ЛИЦА РАЗГОВАРИВАЮЩИЕ:

СОКРАТ И АЛКИВИАД.

 

Сокр. Ты удивляешься, думаю, сын Клиниаса, что, полюбив тебя прежде всех, я один теперь не отстаю от тебя, когда прочие уже отстали, и что между тем как другие надоедали[1] тебе своими беседами, я, в продолжение столь многих лет[2], не сказал с тобою ни одного слова.

Причина этому была не человеческая, а божественная, которой силу ты узнаешь впоследствии[3].Теперь она уже не препятствует, и вот я пришел, надеясь, что и впредь препятствовать не будет. Почти во все это время я внимательно наблюдал, как ты держишь себя в отношении к лицам, тебя любящим. Много было их, и они отличались высокоумием; но не осталось ни одного, который не убежал бы, побежденный твоею рассудительностью. Я раскрою причину[4] твоего презрения к ним. Тебе, говоришь, ни в ком из людей и ни для чего нет надобности; потому что богатство твое велико: всего довольно, начиная с тела до души. Во-первых, ты считаешь себя красивым и знатным[5], и всякий ясно видит, что не обманываешься. Во-вторых, ты происходишь из семейства самого храброго[6] в своем городе, величайшем между городами Эллинов; а потому со стороны отца у тебя очень много знаменитых друзей и родственников, которые, если бы понадобилось, готовы служить тебе. Не менее их и не хуже они также со стороны твоей матери. Но, по твоему мнению, более всех упомянутых мною лиц доставляет тебе силы Перикл, сын Ксантиппа, которого твой отец назначил тебе и твоему брату в опекуны, и который не только в своем отечестве, но и в целой Элладе, даже во многих и известнейших поколениях варваров[7], может делать все, что хочет. Я прибавил бы еще, что ты — один из людей богатейших; но в этом отношении у тебя мало самомнения. Гордясь такими преимуществами, ты овладел всеми своими любителями, и они, как слабейшие, подчинились твоей власти. Это тебе известно; а потому, знаю, ты и удивляешься, что за мысль у меня — не бросать своей любви, в какой надежде я остаюсь верен ей, не смотря на бегство прочих.

Алк. Но, может быть, тебе неизвестно, Сократ, что ты чуть-чуть предупредил меня, ведь я первый думал прийти к тебе и спросить тебя именно об этом, то есть, чего ты хочешь и с какою целью надоедаешь мне, заботливо являясь везде, где бы я ни бывал. Да, для меня в самом деле удивительно, какое бы могло быть твое намерение, и я охотно желал бы знать об этом.

Сокр. Так видно ты будешь слушать меня со вниманием, если, как говоришь, желал бы знать, что у меня на уме. Пожалуй слушай и имей терпение, — все скажу.

Алк. Без сомнения, буду слушать, — только говори.

Сокр. Смотри же; ведь нет ничего удивительного, что как трудно мне начать, так трудно будет и кончить.

Алк. Говори, добряк; а я уж буду слушать.

Сокр. Приходится говорить[8].Хотя тому, кто любит, и не легко относиться к человеку, который не ниже людей его любящих, однако ж я осмелюсь высказать свою мысль. Если бы я видел, Алкивиад, что ты доволен всем тем, о чем сейчас упомянуто мною, и намерен был с этим провести свою жизнь, то давно бы, сколько знаю себя, отказался от своей любви. Но теперь я хочу раскрыть пред самим тобою другие твои помыслы, из чего ты уразумеешь, что я непрестанно наблюдал за тобою. Если бы, кажется, какой-нибудь бог сказал тебе: Алкивиад! хочешь ли жить, наслаждаясь тем, что имеешь, или тотчас умереть, если нельзя тебе будет получить что-нибудь более? — то ты, думаю, избрал бы смерть[9]. И я скажу, какая теперь надежда твоей жизни. Ты думаешь, что как скоро явишься в собрание афинского народа, — а это будет чрез несколько дней, — то докажешь Афинянам, что стоишь таких почестей, какими не пользовался ни Перикл, никто другой из мужей, когда-либо существовавших, и, доказав это, приобретешь в городе величайшую силу; приобретши же силу здесь, будешь могуществен и у прочих Эллинов, да не только у Эллинов, даже у варваров, обитающих на одном с нами материке[10]. Потом если бы тот же бог снова сказал тебе, что твоя власть должна ограничиваться только Европою, а в Азию перейти тебе будет нельзя и к тамошним делам рука твоя не прострется: то ты, кажется, не захотел бы довольствоваться и этим, жить без надежды — наполнить своим именем и силою целое, можно сказать, человечество. Кроме Кира и Ксеркса, для тебя, думаю, нет человека, стоящего внимания. Что именно такою воодушевляешься ты надеждою, это я знаю, а не догадываюсь. Но сознаваясь, что я говорю правду, ты, может быть, спросишь: как же это, Сократ, относится к причине твоей безотвязности, которую ты спешил было открыть мне, и по которой не оставляешь меня? Скажу и эго, любезный сын Клиниаса и Димонахи. Цели всех этих помыслов без меня достигнуть ты не можешь: столь велико, думаю, мое влияние на тебя и на твои обстоятельства! Потому-то Бог, давно уже полагаю я, и не позволял мне разговаривать с тобою, а я все ждал, пока позволит. Ведь как ты надеешься[11] иметь великую силу в городе, доказав ему предпочтительное свое достоинство, и что для тебя нет ничего невозможного: так и я надеюсь иметь величайшее влияние на тебя, доказав, что в отношении к тебе значу более всех, что ни опекун, ни родственник, никто, кроме меня, лишь бы только Бог помог, не в состоянии сообщить тебе ту силу, которой ты жаждешь. Когда ты был моложе и еще не питал этой надежды, Бог не позволял мне беседовать с тобою, — кажется потому, что наша беседа тогда могла бы быть напрасна: а теперь он велит, теперь ты можешь слушать меня.

