя как последние засранцы. Простой арифметический расчет наглядно показывает недокомлпект состава на завтрашний матч с местной «Ангарой», на секундочку, лидером турнира.
— Прикинь, что местные скажут? Красноярцы без штанов уже, состав набрать не могут. А «Ангара» в прошлый год во второй лиге играла, девятикратные чемпионы края. И так сольем, скорее всего… Да че, Игореха, ты ж сам понимаешь.
Открываем еще по одной Я тут третий день, прилетел в четверг, порешал дела, в понедельник домой. Раньше никак — Богучаны хоть и условный север, но поезда сюда не ходят, да и тракт енисейский заканчивается в более южных широтах.
Петрович сидит нахохлившись, в глазах его злость и обида.
А я вспоминаю, как мы с другом сидели на «восточке» двенадцатилетними пацанами. «Автомобилист» Красноярск, вторая лига. Юра Сипкин, Александр Кишиневский, он же «Кеша», Колчин Сергей… Дома всех рвали, две ничьи только. А левая бровка, паренек, бил по всему, что движется, включая мяч… да… ему сейчас под сорок, так и есть.
— Петрович?
— Ну.
— А ведь я тебя помню.
***
— Да не, там другая тема. Уринович не хотел, что бы я уходил, зуб даю. А мне играть хотелось, звали в Кемерово — Раздаева помнишь?
— А то. Он нам в восемьдесят втором «двуху» положил, ему уже тридцать пять было. Мужик.
— А закончил он в сорок четыре, да. А у меня в Кемерово не пошло, год поиграл, поехал в Иркутск. Потом мениск, потом второй. Короче, не сложилось у меня, Игореха. Не сло-жи-лось.
Я аккуратно разливаю потеплевшее пиво из последней бутылки.
— А, Петрович. Ты ж поиграл все равно. А сколько пацанов так на «коробках» и пробегали. Им же тоже хотелось… хоть разок, по-настоящему.
Петрович щурится, усмехается уголком рта.
— Про себя, что ли?
— Да и про себя…
— И много бегал?
Я киваю. Много-не-много, какая разница. Пылили почти ежедневно, азартно и бестолково. От души.
Я не сразу улавливаю этот момент. Да и кто бы уловил? Пиво, расслабон, жаркий вечер…
Петрович вертит в руках пустую бутылку, в его глазах больше нет ни обиды, ни ностальгии. В его глазах только завтрашний день.
— Слушай, Игорь, — говорит он. — Сыграй за нас завтра, а?
***
С бутсами все в порядке, форма тоже есть. Я больше не Игорь Альтов, волшебник Петрович превратил меня в игрока команды «Буревестник». В футболиста, понимашь. Золушка едет на бал, заднюю передачу врубать поздно. Все классно, но меня колотит, как первокурсника перед экзаменом.
На утренней разминке парни пуляют мячами через полполя. Я никогда не играл на поляне длиннее полусотни метров. И на газоне — нормальном, стриженом газоне, тоже не играл. Сбылась мечта идиота.
— Справа в защите, по игроку, — негромко говорит мне Петрович. От него вчерашнего не осталось ничего — собран, немногословен. — И проще. Получил — выбил. Сашке — в крайнем случае.
Сашка Шегай вратарь, ему восемнадцать. Пробовался в какой-то московской школе, вроде и прошел, но родители не потянули — дорого.
— На стандарты не бегай, карауль хату, — продолжает Петрович. — Судья вроде ровный, но не шали, смотри по теме, первые двадцать минут про подкаты и захваты за майку забудь. Наши слева и в затяжной — подключайся. Подскажу, если что.
Я люблю футбол. Я просмотрел не одну сотню матчей, я, наверное, как-то понимаю в тактике.
Я ржал над ошибками всех защитников мира.
Но сегодня мне страшно.
***
Стадион — две лавки вдоль поля, с каждой стороны. Народу около сотни, может больше.
Свисток, стартуем. Я дергаюсь вперед, потом назад. Потом опять вперед. Феноменально не совпадаю с командным движением. Умудряюсь попасть в офсайд. Тут же задерживаюсь «дома», обеспечивая противнику глубину атаки.
Кошка играет сама по себе. Кстати, Виктор Онопко тоже начинал справа.
Мяч из точки то и дело превращается в ядро. Я бросаюсь на него, как на амбразуру, «вынос, вынос, твою мать», чуть ли не хором орет команда.
«Товарищи, при обстреле эта сторона улицы наиболее опасна».
Ого, я сделал перехват. Теперь подальше лупануть. Мне прививали английский стиль, сэр.
Снова отдаю в борьбу. Отчет-то будет в местной прессе? Оценок для моей игры наверняка еще не выдумали.
Меня раскусили. Нашли слабое звено. Обоих нападающих противника тянет ко мне, как магнитом, хищники почуяли жертву. Петрович колдует над противоядием — я ухожу на левый фланг, через пять минут возвращаюсь обратно.
Судьбу не обманешь, Петрович, мы, все одно, в меньшинстве. На хрен тебе сдался этот рыцарь дворовых коробок, техничный, как телеграфный столб.
Будьте осторожны с мечтами — они имеют свойство сбываться.
Сашка творит чудеса, ныряет в ноги, выбивает кулаками. Два моих косяка подчистил, как не было. С меня причитается.
Дважды меня проходят как ребенка, на третий я успеваю выбросить ногу. Фол. «Игорь ноги-косы», смотрите на экранах страны. Невысокий паренек «Ангары» подает на ближнюю, пара рикошетов, Сашка пластается, но не успевает.
Мы горим ноль один.
***
В перерыве Петрович что-то говорит. Димке, Славке, Лешке, Витьке. Подходит к каждому, находит пару слов.
К каждому, кроме меня.
