Ордуни

Дух кроманьонца

Рассказ

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Ордуни, 2019

Федор Малюта в бюрократической системе занимал место если и не на самом верху, то где-то в окрестностях чиновничьего Парнаса. Нет сомнений в том, что он так и пребывал бы в полной уверенности, что все судьбоносные вопросы лежат исключительно в компетенции его ведомства, которое, по причине особой значимости, можно было смело назвать Департаментом судеб. Однако в настоящем департаменте судеб, о существовании которого Федор, разумеется, не догадывался, придерживались совершенно иного мнения…

18+

ISBN 978-5-4485-7639-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Дух кроманьонца

Любовь легче умертвить, чем умерить.

Сенека

«Стройся!» Грозно прозвучала строевая команда, и зеки замерли в ожидании переклички. Высоченный офицер в серой каракулевой папахе возвышался перед строем, словно телеграфный столб. Задрав голову и заложив руки за спину, он надменно зыркал на заключенных, неспешно, одну за другой, называл фамилии и каждый раз так презрительно, словно хотел втоптать в грязь их владельцев. До рассвета еще было часа три, мороз нещадно щипал лицо и в особенности нос и уши, а пальцы ног уже успели онеметь. Федор Малюта стоял в первом ряду и безразлично глядел на каланчу, чей голос громовыми раскатами раздавался по зоне, внушая невольное уважение, а если быть точнее, — страх. «Малюта! Федор Малюта! — очередь дошла и до него. — Малюта! — в ответ тишина. — Малюта! Оглох что ли? — Федор тяжело вздохнул и безразлично произнес: — Федор Малюта, статья сто пятая…»

Да, да, та самая пресловутая сто пятая или, в простонародье, мокруха, а в переводе на литературный язык — убийство. Как так вышло, что рядовой служащий, обыкновенный чиновник, пусть порядком амбициозный, пусть преисполненный гордыни и тщеславия — пусть! но в целом законопослушный гражданин, докатился до убийства, одного из тягчайших преступлений против личности! Между прочим, той самой личности, на службу которой он был поставлен государством.

Федор Антонович Малюта был чиновником средней руки, и в бюрократической системе занимал место если и не на самом верху, то где-то в окрестностях чиновничьего Парнаса. Житейские проблемы Федора Антоновича волновали мало, а социальные штормы и ураганы, о существовании которых он успел порядком позабыть, затихали задолго до дверей его кабинета — уж слишком высоко он забрался. Для обычных граждан, ну тех, которые без связей и блата, Федор Антонович Малюта был практически недосягаем, а от его подписи зависело, где человек будет жить — в грязной коммуналке с пьяницами соседями или в уютных покоях в спальном районе. Жил Федор Антонович на широкую ногу, уверено продвигался по карьерной лестнице, обзаводился нужными связями и важными знакомствами, зарабатывал деньги, строил загородный дом с мансардой, раз в год летал с семьей на лазурное побережье, словом, жил, как и полагается всем нормальным людям, знающим себе цену… Нет сомнений в том, что Федор Антонович так и пребывал бы в полной уверенности, что все судьбоносные вопросы лежат исключительно в компетенции его ведомства, которое, по причине особой значимости, можно было смело назвать Департаментом судеб. Однако в настоящем департаменте судеб, о существовании которого Федор Антонович, видимо, не догадывался, придерживались совершенно иного мнения…

В тот злополучный день Федор Антонович Малюта собрался домой пораньше: у его супруги были именины. И хотя свою жену он не очень то и любил, по обыкновению приготовил ей дорогой подарок. Спроси его, кому собственно этот подарок был нужнее — ему или ей, Федор Антонович ответить правдиво затруднился бы. Уж очень силен был эгоизм в нем. Силен настолько, что Федор даже не знал о его существовании, и только безропотно потакал каждой его прихоти. И так было до тех пор, пока коса не нашла на камень…

Федор Малюта вышел из своего кабинета в предвкушении восторга супруги. В такие минуты он чувствовал себя на вершине мироздания. Он, Федор Малюта, может всё, он зарабатывает денег больше, чем в состоянии потратить его жена! Разве сознание своей значимости не стоит денег, пусть даже больших?! Он самонадеянно полагал, что на целом свете нет такой женщины, желания которой он не смог бы удовлетворить… И вообще, если быть откровенным, надо признаться, что к слабому полу Федор Антонович относился высокомерно, поглядывая на них из окон своего роскошного кабинета сверху вниз, почти так же, как сейчас на него глядел высоченный офицер в серой каракулевой папахе… Да и ситуация, собственно говоря, располагала к такому отношению. На работе Федора чуть ли не боготворили, многие даже побаивались, да чего уж греха таить — откровенно боялись. Дома он тоже был непререкаемым авторитетом. Боялась ли его жена, сказать сложно, только не выказывать мужу уважение не решалась. Любила ли она его, об этом Федор даже не задумывался. Любил ли он сам? Вопрос куда более сложный. Тяжело совмещать любовь к себе с любовью к другим, особенно если любовь к себе всепоглощающая. Увы, единственно известная Федору любовь была любовь к самому себе. Ну и что! Ведь дом — полная чаша, на службе блестящие перспективы, чего еще может желать женщина? Повторюсь: на женщин Федор смотрел свысока. Где им до него! «Баба — дура не потому что дура, а потому что баба». В чем-чем, а в этом Федор Малюта был абсолютно уверен. И главное, это его заблуждение до сих пор не сильно осложняло ему жизнь. А жизнь его, в чем он был абсолютно убежден, удалась. Единственное, чего ему не хватало, так это кресла в префектуре… Федор был уверен, что получи его, он станет самым счастливым человеком на свете. Хотя, говоря по-правде, задумываться о счастье Федор не желал. То ли он боялся признаться себе, что ничего о счастье, собственно, и не знает, то ли понимал, что жизнь его идет не в том направлении, в каком надо бы, то ли бог знает что еще. Куда легче было мечтать о кресле в префектуре, а там будет видно. Но Федору было невдомек, что и «там» ничего видно не будет, точнее, будет видно, да только совсем не то, на что он так рассчитывал…

Итак, закончив свои текущие дела, Федор Антонович запер свой кабинет, дал ценные указания смазливой секретарше Аллочке и собирался было уже уйти, как возле приемной краем глаза заметил одиноко сидящую посетительницу. Федор машинально остановился и недовольно посмотрел в ее сторону. По выражению лица можно было легко догадаться и о его мыслях: «И чего вам всем тут надо. Приема давно нет! Всё ходят и ходят, словно к себе домой! Медом что ли здесь намазано!» Тут женщина подняла голову, взглянула Федору в глаза и… погубила его. Увы, так бывает. Живет себе человек и в ус не дует, жизни радуется, планы строит, и вдруг — раз, и нет ни человека, ни… Словом, если хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах.

Федор какое-то время стоял неподвижно, тщетно пытаясь что-то сказать. Только вот его язык, который всегда был хорошо подвешен, на это раз повиноваться ему категорически отказался. Напускная гримаса с его лица куда-то исчезла, уступив место естественным эмоциям… Тем самым эмоциям, которые заставляют глупеть умных и сильных мужчин перед глупыми и слабыми женщинами… Сделав несколько неудачных попыток связать пару слов, Федор развел руками и, понимая всю комичность своего положения, поспешно выбежал на улицу. Свежий воздух сделал свое дело, и как только способность здраво мыслить к нему вернулась, Федор сразу же позвонил Аллочке и строго-настрого наказал ей сию же минуту принять посетительницу и узнать о ней всё, что следует.

— Федор Антонович, миленький, — начала было оправдываться испуганная его тоном секретарша, — она уже давно тут сидит, я ведь вам говорила, да только вы велели никого не пускать…

День рождения супруги был сорван. Федор Малюта прикинулся слишком занятым и домой не пошел, хотя назвать его невнимательным или беспечным было бы большим преувеличением. Только теперь все его помыслы были о ней, а следовательно, никакими второстепенными делами заниматься Малюта уже не мог. Аллочка сообщила ему, что визитершу зовут Ирма Николаевна Вавилина и что она желает попасть к нему на прием по личному вопросу. Федор более не мог думать ни о семье, ни о работе, ни о чем другом, и только и делал, что грезил о таинственной гостье. К великому удовольствию и одновременно несчастью Малюты, цель визита Ирмы Николаевны была, говоря чиновничьим языком, в рамках его компетенции.

На следующий день Федор распорядился, чтобы Вавилиной назначили прием уже в ближайший понедельник, то есть через день. Окажись на ее месте кто-нибудь другой (без связей), раньше чем через год до них бы и очередь не дошла! А сколько времени заняло бы решение самого вопроса, об этом лучше благоразумно промолчать… Тем более, что вопрос, с которым пришла Ирма Николаевна, не только требовал много времени и сил, но, и это главное, относился к разряду тех дел, которые, как правило, сразу же откладываются в долгий ящик, где преспокойно предаются забвению… ну, хорошо, скажем иначе: дожидаются нужного случая, а точнее говоря, нужного клиента. Но это, как правило. В данном же случае дело касалось самого Федора Малюты, его кровного интереса, перед которым всё остальное меркло, а «клиента нужнее» просто и быть не могло… Он задействовал все свои знакомства, вовлек в это дело таких больших людей, подобраться к которым простым смертным просто невозможно. Но Ирма лишила его разума, и при одном ее виде, будущее для Малюты прекращало свое существование, и он растворялся целиком и полностью в настоящем, и это настоящее заключалось только в ней. Словом, вопрос, разрешения которого рядовые граждане ждут годами, а то и десятилетиями! для Ирмы Вавилиной был решен за пару минут. Вавилина ни много ни мало получила ордер на новую трехкомнатную квартиру в престижном районе. Только вот незадача, она совершенно не отреагировала на этот широченный жест Федора, точнее говоря, отреагировала, только совсем не так, как он ожидал. Он, видимо, наивно полагал, что Вавилина бросится к его ногам, станет его «душой и телом», мечтал, что теперь-то она наверняка станет по праву его наложницей. Слово содержанка, более точно отражающее желаемые им отношения, казалось Малюте аляповатым. А наложница — совсем другое дело. С такой женщиной под рукой ему и море будет по колено, и горы по плечо. Он уж, грешным делом, подумал: «А как же „Бабья дорога — от печи до порога!“? Нет, это сказано не про Ирму, она не такая…» Какая была Ирма Вавилина на самом деле, Федору лишь только предстояло узнать. Пока же он строил свои гаремные планы, воплотить которые рассчитывал с помощью заветного ордера… Только куда там!

— Спасибо, Федор Антонович, вы очень любезны. Я вам что-то должна за срочность? — Ирма Николаевна сказала это таким тоном, словно он уступил ей место в трамвае.

«Господи! За срочность! И это она называет срочностью! Да я для нее совершил чудо! А она говорит: „За срочность!“»

Разгневанный, а еще больше обескураженный таким поведением Ирмы Федор хотел было высказать ей всё, что он о ней думает, однако, взглянув на свою избранницу, только пролепетал:

— Нет, что вы, Ирма Николаевна! Для меня это сущие пустяки…

На этом они и расстались: она ушла, а он сидел и кусал себе локти.

Сказать, что Ирма понравилась Федору Малюте, — не сказать ровным счетом ничего. Он лишился аппетита и покоя, за какие-то две недели похудел, осунулся, стал нервным и рассеянным. Окружающие стали замечать перемену в его поведении, он погрузился в себя и ничего и никого вокруг не замечал. Федор потерял сон, а те редкие часы, когда ему удавалось ненадолго вздремнуть, в сновидениях к нему являлась она… Дело дошло до того, что Федор стал грезить даже наяву. Через неделю бессонных ночей под предлогом оформления каких-то документов Федор Малюта снова вызвал Ирму.

— Федор Антонович, я думала, что мы всё закончили… Вы меня огорчаете… — недовольно начала Ирма Николаевна. — Сколько еще вы намерены меня теребить?

Малюта онемел.

— Что вы! Что вы! — замахал он руками, то краснея, то белея, то и дело вытирая платком лоб. — Только пара подписей, и всё! Приходите, когда вам будет удобно… это всего лишь технические детали.

— Ну, тогда другое дело… — уже ласковее ответила Ирма, словно не ей, а она сделала одолжение. — Завтра утром вас устроит?

— Конечно, устроит, Ирма Николаевна, конечно! завтра с утра буду вас ждать, — затараторил Малюта, судорожно сжимая в руке трубку. — Очень ждать…

Он так разволновался, что совершенно забыл о том, кто он, что ей сделал, и самое главное, что завтра с утра он собирался зайти к мэру, чтобы просить у градоначальника поддержки при решении вопроса о его назначении на новую должность. Он хотел перезвонить Ирме, чтобы перенести их встречу на другой день, только сделать этого не решился. Куда легче оказалось позвонить мэру и соврать, что, мол, прийти завтра он не сможет по причине плохого самочувствия.

Ирма на следующий день пришла с большим опозданием, бесцеремонно подошла к ожидавшему ее Федору, уперлась руками о край его стола, да так, что своим декольте ослепила и без того потерявшего от любви голову чиновника.

— Вы знаете, Федор Антонович, — начала Ирма Николаевна, не меняя позы и не здороваясь, — я ведь всё рассказала своему… — она остановилась.