Алк. Я нахожу, Сократ, что начав говорить, ты сделался гораздо страннее, чем был прежде, когда следовал за мною молча, хотя и в то время казался очень странным. Питаю ли я такие мысли, или нет, — у тебя, как видно, уже решено: и если бы я стал отказываться, это нисколько не помогло бы мне убедить тебя. Пусть так. Однако ж, если бы я и совершенно проникнут был подобными мыслями, — каким же образом осуществятся они чрез тебя, а без тебя ничего не выйдет? Можешь ли сказать это?

Сокр. Ты так спрашиваешь, как будто я должен произнести тебе длинную речь, к каким столь привычно твое ухо[12]. Нет, мое дело не таково. Я, кажется, только в состоянии доказать тебе, что это в самом деле так, если ты хоть немного поможешь мне только в одном.

Алк. Лишь бы тут не требовалось какой-нибудь трудной помощи, я готов.

Сокр. А трудно ли, по твоему мнению, отвечать на вопросы[13]?

Алк. Не трудно.

Сокр. Отвечай же.

Алк. Спрашивай.

Сокр. Но ведь я буду спрашивать тебя, как человека, проникнутого именно теми мыслями, которые тебе приписаны мною.

Алк. Пожалуй, если хочешь, только бы знать, о чем будешь спрашивать-то[14].

Сокр. Хорошо. Итак, ты думаешь, говорю я, чрез несколько времени сделаться советником Афинян. Но если бы, в минуту твоего вступления на кафедру, я взял да и спросил: Алкивиад! ты встаешь с своим советом, когда Афиняне вознамерились открыть о чем-то совещание: скажи, потому ли решаешься на это? что разумеешь дело лучше их? — Что отвечал бы ты?

Алк. Конечно, отвечал бы, что разумею дело лучше их.

Сокр. Следовательно ты — хороший советник в том самом, что случилось тебе уразуметь?

Алк. Как же иначе?

Сокр. А разумеешь ты только то, что узнал от других, или открыл сам?

Алк. Что же более?

Сокр. Но можно ли изучить, или открыть что-нибудь не желая ни учиться от других, ни самому искать[15]?

Алк. Нельзя.

Сокр. Что ж? видно, думая что-нибудь узнать, ты захотел найти или изучить это?

Алк. Совсем нет.

Сокр. А было ли время, когда того, что теперь знаешь, ты, по собственному своему убеждению, не знал?

Алк. Необходимо.

Сокр. Но ведь и мне почти известно, чему ты учился; а что неизвестно, скажи. На моей памяти, ты учился грамоте, играть на цитре и фехтовать; флейтою же заниматься не хотел[16]. Вот что ты знаешь, если только не учился еще какому-нибудь искусству, которое ускользнуло от моего внимания. Впрочем, выходя из дома, ты, думаю, не скрылся бы от меня ни днем ни ночью.

Алк. Да я и не ходил ни к каким другим учителям, кроме этих.

Сокр. Итак, если бы Афиняне совещались о грамоте, каким бы образом правильно писать, — встал ли бы ты с своим советом?

Алк. Нет, клянусь Зевсом.

Сокр. Ну, а когда бы рассуждали об игре на лире?

Алк. Никак не встал бы.

Сокр. А офехтованье-то, видишь, неимеют ониобыкновения рассуждать в собраниях.

Алк. Конечно.

Сокр. Так о чем же бы Афинянам совещаться? уж не о домостроительстве ли?

Алк. И то нет.

Сокр. Ведь об этом-то домостроитель будет рассуждать лучше тебя.

Алк. Да.

Сокр. Ты не захочешь также участвовать, когда Афиняне вздумают совещаться и о прорицании?

Алк. Не захочу.

Сокр. Потому что прорицатель в этом отношении опять лучше тебя.

Алк. Да.

Сокр. Даже несмотря на то, малоизвестен он или знатен, красив или безобразен, благороден или неблагороден[17].

Алк. Как же иначе?

Сокр. ,Потому что совет-то о каждом предмете бывает, думаю, со стороны знающего, а не богатого.

Алк. Как же иначе?

Сокр. То есть, когда Афиняне держат совет, каким бы образом сохранить здоровье граждан, — для них все равно, беден советник или богат; они только ищут советника во враче.

Алк. И справедливо.

Сокр. Так о чем же должны они рассуждать, чтобы, встав в качестве советника, ты встал кстати?

Алк. О своих делах, Сократ.

Сокр. Например, о делах, относящихся к кораблестроению, то есть, какие должны они строить корабли?

Алк. Но тут я не встал бы, Сократ.

Сокр. Потому что строить корабли ты, думаю, не умеешь. Эта причина, или другая?

Алк. Именно эта.

Сокр. О каких же своих делах, говоришь ты, должны они рассуждать?

Алк. О войне, о мире и о других делах общественных, Сократ.

Сокр. Не то ли разумеешь ты, что они должны совещаться, — с кем заключить мир, с кем вести войну и каким образом?

Алк. Да.

Сокр. Аэто — не