Меня не существует. Помни, золушка, после двенадцатого удара твоя голова превратится в тыкву. Кстати, гудит голова, принял мяч темечком. Ноу-хау, наверняка, надо бы запатентовать. Что, мальчик, не наигрался еще? Снимай-ка бутсы и дуй в «хотел», пока пиво в магазине не кончилось.
Игорь Альтов все карьеру был предан единственному клубу.
Да, так и надо. Петрович поймет. Я же не напрашивался, не выдавал себя за Паоло Мальдини в изгнании.
Судья зовет нас на второе действие. Я встаю последним… надо сейчас, потом будет совсем глупо.
— Игорь, ты че тормозишь? — это Петрович. — Давай, давай, и вперед почаще. Лупи, когда можно, мало издали бьем.
***
Что-то удивительное — Сашка пару раз начинает игру через меня. Встречают не сразу — не привыкли. Дважды отдаю ближнему, в третий раз наглею, дохожу до центра поля, успеваю на Витьку Колота, вся игра через него. По инерции продвигаюсь дальше вдоль бровки, мяч снова у меня в ногах, дергается, как под напряжением. Уже виден угловой флажок.
«Я дам вам парабеллум», сказал Остап.
Не глядя, бью в район штрафной, кто-то из богучанцев срезает на угловой, едва не попав в собственную рамку.
Я совершил ТТД, товарищи, отметьте в протоколе.
Интересно, «Ювентусу» нужен правый защитник?
Вторая часть мерлезонского балета уже не так отвратительна. Я не мечусь бешенным павианом, не бью, куда попало, диалектику не по Гегелю, футбол не по телевизору, ага. Пару раз пробую длинно и по диагонали, один раз удачно. Хозяева то ли подсели, то ли ленятся. Они фавориты, идут без очковых потерь. Могут позволить.
И еще они могут делать замены. И делают. На мой фланг выходит шустрый парнишка в весе пера. Скорость как у Беланова. Петрович реагирует быстро.
— Игорь, Дима, меняемся.
Ага. Это кто я теперь по должности? Опорный полузащитник, однако. Волнорез. Как Сергей Алейников и Андрей Баль.
Рядом Колот. Он пластичен как пантера, идет на ангарцев с мячом, те чуть отступают. Я страхую на случай потери, хотя зона свободная впереди, может туда?
Не, обрежемся, не успею домой. Колот решает сам — пробрасывает, бьет. Мяч цепляет пятку защитника и влетает в ворота прямо по центру, туда, где секунду назад был вратарь.
***
«Пятнадцать», кричит Петрович. Нас давят, мнут и прессуют. «Чем ты заплатишь за воду ничьей», мля? День простоять, да ночь продержаться. Сводит ноги, колет в бок, свистят легкие. Бросаю курить, честно. Десять минут.
Последний раз меня так колбасило в армии, пять лет назад. Там было тяжелее; сапоги, автомат, разгрузка… До полигона двенадцать «камэ». Без такой подготовки я бы не выдержал здесь и тайма.
Хозяева делают еще две замены. Один из вышедших здорово похож на Хорста Хрубеша. Сколько в нем росту, интересно? Я уже центральный защитник, специализация «вышибала». Проще, еще проще. «Пять», кричит Петрович. Мяч коршуном пикирует в штрафную.
Лбом все же лучше, чем темечком — успеваю выбить мяч непонятно куда.
А через секунду «Хрубеш» врезается в меня, как бык в зазевавшегося тореадрора…
***
Почему я так редко бываю на природе? Это же кайф — походить меж деревьев, полежать на травке. На такой мягкой, зеленой травке…
В моей голове гномы-шахтеры орудуют маленькими отбойными молоточками. Реальность возвращается не сразу, толчками, блуждая между разрывом сознания.
— Живой? — голос Петровича
— Ага, — я облизываю пересохшие губы. — Помоги встать. И это… сколько до конца?
— Всё, один-один. Ты крутой перец, Игореха.
Моя улыбка шире лица. Петрович усмехается и добавляет:
— Но какое же ты дерево…
***
Девяносто третий год был последним и для «Ангары», оформившей десятое чемпионство в первенстве края, и для моего «родного» «Буревестника».
С Петровичем мы тепло распрощались в Емельяновском порту, обменялись телефонами, но жизнь закрутила, и мы больше не виделись.
Сашка Шегай играл на Дальнем Востоке, потом перебрался в Иркутск, в «Звезду», где его партнерами были тогда еще молодые Владимир Гранат и Андрей Ещенко. Закончил в две тысячи шестом — полетели «кресты», вернулся домой. Недавно мы встретились на «Центральном», на «Енисее», пообщались на удивление складно, редко так бывает с почти незнакомыми людьми. Сашка вспоминал, как я валялся у между «точкой» и вратарской, судья игру не остановил, и он за три секунды втащил меня за лицевую, как раненного с передовой.
В футбол я уже не играю даже во дворе — некоторые детали организма этому настойчиво препятствуют. Но смотреть люблю, болею за наших против «ненаших», а когда кто-нибудь из сидящих рядом орет «да я бы лучше сыграл», я улыбаюсь и молчу.
Финиш для лягушки
Он пришел в «Гранит» в неполные двадцать три, засветившись до того в молодежке. Пришел под Петра Бедарева, самого Бедарева, вратаря сборной, который «номер раз» или даже круче, который сам себе система координат, первее не бывает, и скамейка запасных для таких антураж стадиона, не более.
И сидел под ним как в окопе, вырытом с особым усердием, влип в лавку, как пчела в варенье, да контракт неплохой, и это делало метафору еще более уместной. Актер эпизода, «это „Гранит“, парень, ты знал куда шел».
Не поспоришь, знал. Дублерский свитер дубел и въедался в кожу намертво и всерьез, пока не стал как панцирь — стамеской не отковырять. Усмехался, «трудно первые сто лет, потом привыкаешь», но шутка приедалась, а месяцы карьеры складывались в годы, которых у спортсмена не избыток.