— Что рассказали? Кому? — Федор испугано вытер выступивший на лбу пот.

Ирма лукаво улыбнулась.

— Угадайте с трех раз, кому я могла рассказать про ваш подарок?

— Не знаю… мужу, наверное…

— Да, наверное, мужу…

— Рассказали что, Ирма Николаевна? Я вас не понимаю…

— Рассказала о том, что у меня появился благодетель… Эта такая редкость в наше время и в ваших кругах… Мой, конечно, очень удивился, всё спрашивал, с чего бы это такие подарки? Ну, вы понимаете… Может ревность, может зависть… Такой подарок! Ему, бедолаге, и невдомек, что можно просто так помочь ближнему…

— Помилуйте, Ирма Николаевна, это вовсе не подарок, вам просто положено…

— Положено? — усмехнулась Ирма.

— Ну, да… законом положено… — начал выкручиваться Федор, не понимая, к чему все эти фортеля.

— Знаете, мой бывший любил говорить: «что положено, на то наложено». Хотя, чего это я о нем вспомнила?.. Где мне надо расписаться?

— Ах, да, расписаться, — спохватился Малюта, не в силах ничего понять из ее сказанного, и, пользуясь удобным моментом, со словами: «минуточку, я сейчас», вскочил со своего кресла и чуть ли не пулей вылетел из кабинета.

Секретарша Аллочка, видя, что ее босс, красный, как рак, носится по приемной, словно угорелый, испуганно спросила:

— Федор Антонович, что с вами? Что вы ищете? Может надо помочь?

— Заткнись, дура! — буркнул Малюта, опрокинул в себя стакан воды и, схватив со стола первый попавшийся документ, поспешно вернулся к себе.

Аллочка лишь испуганно пожала плечами.

— Вот тут… и вот тут… — замурлыкал Федор как можно мягче, подсовывая Ирме бумаги, не имевшие к ней никакого отношения.

Когда «формальности» были позади и Ирма собралась уходить, Федор собрал всю свою волю в кулак и произнес:

— Ирма Николаевна, можно попросить и вас об одолжении?

— Меня об одолжении?.. — Ирма подозрительно посмотрела на него. — Ах да, конечно… Значится, мой все-таки был прав… — сказала она и весело рассмеялась. — А я-то уж подумала, что вы и не человек вовсе, меценат вы мой!

— Я… я… вы только ради бога поймите правильно… — пролопотал Малюта.

— Федор Антонович, я всё прекрасно понимаю, я уже большая девочка, — сказала Ирма, теребя пуговицу на кофточке. — Говорите, сколько?

— Сколько чего? — опешил Федор.

— Ну, рублей, наверное, или, может… я не знаю, какую валюту вы предпочитаете…

— Господи! Что вы такое говорите! Как можно! Неужели вы такого плохого обо мне мнения? Я совсем другое имел в виду…

— Другое? — в голосе Ирмы моментально зазвучали стальные нотки, а она сама показалась Федору твердой, как гранит.

— Да… то есть нет… я просто хотел сказать… — лепетал Федор, видя такие метаморфозы в ее поведении.

Ирма Николаевна резко перебила:

— Хам! Люмпен! Прощайте!

Она вышла, хлопнув за собой дверью так сильно, что бумаги на столе сдуло потоком воздуха, а секретарша в приемной аж подпрыгнула на своем месте. Когда Вавилина ушла, Аллочка робко заглянула в кабинет шефа и тихо спросила:

— Федор Антонович, что случилось?

— Вон! — заорал Малюта нечеловеческим голосом. — Пошла вон!

Девушка спешно закрыла дверь, оставив шефа одного. А Федор сидел мрачнее тучи, погрузившись в тягостное раздумье, когда к нему впервые явился дикарь…

Итак, пав жертвой неописуемого обаяния прекрасной Ирмы Вавилиной, Федор неожиданно почувствовал страшную вонь, исходящую откуда-то сзади. Резкий запах потного, грязного тела сильно ударил ему в нос. Он в недоумении обернулся и остолбенел. Подле него стоял полуголый, волосатый мужчина с грязной засаленной шкурой на плечах.

— Привет, люмпен! — произнес пришелец.

Федор протер глаза. Сложно сказать, что́ именно это было, только Федор почему-то не очень испугался странного гостя. Вероятно, он, как обычно, грезил, или ему просто почудилось, а может, это была его совесть, или древнему духу воина, живущему в каждом мужчине, удалось покинуть на время свою бренную оболочку и взглянуть на самого себя со стороны. Как бы оно там ни было, но дикарь из глубин той далекой эпохи, где теряются корни рода человеческого, был каким-то образом спроецирован наружу воспаленным мозгом откуда-то из недр сознания Малюты. Все это было сродни сеансу медиума, в реальность чего Федор, между прочим, никогда особенно не верил, считая все это шарлатанством и надувательством. Тем временем дикарь спросил его:

— А ты ничего не хочешь мне сказать?

— Я? — оторопел Федор.

— Ну не я же!

— И что я должен тебе сказать?

— Ну, хотя бы, сколько времени ты собираешься увиваться за этой бабой. Такой позор на мою голову!

— Что ты несешь! И вообще, откуда ты здесь взялся?

— Я пришел вразумить тебя и проводить…

— Меня? И куда это ты собрался меня провожать?

— Тебя ждут большие перемены, а ты к ним не готов.

— Какое тебе до меня дело? Кто ты, в конце концов?

— Да какая разница! Хорошая баба, должен тебе признаться, хорошая… только не по зубам она тебе.

— Баба? — удивился Федор и тут же вспылил: — Да кто ты такой, чтобы так отзываться о ней!

— Я никто, впрочем, как и ты… и еще, такая красивая баба в жизни тебя бы не выбрала…

— Это почему же? — изумился Федор.

— Ты вроде ничего себе, высокий, не тощий, солидный с виду…

Федору было приятно слышать лестные слова в свой адрес, только вот с виду его несколько смутило.

— Но слабый очень… — продолжал дикарь, — жрешь много, говоришь много, боишься ее, хочешь ее… Она всегда чувствует, когда хочешь, и особенно — когда боишься… А она тебя не хочет, я не почувствовал этого. Если бы хотела, я бы почувствовал. У меня нюх, как у собаки! А когда женщина хочет, от нее так и несет желанием. Это надо носом чувствовать, и только потом понимать… Я не почувствовал.

— Да что ты такое говоришь! Никто ее не боится! Ну, что, что тебе от меня надо? Что, что я должен был сделать? — словно перед самим собой оправдывался Малюта.

Дикарь молчал и презрительно смотрел на Федора, и его молчание было красноречивей любых слов. Через мгновение он исчез. Федор сидел за своим столом и повторял: «Я не почувствовал, не почувствовал…»

Секретарша, услышала голос шефа, говорившего с кем-то на повышенных тонах, и тихонечко подошла к двери. Прислушавшись, она убедилась, что Федор Малюта в кабинете был совершенно один.

— Если человек разговаривает сам с собой — это ещё не значит, что он рехнулся. Каждый из нас говорит сам с собой… — успокоила себя секретарша и принялась за работу.

Прошел месяц. Малюта был на грани срыва, он по-прежнему плохо ел и почти не спал, а все его помыслы были об Ирме. Наконец, он решился и в третий раз вызвал Вавилину к себе на прием. На этот раз снова через Аллочку.

— Да вы наглец, Федор Антонович, как я посмотрю… Как вы смеете! — возмущенно заявила Ирма, стремительно проходя к нему в кабинет.

Федор молча запер дверь на ключ, на ватных ногах подошел к Ирме и рухнул перед ней на колени.

— Я вас умоляю, Ирма Николаевна, не губите меня, только выслушайте. Я не хотел вас обидеть, тем более не хотел оскорбить… вы действительно неправильно меня поняли… Я всего лишь хотел пригласить вас куда-нибудь…

— Куда-нибудь — это интересно куда? — спросила Ирма, вопросительно приподняв брови. — Как говорил мой бывший: «Поехали в лес, покажу город!» Так что ли?

Только Федор не слышал ее, он лишь заворожено смотрел на свою избранницу и что-то про себя бормотал. Она для него была что икона. Правда, упоминание бывшего несколько насторожило Федора, но в этот момент ему определенно было не до этого.

— Говорите же, чего вы молчите? Куда это вы собрались меня пригласить? — наседала Ирма.

— Ну… это… как бы это вам сказать…

— Как можно короче!

— Ну, хотя бы в ресторан, к примеру… — с трудом произнес Федор, а в конце выдавил из себя: — Я…я… не могу без вас жить… я люблю вас, Ирма Николаевна… люблю… и ничего не могу с собой поделать…

— Ах, вон оно что… — Ирма презрительно-подозрительно посмотрела на Федора. — Любите, говорите? Ресторан, значится… Только учтите, голубчик, я не свободна… Вы никак забыли об этом?

— Нет, как можно! не забыл… нисколечко! Я помню: вы замужем…

— Всё, что вам положено знать, так это то, что я несвободна! Можно быть свободной и при этом быть замужем, а можно и наоборот… Вам понятно?

— Конечно, я все понял… замужем, то есть несвободна… я только на расстоянии, я только платонически… я ведь только поужинать… только поужинать… Это как бы и не возбраняется… — щебетал Федор, глядя на нее с колен, словно на богиню.

— Хм… возможно, возможно… и всё же странно всё это… как-то странно… платонически… любопытно! ей-богу, любопытно… Мне надо подумать… Да встаньте же вы наконец!

— Подумайте, Ирма Николаевна, ради бога подумайте, — бормотал Федор, вставая с колен. — На неделе вам нужно будет еще раз прийти…

— Только не говорите, что снова по делу! — рассмеялась Ирма. — Иначе я верну вам вашу халупу… Вам ясно, Федор Антонович?

— Я… нет… то есть… не надо халупу… черт — квартиру…

Ирма перебила его.

— Скажите прямо: что приглашаете меня свидание. Позвоните мне на неделе, и мы договоримся о встрече, а там будет видно.

Когда Ирма ушла, Федор с опаской оглянулся. Сзади него стоял дикарь.

— Ничего не чувствую… ничего… не любит она тебя, не хочет, не отдастся тебе… по крайней мере, по хорошему…

— Что теперь? — устало спросил Федор. — Что, что я снова сделал не так?

— Все не так! Все! Чего ты вообще добиваешься?

— Разве не ясно? Ее расположения.

— Расположения? Это теперь так у вас называется?

— Что ты хочешь сказать?

— Разве ты не видишь, что ей от тебя что-то надо! Ей не нужна ни твоя халупа, ни ты… Что-то другое…

— Что?

— Не знаю… но знаю одно: такой самке всегда нужен самец… сильный… а ты слабый…

— Это я слабый! Да ты знаешь, что я могу? От меня зависит…

— Я хочу лишь сказать, что ты хочешь ее, но только почему-то боишься в этом признаться и ей, и себе… О какой-то любви болтаешь… Так хотя бы мне признайся, что ли! Расположения он, видите ли, добивается! Ты хочешь поиметь ее, вот и всё! Вполне нормальное желание. Понимаю. Я бы тоже не прочь ее завалить… Только вот делать то, что делаешь ты, не стоит, я бы точно не стал. Если, конечно, ты не хочешь стать ее подружкой или подушкой.

— Не говори ерунды! Я готов ради нее на всё! Я люблю ее!

— Неверный ответ! — с этими словами дикарь сплюнул и куда-то исчез, так же таинственно, как и появился.

С тех самых пор, как Федор познакомился с Ирмой Вавилиной, пришелец из каменного века стал у него частым гостем. Обычно он появлялся с появлением Ирмы: этой женщине каким-то образом удалось затронуть доселе затаенные чувства Федора, чувства, о существовании которых он никогда не догадывался. Она буквально сводила его с ума, его сознание раздваивалось и порождало то, что, видимо, так хотела видеть, осязать, чувствовать Ирма, то, чего ей так дико не хватало в жизни — настоящего мужского начала, дикаря…

Через неделю Вавилина сидела в кабинете Федора, куда он ее в очередной раз пригласил под предлогом оформления каких-то документов.

— Так вы согласны, Ирма Николаевна?

— С чем это еще, позвольте поинтересоваться? — непонимающе спросила Ирма.

— Ну, как? Разве вы не помните наш разговор?

— Какой еще разговор? Простите, память-то у меня девичья, не помню, хоть убейте…

Федор смутился и забормотал, протягивая ей бумагу:

— Вот здесь подпишите… и еще вот тут… Я в прошлый раз хотел вас пригласить поужинать… помните?

— Ах да! Вот теперь припоминаю…

— И? — Федор умоляющим взглядом посмотрел на женщину.

— А почему бы и нет! Поужинать в компании с таким представительным мужчиной, тем более с чистыми помыслами… Почему бы нет?.. Вы прямо джентльмен, Федор Антонович!

Федор Малюта расплылся в широкой улыбке.

— Спасибо, Ирма Николаевна! Вы очень любезны… меня еще никто не называл джентльменом… Значит, по рукам?

Но Ирма оставила его вопрос без внимания, она о чем-то или о ком-то думала.

— Знаете, мой бывший любил говорить: «Настоящий джентльмен никогда просто так женщину не ударит…» Позвоните мне на следующей неделе, — с этими словами она резко повернулась и вышла.

