Я плету кружева из вечерних огней,

Дней минувших и тех, что ещё не настали,

Добавляя луч солнца, звенящий в окне,

И сокрытые дымкой желанные дали.

Маков цвет, что забытым лежит меж страниц,

Напитаю своей ярко-алою кровью,

Аккуратно продёрну, как символ зарниц,

Что приходят всегда, привнесённые новью.

Жизнь скучна и безлика без сильной любви,

Без мгновенных падений и сладостных взлётов.

Тонкой нитью скрепляю орнамента швы,

Чтобы крепче держала от бед и просчётов.

Время нас подгоняет — боюсь не успеть.

Целиком отдаюсь и не мыслю о прочем,

И вплетаю себя, свою душу на треть,

Чтобы чётче был виден мой авторский почерк.

Вот и кончена нить. Обрезаю концы.

Кружева расправляю руками устало.

Пусть оценят пред Богом жнецы и творцы,

Ну, а слово моё между нитей осталось…

Вечер сиреневый лёг на равнины,

Ветром колыша прогретые травы,

Щедро в закат добавляя рубины,

Чтобы на сопках сверкали в расплаве.

Пламя свечи трепетало в ладонях.

Воск растекался по линиям жизни,

Каплей меж пальцев срываясь на стоне,

Падая в росы незыблемых истин.

Время неспешно клонилось к закату,

Звёзды просыпав, как хлебные крошки.

Видно, не прочно пришили заплату

К сумке холщовой на медной застёжке.

Слушая звуки вечерней прохлады,

Чувствуя ветер на длинных ресницах,

Кажется мне, что исчезли преграды,

Тень поглотила былые границы.

В эти мгновенья душе так отрадно,

Но почему-то и капельку грустно…

Словно случилась за что-то награда,

Но на поверку — в коробочке пусто.

Вечер сиреневый скрылся в тумане.

Тени сгустились в рябиновой роще,

Спрятавшись там, будто в старом чулане,

Двигаясь молча, почти что на ощупь.

Я застыла на вдохе, забыв про дыханье,

Прогибаясь от страсти, дрожа от желанья,

Утопая в тебе, как в песчаном бархане,

Отдавая себя, потеряв осознанье,

На страдания, может, потом обрекая.

Сердце взмыло от счастья подраненной птицей,

Чтоб почувствовать небо, крылом прикоснувшись,

Видя рядом летящие светлые души,

Что исчезнут, растаяв, в пурпурной зарнице.

Я кричала, чтоб радость вернулась вновь эхом,

Всё вбирая до капли, пуская по венам,

Что роняют деревья во сне дерзновенном,

Расставаясь легко, как с ненужной помехой.

Так сильнее ласкай, опьяняя порывом,

Проникая в меня, слыша стон на ресницах,

Подчиняя горячим и терпким приливам,

Словно всё наяву, или, может быть, снится,

Как стою на ветру, замирая стыдливо.

Невидимой тропкой сквозь чащу лесную,

С котомкой, в которой каменьев несчетно,

К заброшенной келье, что стала заветной,

В поношенной рясе шёл старец согбенно,

Узрев благодать в этих дебрях святую.

За посох держась, чтоб не чувствовать боли,

От ран, нанесённых разбойною сворой,

А после пред Богом простил без укора,

Желая спасти от неправедной доли.

Зверей приручая в трудах каждодневных,

Молился ночами на камне лежалом,

С блаженной улыбкой на лике усталом,

Чтоб радость познать в испытаниях бренных.

Затворник, отшельник по собственной воле,

Принявший обет, жить в полнейшем молчанье.

Обрёл дар целительства через страданье,

В народе найдя и любовь, и признанье —

Святой Серафим, чудотворец в Сарове.

Миры сошлись в одном мгновенье,

Чуть накренив земную ось,

Сложив в единое все звенья,

Чтоб предсказание сбылось,

В судьбу введённое с рожденья.

В толпе почувствовали взгляд,

Случайно брошенное слово,

И небо стало бирюзово,

Чуть погасив собой закат.

Но суета несла в потоке,

Нас раздирая по частям,

Закрыв холстиною уста,

Даруя радость лишь на вдохе…

Теченьем вынесло в окно,

И мы ушли с большого круга,

Цедя дыхание друг друга,

Забыв на лицах полотно…

Его сорвали, бросив ветру,

Чтоб постелил в лугах постель,

Поближе к солнечному свету,

Что тянет жизни канитель,

Пуская в счастье по билету.

Ты ушёл навсегда, никого не виня,

Только стёр в этот миг половину меня.

Боль стекает с лица, прожигая насквозь,

Забирая, что было и что не сбылось.

Под ногами осколки разбитых зеркал,

Что ощерились вдруг, показав свой оскал.

Я хожу босиком, в тишине слыша хруст,

На губах ощущая безвременья вкус.

От стены — до стены, от угла — до угла

Зыбкой тенью брожу, выгорая дотла,

По следам, что оставила кровь на полу, —

То ли в явном бреду, то ли всё ещё сплю.

На гвозде, как заноза, картина твоя:

Потускнели цвета, облупились края.

Пальцы краску сдирают свирепо с холста,

Чтоб и здесь, как отметка, была борозда.

Я кричу, обессилев, сползая в слезах,

Словно в тёмном лесу, заблудившись впотьмах.

Мир ушёл из-под ног и кружится вокруг,

Раздирая на части, на сотню разлук.

Ты ушёл навсегда, бросив ключ на комод,

Дверь прикрыл, погасив за собой небосвод.

В вязком сумраке стыну и ночью, и днём,

И стремлюсь всё забыть, как мы были вдвоём.