Работать он умел. Более того, научился воспринимать тренировку, как вещь самодостаточную, а не прелюдию к игре, которой не будет, научился выкладываться в гулкой тишине тренировочных будней всем своими нерастраченным игроцким желанием. Ловить свои радости, когда в конце тренировки привычно стучит в висках и ноет колено, а тебе хорошо, и парни опять просят задержаться: поспорили на пенальти или кто положит больше с линии штрафной.
Он стал пожарным в городе несгораемых зданий, часовым заброшенного поста, персонажем ненаписанной пьесы. «Жестче», орет тренер на двухсторонке, и в тебя врезается вчерашний дублер, пыхтящий за шанс, которого у тебя не предвидится. И ты лежишь, хватая ртом воздух, и кто-то хлопает тебя по плечу, «все в порядке»? а ты все лежишь, ощущая себя не слишком новой деталью, которую слесарь-ремонтник носит с собой «так, на всякий случай».
У него не брали интервью, не узнавали в метро, даже комментаторы порой забывали его при читке протокола. В «Граните» он был незаметен как матрос на зебре. Менялись тренеры, иные не успевали запомнить в лицо и по имени, называя то Лешой, то Сашей. Жена перестала спрашивать про работу, сын уже не хвастался, что его папа вратарь самого «Гранита». Он играл в «предбаннике» Кубка России, в «товарняках» на предсезонке, а в чемпионате сыграл ровно один раз — в последнем матче сезона, когда основа уже праздновала золото.
Через два года решил уйти, но отговорили, дали новый контракт, «верим в тебя, ты часть нашей банды».
Потом еще два года. Заинтересовался крепкий середняк, по деньгам выходило ровно, советовался с друзьями, отмечали чей-то день рождения, но все только ржали — набрались уже, здорово набрались. Кто-то вспомнил анекдот «Как? Мне уйти из авиации?», а он чуть не полез в драку, выпил сдуру, а пить никогда не умел… Дома жена гладила по голове и говорила, что из Москвы не хотелось бы, что ребенок только пошел в школу, что у него хороший контракт, другие и этого не добились.
«Чего — этого? Лучшее — враг хорошего, да? Идиотская присказка, отмазка для неудачников».
Но снова был сезон, и он снова и снова говорил себе, что «Черчесов сидел под Дасаевым, Уваров десять лет был на вторых ролях в „Динамо“, оба дождались своего бабьего лета, которое оказалось запоздавшей весной, чем ты хуже?»
И продолжал пахать.
Отметил свой двадцать девятый день рождения, а неделей спустя Петра Бедарева сломали в совершенно рядовом матче, субтильный паренек въехал ему шипами в колено, это было на полгода, не меньше. Бедарева несли на носилках, а он бежал к воротам, натягивая перчатки, не размятый, с растрепанными ощущениями, слушая гул стадиона, который со скамейки, оказывается, звучит совсем не так.
Защитники напряглись и не пасовали назад, били в ауты, он орал, они огрызались. А потом влепили в ближний, а потом рикошет, заваливший его совсем в другую сторону, и мяч полз к ленточке как змея, а он только смотрел на него под угрюмое молчание своего стадиона.
Да, потом сыграл еще дважды, неплохо, да что там — хорошо сыграл, но на заявочном флажке клуб арендовал Шевченко, первого номера молодежки, и этот удар он не взял. Менялось не будущее, менялось прошлое, из всех этих семи лет работы тренажером для форвардов как-то вдруг выпустили смысл, словно воздух из проколотой шины.
«Вратарь не нападающий, его не выпускают на десять минут или на тайм, как в хоккее, успокойся и дыши носом». Такой вот аутотренинг.
И как-то само собой испарилось желание изматывающей тренировочной работы, которая держалась на сидящем внутри и вдруг неприятно покосившемся и захрустевшем стержне, стержне, который износился раньше, чем оба колена и переломанные пальцы.
Нет, не сорвался, никаких нарушений режима, боже упаси, но ковш спортивного честолюбия уже скреб по дну того места, где когда-то была мотивация, где было желание и вера в силы, и чудное ощущение, что все сложится хорошо.
Перестал попадать в заявку, пополз вес, остатки смысла сбегали, как зрители с безнадежно проигранного матча. Поговорил с президентом, раз, другой. Пошли навстречу, отпустили в клуб ФНЛ.
Возвращалось хоть что-то, планы второго сорта, ага, просто играть, играть. Снова ушел в тренировки, но уже не было того куража, вес сбросил, и смотрелся неплохо — тренер показывал большой палец.
Весной стартовал второй круг и он окунулся во второсортный ад своей второсортной мечты.
Игра вроде и шла, тащил и отбивал, но каждый пропущенный был под дых и злил до ярости, клуб не блистал обороной, пропускать приходилось много. Ушел через два месяца не научившись привыкать к поражениям, контракт с тихим шумом скользнул в шредер — по обоюдному, как говорится, согласию.
— Второй в «Граните» это не вратарь, это другая профессия, — сказал он мне года два спустя за чашкой кофе. — Мне и в книжке трудовой надо было писать — «дублер Бедарева». Крепок задний мой ум, уходить надо было раньше. Помнишь историю про двух лягушек в сметане? Одна сдалась и сдохла, другая пахала, выжила, освоила ремесло маслобойки попутно… Только мне кажется, она в болоте жить так и не смогла. Так и вижу, все вокруг жизнью наслаждаются, купаются там, загорают, а она все метелит лапками, как в той сметане…
Я промолчал тогда, каждый опыт уникален. Да и нечего мне было сказать человеку, который потратил свою спортивную жизнь, пытаясь совместить журавля в небе, синицу в руках и неистовый труд лягушки в глубоком кувшине.