Когда она ушла, Федор впервые за последний месяц сумел вздохнуть полной грудью. Он был на седьмом небе от счастья, он был так воодушевлен ее согласием, что снова не предал значения упоминанию о таинственном бывшем… «Она согласна! Есть! Есть! Она моя! Наконец-то! Ай да я! Нет, она просто не могла мне отказать! Если не мне, то кому же еще? Всё, всё, теперь уж точно дело в шляпе! Куда же мне ее отвезти после ужина? — витал в облаках Федор. — Может в гостиницу? Нет, так не пойдет. Она ведь не дешевка какая-то… В загородный отель! Точно! В отель! Там такая уютная обстановка, точно… Хотя, постой, постой, старина, нет, отель тоже не подойдет… Мало ли, а если я встречу там своих… нет, рисковать нельзя, меня там все знают… Черт! Черт! Черт! Надо снять апартаменты! Ну, конечно, и как же я сразу не догадался! Апартаменты, решено! И что же это меня так трясет, не по-детски? Аж жутко становится, как представлю, что надо будет с ней ложиться… Ведь при одном ее виде меня бросает в дрожь… Битых два месяца я не мог решиться пригласить ее на ужин… Господи! Как же я стану раздеваться перед ней? А, была не была!»

Счастливый Федор предавался сладким мечтаниям, находясь в предвкушении долгожданной встречи, когда опять почувствовал на себе тяжелый взгляд. Дикарь стоял, как обычно, сзади и презрительно исподлобья грозно сверкал своими глазищами.

— Это опять ты?

— А кого ты ожидал увидеть? Не ее ли? — усмехнулся дикарь.

— Да что ты привязался ко мне? Откуда ты взялся, в конце концов? Что за наказание мне такое!

Дикарь стоял, упершись об древко копья, и, как и Ирма, презрительно смотрел на Федора.

— Ну, что тебе теперь надо, она ведь согласилась! Ты сам видел! Ведь видел? Говори! Чего ты молчишь? Она ведь согласилась! Ты почувствовал? Точно, ты почувствовал! Ну, не молчи, отвечай: ты что-то унюхал?

Дикарь молчал. Федор, конечно же, понимал, что его жалкие попытки оправдаться ни к черту не годятся. А то, что Ирма согласилась с ним поужинать, так он и сам в это никак не мог поверить. Он нуждался в этой женщине, как в воздухе, а она смотрела на него как на… букашку. И это при его связях! Да любая женщина на ее месте валялась бы в его ногах и за гораздо меньшую услугу. Любая, а ему была нужна только она.

— Нет… — наконец произнес дикарь. — Точнее, не знаю…

— Как нет! Ты врешь! И чего это ты не знаешь?

— Зачем она сюда приходит… странно очень… ей что-то от тебя надо, очень надо… я это чувствую, мой нос не проведешь…

— Меня ей надо, деревня! Меня! — вот ты и учуял! — радовался, как ребенок, Малюта.

— Она хочет… это правда… очень хочет… только не тебя, не обижайся.

Федор негодовал.

— Почем тебе знать! Она приходит ко мне! А тебе, видно, просто завидно! Сам-то такой красоты сроду не видывал! Тебе с такой женщиной сроду не доводилось… вот ты и злишься! Так?

Дикарь молчал и смотрел куда-то в сторону. И тут Федор впервые обратил внимание на облик дикаря. Коренастый, волосатый, поджарый, единственное, что покрывало его могучее тело была засаленная медвежья шкура. Не менее грязные космы, спадавшие с головы мужчины, путались в густом мехе его накидки. Выдающиеся мускулы, словно лианы, обвивали его могучие конечности. Что-то зловещее было в нем, жестокое и неумолимое. Федору стало даже жутковато, и он зажмурился. Когда он снова открыл глаза, в кабинете уже никого не было, дикарь исчез.

— Надо же какое тело!.. — с завистью подумал Малюта. — Мне бы такие бицепсы… Эх, будь у меня такая фигура, будь у меня такие мышцы…

Федор подошел к зеркалу. Да, он был вынужден признать, что его тело было далеко от эталона брутальности. Той самой брутальности, о которой грезят мужчины, с серьезным видом осуждающие культ силы, но в глубине души только тем и озабоченные, как бы убедить в этом своих дам… Дам, жаждущих молодости и мужественности, но вынужденных довольствоваться, за неимением лучшего, лысиной и геморроем, простатитом и гастритом своих обрюзгших мужей, с тайным злорадством умничающих об айкью Тайсона и из последних сил втягивающих в себя грузные животы, давно уже живущие своей собственной жизнью. Живот Малюты тоже не был исключением, и на жалкие попытки хозяина втянуть его совершенно не откликался…

«Интересно, что скажет Ирма, увидя мой живот?..» — забеспокоился было Малюта, но тут же успокоил себя: — Аллочке так он даже нравится, она всегда говорила, что живот — это очень даже солидно и респектабельно… Дура! много она понимает!.. Вот Ирма… это да! А если засмеет? если откажет? Эх, мне бы его тело… Ну и что! Зато у меня связи! Деньги… немалые деньги!»

Федору послышалось, что сзади кто-то усмехнулся, он обернулся, однако дикаря нигде не было.

Малюта выждал неделю, подождал для пущей важности еще один день и позвонил Ирме. Она сказала, что ждала его звонка, и попросила Малюту заехать за ней. Описать состояние Федора не представляется возможным, он был на седьмом небе от счастья. В назначенное время Федор заехал за ней. Он основательно подготовился к их первому свиданию, от которого, в чем он не сомневался, зависела судьба их дальнейшего романа.

Он не пожалел денег на самый дорогой, фешенебельный, ресторан в самом центре города. Он, конечно, и раньше позволял себе маленькие, но довольно недешевые шалости, которые, однако, все вместе взятые за последние годы обошлись ему дешевле этого свидания с Ирмой Вавилиной. Федор решил, как говорится, пустить пыль в глаза, ничего другого ему, собственно, не оставалось. Ну, как еще он мог произвести впечатление на Ирму? Ведь не гулять же им под ручку в парке?! И вообще, он считал, что вся проблема в том, что он не может подобрать нужных слов для разговора. Федор был уверен, что всё дело в том, что он не может выразить свои чувства. Ему почему-то не приходило в голову, что он может быть ей неприятен, неинтересен. Ему было невдомек, что причина коренится гораздо глубже и что слова в его случае были совсем ни при чем: проблема была не в том, как сказать, и даже не в том, что сказать, проблема была в том, что говорить было вовсе не нужно. Именно эту гениальную в своей простоте мысль и пытался донести до Федора дикарь. И потом, если бы Федору вдруг стали известны истинные помыслы Ирмы, он бы сначала ужаснулся, а после до него бы дошло, что, как не помочь горю слезами, так не помочь и делу словами… А ресторан — совсем другое дело! Тут было всё! И ренданг, и лазанья, и фондю, и суши, и пекинская утка, и лобстеры, и его любимый салат цезарь, и это всё говорило и за себя, и за Федора крайне красноречиво. Он даже договорился с шеф-поваром, чтобы официанты обращались к нему не иначе как «барин, всё на мази», а вино было исключительно французское и из самых старых бочек. Не поскупился Малюта и на цыганские романсы в исполнении самых что ни на есть настоящих артистов-цыган. Одним словом, ужин обошелся ему в хорошую свадьбу… Но он даже глазом не моргнул! К черту деньги! На что они ему, когда вся его жизнь на кону, когда земля уходит из-под ног! когда… Когда он увидел Ирму, то, как и в прошлые разы, обомлел. Ему снова стало неловко, свело живот и закололо в груди. Всю дорогу она молчала, а он теребил пряжку портфеля и не сводил глаз с ее ног. Когда они приехали в ресторан, Малюта не увидел в глазах Ирмы желаемого восторга либо просто радости, и даже когда их отвели в заранее приготовленные «апартаменты», то и это не произвело на нее никакого впечатления. Зато когда официант, моложавый здоровенный парень, обслуживая столик, обратился к Федору со словами: «Барин, все на мази?» Ирма вспылила:

— Барин, говоришь? А ты, значит, холоп будешь?

— Это почему же? — обиделся парень.

— А потому что барина барином делают холопы… да будет тебе известно…

— Никакой я не холоп! — не на шутку рассердился парень. — И не надо мне тыкать… А насчет барина, так это шеф распорядился, оговорено было и проплачено… У своего кавалера лучше спросите, — проворчал парень и, закончив возиться с подносом, быстро вышел.

— Барин… — задумчиво произнесла Ирма.

— Ирма Николаевна, я…

— И в каком колене вы барин? — спросил Ирма, глядя куда-то в потолок. — Федор Антонович, к чему весь этот пафос? — с иронией и раздражением спросила она, когда они остались вдвоем. — Я, кажется, не в цирк ехала… И вообще, я думаю, что пора расставить акценты… Вы ведь меня сюда не просто так пригласили? А?

— Ирма Николаевна, ей богу, просто, ну честное слово, просто так… — заблеял наученный горьким опытом Малюта.

— Вы лжете… говоря, что у вас нет никаких планов на меня. Знаю, что есть… и знаю, какие… Только даже не мечтайте! Ладно, спасибо… барин, за вечер, всё было очень вкусно, только, увы, не на мази… а сейчас отвезите меня домой… притомилась я что-то…

— Как домой! Ведь вы даже ничего не поели…

— Я сыта по горло, барин! — отрезала Ирма.

— Ну зачем же вы так?! Я так старался… А как же программа? А пляски цыган? Ведь за все зап… — начал было Малюта, но вовремя остановился.

— Я, Федор Антонович, предпочитаю хайланд флинг.

— Чего хай?.. — остолбенел Федор.

— Хайланд флинг — это танец на мечах, танец шотландских воинов… Знаете, такие мужественные мужчины в юбках… Я лично видела, как они танцуют… когда гостила у знакомых в Глазго… Это надо было видеть…

— Мужчины в юбках! И что же тут мужественного? — оскорбился до глубины души Федор. — Не понимаю, честное слово…

— Я смотрю, вы много чего не понимаете, Федор Антонович… Видели бы вы их ноги!

При этих словах Федор Малюта заскрежетал зубами, пытаясь представить себе ноги шотландских воинов, а Ирма улыбнулась, обнажив ровный ряд белоснежных зубов, словно отборный жемчуг.

— А вы говорите, Федор Антонович… Я там была со своим бывшим… — с грустью в голосе добавила Вавилина. — Это он меня туда отвел… я не хотела. Видели бы вы как он танцует… как бог! Вот у него всегда все было на мази…

Чувство любви было так сильно в Федоре, что он слушал ее, не слыша, он упивался ее видом, он упивался ее голосом, он упивался даже ее оскорблениями, и ему казалось, что ей всего лишь хочется его позлить. По крайней мере, эта версия оставляла место для надежды. Поэтому Малюта и на этот раз оставил упоминание о бывшем без внимания.

— Ирма Николаевна, ну так потерпите немного, если вы так уж любите танцы, скоро будут цыгане и вы…

— Вы слышите меня, Федор Антонович! Какие цыгане! Мы уходим. Хотя вы можете остаться — я возьму такси… — оборвала его Ирма.

— За кого вы меня держите! разве я вас отпущу одну… — жалобно произнес Федор.

Федор Малюта в очередной раз потерпел фиаско. В ужасном состоянии души, отправив Ирму домой, Федор поехал на работу: идти в таком состоянии домой он не мог. Зайдя в свой кабинет, он повалился обессиленный в мягкое кожаное кресло. Абсолютное отчаяние овладело всем его существом. Сколько времени он провел в небытье, Федор Малюта не знал. Может час, может два, а может и все пять. Наконец он встал и выглянул в окно, начинало светать.

— Уже утро… и как же мне быть? — начал он размышлять вслух. — Что еще ей предложить? Чем удивить! Что сделать для нее… Господи, я пропал!

Тут он замолчал и осмотрелся.

— Ну чего же ты молчишь? Да, я облажался, я снова облажался! Ты рад? — Федор искал глазами дикаря. — Ну, где же ты? Где тебя носит?

Федору нужен был собеседник, ему был нужен дикарь. Однако дикаря нигде не было, и совершенно некстати зазвонил телефон.

— Федор Антонович, дорогой, прости за ранний звонок… не спится чего-то… Как твои дела, как жизнь? не разбудил?

— Нет, я даже не ложился…

Это звонил мэр.

— Федор Антонович, что с голосом, я смотрю, ты сам не свой! Что стряслось?

— Да так… житейские неурядицы…

— Неурядицы, говоришь… может помочь?

— Сам разберусь…

— Ну, ну… вообще-то я звоню тебе по делу… Помнишь, ты просил меня о местечке в префектуре? Так вот, дело твое почти в шляпе… Готовь презент, любезнейший Федор Антонович.

— Вы не шутите? — удивился Федор, забыв на минуту про Ирму.

— Какие шутки, дорогой друг! Готовься к новому назначению. Я ведь обещал, и слов на ветер не бросаю. Кстати, я скоро планирую банкет по поводу помолвки моей дочери… Так что через неделю на моей даче буду ждать тебя с женой. Ох и погуляем!

