Знаете, какой миф я считаю самым удивительным? Тот, что СССР развалился именно 8 декабря 1991 года.
Документы свидетельствуют, что на момент подписания Беловежских соглашений в составе СССР оставались только две республики из пятнадцати — Россия и Казахстан.
Все остальные союзные республики провозгласили независимость и ушли из Союза до даты Беловежья. Достаточно посмотреть на календарь государственных праздников стран СНГ: Грузия празднует независимость 9 апреля, Украина — 24 августа, Узбекистан — 1 сентября, Таджикистан — 9 сентября, Туркменистан — 27 октября… Прибалтика вообще уже отметила тридцатилетие свободы от СССР.
Все эти государства возникли до 8 декабря 1991 года. Тогда резонно возникает вопрос: что в этот день можно было развалить?
Сегодняшние конституционные поправки создают условия для разбалансирования системы власти и утраты ее единства — не формального, а фактического. Поправка о заместителе Председателя Совета безопасности воспроизводит по сути институт вице-президента. Конституируются новые центры власти без четко ограниченных полномочий (Государственный совет). Закладываются институциональные и правовые условия для политической конкуренции внутри системы власти.
Если кто-то считает, что президентская администрация сегодня вместо правительства рулит, то примите федеральный конституционный закон об администрации. Он предусмотрен Конституцией.
Чуть что: «Даешь новую Конституцию!» С одной стороны, в правовом плане мы совершенно нигилистическое государство. С другой стороны, у нас какая-то святая вера в то, что с помощью перемены букв в тексте Конституции можно изменить нашу жизнь. Плохая погода, муж к соседке ушел, лампочка в подъезде перегорела — надо переписать Конституцию. Вот каждый раз хочется спросить: «А для начала лампочку ввернуть не пробовали?»
это — контрмажоритарный институт. Суть в том, что демократию иногда нужно защищать от нее самой. При демократии решения принимаются большинством — парламентом, который представляет все население страны, референдумом, который сам — воплощенное большинство и так далее. Но не факт, что принятые решения всегда являются полезными человеку, обществу и государству только потому, что за них проголосовало большинство.
На такой случай у демократического государства должна быть «холодная голова», которая способна выступить против позиции большинства. И не просто выступить, но законно отменить такое опасное решение.
Так вот, Конституционный суд и есть такой контрмажоритарный институт. Он у нас прописан в Конституции в стопроцентном виде.
И в 1996 году, прямо в день моего рождения — 30 апреля, Конституционный суд вынес исторический вердикт, подтвердивший право президента издавать указы нормативного характера. Но, конечно, не по всем вопросам, какие душа захочет, а только если нужно что-то урегулировать, а закона нет. Тогда издается указ, имеющий силу этого самого отсутствующего закона.
речь шла о механизме осуществления государственной власти, а именно о схеме взаимодействия и балансе сил в «бермудском треугольнике»: парламент — президент — правительство.
Дело в том, что обычно в истории конституции принимаются, чтобы закрепить согласие элит по поводу новой системы власти и принципов отношений, оформить так называемый «общественный договор». А у нас никакого согласия и близко не было: кризис по всем направлениям, общество расколото. Противостояние элит вылилось, как я это называю, в «эпизод гражданской войны» в октябре 1993 года. И хорошо, что этот «эпизод» ограничился Москвой.
Это же классика политологии: диктатура парламента хуже диктатуры президента.
Почему?
Да потому, что тогдашний парламент представлял собой концентрированную толпу. Ту самую толпу, которая, почувствовав власть, уже не знает границ, которая подвержена переменчивым настроениям и в любой момент готова перейти к отсечению голов даже без гильотины.
— Буржуазные спецы, — говорю, — Борис Николаевич. Нам нужны буржуазные спецы.
— Какие еще буржуазные спецы?
— Ну, помните, вождь мирового пролетариата товарищ Ленин в свое время учил, что молодой Советской России, чтобы не пропасть, надо использовать опыт буржуазных спецов. А нашей новой России теперь, наоборот, комспецы нужны.