История одной ошибки
Роман Белкин прошел стандартный путь от «болл-боя» до дублера — подавал мячи, потом надежды, а в неполные восемнадцать впервые разделся в запас «Мосгаза». Год спустя фортуна по сусекам наскребла ему пару сотен минут игрового времени за основу, после чего молодое дарование благополучно вернулось в дубль, ибо центр обороны родного клуба плотно оккупировали иноземцы.
Сначала это были австриец и венгр, как бы возродившие некогда знатную империю в отдельно взявшейся расстановке, потом появились серб с аргентинцем; у легионеров за плечами было по паре сотне матчей в разных лигах Европы, поконкурируй-ка с ними, будь ты сто раз молодой Барези. Обильно хулимая ревнителями российского ногомяча квота на своих Белкину не помогла, ее транжирили на форварда, опорника и двух крайних беков — такая у тренеров была задумка.
А защитник не форвард; тот-то усердием, фартом и огнем в глазах хоть как-то в состоянии оплатить первый взнос на ипотеку в строящейся команде. В сказки про золушек Рома не верил и запросился в аренду.
***
Клуб «Рассвет» знавал лучшие времена, но уже давно финансово обмелел, как Аральское море — перебивался арендованным молодняком, да, по слухам, левыми очками, добытыми в пресловутых странных матчах. Так или иначе, за премьер-лигу ребята держались крепко и небезуспешно, лифт на нижний этаж регулярно уходил без них.
Белкину в «Рассвете» обрадовались как родному, цемент обороны клуба раскрошился от безденежья — одного продали, с другим не переподписали, а свято место пусто не бывает. В основную обойму он вошел без скрипа, прелюдий и тренерских накачек, с листа заиграл неплохо, зная, что за неизбежные разовые ошибки из состава не вышибут. Фразу «конкуренция еще никому не мешала» он два года назад ляпнул в интервью и с тех пор ненавидел, недобро вспоминая Австро-Венгрию и другие экспортно-ориентированные футбольные державы.
В пятом туре Рома забил «дурика» со штрафного, в седьмом без соли сожрал мега-форварда с мега-зарплатой — о нем заговорили в прессе, а в крохотном, по московским меркам, городе, начали узнавать на улице.
Ну а потом был матч с «Араком».
Еще накануне в предматчевой атмосфере разлилось напряжение, букмекеры загоношились со ставками, пресса намекала на долги, которые не отражаются в балансе. Руководство собрало команду и объяснило тему — «Араку» «Рассвет» не должен ни копья, ни очка, ни полушки, но есть люди, которые считают наоборот. Есть и те, что просто ловят рыбку в мутной воде, не поддавайтесь, парни, на провокации.
Часть коллектива внимала, часть зевала и понимающе ухмылялась. Поигравший во всех лигах страны, кроме, разве что, женской, форвард-таран Петр Доменко объяснил Белкину, что матч «Араку» сдадут как стеклотару, а исполнителем может выступить кто угодно. «Могут Димку купить, а могут и тебя — вратарь и центрбек для такой темы самый ажур», говорил Петя, и по тону его было непонятно, сожалеет ли о том, что его амплуа не котируется на рынке, или напротив, презирает иуд оборонительного плана, жалея при этом их пропавшие души. Еще в дубле родного «Мосгаза» Рома слышал про жестких ребят с чугунными взглядами, ломающими несговорчиывм пацанам ноги и карьеры, но то было абстракцией, полумифом, а теперь суровая коррупционность «Согаза» казалась как никогда реальной.
В день матча часть букмекеров сняли линию, другие убили ее до смешных цифр, которые и до того были несерьезны — один араковский афроафриканец покрывал своим трансферным достоинством основу «Рассвета», как бык овцу. Президент «Рассвета» в твиттере пообещал лично расправиться с дискредитирующими клуб элементами. Журналисты подбрасывали уголька, но в меру; тема была не бог весть какая, но и других интриг в туре было немного.
А матч начался — надо бы зауряднее, да некуда. Унылый октябрьский дождь покалечил и до того не вполне здоровое поле, золотоногие звезды «Арака» морщились и не усердствовали сверх меры — игра катилась к нулям. Минут за десять до финиша, при рядовом навесе изрядно измотанный Белкин в нестройном хоре родных болельщиков различил рык родного вратаря, на мяч не пошел, более того, попал в полупозицию, лишив, как потом выяснилось, голкипера даже теоретической возможности вмешаться в нехорошие события. Кто-то из «золотоногих» поймал мяч на бутсу и влепил от души — ноль один и сливай масло.
На видео гол смотрелся своеобразно: без внятных причин центральный защитник, успевавший к мячу первым, впал в немотивированный ступор, да еще и помешал собственному голкиперу хоть как-то поучаствовать в спасении ворот. Димка никакого «я» не орал — это подтвердили все.
Ни до, ни после Белкин не переживал такого кошмара. Одно неловкое движение в ненужный момент, и «нижнее днище нижнего ада» ударило его в отчаянно незащищенное место. Партнеры ухмылялись и не спешили сочувствовать, тренер молчал, пресса вокруг темы плясала разнузданно, как перепившая стриптизерка вокруг шеста. Эксперты смаковали голевой момент на трех каналах, в инете появился клип с похабной музыкой и в суперзамедленном повторе.
Рома плотно сел в запас. Президент клуба объяснял это необходимостью «заткнуть рты шакалам», но сработало это, разумеется, с точностью до наоборот. С каждым днем Белкин все отчетливей понимал, в какой капкан он вделся. Его карьеру давил не мифический «договорняк», а равнодушно-брезгливая реакция коллег, болельщиков, тренеров, экспертов, журналистов, которой ему нечего было противопоставить. Можно пытаться опрокинуть любые конкретные обвинения, но с фразой наподобие «умные люди давно все поняли» бороться нельзя. Последней каплей был приезд отца — тот начал с фразы «не скажу, что поступил бы так же, но я тебя понимаю», и разговор закончился, так и не начавшись.