Федор положил трубку. При упоминании жены он стал еще мрачнее. Он только что говорил с самим мэром. Его, Федора Малюту, повышают, его приглашают на банкет к самому главному человеку в городе, а он даже не рад. Скажи ему об этом месяц назад, так он бы сплясал на радостях, а теперь…

«Как быть? Что делать? Как ее заинтересовать? Чем?» — Федор терялся в догадках. Предложение, сделанное ему мэром, конечно, не могло его не волновать. Он столько лет стремился к этой должности, но без Ирмы ни тепленькое место в администрации, ни даже в самом правительстве не имели для него ровно никакого значения.

Время шло, день банкета приближался. Не пойти туда Федор, разумеется, не мог, пойти — тоже. Дни напролет он то и дело думал, как возобновить свои отношения с Ирмой. Но так ничего и не придумал. С фантазией у Федора Малюты дела обстояли не так хорошо, как с финансами. За несколько дней до банкета, в полном упадке сил, Федор зашел в свой кабинет, когда на пороге Аллочка сообщила ему:

— Федор Антонович, тут к вам приходила гражданка Вавилина, спрашивала…

— Что-о-о?! — замычал Федор нечеловеческим голосом, хватая девушку за грудки. — Кто приходила???

— В-в-вавилина… — испугалась Аллочка.

— Ирма приходила? Ирма! И ты молчишь! Дура! Да я тебя за это… Да ты!.. — тут Федор осекся.

Секретарша Аллочка в его руках тряслась, как осиновый лист, и из ее больших глаз ручьем текли слезы. Малюта понял, что он перешел границу дозволенного, быстро взял себя в руки и уже много спокойней произнес.

— Простите меня, Аллочка, у меня был трудный день.

Федор подумал было сделать Аллочке, как раньше, комплимент, похлопать ее по мягкому месту или где еще потискать, однако Ирма Вавилина, словно черная дыра, поглотила все помыслы Федора Малюты, и другие женщины для него больше не существовали. Даже «Аллочка» он произносил таким тоном, будто она была не молоденькой и хорошенькой девицей, а престарелым генсеком. Извинившись перед девушкой, Малюта сухо спросил:

— А что она хотела?

— Она… вот… — с ужасом в глазах отвечала Аллочка, протягивая Федору запечатанное письмо. — Вот, она просила вам передать.

Федор стоял словно изваяние, не смея прикоснуться к протянутому ему конверту.

— Федор Антонович, это вам, — осторожно повторила девушка.

Федор протянул руку, дрожащими руками взял конверт и поспешно зашел к себе. Заперев дверь на ключ, так, на всякий случай, он сел в свое «директорское» кресло и положил драгоценное письмо перед собой, на край стола. Это письмо он не променял бы ни на какие богатства, даже на карту острова сокровищ старого пирата Флинта!.. С четверть часа он сидел и словно завороженный смотрел на конверт.

«Ладно, была не была… — решился Федор и все еще трясущимися руками извлек из конверта письмо. Он медленно его развернул и стал читать: „Федор Антонович, прошу не сердиться на меня за испорченный вечер, я не со зла… Думаю, что я не вправе водить вас за нос, и потому буду откровенной. То, что вы задумали, дорогого стоит… Скажу прямо: ордером на квартиру и рестораном тут не обойтись… Мое условие — это брак с вами. Жду вашего решения. Ваша Ирма“».

Федор читал и не верил своим глазам, он прочел еще и еще раз, он вчитывался и смаковал каждое слово, а последние ее слова, «Ваша Ирма», он даже поцеловал… Не успел он, однако, оторвать губы от листа, как откуда-то сбоку он почувствовал знакомый запах. Федор обернулся. Подле него стоял дикарь. На левом плече среди спадающих волос у него зияла широченная загноившаяся рваная рана с частично засохшими краями. Бедняга, должно быть, очень страдал, но виду не подавал.

— Ты? Что с тобой? Где ты пропадал?

Дикарь перевел взгляд с письма на Федора и, как обычно, презрительно усмехнулся. Он все время косился на лист с какими-то закорючками и подозрительно щурился.

— Что ты делаешь? Не думал, что ты фетишист… — язвительно сказал дикарь. — Слюнявить бабу надо, а не бумагу…

— Она… она просит меня жениться на ней… Ты видишь? — Федор потряс листом перед дикарем. — Она просит меня не сердиться… Сердиться?! Да как я могу на нее сердиться! Он хочет за меня замуж! Она пишет, что она моя!!! Ну что, теперь ты доволен? Всё…

Сердце Федора бешено колотилось от переполнявших его чувств.

— Всё, решено, женюсь!

Дикарь стоял молча и не сводил с письма глаз.

— Эх, Федя, Федя, а баба-то — кремень! Кремень — это сила! Это тебе не бабками сорить да девок в баню водить, здесь особый подход нужен, как на охоте или войне. Одно мне не ясно: чего ты с ней церемонишься? Не раз и не два была она с тобой наедине на расстоянии вытянутой руки, а то и ближе… Хвать и она твоя: и душой и телом! Хотя и тут своя тактика и стратегия нужны…

Однако с тактикой и стратегией у Федора как раз и была проблема. Он привык жить по схеме, и весь уклад его нехитрой, но комфортной жизни подводил его именно к этому. Он привык жить, не задумываясь, его должность обеспечивала ему стабильный доход, причем довольно немалый, а также прочие привилегии и преференции, и он жил в силу инерции, как и все в его кругу. Работа, дом, досуг, работа… Правда, к этому списку, само собой разумеется, инкогнито, иногда добавлялись небольшие шалости, те самые, какими состоятельные мужчины не первой свежести тешат себя. Нельзя сказать, что Федор был большим бабником или ловеласом — нет! и пусть порой часто в силу инерции он подавался искушению и пускался «во все тяжкие», только никакие девочки, гулянки и пьянки не уводили его слишком далеко от дома и семьи. И потом, что скажут «наверху»? Нет, он не мог позволить себе такой свободы, да и зачем! Ведь всё и так «на мази»… Так жил Федор Малюта долго и счастливо, пока в один прекрасный день его схема не отказала в лице Ирмы Вавилиной, а весь уклад, к которому он так привык, не полетел в тартарары. Она с легкостью сломала то, что с таким трудом строилось им многие годы. Короче говоря, дело оставалось за малым: развестись с женой…

На следующий день Федор распорядился, чтобы Аллочка пригласила Ирму Вавилину к нему на прием.

— Что ей сказать? — поинтересовалась девушка. — Опять нужны подписи?

— Не умничай! Скажи, что я попросил зайти по делу, — небрежно ответил Федор и, немного подумав, важно добавил: — скажи, по личному делу…

В первый раз Ирма Николаевна не заставила себя ждать. Когда она пришла, Федор ей торжественно заявил:

— Ирма Николаевна, я хочу вас пригласить на банкет, там и обсудим наши дела.

— Какие еще дела?

Сердце Федора аж екнуло, вся напускная важность слетела с него, как осенняя листва, и он стал белее мела.

— Я шучу, Федор Антонович, успокойтесь ради бога. Не дай бог сердечко… или что похуже… — Ирма улыбнулась ему такой похотливой улыбкой, что сердце Федора и в самом деле чуть не остановилось.

— Так вы принимаете мое предложение? — лукаво спросила Ирма.

— Конечно, принимаю! Я готов…

— Как-то не очень уж решительно вы говорите, Федор Антонович, или мне показалось?

— Показалось, показалось! — заблеял Федор, не сводя глаз с ее груди.

— А куда это вы смотрите? — коварно улыбнулась ему Ирма.

— Я это, того…

— Ну, это и того будет потом, Федор Антонович, после… не надо торопить события… А пока фуршет или банкет, да?

— Да, да…

Настал день помолвки дочери мэра. Федор Малюта приехал за Вавилиной в назначенный день и час, однако не застал ее в оговоренном месте. «Снова опаздывает! Ну, что за женщина!» — думал он, поглядывая с тревогой на часы. Он подождал десять минут, но Ирма не появлялась. Федор не на шутку забеспокоился. Прошло еще десять минут, а ее всё не было. Он вышел из машины и стал нервно ходить взад-вперед. Федор прождал ее битый час, но Ирма так и не пришла. Малюта не знал, что и делать. Не поехать к мэру значило поставить крест на своей дальнейшей карьере, да и его назначение всё еще висело в воздухе, а поехать к нему в таком состоянии было просто немыслимо. Тем более, что мэр ждал его с женой, ну, или, на крайний случай, с дамой. Федор рассчитывал сделать мэру сюрприз… В надежде на чудо, Федор прождал Ирму еще целый час. Куда там! тщетно, чудо не произошло, зато позвонила секретарша Аллочка и убитым голосом сообщила, что Ирма Николаевна просила передать, что чувствует себя неважно и составить ему компанию, увы, не сможет. Земля уплыла из-под ног Федора Малюты, к мэру, естественно, он не попал, и на работу на следующий день тоже не явился, так как был мертвецки пьян…

Малюта был на грани срыва, он прекрасно понимал, что обидел, оскорбил мэра, а тот таких вещей никогда не прощал, и теплое местечко в префектуре уплыло у Федора прямо из-под носа. Да что там префектура, его собственное кресло стало ходить под ним ходуном… Как назло Ирма не показывалась две недели. И это беспокоило Федора больше всего. Он не мог думать ни о мэре, ни о месте, ни о чем ином, все его мысли были заняты только Ирмой Вавилиной. Дикарь тоже куда-то исчез. «Они что, все сговорились что ли!» — рвал на себе волосы Малюта.

Спустя пару недель Ирма все же объявилась.

— Вы на меня, случайно, не сердитесь? — виновато произнесла она. — Я, видимо, вас сильно подвела… я не хотела…

Увидев ее, Федор мгновенно забыл всё, что произошло, вновь очутившись в плену ее чар.

— Нет, что вы! — ответил он, утопая в ее бездонных глазах. — Какие пустяки! Как хорошо, что вы пришли, я очень скучал по вам, Ирма Николаевна… Я хотел поговорить…

— Любопытно, о чем же?

— Как о чем? — испугался Федор. — Помните, в письме…

— Да, конечно, кончено же, я помню, только тут есть один крайне важный нюанс…

— Какой еще нюанс? — Федор весь сжался, и стал похож на урюк.

— Я ведь никогда еще не играла роль невесты… да и свадьбы-то нормальной у меня никогда не было. Так что вам выпала возможность осчастливить меня, дорогой Федор… быть, так сказать, моим первым мужч… женихом, в общем.

При этих словах Федор умиленно посмотрел на свою будущую невесту и нежно сказал:

— Я готов, Ирма Николаевна! Я сделаю для вас всё, всё, что вы пожелаете, абсолютно всё! Только позвольте мне стать вашим мужем.

Ирма подошла к Федору Малюте вплотную — он затрепетал.

— Вы знаете, я хочу, чтобы о нашей свадьбе говорили повсюду, я хочу такую свадьбы, какой еще ни у кого не было, такую или никакую… Вот такая я, Федор, вот такая… либо всё, либо ничего. Как говорил мой бывший, или пан или пропал! Я это к тому, что прошлый номер с дешевым рестораном не пройдет…

«Дешевым рестораном?! Как это дешевым! Да я за него заплатил цену приличной иномарки… Во что же мне обойдется эта свадьба!..» — заметался в ажиотаже Федор, но виду не подал и благоразумно промолчал. Ему было даже страшно об этом подумать, но куда страшнее для него было лишиться Ирмы. Этого допустить он никак не мог. Малюта был достаточно обеспеченным мужчиной, конечно, не олигархом, но если бы он «поскреб по сусекам», то желаемую свадьбу сыграть бы смог. Правда, после этого он остался бы без штанов… Вот только потерявший голову о штанах, как правило, не печется…

— Я сделаю всё, как вы велите… — твердо сказал он Ирме.

— Федор Антонович, вы меня только не позорьте! на моей свадьбе должны быть самые известные столичные певцы, а не какие-нибудь там цыгане… Должны быть все, включая городского градоначальника, я хочу, чтобы он лично присутствовал и был нашим шафером…

Федор слушал ее задумки и мысленно подсчитывал расходы, и волосы на его голове становились дыбом, а валютные счета, на которые он собирался вольготно дожить до седых волос, мысленно трещали по швам.

— Хорошо, Ирма Николаевна, я сделаю всё, как вы просите…

— Я еще не закончила, милый…

При слове милый Федору стало дурно.

— У меня есть еще одно условие…

А тут Федор самой кожей почувствовал, что это ее «условие» — не что иное, как последний гвоздь в крышку его гроба…

— Что за условие? — спросил он дрожащим от волнения голосом.

— Какой вы, однако, пугливый… — с этими словами Ирма впервые за все это время подошла к Малюте и ласково обняла его за шею.

Как только Вавилина прикоснулась, впервые, своими руками к его коже, Федор затрепетал от нахлынувших на него чувств. Рука Ирмы на его шее сделала свое дело…

— Что угодно, любимая! — едва слышно сказал Малюта, блаженствуя и не открывая глаз.

— И последнее… я хочу, я умоляю тебя, сделай так, чтобы на моей… прости, я хотела сказать, на нашей свадьбе присутствовал…

Ирма замолчала.