***
Сегодня, три года спустя, Роман играет во второй лиге за клуб, название которого вам вряд ли известно. Позади год без футбола, непростые отношения с алкоголем и извилистый путь назад, в как бы профессиональный спорт.
Белкин не согласен, что ляп против «Арака» срубил его возможную карьеру в «вышке».
«Игрок основы РФПЛ изделие штучное», сказал он мне как-то за бильярдом. «Имеет смысл говорить не о провалах талантливых и подающих надежды — их слишком много. Интересны те, кто пробился — вопреки всему. Все, что у тебя есть, постоянно умножай на везение — вот тебе и формула успеха. А мой случай… сейчас бы я это выдержал».
Я посмотрел на стол. Свояк стоял под игру, пятьдесят на пятьдесят. Сколько таких вот надо сыграть подряд, что бы попасть в нужную обойму?
История одного успеха
Вася Дубенко игрок был старательный, но иных талантов за ним не водилось; отношения с мячом складывались еще хуже, чем с пониманием игры, а уж там-то был полный «ахтунг». Рост и длинные ноги как-то примиряли с жизнью, но сходство с Демба Ба было чисто внешним, бюджетная копия для второй восьмерки РПЛ, не больше. Главным активом была молодость — иногда ведь и из таких деревьев вырастали толковые игроки.
Выходил на замену, терзая защиту в буквальном смысле слова — локти и ноги-ходули вечно лезли, куда не надо, судьи морщились и свистели фолы в нападении. Но шанс он «не-получка-не-аванс» — поломался один форвард, забюллетенил другой, и путь к славе был свободен — заливай бензин и тапок в пол. На ответственном московском выезде Дубенко вышел в основе, намереваясь перевернуть свою судьбу.
Роль его называлась «острие бревна», остальная команда превратилась в плотину и засылала единственному форварду подарочки редкими бандеролями — хозяева душили приезжих не по-детски. Вася старательно потел и бегал на забросы, но защита не дремала, да и лайнсмена словно парализовало с поднятым флажком — тут и Ван Перси бы приуныл.
Так они протанцевали с нулями на табло аккурат до первой добавленной. Потом боковой отвлекся и забыл выполнить процедуру поднятия флага, а защитник такого коварства от него не ожидал — Вася вывалился на одинокого вратаря сюрпризом-нежданчиком.
Мяч перед ним судорожно вздрагивал от каждого прикосновения с перепаханным русской весной полем. Вася приласкал его бутсой, пытаясь успокоить, и удачно перестарался — снаряд вышел на красивую голевую траекторию, точь-в-точь как у Поборски с «портишами» в 2006 году, сценарий к матчу явно писали парни с опытом работы в Голливуде.
Стадион поник, словно лютик из советской песни. Судья пожал плечами и дал три свистка, а Вася, гордый как петух, пошел в микст-зону знакомиться с журналистами — пресса в силу известных причин не была еще ему неприятна.
Успех шарахнул, как молодое вино. Кроме прочего, Вася объяснил лезущим в лицо микрофонам, что не любит «Барсу», образцом форварда считает Блохина (кумир отца), а потом зачем-то добавил, что предложение «Инжира» это круто, но он склонен отказаться. Репортеры насторожились, но старались не переглядываться — каждый делал вид, что он в курсе.
Первым, оправдывая название, новость дал «Быстро-Спорт» — под заголовком «Переход Дубенко в „Инжир“ может не состояться». Над формулировкой настоял новый главред, «мы перескакиваем через фракцию», объяснял он коллективу и люди понимающе кивали, в химии они не понимали, зато знали толк в субординации.
«Спорт даже ночью» отреагировал цитатой Васиного тренера — «На сегодня Дубенко остается игроком «Машстроя», что было истинной правдой. На портале «Футбол над нами» быстро состряпали тему «Пять футболистов, отказавших «Инжиру» — хотели десять, но и пятерых-то наскребли с трудом.
К вечеру спортивный инет со старательностью попугая окончательно размножил слух о скромном молодом даровании — закон репортера, новостей много не бывает.
***
В другой час в «Инжире» над шуткой бы посмеялись и забыли. Но время было смутным, хозяин-толстосум Галимов как раз приблизился к осознанию того факта, что сумма вбуханных денег плохо вяжется с местом в таблице — в футболе он понимал плохо, но считать умел. В прошлую заявочную клуб щедро затарился зарубежными талантами, но высокооплачиваемым гастарбайтерам мешали поля, судьи, климат и ноющие жёны; анекдот «но когда пожары, хоть увольняйся» не вызывал у них даже улыбки — «а что смешного, так и есть».
В тот день, когда Дубенко поймал свою минуту славы, «Инжир» в одну калитку слил клубу, чем бюджет вызывал сочувствие напополам с усмешкой. Галимов в компании депутатов-болельщиков пил коньяк и материл свой эффективный менеджмент, пока телеящик не явил ему раскрасневшегося парня, только что под корешок срубившего чудо-голом ненавистный московский клуб. Парень подмигивал в камеру и с усмешкой отвергал факт своего перехода в «Инжир» — зрелище отдавало сюрреализмом.
Депутаты захихикали. Звезды совпали еще раз — толстосум позвонил своему генменеджеру Коцману и спросил про Дубенко, «колись, падла, почему этот звездюк нам отказал?»
Менеджер от Дубенко открестился, «мол, мало ли агентов пиарят свой контингент таким вот незатейливым способом». Друзья-депутаты накатили еще по сотке и ржали конями. Галимов разозлился, протрезвел и налег на телефон. Очень скоро он знал, что никакого агента у парня нет, а официальных контактов с его «Машстроем» «Инжир» не инициировал — все это было загадочно.
Последним Галимов позвонил Тимурычу, некогда помогавшему ему начинать строительство футбольного рая в отдельно взявшемся регионе, но впоследствии оттертому более языкастыми конкурентами на периферию империи с негласной формулировкой «нехватка амбиций для строительства мега-клуба».