— Кто? — испуганно спросил Федор.

— Мой муж…

У Федора словно отлегло от сердца.

— Да ради бога! — радостно воскликнул он. — Хоть со всей его семьей!

— Ловлю тебя на слове, милый, — замурлыкала Ирма. — Записывай.

— Что?

— Как что! Адрес…

— Какой еще адрес? Твой мне известен, и потом, он что сам явиться не сможет? Тоже мне царь-птица! — разошелся не на шутку окрыленный Федор.

— Феденька, я имела в виду моего бывшего мужа… и потом откуда тебе известно его имя?

— Как бывшего? Какое еще имя? Я не понимаю тебя, Ирма.

— Да что тут непонятного, я говорю о своем бывшем муже… ты его не знаешь, и он сейчас, к сожалению, сам прийти на нашу свадьбу не сможет…

— Это еще почему? Он что инвалид! — решил пошутить Федор.

Только его шутка оказалась не совсем удачной.

— Он не инвалид, он — в тюрьме, — резко охладила Малюту Ирма.

При слове «тюрьма» у Федора защемило под левой лопаткой. Он понял, что, если это не шутка, то, очевидно, — конец. Сердце его стало биться с перебоями, в груди что-то заныло, закололо, он вдохнул, потом еще раз, после попытался выдохнуть, но не смог. Он как-то сразу обмяк, побелел и выглядел настолько беспомощным и жалким, что Ирма Николаевна, видя его состояние, переполошилась.

— Федя, что с тобой, тебе плохо! Феденька, может воды? Или врача? Помогите! Кто-нибудь! — стала она звать на помощь.

На крик прибежала Аллочка. Увидев, что шефу плохо, она быстро принесла каких-то таблеток и, дав их Малюте, стала звонить в скорую помощь. Уже через минуту Федору стало легче дышать. Он отругал Аллочку за панику и звонок в больницу, заставил ее отменить вызов и велел идти работать. Когда Аллочка ушла, Федор тихо спросил:

— Ирма Николаевна, но я не знаю его имени, с чего вы решили, что я его знаю… И как же зовут вашего бы… мужа?..

— Так ты же сам сказал!

— Что?

— Ты сказал «царь», разве нет?

— Царь? — удивленно переспросил Федор.

— Ну да… так и сказал: царь-птица…

— Ах да, действительно, говорил… да это так, просто к слову пришлось.

— Федор Антонович, так ведь это и есть его имя… его все зовут Царем!

Федор с трудом сглотнул, в глазах его снова потемнело. Ему показалось, что перед ним стоял и скалил зубы дикарь.

— Что, допрыгался! — Федору показалось, что дикарь сказал именно это, а потом, как обычно, усмехнувшись, добавил: — Хм, это мне начинает нравиться…

— Да отстань ты, тебя тут только и не хватало! — замахал на дикаря руками Федор.

Ирма вернула Малюту к реальности.

— Отстать? Это ты мне? — осторожно спросила женщина, видя, что Федор все еще не в себе.

— Нет, нет… это я не вам… это я сам с собой говорил… простите, я не то хотел сказать… — начал несвязно оправдываться Федор.

— Все, Федя, забудь… забудь обо всем, что я тебя просила, прошу тебя, забудь… ты бледен, милый!

Федор посмотрел на нее, ему на мгновение показалось, что он спасен, но последние слова, которые произнесла Ирма, были острее кинжала…

— Забудь всё, Федя… и меня тоже забудь…

— Нет, что ты, нет, — запротестовал Малюта, — говори адрес, говори, что надо делать… я не знаю что, но ты скажи, и я что-нибудь придумаю, мы что-нибудь придумаем… Царь так царь… кто угодно… я готов… Только…

— Что только?

— Только прошу тебя об одном: ответь мне честно, зачем тебе это нужно? Ты его все еще любишь?

— Ирма, будучи опытной и хитрой женщиной, прежде чем что-то сказать, обняла Федора, прижав его голову к своей груди, после чего ответила:

— Федор Антонович, я буду с вами откровенной до конца… Вы знаете, он меня когда-то очень сильно обидел, и теперь я хочу с ним поквитаться. Федя, ты только не спрашивай меня, как я это собираюсь сделать. При хороших связях в органах можно сделать так, чтобы его освободили…

— Из тюрьмы? — прошептал Федор.

— Не пугайся, это на время… типа небольшого отпуска… Я знаю людей, которые смогут помочь нам в этом деле, правда, за небольшое вознаграждение… Детали тебя не должны волновать, доверься мне… просто нужны деньги…

Но Федор ее уже не слышал, ее тело сделало свое дело. Уткнувшись в мягкую, но все еще упругую грудь Ирмы Вавилиной, он, пребывая в полузабытье, лишь поддакивал ей. Он еще не знал, что новый гость на свадьбе, в лице старого мужа, обойдется Федору в сто раз больше, чем он планировал потратить на предстоящую, царскую, свадьбу. А это значило, что Федор за какие-то пару месяцев становился почти нищим, и после расходов на освобождение царя, требуемые средства на громкую свадьбу возвратить кредиторам будет не в состоянии. Однако остановить его не было уже никакой возможности, и Федор Малюта уверено шел под венец…

Малюта, не долго думая, за материальной помощью обратился к знакомым в сфере банковского бизнеса, и через недельку-другую многомиллионный кредит был у него в кармане. Деньги ему давали охотно и без ограничений, зная его возможности и связи. Шутка ли, префектура!.. Все полученные деньги Федор под честное слово отдавал Ирме, точнее переводил на счета, которые она ему называла. Дело шло семимильными шагами к свадьбе, всеми организационными вопросами занималась лично Ирма, и ее было не узнать. Она преобразилась, вела себя с Федором фривольно, стала позволять ему даже маленькие шалости, типа поцелуя в щечку… Бедный Малюта, словно одержимый, ждал дня свадьбы. Единственное, что тревожило его, не считая его банкротства и долга, так это бывший Ирмы. Малюта очень боялся встречи с уголовником, однако виду не подавал. Вечерами, оставаясь в своем кабинете один, Малюта ждал прихода дикаря. Это было единственное существо, с кем Федор не только имел возможность поговорить по душам, но и в ком подсознательно чувствовал поддержку. Он ждал от него то ли помощи, то ли совета, он инстинктивно искал в нем защиту, почему-то надеясь, что пришелец из далекого прошлого не даст его в обиду. Его желание свидеться с дикарем было так велико, что уже вечером тот стоял перед Федором.

— Тебя можно поздравить? — как и прежде с издевкой спросил дикарь.

— Пришел поиздеваться! я знаю, но всё равно рад тебя видеть… Ну и что же мне теперь делать? Хотя всё, дело сделано! Теперь остается только ждать…

— Ну, ну, — Дикарь, казалось, усмехался, — жди… Только имей в виду, что ждет, как правило, жертва, и ждет, как правило, своей погибели…

— Ты преувеличиваешь! Мы живем не в каменном веке, ну что такого может случиться? — сам себя успокаивал Малюта.

— Ты что, дурак что л!? Как это что? Неужели не ясно! Баба одна, а вас, выходит, двое…

— Ты это о ком? Ах да… Ну, так он же бывший? Между ними ничего нет, и быть не может!

— Тебе-то откуда знать? Зачем она его сюда тащит? И вообще, по-моему, ты слишком с ней заигрался… точнее она с тобой. Пригласи ее к себе, запри дверь на замок, сорви с нее одежды, завали на диван… — Дикарь смачно сплюнул. — Не бойся, если что, я помогу.

— Не говори глупостей! — замахал руками Федор.

— Даже говорить с тобой противно. Она целыми днями возле тебя вьется, а не дает… Почему?

— Она женщина приличий! Этого тебе не понять.

— Это не она женщина приличий, а ты приличный дурак…

— Да как ты не можешь понять, что я не могу ее заставить быть со мной силой! Насилие — это плохо…

— Ты сам себя слышишь? Что значит плохо! А бывшего звать на свадьбу — это, по-твоему, хорошо? Зачем он нужен! Может он тоже пристроится к вам?.. третьим, так сказать, будет… Так ты лучше меня пригласи, я ей такое устрою, что всех своих бывших мигом забудет, да и настоящих тоже… Можешь не сомневаться!

— Вот увидишь, после свадьбы все будет… — телефонный звонок не дал Малюте закончить свою мысль. Звонила Ирма и просила еще денег.

— Ирма, любимая, так я же отдал сколько ты просила! Все до копеечки! Что еще?

— Говорят, еще надо… просят…

— Кто просит? Ирма, з-з-зачем?

Федор побледнел, когда услышал:

— Федя, тут с тобой хотят поговорить… Поговори, пожалуйста, я прошу тебя… ради меня… — сказала Ирма, безжалостно передавая кому-то трубку.

— Ирма, подожди! Что происходит?

— Фраер, нужны лаве на дорогу и шмотки, — оборвал его грубый не терпящий возражений мужской голос на том конце провода. — Ты понял?

— Сколько? — жалобно спросил Малюта, словно проблеял.

— Четверть от всей суммы.

— Как четверть! Вы что сума сошли! Он что в Милан за шмотками собрался!..

— Как знаешь, фраер, срок тебе неделя!

В трубке послышались одиночные гудки.

«Фраер!» Так Малюту еще никто не называл.

— Фраер, ты, главное, не забудь ему пижаму купить для брачной ночи, — захохотал Дикарь.

Через час снова позвонила Ирма и очень нежно попросила Федора войти в положение.

— Ты издеваешься надо мной! Они хотят четверть от всей суммы! Где я возьму такие деньги?

— Извините меня, пожалуйста, Федор Антонович, — голос Ирмы стал холоднее айсберга, — я вас больше не потревожу. Прощайте!

— Ирма! Ирма! Подожди! Не бросай трубку! Умоляю тебя!

С раннего утра Федор стремглав мчался за очередным кредитом. Чтобы получить деньги сверх оговоренной суммы, под которую Федор уже заложил всю свою недвижимость, ему пришлось забрать все драгоценности, которые он когда-то покупал своей супруге. После расторжения брака, дома Федор не ночевал и теперь не знал, как сказать об этом жене. Под надуманным предлогом он пришел домой и тайно забрал все семейное золото и бриллианты жены. На следующий день, правда, он позвонил жене и пообещал все вернуть.

— Да подавись ты своими деньгами, и чтоб я больше тебя не видела! Никогда не думала, что ты падешь так низко… Только посмотри на кого ты стал похож! Господи, и что она с тобой сделала!

Федор, молча выслушав жену, отправился в банк… Ирма, узнав, что деньги будут, «простила» Малюту, и приготовления к свадьбе продолжились с удвоенной силой. В преддверии долгожданного дня бракосочетания Федор стал особо беспокоен. Он не мог найти себе места, как назло не появлялся и дикарь.

За несколько дней до свадьбы, поздно вечером, к нему явилась Ирма. Она была задумчива и умиротворенна.

— Федя, я должна попросить тебя еще кое о чем…

Ирма стояла перед ним, словно видение, которое в любой момент может исчезнуть. Малюта молчал, он боялся произнести и слово.

— Хотя, дело твое, можешь отказать мне сразу… ты имеешь на это полное право…

Почему-то Малюте так не показалось.

— Что? — выдавил он из себя.

— Как ты меня назвал в прошлый раз?

— Когда?

— Ну, тогда, после поцелуя… Кто я твоя?

— Ты моя…

— Кто?

— Я не знаю… ты — моя, и мне этого достаточно.

— Ты сказал, что я твоя королева, помнишь?

Федор подошел к Ирме и, судорожно хватая ее за плечи, страстно произнес.

— Да, ты правда королева! Умоляю, поцелуй меня, королева!

— Малюта, ждать осталось всего два дня, прошу подожди чуточку… а потом я буду твоей безраздельно… и делай со мной что пожелаешь…

Она нежно погладила его по голове.

— Значит, я твоя королева?

— Да, моя королева!

— Малюта, королеве полагается корона… иначе, какой же ты король, если твоя королева без короны?

— Какая корона? Что ты такое говоришь? — испуганно отстранил ее Федор.

— Ты понимаешь, я хочу, чтобы ему было стыдно…

— Господи, опять он! Да что это за напасть такая! — не выдержал Федор. — С какой стати ему должно быть стыдно?

— Как это с какой? Он ведь царь? Его очень уважают, а корону своей королеве подарит не он… Здорово, правда?!

Малюте было отнюдь не здорово, но отступать было поздно, и последний счет, на котором лежали деньги на учебу сына в Англии, был безжалостно опустошен.

Наконец настал долгожданный день бракосочетания. В десятом часу Малюта заехал за Ирмой. Когда он ее увидел, в белоснежном платье, с диадемой на голове, в фате, он едва устоял на ногах. Ирма Вавилина сама по себе была воплощением красоты, грации и чувственности, а теперь, в облике невесты, и вовсе стала самой что ни на есть настоящей королевой. В этом момент он согласился бы продать свою душу дьяволу, лишь бы быть рядом с ней. «Неужели сегодня вечером она снимет с себя одежду?..» — подумал Федор и зажмурился, боясь даже думать об этом. Церемония должна была состояться в новом дворце бракосочетания, который полностью соответствовал своему названию. Это был воистину дворец, и он был готов принять свою королеву. Однако Ирма не спешила туда заходить. Они стояли у входа вместе с многочисленными гостями и чего-то ждали. Гости ждали каких-то действий от Федора, а он в свою очередь ждал Ирму. Ирма же, судя по всему, ждала, своего бывшего…

— Он сейчас должен подъехать, подождем, пожалуйста, еще немного, — уговаривала она Федора.

Она была явно чем-то обеспокоена и, в ожидании своего мужчины, была, словно на иголках. Федор гнал от себя мысли, связанные с ним, и не мог налюбоваться Ирмой. Он в очередной раз стал представлять ее в неглиже, когда на подступах к дворцу показался монстр-внедорожник. Подъехав ко входу дворца бракосочетания, автомобиль остановился, и из него вышел высоченный детина, худощавый и очень злой на вид. Он был одет во все черное, а во рту блестели золотые зубы. «Неужели царь? –подумал Федор. — Молодой какой-то…» Подойдя прямо к новобрачным, он свирепо посмотрел Федору в глаза, так что горе-жениху стало жутко, после чего обратился к невесте:

— Ирма Николаевна, царь не смог прибыть лично, за что извиняется и просит доставить вас к нему. Вы поедете?

— Конечно! Едем! — Ирма, не раздумывая, села в машину и…

Федор стоял неподвижно и смотрел, как увозят его Ирму, как увозят его душу… Сказать, что он был опозорен, было бы неправдой — то, что произошло, для Малюты было не столько позором, сколько концом. Он простоял неподвижно с четверть часа, он ничего не слышал и никого не видел. Он не слышал ни удивленные возгласы гостей, ни язвительные реплики, ни дружеские соболезнования, и даже когда к нему обратился возмущенный мэр с просьбой объяснится, Федор просто отстранил его от себя и пошел… «Уже через пару часов весь город будет смаковать каждую мелочь моего позора, такого фиаско тут еще не видали! — вертелось у него на уме. — Ирма… где она? куда ее увезли? значит, это был не царь… Лакей! Может ей нужна помощь? Конечно, ей нужна помощь! Но какая? Что делать? Как ее вернуть? Мне конец…» Малюта шел, куда глаза глядят, он жил на автомате, потеряв связь с реальностью. Месяц он не появлялся на работе, и никто не знал, где он и что с ним. Когда же он, наконец, вышел на службу, его было не узнать. За месяц он постарел лет на десять… Посиневший и осунувшийся, с необыкновенно впалыми глазами и огромными подглазниками, он все это время думал только об Ирме и так и нечего не придумал. Известий от нее не было, где ее искать, он не имел ни малейшего представления, зато прекрасно знал, что через месяц другой его начнут трясти кредиторы и попрут со службы… И тогда…

Пройдя мимо взволнованной его появлением Аллочки, Малюта заперся у себя в кабинете. Он сидел неподвижно, не сводя глаз с кучи бумаг, которые горой возвышались на его столе, и требовали его незамедлительного рассмотрения. Возле бумажного горы лежала кучка снотворных таблеток. Их Федор стал принимать с тех пор, как познакомился с Ирмой и потерял сон. Рекомендуемую дозу в последнее время он превышал почти в три раза, но и это не помогало. Сейчас же перед ним лежала целая горсть, которую он собирался принять разом. Тут же лежала и пачка особо активного транквилизатора. Малюта прекрасно знал, что будет, если принять их вместе… Аллочка в свое время училась на медфаке, но так и не закончила его, зато узнала много интересного про разные таблетки, и, ввиду повышенной болтливости, посвятила в таинства медицины и своего шефа. С благоговейным упоением смотрел он на заветные колесики, которые должны были его освободить от невыносимых мучений раз и навсегда. Выбора у Федора не было. Он лишился всего! Перед тем как выпить убойную дозу, Федор взял ручку и бумагу и начал старательно выводить слова на чистом листе. Это было прощальное, как он полагал, послание к обожаемой им, несмотря ни на что, Ирме Вавилиной.

«Дорогая Ирма, если ты читаешь эти строки, меня, скорее всего, уже нет в живых. Перед смертью мне бы хотелось попросить у тебя прощения за причиненную своей безвременной кончиной боль… — Федор на минуту остановился, подумал о чем-то, как-то странно улыбнулся и снова начал писать: — Я только сегодня понял, как быстро скользят мои ноги, и я стремительно лечу в пропасть, и некому меня остановить. Моя любовь к тебе сгубила меня окончательно, но знай: твоей вины в этом нет. Да, ты не любишь меня, но ты хотя бы не лжешь; ты не можешь сказать да, когда всё в тебе говорит нет. Будешь ли ты счастлива, я не знаю, хотя от всей души желаю тебе счастья… Решение принято, и откладывать его претворение, думаю, не имеет никакого смысла. Ты всё сделала правильно. Я прощаюсь с тобой, как с добрым другом, не поминай меня лихом!»

Неожиданно для себя Федор почувствовал гордость за свое решение, ведь он проявлял незаурядное мужество, сводя счеты с жизнью. Бросить вызов смерти было делом далеко не простым. Иные способы самоубийств, такие как, к примеру, вскрытие вен или падение с крыши высотного здания Федор считал для себя неприемлемыми: вся его природа протестовала, против грубого насилия над собой. А таблетки — это совсем другое дело. «Чисто и цивильно», как любила выражаться Аллочка. В тот самый момент, когда Федор хотел было уже отправиться к праотцам, загребая таблетки рукой, заявился Дикарь.

— Что, фраер, в страну вечной охоты собрался? Знай: и там тебе не место… Ну и дурак! На что ты надеешься?

Федор быстро убрал письмо, спрятал таблетки в ящик и печально посмотрел на дикаря.

— Я устал… очень устал…

Однако дикаря его жалобы не проняли, и он продолжал подтрунивать над Федором.

— Большей глупости даже представить нельзя! Бабу ты упустил, это факт, с обидчиком не поквитался — тоже факт! Хотя, по-моему, он здесь вообще не причем. Деньги ему ты отдавал сам, баба от тебя к нему ушла по желанию, сама, так что ему и предъявить, по большому счету, нечего. Ну что, фраер, или как там тебя назвали, теперь ты понял, что я был прав?

— Убирайся вон! — гаркнул на дикаря Малюта. — Иначе, я тебя… — тут он встал и принял угрожающую позу.

— Вот это другое дело, это другой разговор, — продолжал дикарь, — а то заладил: Ирма Николаевна да Ирма Николаевна! Ее драть надо было, как козу, а ты писульки строчишь! Лучше бы жене чего написал! Всех по миру пустил, а с ней даже не переспал. Меня это и бесит больше всего! Убил бы тебя! И что она тебе сказала? Помахала ручкой? Молодец! Хотя и так всё предельно ясно, без слов… к чему лишние разговоры! Поступки говорят красноречивей любых слов. Теперь у тебя два выхода…

Федор смотрел на дикаря и недоумевал. Он уже порядком успокоился и пытался понять, о каких таких двух выходах тот толкует.

— Два? — удивленно спросил Федор. — Я думал, что у меня уже ни одного нет, не считая, как ты выразился, царства вечной охоты…

— Дурак потому что!

— Ну и какие? — с надеждой спросил Федор, нисколько не реагируя на оскорбления.

— Первый — это забыть ее и признать, что она права, а ты пустое место. Признать не на бумаге, а на деле… А далее можешь смело отправляться в царство вечной охоты или идти побираться в мусорных бачках, других мест я для тебя не вижу…

— А второй выход? — Федор жалобно заглянул дикарю в глаза, словно надеясь в них прочесть ответ.

— Доказать, что ты — не пустое место, что ты чего-то да и стоишь, причем на этом свете, живым, а не на том, мертвым… Доказать не ей! а самому себе.

— Да как же я это сделаю? У меня нет ни копейки денег, я банкрот!

— Ты не банкрот, ты — идиот! Неужели ты до сих пор не понял, что деньги ничего не решают! Разве тебе было мало? Тебе нужны еще доказательства!

— Что же я должен сделать? — в глазах у Малюты зажегся неведомый ему огонек. — Скажи, я готов…

— Это каждый решает для себя сам… говорить не о чем… Прощай, фраер!

С этими словами дикарь исчез.

Через пару дней Федору Малюте сообщили, что ему звонила Ирма Вавилина. Малюта словно ожил, а в его глазах вновь загорелся огонь, только это не был огонек надежды, это был тот самый неведомый ему ранее огонь… Он назначил Ирме встречу в восьмом часу вечера у себя в кабинет.

В назначенное время она явилась. На ней был строгий серый костюм, ни намека на флирт.

— Простите меня, я очень виновата перед вами, простите, — с порога начала она рыдать.

— Зачем вы пришли? Что вам теперь от меня надо? — Федор пытался держать себя в руках и не показывать своего истинного отношения.

— Мне нужна ваша помощь, очень нужна, умоляю, не отказывайте мне…

— Помощь! — Федор даже привстал от такой наглости. — Вам нужна помощь? И вы решили прийти ко мне?! Вам снова нужны деньги? — с горькой иронией в голосе повторял Малюта.

— Я знаю, что вы считаете меня дрянью… последней дрянью… и, наверное, я это заслужила…

— Наверное? И у вас еще хватает наглости говорить «наверное»! — попытался было возмутиться Федор, но Ирма быстро его осекла.

— Давайте без концертов, я тоже очень устала…

Странно, но это снова возымело должный эффект на Федора, который сразу притих. Ирма смягчила голос:

— Ну, как вы не можете меня понять, ведь я прошу вас не о деньгах, нет, я прошу лишь об одном…

— И о чем же, позвольте полюбопытствовать?

— Простить меня!.. И знайте: я люблю вас!..

Ирма Вавилина имела колоссальную власть над несчастным Малютой. При ее словах о любви он встрепенулся, глаза его загорели, кровь ударила в голову, а Ирма продолжала:

— У меня остались ваши деньги, правда, немного, но все же… Давайте уедем куда-нибудь… я и корону продам… она тоже при мне… и никакая я не королева… Вы знаете, он снова обманул меня, он использовал меня, как тогда… Боже, какая же я дура!

И Ирма, бросившись к Федору, падая перед ним на колени, горько зарыдала.

Малюта слушал ее и не понимал, что ему следует делать: то ли обнять ее и рыдать с ней вместе, то ли последовать совету дикаря и тащит ее «в койку»… Тем более, что момент был чрезвычайно подходящий для этого. Он никогда не видел Ирму в таком состоянии, и она никогда не была так близко. Он чувствовал ее горячее тело на своих коленях, ее роскошные несобранные волосы благоухали, своим ароматом сводя его с ума. Еще момент и он перестанет отдавать отчет своим действиям и полностью отдастся во власть инстинктов, которые властно требовали сорвать с нее одежды и тащить ее в… Но Федор, как и следовало ожидать, выбрал первое, обнял Ирму и… так они и рыдали вдвоем. А когда Ирма успокоилась и стала собираться, растаявший, словно мартовский снег, Малюта пообещал подумать над очередным ее предложением. Тем более, что она как бы ни о чем его и не просила…

— Мне надо подумать, Ирма Николаевна… надо крепко подумать… — сказал Федор растроганным голосом.

— Хорошо, я позвоню вам через пару дней… и помните, я люблю вас, Федор Антонович, крепко люблю… — сказала Ирма и впервые по-настоящему поцеловала Малюту, в губы, после чего поспешно вышла.

После ее ухода Федор долго стоял неподвижно, все еще ощущая на себе влагу ее губ и жар дыхания. Ее запах окружал его и пьянил.

«Я чувствую… теперь и я это чувствую… — бормотал Федор, — она меня хочет… Какой запах, какой дивный запах… дикарь прав!»

Хоть диадема и стоила Малюте целого состояния, погасить все долги за счет этой дорогущей побрякушки было чем-то немыслимым. Даже проценты она бы не покрыла… только на время бы оттянула полное банкротство Федора Малюты.

«Как мы станем с ней жить? На что? Работу я потерял, сбережений у меня нет… уже нет… ничего нет… И потом, куда она собралась со мной ехать? Нет, это невозможно! Но с другой стороны, а разве у меня есть какой-то другой выход? Так или иначе, я пропал, так лучше уж с ней, чем одному… С ней у меня есть шанс! Долг мне не погасить, работу я потерял, а так на вырученные от короны средства мы сможем уехать…» — так рассуждал Федор Малюта и, в конце концов, пришел к выводу, что он готов простить Ирму и бежать с ней куда глаза глядят.

Увы, ослепленный и потерявший от любви голову, Федор Малюта снова не придал значения словам Ирмы Вавилиной. А ведь она открытым текстом сказала ему, что пришла к нему лишь по одной банальной причине: ее бывший, вдоволь поразвлекшись с ней, как и когда-то бросил ее. Бедная Ирма то ли с горя, а скорее всего просто назло, решила под предлогом искупления грехов вернуться к Малюте, но куда там! Всему есть предел, и, видимо, грехам тоже. Как назло в тот самый день, когда Ирма уже собралась звонить Федору, к ней с дружками объявился ее бывший и стал просить у нее прощения и заодно денег. Обезумевшая от радости, Ирма без раздумий простила любимому мужчине все его прегрешения и отдала ему последние деньги Малюты и диадему и в придачу отдалась сама… Только вот последующая гулянка закончилась для Ирмы Вавилиной очень печально.