Тимурыч хлебал джин-тоник и размышлял о превратностях судьбы. Он скорбно выслушал разбушевавшегося олигарха, и не без горечи в словах принялся за импровизацию — ему до одури хотелось вернуться в ближний круг, а нюх у него был, как у гончей.
«Да, взял на себя, не доверять же твоим баранам, которым распил важнее дела. Им же все, что меньше лимона, неинтересно. Да, парень гений, но с судьбой не лады. Не видят его близорукие тренеры, жаждущие быстрого успеха, а такими изумрудами работать надо тонко, а не хватать грязными лапами. Да, к нам не рвется, деньги для парня не главное, а имидж наш не идеален. Да погоди ты с ценой, с парнем по-человечески надо… ну, если ты хочешь, займусь этим вплотную. Я ж тебе никогда не откажу, ты знаешь».
***
В «Инжире» Дубенко первым делом научился молчать в репортерские микрофоны и симулировать травмы — тут не обошлось без прозрачных намеков Тимурыча, вернувшего себе желанные бразды. Он же вылечил «восходящую звезду» от иллюзий; мысли о славе и премиальных переселились в сны, где Маур по отечески благодарил Васю за игру. В перерывах между симуляциями он гостил на скамейке; там было уютно, а в непогоду раздавали пледы.
Пресса и болельщики быстро потеряли к Дубенко интерес — он не обманывал их базельской бронзой и энфильдским покером, ничего инфернального, наш человек, понятный как табуретка. Деньги ручейком стекались на депозиты в российских банках; никаких «Бентли» и Майами, Вася был рачителен как крот из сказки про Дюймовочку.
Через три года он без сожаления попрощался с клубом-кормильцем, пожаловался прессе на хроническое воспаление седалищного нерва, сломавшее ему так и не рожденную карьеру, и сел в самолет, увозя с собой кусочек сбывшейся мечты — на малой родине экс-форварда ждал отцовский бизнес, изрядно окрепший на васиных капиталовложениях.
Сегодня в офисе г-на Дубенко ничего не напоминает о системообразующем этапе его биографии. У него нет привычки пересматривать судьбоносный гол, да и иные футбольные картинки не волнуют взор, ситкомы как-то ближе.
Жена-бухгалтер, румяный сын и масса вредных, но приятных привычек — новая жизнь сладко сломала образ аскета, ждущего своего шанса. Из старой остался только Тимурыч; иногда они созваниваются, вспоминая то время, когда так удачно пересеклись их жизненные пути.
Судьба тренера
Советский футбол никогда не вмещался в стандартные рамки «стиль-школа», слишком он был разнообразен, что б не сказать, эклектичен. Места хватало всем — не на пьедестале, конечно, который не резиновый; а в самой палитре, где наличествовали свои бразильцы и немцы, французы и англичане.
Грузия и Армения подкупали техническими изысками и сочными индивидуалистами, Украина натиском и скоростью; смещаясь же по карте к северо-западу, болельщик натыкался то на ажурно-изысканный контроль мяча, а то и на очищенную от архитектурных излишеств бойцовскую хватку; систему ценностей, где уход от стыка приравнивался к преступлению, а за желание умереть на поле болельщик прощал команде чрезмерный технико-тактический аскетизм.
Было же время, когда понятие «брутальность» встречалось куда чаще обозначаемого им слова.
Таким был московский «Металлист». Не всегда, нет; в славные шестидесятые в клубе солировали маэстро, при одном касании мяча которыми восторженно рукоплескали самые завзятые снобы. Но со временем команда изменилась, таскальщики роялей и сами исполняли недурственные фуги, а железная игровая дисциплина замыкала эти мелодии сама на себя, как лента Мебиуса. «Металлист» обрел новое лицо, и если бы тогда снимали имиджевую рекламу, его символом стал бы молчаливый парень с грубоватыми чертами лица, незамысловатый и честный.
И тренер был такой же, Владимир Сидоров, «Володька суперправая», «Володя-из-стали». С пятнадцати лет у станка, заводская команда, успешная карьера в сборной с уймой заколоченных голов, преданность клубу, которую по нынешним временам так и тянет назвать нечеловеческой. Играл за «Металлист» с пятидесятых, тренировал с начала семидесятых, выигрывал, проигрывал, матерился в кабинетах, в которых иные герои и шепотом стеснялись слово молвить. Прилюдно стоял за своих при любых раскладах, но наедине был суров, и что там говорить, не всегда справедлив — по своей мерке мерил. Ему прощали, «Металлист» был его семьей, и это уравнивало все. Трижды Сидорова «уходили по собственному желанию», и он отсиживался до времени в футбольном подпространстве как разведчик-нелегал; предложения других клубов были для него пятым измерением — он их просто не замечал.
К концу восьмидесятых страна затянулась запахом свободы, так что и выдыхать не захотелось. Из чемпионата СССР сбегали поодиночке и группами, переставший быть запретным плод запада манил заработками, которые сегодняшним игрокам покажутся неумной шуткой — несколько сотен немецких марок (испанских песет, шведских крон, греческих драхм), но и эти деньги на фоне рублевых договоров казались «манной небесной»; этимологию выражения футболисты не знали, но смысл притягивал. Пошли подкрепленные свидетельскими показаниями «поуехавших» слухи про вольные нравы стран с давным-давно победившей свободой; и пива, дескать, им тренер чуть не лично наливает, и о сборах предсезонных там и не слыхивали — мечта, а не жизнь. Сидоров тему понимал и пожелавшим уехать палки в колеса не вставлял, но оставшихся гонял как следует, следил за дублем, который ежегодно выдавал пригоршню «молодой шпаны» — «Металлист» стабильно шел в пятерке, да и в Кубке УЕФА страну не позорил.