Более двух недель Федор Малюта ждал визита Ирмы, он весь извелся в ожидании от нее вестей, каждый день звонил ей сам, но Ирмы нигде не было. Странное существо человек, Федор был на грани банкротства, он перешел черту, за которой терять было уже нечего, а, следовательно, и переживать вроде незачем. Но он опять был на взводе, Ирма дала ему надежду, пусть иллюзорную, но всё же надежду, и тяга к жизни возобладала над отчаяньем. Для Федора Малюты хуже всего было то, что он не знал где Ирма, и неизвестность убивала его. Федор не знал, ни где она, ни что с ней, и это не давало ему покоя. На исходе третей недели, поздно вечером, зазвонил телефон. Федор бросился к аппарату. Звонила Ирма…

— Ирма Николаевна, вы хотели прийти, где вы были всё это время? Я схожу с ума! я согласен! согласен, слышите? я готов уехать с вами хоть на край света… только скажите… когда я смогу вас увидеть?..

— Простите меня, Федор Антонович, я не могла вам позвонить… я в больнице…

— Как в больнице! Боже! Что с вами?!

— Это не важно, дело в том, что я снова вам изменила…

Ирма замолчала. Федор попытался что-то сказать, но не смог. Ему не хватало кислорода, он пытался глотнуть воздух, но у него ничего не получалось, он стал задыхаться и рухнул в кресло. Через пару секунд ему всё-таки удалось восстановить дыхание, и он кое-как пролепетал в трубку что-то невнятное. Ирма, услышав Малюту на конце провода и решив для себя, что должна покончить с этим раз и навсегда, что откладывать больше некуда да и не за чем, холодно произнесла:

— Более того, я вам всё время лгала… я не люблю вас и никогда не любила, я просто использовала вас… использовала, чтобы доказать ему, что чего-то в этой жизни стою… увы, я ошибалась… и он оказался, как, впрочем, и всегда, прав: я не стою ничего… не считая вас, конечно… не считая вас, мой милый медвежонок.

На последних словах Ирма усмехнулась и бросила трубку. Казалось, она мстила бедному Малюте вместо того, чтобы отомстить своему бывшему. Она понимала, что Федор единственный мужчина, которому она может отомстить за все обиды, причиненные ей настоящими мужчинами. Ей было очень плохо, она мучительно страдала и не желала страдать в одиночестве. Она нуждалась в своем бывшем, так как только рядом с ним чувствовала себя слабой, беззащитной и зависимой, рядом с этим грубым и жестоким мужчиной она чувствовала себя женщиной. Зато рядом с Федором Ирма чувствовала себя королевой, да что там королевой — богиней! Сколько бы она дала, чтобы ее бывший боготворил ее также, как это делал Федор…

Малюта в течение получаса сидел, не выпуская трубки из рук и слушая короткие гудки. Когда боль зажатого трубкой уха стала просто невыносимой, Федор в ярости бросил ее, потом поднял и снова с силой бросил об стол, после чего опять поднял и стал кому-то лихорадочно звонить. Пальцы не слушались его, он ошибался и заново принимался яростно тыкать пальцами по кнопкам. Это длилось минут десять, потом что-то произошло внутри него, он не то чтобы успокоился, а как-то странно притих, а в глаза заиграл зловещий огонек. С размеренностью автомата он с первого раза набрал нужный номер, после чего как-то слишком равнодушно распорядился выяснить, в какой больнице находится Ирма Николаевна Вавилина. Он все еще хотел проверить, не врала ли она ему в очередной раз. Вскоре ему перезвонили и сообщили номер больницы. На этот раз женщина сказала правду, и Федор направился в городскую больницу, где лежала его Ирма. Зачем он туда поехал, он не знал и сам. Что-то неумолимо влекло его к этой женщине. Он смутно осознавал, что она та самая сказочная игла, в которой зиждилась его жизнь, и чьи-то грубые руки грозили в любой момент эту иглу его жизни сломать…

В приемном отделении Малюту спросили, кем он приходится больной и зачем приехал в такое позднее время.

— Да что вы мне голову морочите? Что с Ирмой! — вышел из себя Федор.

— Послушайте, мужчина, не надо кричать, иначе мы вызовем охрану.

— Охрану! — вспылил Малюта. — Я вам такую охрану устрою!.. Такую жизнь устрою! Да если сию же минуту я не узнаю, где моя жена и что с ней, то уже завтра вы будете искать себе новую работу! — заорал Федор, упоминая при этом имя министра здравоохранения и делая вид, что собирается звонить ему. Министра он, конечно же, знал, причем знал лично, но говорить с ним, после того, что произошло на свадьбе, он бы не посмел. Тем не менее блеф сработал, и медсестра уже бежала за дежурным врачом.

— Я хочу знать, что произошло! Ее избили? — не скрывая раздражения, спросил Федор, когда дежурный по отделению, молодой мужчина в синем халате, прибыл по зову медсестры.

— Вы находитесь в больнице, так что ведите себя прилично! — врач попытался призвать его к порядку.

— Ее избили? — повторил свой вопрос Малюта, сжимая кулаки.

— Ушибы при поступлении были, причем довольно обширные, но причина всё же не в них… Вы не переживайте… как вас по батюшке?

— Федор Антонович я…

— Федор Антонович, ваша жена не собирается подавать на вас заявление… — успокаивающим тоном начал дежурный. — Она отказалась от помощи полиции.

— Заявление! На меня! — взревел Федор.

— А на кого же еще? — удивился врач.

— Это я и хочу узнать! Вы что полагаете, что это я ее избил?

— А разве нет? Мы подумали, что это муж… она сказала: муж…

— Подумали они! Что вы себе позволяете!

— Так ведь вы сами представились ее мужем…

— Да, я муж, и что из этого? По-вашему, раз муж то непременно дебошир?

— Ну, тогда я ничего не понимаю, — растерялся врач.

До Федора стало доходить, за кого его тут принимают и что собственно произошло. «Ирма сказала, что ее избил муж, и имела она в виду, скорее всего не меня, а своего бывшего… Я представился ее мужем, вот они и думают теперь невесть что…» — размышлял сконфуженный Федор. Надо было срочно как-то объясниться и даже извиниться за грубость, ведь Федор, несмотря ни на что, являлся приличным человеком и не имел обыкновения решать вопросы голосом либо силой… по крайней мере, с теми, кто от него не зависел.

— Тут такое дело, доктор, — Федор, на миг смутившись, по привычке стал выкручиваться, — короче, она уже как две недели не живет дома… мы с ней сильно поссорились, и она ушла… ну, на время…

— Понимаю, понимаю…

— Жила какое-то время у подруги, а потом… я не знаю, что там у них произошло…

— Ну, тогда мне все ясно… простите… — врач понимающе закивал головой. Никто не застрахован… бывает… бывает… тут недавно женщину привозили с огнестрельным ранением… так оказалось это по ней муж шмальнул… Как в анекдоте: возвращается муж из командировки, а дома жена с мужиком в постели… Кстати, генерал был какой-то, важная шишка! и откуда только мне не звонили, даже с самого верху… — он показала рукой на потолок.

Малюта, видя, что врач успокоился и даже начал с ним откровенничать, взял его по-дружески под руку и спросил:

— Доктор, но вы так и не назвали причину ее госпитализации… боюсь, мне она не признается… сами понимаете…

Теперь замялся дежурный врач.

— Кончено, понимаю… просто я даже не знаю, как вам это сказать…

— Говорите прямо. Что случилось? Ну же! — Федор снова стал выходить из себя.

— Дело в том, что при поступлении ей был поставлен диагноз: аспирационная асфиксия…

— Асфиксия?! Это что, он ее хотел задушить? Он душил ее! Я убью этого мерзавца!

Федора трясло от негодования и бешенства. Он потерял самообладание и, в порыве ярости схватив врача за ворот халата, что было совсем ему не свойственно, стал его трясти:

— Отвечайте же, он душил ее?

— Кто он? Успокойтесь! Да уберите же вы руки! — запротестовал врач.

— Ее душили?

— Не совсем так…

— Что значит не совсем так? Вы русским языком можете мне объяснить? Асфиксия, аспирационная! Мне лично это ни о чем не говорит! Я не медик и плохо себе представляю аспирационные и неаспирационные асфиксии… Будьте же так любезны…

— Вам следует поговорить с лечащим врачом, — раздраженно ответил врач, поправляя халат.

— Или вы мне сейчас скажете… или… клянусь всеми святыми… — Федор угрожающе подошел к нему вплотную. — Я подключу все свои связи, клянусь вам!..

Видимо, выражение лица Федора убедило дежурного врача, что человек явно не в себе и что не стоит его провоцировать. Тем более, что он, со слов медсестры, лично знаком с министром здравоохранения… Только будь этот врач чуть поопытней, он сделал бы всё, чтобы не открыть Федору правды, пусть даже ценой своего здоровья и даже места…

— Хорошо, как вам будет угодно, и уберите, в конце концов, руки! — резко ответил врач, отступая. — Если ваша жена была не с вами… — он снова запнулся, но быстро взял себя в руки: — Короче, ее изнасиловали…

Федор стоял и смотрел на дежурного врача с такой ненавистью, словно он сам изнасиловал его Ирму. Малюта прекрасно знал, где была Ирма, у кого она была, и, главное, зачем была, но одно дело знать об этом гипотетически, лелея в душе возможность ошибки или недоразумения, и совсем другое — узнать об этом от компетентных и равнодушных людей, узнать как о достоверно установленном и запротоколированном факте. Малюта не мог этого пережить, а врач говорил об этом так отвлеченно, словно не его Ирму изнасиловали, а дворовую кошку.

— Да не смотрите вы на меня так, — испугался врач, — сами ведь просили…

Федору хватило ума взять себя в руки, чтобы не выдать своего состояния. Он понимал, что если он сорвется, то ничего больше не узнает. Как будто он узнал недостаточно! Нет, Федор хотел знать больше, он хотел знать всё, абсолютно всё, до мелочей… И если он не смог предотвратить это чудовищное злодеяние, если его Ирма досталась чужому мужчине, значит он должен знать про это как можно больше. В один момент Федор даже пожалел, что не может воочию увидеть, как всё происходило на самом деле. Он был на грани помешательства.

— Простите, доктор, — начал вкрадчиво Федор, — я понимаю, что тема деликатная, но я, как муж, имею полное право знать… Давайте поговорим, как мужчина с мужчиной… что вам известно? Насколько я знаю, у нее не было любовников, — хладнокровно соврал Федор.

— Я бы на вашем месте не был так уверен, — поспешил «успокоить» его врач. — Как правило, мужья узнают об этом в последнюю очередь…

— Уверяю вас, никого не было… это все подруги… а может, это какой-то ухажер ее подруги, может, вообще посторонний человек, а может, даже грабитель… Какой ужас! Это, наверное, покушение… ее, видимо, хотели ограбить… бедняжка… ее сильно били?..

Федор пытался бить на жалость, хитрил и врал, изображая убитого горем супруга. Его тактика сработала и врач начала «входить в положение».

— Не беспокойтесь вы так, ничего особенного, банальное сношение, без разрывов и повреждений внутренних органов…

Федор слушал врача и ужасался равнодушию и спокойствию, с которым тот произносил эти страшные слова. Он слушал молча, но душевное волнение скрыть было невозможно. Врач, видимо, поняв, что сказал что-то не так, или не то, запнулся…

— Я просто хотел сказать, что вред здоровью незначительный, и через неделю-другую она пойдет на поправку…

Федор стоял и продолжал молчать.

— Вы меня слышите?

— Слышу… вы мне сказали, что причина доставления асфиксия, так? — невозмутимо произнес Федор.

— Да…

— Так какого черта вы из меня идиота делаете! — неожиданно закричал он. — Ее хотели задушить, хотели изнасиловать. А может, насиловали и душили одновременно… О боже!

Федору почему-то показалось, что он непременно должен был это увидеть сам, он даже поймал себя на мысли, что хочет это увидеть, очень хочет. Пытаясь прогнать бредовые мысли, Малюта сконцентрировался на главном.

— Итак, доктор, потрудитесь объяснить, как связана асфиксия с изнасилованием?

— Ну, вообщем… понимаете…

— Понимаю. Мне нужно ее немедленно увидеть, она сама мне расскажет! Пропустите!

— К ней нельзя! Да вы с ума сошли! я сейчас же вызову охрану! Она в реанимации! Стойте…

— Тогда отвечайте! — остановился Малюта. — Я хочу знать, как связана асфиксия…

— Напрямую связана…

— Вы издеваетесь надо мной! Как?

— Просто в самый неподходящий момент ваша жена… поперхнулась…

— Поперхнулась? — остолбенел Федор. — Что вы такое говорите! о каком таком моменте вы говорите? я вас не понимаю!

— Все очень просто… хотя и несколько безнравственно. Ну поперхнулась она… не ясно, что ли?.. — врач многозначительно посмотрел на Федора.

— Ясно, что ничего не ясно! Как поперхнулась? Чем поперхнулась? — никак не мог взять в толк Федор.

— Прошу меня простить…

— Простить за что?

— Она поперхнулась… ну, этой… как вам сказать-то?..