В августе девяносто первого в этой самой стране жахнуло по-взрослому, клубы союзных республик покидали чемпионат стремительно, как парашютисты, что радовало болельщиков «Металлиста» и других российских команд — шансы на возрождение былой славы и все такое.
Судьба, как обычно, решила по-своему.
В сентябре двое не последних игроков «Металлиста» предложили коллективу еще раз отметить победу демократии; они считали, что отмечаний, как и самой демократии, много не бывает. Дело было на базе, что усугубляло — по всем понятиям парни перегнули палку. Сидоров понял, что вирус эйфории, который его пацаны приняли за торжество свободы, уже рванул на волю, а давить его угрозами и увещеваниями поздно — либо «резать мясо», отчислив полкоманды, либо признать, что дальше поедут без него. После говорили, что Степаныч дал слабину, но сам-то он понимал, что ничего он борцам за демократию сейчас не объяснит. Парни готовы защищать свой личный «Белый дом», им надо все и сейчас, нет для них слово «завтра», а для него, шестидесятипятилетнего бойца исчезнувшей страны, это слово есть.
На собрании правления клуба, в котором по новой моде участвовали все футболисты, включая дублеров, он с грустью послушал пламенные речи про свободу, равенство и братство, послушал заикающихся от волнения юнцов, читающих свежеотпечатанный текст, сам митинговать не стал: «всем спасибо, все свободны».
***
Превращение «Металлиста» в самую демократичную команду высшей лиги, даже вкупе с реальным ослаблением уровня некогда союзного, а теперь российского первенства, команде не помогло — барахтались между одиннадцатым и восьмым, а для тренеров впору было устанавливать вращающуюся дверь. Часть бунтарей уехало за кордон, кое-кто удовлетворился местными контрактами с набирающими силу клубами российской глубинки — серьезно из той команды заиграли единицы.
Три года спустя загибающийся от безденежья завод продал клуб холдингу с незатейливым названием «Росинтерспорт», который представлял структуры, связанные с миллиардером Кавуном — так писали в прессе. Буквально тут же в «хрущевке» Сидорова зазвенел телефон — Степанычу предлагали вернуться.
Сидоров покивал в звенящую позитивом трубку, договорился о встрече и, подумав с минуту, набрал номер старого приятеля, трудящегося в РФС, мол, надо бы встретиться.
— Разводят они тебя, Володька, — сказал приятель после того, как выпили не чокаясь — за ушедших друзей, как полагается. — Под твое имя пацанов хотят подписать, Трубникова и Малых. Они же к кому попало не пойдут, даже за бабло — воспитал, педагог херов. И так уже трижды покаялись, что тебя слили в девяносто первом. Подпишут с ними контракты — тебя на боевые потери, повод найдут. Нихельман тренера уже нашел, молодой, новому руководству в рот смотреть будет.
Сидоров налил по второй и широко улыбнулся, как не улыбался давно.
— Ты что ж, Васька, думал в печаль меня вогнать? Я «Металлисту» пятьдесят с гаком лет отдал, если я хоть что-то могу, что бы они с этого гребанного одиннадцатого места… Лешка Малых, он же звонил мне… да и Труба тоже… эх, пацаны…
Они выпили еще — за шестьдесят шестой, за молодость, за кораблик воздушный, который «махал крылом и был светел, никто и не заметил, как он исчез».
***
«Кавуновцы» поменяли в клубе все, включая название и стадион — новые менеджеры знали толк в ребрендинге и пиаре, но с футболом их финансово-промышленная суперартель так и не подружилась. Покупались стареющие иностранные звезды, все так же активно менялись тренеры, а воз был и ныне там — на верхние этажи турнирной таблицы набитый деньгами лифт ехать отказался.
Владимир Степанович Сидоров этого этапа «развития» клуба уже не застал — обширный инфаркт, кладбище, венки и огромное количество людей, молодых и не очень молодых — да и совсем юных тоже.
Два старика еще из той, первой команды, сдержанно обнялись, перекинулись парой фраз и подошли к вдове, они помнили ее еще девчонкой. А женщина смотрела на совсем молодого парня в плохо сидящем черном костюме, который плакал громко, по-детски, не обращая внимания на быстро узнающих его репортеров.
Вишенка для дублера
Минут за пять до финиша мы зарабатываем угловой.
Меня смешит это журналистское слово — «зарабатываем». Еще говорят «заработали право на…».
Работнички. Защитник выносил, попал в своего, вот и заработали. Так, а с чего сюда Димку черт принес?
— Эй, молодой, ты на кого дом оставил?
— Саныч сказал, — Димка кивает на скамейку.
А, ну если Саныч… Победы жаждет наш полководец.
Димке двадцать — сто семьдесят сантиметров настырного белобрысого паренька. Дублер-переросток, второй матч в основе. У Сильвы очередной геморрой, Босака удалили в предыдущем. Оба, красавцы, уже в отпуске.
Марчелло трусцой движется к флажку. Ветер не думает утихать, мяч аргентинец чуть ли не вкапывает в газон. «Барсеткой придави», слышится с трибун.
Игра нулевая, как и счет. Саныч пляшет у бровки, чего-то орет: его не слышно. А чего орать? Последний матч сезона, ну восьмое место, ну девятое… не слишком богатый ассортимент.
Марчелло бьет сильно и невысоко, кто-то из гостей выбивает за лицевую.
— Глубже отойди, лови подбор, — кричу я Димке.
Не слышит, топчется почти у вратарской. «Король воздуха», ага. Ниже его в штрафной только мяч.
«Алмаз» в теории может зацепиться за шестое. Но это очень в теории. И сами не верят, жилы не рвут. Все люди, их тоже сезон укатал.
Марчелло — попытка номер два с тем же результатом. Так до свистка и дотанцуем… Трибуны свистят, люди хотят видеть гол.
Что ж, нормальное желание. А я вот в отпуск хочу. Мне тридцать четыре, контракт еще на год. Саныч ставит через раз, мне больше не надо. Колени даже при ходьбе скрипят, хоть шурупами крепи.