— Ну-ка пропусти меня, — Федор чуть было не оттолкнул врача.

— Ладно, стойте! Она поперхнулась семенной жидкостью, которая вместо пищевода случайно попала ей в дыхательное горло, — на одном дыхании выпалил врач.

— Что?! Что ты сказал? Какой жидкостью?

— Ее кто-то избил и, судя по всему, изнасиловал и… но, уверяю вас, она сказала, что всё было по обоюдному желанию, была полиция, Ирма Николаевна написала отказную…

— Что написала? Что ее били по ее желанию! Она что мазохистка!?

— Да нет же! А написала, что не имеет претензий, что… мы подумали, что это вы, то есть муж… простите…

Малюта уже ничего не слышал и только повторял:

— Повтори-ка, чем она поперхнулась… я не ослышался?..

Молодой врач, видя, что отступать уже поздно, сникнув и опустив глаза, произнес:

— Эякулятом… ну, спермой, то есть… она сказала: муж… — неразборчиво бормотал врач.

Последние слова врача оказались для Федора последней каплей, и этой капли оказалось достаточно. Тут что-то произошло с Малютой, как будто в нем что-то окончательно сломалось, он схватился за левый бок и почувствовал, что задыхается. Он видел, как подскочил к нему врач, как он кричал что-то, как взял его под руки, но уже ничего не слышал: все происходило, как в немом кино. А потом всё вдруг поплыло перед его глазами, и он уже не сознавал, где находится и что вообще происходит. Дежурный врач куда-то исчез, а ему стало очень легко и спокойно, боль в груди прошла, дышать стало легко. И тут Федор увидел, что он уже не в больнице, а в своем загородном доме. Сколько раз он мечтал о том, как повезет Ирму на свою дачу, как они будет там наслаждаться природой, пить чай, но, увы, так и не сумел воплотить эту мечту в жизнь. Федор в один момент даже испугался, что его загородный дом уже прибрали к рукам кредиторы, но их нигде не было. Они были вдвоем, только он и Ирма. Совершенно одни. Он сидел в своей шикарной мансарде вместе с любимой Ирмой и щелкал с ней семечки… Она весело смеялась, волосы ее развивались на легком весеннем бризе, и их лица светились счастьем. Вдруг откуда-то на мансарде появились люди в синих халатах поверх черных костюмов. «Дом переходит к банку, ознакомьтесь с решением и немедленно освободите помещение!» — властно сказал один из них, суя ему под нос какую-то бумагу. «Это самый главный кредитор… — подумал Малюта. — Не спроста у него на голове корона. Он, знать, царь!» Тем временем человек с короной на голове подошел к Ирме и, схватив ее за подбородок, сказал: — Эту красотку мы тоже забираем. Что семечки любишь? — обратился он к Ирме. — Смотри, осторожней, а то подавишься». Ирма смотрела на Федора испуганными глазами, а он сидел и не мог даже пошевелиться, словно был камнем. Еще один человек в халате подошел к Ирме и схватил ее за руку. Малюта сделал усилие, чтобы встать, как вдруг люди стали куда-то исчезать, а Ирма и вправду поперхнулась… На глазах Малюты ее лицо стало чернеть, она делала тщетные попытки вдохнуть воздух, но тщетно. Малюта сидел неподвижно, а в голове крутилось: «Это аспирационная асфиксия! Никакой полиции!»

Вдруг всё исчезло, не стало ни загородного дома, ни мансарды, ни Ирмы, зато теперь Федор стоял на высоком береге оврага, а за ним сплошной стеной чернел дремучий лес. Он стоял и смотрел вдаль, вперед, туда, где раскинулась широкая, уходящая к горизонту и теряющаяся в дымке равнина. Там, на покрытом зарослями высокой травы пространстве, мирно паслось стадо исполинов мамонтов. Свинцовые тучи застилали небо, местами сверкали молнии и раздавались раскаты грома. Он стоял и заворожено смотрел на первобытную идиллию, когда откуда-то сбоку знакомый резкий запах ударил ему в нос. Обернувшись в сторону, туда, откуда шла вонь, Малюта увидел дикаря. Но на этот раз это был не дикарь из его подсознания, это был настоящий кроманьонец! В руке он держал топор из грубо обработанного кремня с острыми, как бритва, краями, сплошь и рядом покрытый толстым слоем запекшейся крови вперемешку с волосами и мышечными волокнами то ли зверей, то ли людей… Это жуткое рубило невольно внушало трепет и ужас. Его жилистое тело земляного цвета, силе и ловкости которого позавидовал бы любой атлет, также было в грязи и крови, не считая многочисленных царапин и шрамов. На левом плече среди спадающих волос зияла широченная загноившаяся рваная рана с уже засохшими краями, рваные следы которой уходили на убыль в сторону правой лопатки и терялись под массивной накидкой. Судя по всему, это был след от удара хищника. Возможно, кроманьонец получил ее в поединке с пещерным медведем за право собственности на уютную пещеру; возможно, уже смертельно раненный доисторический лев в предсмертной агонии слегка задел его своими смертоносными когтями. Бедняга, должно быть, очень страдал от боли, но виду не подавал, а может, его нервные окончания и вовсе были нечувствительны к боли. Как знать? Да и рассчитывать ему было собственно не на кого… Грязные кишащие насекомыми космы безжалостно лезли в самый эпицентр раны, ни намека на гигиену и антисептику, ни лекарств, ни больниц, ни врачей! Только броня мышц да могучий иммунитет противостояли неминуемой смерти… Чего и говорить — любой цивилизованный человек от такой раны умер бы на месте! А он стоял с пудовой шкурой на плечах и, казалось, не замечал ни веса своей накидки, ни боли от раны.

Кроманьонец, облаченный в шкуру и больше смахивавший на дикого зверя, в свободной руке держал конец грубой бечевки, и рядом с ним стояла девушка. Она была бледной, как полотно: ссадины на ее красивом лице, разорванное платье и веревка вокруг нежной шеи, за которую ее тащили, словно собаку или козу, красноречиво говорили о том, что ей пришлось пережить. Неописуемый ужас и абсолютную безнадежность источали ее глаза. Они стояли в метрах двадцати от Федора, который в недоумении и растерянности, не зная, что и предпринять, молча глазел на диковинное зрелище.

Незнакомец очень напоминал Федору его дикаря, только казался куда более диким и опасным… Он грозно сверкал глазами и, потрясая своим жутким топором, жестикулировал и издавал какие-то грубые гортанные звуки, слабо ассоциировавшиеся со всеми знакомыми Малюте языками. Не понимая значения архаических слов, он, тем не менее, почему-то прекрасно понимал его. Кроманьонец властно требовал, чтобы Федор убирался прочь, очевидно, не желая его убивать. Он сделал несколько шагов по направлению к Малюте, — веревка в его руках натянулась, — резко дернул за конец веревки и что-то рявкнул. Девушка, едва слышно простонав, в очередной раз подчинилась непреодолимой силе. Покрытые частой кровеносной сеткой глаза кроманьонца нервно бегали под прикрытием густых бровей на выдающихся лобных костях. Малюта пристально вгляделся в них и ужаснулся: что-то до боли знакомое было в его лице. Малюта смотрел на него, а видел себя… Тут раздался оглушительный раскат грома, сверкнула молния, и из разверзшихся небес, словно из ведра, хлынул ливень. Кроманьонец, казалось, нисколько не обращая внимания на непогоду, занес свой страшный топор над головой. Федор закрыл глаза и приготовился к худшему. Однако удара не последовало, а через мгновение он услышал свист пролетающего мимо него колуна. Человеческий крик где-то сзади вернул Малюту в чувства. Федор обернулся. Сзади, в двадцати шагах от него, в мокрой траве корчился мужчина, а в его бедре торчал топор. Кроманьонец, бросив на траву веревку, уверенно направился к своей добыче, держа в руке костяной нож. Малюта сделал шаг навстречу и мужественно преградил ему путь. Истекающий кровью человек делал жалкие попытки отползти. Однако дикарь, поравнявшись с Федором, даже не остановился, он легко, одним движением руки, отпихнул его в сторону. От удара Федор упал, чуть было не свернув себе шею. Тем временем кроманьонец, подойдя вплотную к своей жертве, грубо наступил ей на раненную ногу, прижал к земле, после чего схватил за рукоять топора и дернул… Мужчина скорчился от боли и повалился на траву без чувств. Обезумевшая девушка неожиданно завопила истошным голосом. Федор обернулся. Только сейчас он узнал в девушке Ирму… Дикарь же, вытащив из ноги топор, снова занес свой тесак. На этот раз он целился уже в голову… Увидев, что дикарь замахнулся, Ирма, не прекращая кричать, с болтающейся бечевкой на шее, со всех ног бросилась на выручку: в траве лежал ее бывший… Подбежав к кроманьонцу в тот самый момент, когда он собирался опустить свой топор, она с силой толкнула его в спину. Дикарь даже не шелохнулся, и не опуская топора, лишь медленно обернулся…

Когда Федор Малюта пришел в себя, то обнаружил, что находится в узкой комнате без окон. Обшарпанные и облупленные стены, некогда выкрашенные зеленой краской, грязное отхожее местом в углу, железная дверь с кормушкой да тусклое освещение — вот и вся обстановка. «Где я? — подумал Федор. — Неужели, тюрьма! Как я здесь оказался?!» Он с трудом встал с нар, тело ужасно болело и кружилась голова. Словно в оцепенении, он ходил взад и вперед по камере, как вдруг мысль, острая как игла, кольнула в голове. «Ирма! Больница… она была в больнице… Дежурный доктор! О боже! — способность мыслить понемногу возвращалась к Федору. — Ее изнасиловали и хотели задушить. Точно! Это Царь… а они уверены, что это я…» Звук засова отвлек Федора. Тяжелая дверь со скрипом отворилась, и чей-то зычный голос скомандовал: «Малюта, на выход!»

— Здравствуйте, Федор Антонович, — вежливо обратился к Малюте хмурый мужчина в штатском и в очках. — Я следователь прокуратуры, расследую ваше дело… Должен признаться, что мне с трудом верится, что вы совершили все то, что вам инкриминируют.

— И что же мне инкриминируют?

— В момент убийства вы были на месте преступления и, согласно показаниям свидетелей, жестоко убили…

— Убил! — Федор хотел было вскочить с места, но наручник на руке не дал ему этого сделать. — Я никого не убивал, я…

— Спокойней! я вам верю… Но тогда ответьте мне, когда в последний раз вы видели гражданку Вавилину Ирму Николаевну? — ровным тоном спросил следователь, снимая очки.

— Ирму! Мы… она была в больнице… я поехал к ней… врач сказал… а впрочем, неважно…

— Нет, важно, еще как важно! Тут каждая мелочь на счету. Ведь у вас был мотив…

— Мотив? К чему?

— К убийству…

— Повторяю: я никого не убивал…

— Расскажите, где и при каких обстоятельствах вы видели Ирму Вавилину в тот день.

— А где Ирма? Ее хотели убить, ее жизни грозит опасность… — Федор стал замечать, что следователь что-то от него скрывает.

— Вопросы тут задаю я! Итак, где вы ее видели?

— Я приехал в больницу, вечером, но повидать там Ирму мне так и не удалось… Врач нес какую-то ерунду… потом.. потом…

— Что потом?

— Потом мы ели семечки…

— Семечки? — удивился следователь, снова надевая очки и делая какие-то записи в блокноте. — Какие семечки?

— Которыми она поперхнулась…

— Как поперхнулась?

— Не знаю, врач сказал, что это асфиксия.

— Вы уверены?

— Абсолютно.

— Что потом?

— Потом был лес… и там был он!

— Кто? Ну… я не знаю его имени. У него, наверное, вообще нет имени… Это человек, первобытный, кроманьонец, короче, дикарь, и он хотел убить Ирму…

— Я смотрю, вы надо мной издеваетесь, Федор Антонович…

— Да нет же! Дикарь, он хотел убить…

— Хотел? А почему не убил?

— Не знаю, я этого не видел. Он только ранил Царя, а Ирма…

— Царя? Вы имеете в виду гражданина Вавилина?

— Я не знаю никакого Вавилина…

— Хватит прикидываться! — вышел из себя следователь. — Вы только что сказали «ранил царя». Откуда вам известна криминальная кличка Вавилина?

— Ирма рассказывала… — начал Малюта. — Она в опасности, в больнице… ее изнасиловали и душили…

— Кто?

— Царь, а больше некому… врач сказал, асфиксия…

— Я знаю, что сказал врач. И это все, что вам известно?

— Он не любил ее, понимаете, никогда не любил, даже свадьбы не было…

— Я вас спрашиваю не об этом. Как ранили Царя?

— Я же сказал: дикарь замахнулся на Ирму, метнул топор в Царя…

— Какой топор? Опишите его.

— Такой здоровенный каменный тесак, он угодил Царю в бедро…

— Каменный, вы уверены?

— Абсолютно!

— В бедро, значит попал?

— Да, в бедро…

— А что же Ирма?

— Она хотела ему помешать.

— Чему помешать? Кому?

— Да как же вы не поймете! Кроманьонец хотел убить Царя, он замахнулся на него топором…

— Минуточку, вы только что сказали, что ди