Это вот Димка как электровеник. Бровку закрыть, как два пальца… И с головой порядок, и с ногами.
Да только толку от этого ноль. Не видит его Саныч в команде, «Папе» все уши прожужжал: купи, мол, правого защитника.
А Димку в аренду сдаст, дубль он перерос. В какой-нибудь Волчехренск. Там и заночует парнишка, когда кого Саныч возвращал обратно.
С третьего захода Марчелло творит что-то нормальное, команда «воздух, орлы на взлет».
Взлетают трое — их защитник Пятик, чуть уменьшенная копия Валуева, Славка Рябко и гляди-ка — Димка.
Угадываю отскок, но скорость не та: мордой в газон и спасибо что живой.
Суть возраста — опыт, которым хрен воспользуешься.
Встаю, судья у точки, алмазовцы матерятся на пяти языках. О как! На мне что ли пеналь?
— Их «Годзилла» Димона локтем задел, как от комара отмахнулся, — объясняет Малышев. — А судья молодчик. Пробьешь?
Димка встает, держится за плечо. Наши смотрят на меня. Пенальтист это вам не хобби.
Но я думаю о Саныче.
О том, что Саныч очень любит импульсивные решения.
И еще о том, что Димка в дубле бьет пенальти. Вернее, бил — вряд ли он туда вернется.
— Давай, Глебыч, — говорит Малышев, передавая мне мяч. — Сделай их. Губернатор подъехал, видел, как Саныч психует?
Губернатор. Ага. Тогда понятно.
Солнце уже за горизонтом, в глаза не бьет. Я свой первый забил почти наугад, в Ярославле, вот тогда слепило, мама не горюй. Сколько это лет-то прошло?
Наши выходят из штрафной, Димка последний.
— Стой, — говорю я.
Останавливается, в глазах вопрос.
— Пробьешь ты, у меня колено опять. Не забьешь, хрен с ним. И не мудри. На точность, в левый нижний от себя. Гриша, воротчик их, тебя не знает, по удару пойдет.
Димка берет из моих рук мяч. Даже ухом не повел, надо так надо. С нервами у него порядок.
Для Саныча засунуть сейчас, на флажке, это круто, это как финальный аккорд сезона. Вишенка на торте. Пусть и на невкусном торте.
Только эта «вишенка» может быть очень кстати не только Санычу.
Я подхожу к команде и разворачиваюсь лицом к воротам гостей как раз в том момент, когда Димка ставит мяч на одиннадцатиметровую отметку.
Меня зовут Стражник
В сознание я возвращался по частям. Сначала на фоне красного тумана проплыли цифры главного монитора, отображающие текущую статистику. Потом медленно, как при фотопечати, прорисовался общий план пространства вокруг Периметра.
И только пару секунд спустя я почувствовал ощущение неслабой боли в голове.
Казалось, в моей черепной коробке активно трудились гномы-гастарбайтеры, вооруженные маленькими отбойными молоточками. Работали гномы усердно, словно их постоянно подгонял прораб-матершинник.
— Эй, ты как там? Живой?
А вот и голоса. Дождались губы поцелуя. Я попробовал кивнуть, о чем тут же пожалел — внутри головы застучало еще сильнее. Ощупал затылок — ага, имеет место быть некоторое изменение формы черепа, именуемое в народе шишкой.
Качественно врезали. Тяжелым тупым предметом, как пишут в протоколах.
— Ну? Не молчи.
Голос был женский и звучал откуда-то сзади. «Итак, дети, тема нашего занятия — слуховые галлюцинации».
Чего-чего, а женского голоса тут быть явно не могло. Периметр все-таки не парк имени Горького.
Я закрыл глаза, выдержал паузу, открыл. Гимнастика для тех, кто «после вчера». Картинка в мониторах явно нуждалась в улучшении; прыгала, размазывалась, как экранная копия пиратского фильма. С цветопередачей тоже было неважно.
Плохо дело.
Всё плохо. И что голова раскалывается, и что не помню, кто и когда меня приложил?
Кто, кто, усмехнулся внутренний голос. Гость в пальто.
Да, похоже. Те самые Гости, которые хуже татарина, согласно известной поговорке. А так как вспышек памяти не наблюдается, примем эту версию за основу. За неимением других вариантов.
Хотя… Не бьют Гости сзади кастетом или чем там еще, не по их это правилам. А они чертовски правильные сукины дети. Привычками противника пренебрегать нельзя.
Впрочем, доверяться этим самым привычкам тоже не стоит.
Я размял пальцы, сделал несколько движений а-ля «пловец баттерфляем» — максимально плавно, что бы не злить «гномов». Снова посмотрел на главный монитор.
С Рамкой было все в порядке.
Рамка, вот что важно. А шишка заживет. До свадьбы и прочих существенных событий.
Лишь бы Гости снова не заявились. Сейчас я не боец, сделают как младенца. Хоть табличку вешай — «Рамка закрыта на санитарный день».
Помечтай, ага. Звонить в домофоны эти парни не приучены, так что следует готовиться к горячей, но недружественной встрече.
— Ты меня слышишь, нет?
Женский голос, повторявший не слишком оригинальные вопросы, звучал все громче. Не пора ли внести ясность, поручик?
Я медленно обернулся, не забывая периферийным зрением контролировать Периметр.
Да. Пожалуй, от версии потустороннего происхождения голоса придется отказаться.
Она стояла шагах в пяти, совсем рядом с Рамкой. Стройная, высокая блондинка с короткой стрижкой. Даже слишком высокая. Длинная — так будет точней.
Жаль, что я не алкоголик. Тогда было бы простое объяснение, белочка-горячечка, время переодеваться в рубашку с рукавами не по росту.
— Ты кто такая?
— Ну, наконец-то, — сказала она. — Как голова?