Оглавление

Медведь-шатун

Случилось это на крайнем севере Иркутской области в селе, которое расположилось на берегу реки Нижняя Тунгуска. В этом селе я родился, здесь прошли мои детские годы — годы, в которые человек чист и звонок, как лесной ручей. В это время мир кажется огромной интересной книгой, открытой на первой странице, а тебе так хочется быстрее заглянуть дальше, сразу пропустив несколько. В том далеком детском возрасте всё, что окружает нас, воспринимается намного тоньше, эмоциональней и восторженней, нежели в зрелые годы.

Те неповторимые картины детства и запахи нет-нет да и проникают сквозь время и навевают воспоминания. Воспоминания, приятные и дорогие моему сердцу.

Родители мои в то время находились кто где. Мама училась в Иркутске, а отец работал в экспедиции в Заполярье. Мне же судьбой было предначертано оставаться в селе с бабушкой и ждать их возвращения.

В пятидесятые годы народ в северной сибирской глубинке жил, мягко сказать, очень скромно, не говоря уже о селениях, которые находились в непроходимой тайге. Связи с внешним миром практически не было. Но наше село все же кое-какие преимущества имело. В период навигации, это около двух месяцев, сюда заглядывали по Тунгуске маленькие латаные, потертые суденышки.

Они доставляли почту и продукты в сельмаг с так называемой Большой земли. Эти небольшие речные посудины привозили мне и бабушке письма от мамы, которые мы всегда очень ждали. С появлением их село оживлялось. Было ощущение какого-то праздника.

Магазин сразу преображался. На прилавках появлялись консервы, селедка бочковая и радость местных охотников — спирт в поллитровках с сургучовыми пробками. Завозились сахар, соль, спички и крупы. Из конфет я запомнил подушечки — вкусней их, казалось, ничего не было.

Бабушка моя была очень энергичной и неугомонной женщиной. Она всегда успевала одной из первых закупить вновь привезенный в магазин товар.

— Во, Дуська уже нахватала, — ворчали женщины, стоя в очереди.

— Ша, бабы, — говорила моя бабуля, выходя из сельмага.

В руках она держала сетку-авоську, полную продуктов. Через крупную ячейку я видел, что в ней лежало. Конечно же, там были и конфеты. Они выглядывали из бумажного кулька.

— Углядел, — говорила моя бабуля, останавливаясь, — на уж.

Получив конфеты, я бежал за ней вприпрыжку. Дорога наша к дому проходила вдоль реки, бе́рега которой я тогда боялся — он был очень обрывистым. Посмотрю с него, и сердце замирает. Внизу, в метрах двадцати — двадцати пяти, шумит быстроводная Тунгуска. Вижу, как мимо проплывают огромные бревна, коряги, уносясь куда-то вдаль, в тайгу. Река меня просто завораживала. Я забывал о дрожи в коленях, стоя на обрывистом берегу. Поражала красота высоких стройных сосен по ту сторону Тунгуски, казалось, я чувствовал их хвойный запах. Этот запах чистой речной воды, замешанный с ароматами тайги, часто доходил до меня, даже когда я находился очень далеко от тех родных и красивых мест. Он из моего детства и останется со мной, видимо, до конца моего пути.

Жили мы на окраине села, у самого леса. Дом был небольшой, но добротный, рубленный из бревен. Избы в сибирских селах, они и по сей день те же самые или точно такие же, что были в те годы. За пятьдесят лет, ушедшего в историю времени, ничего практически не изменилось в лучшую сторону в северной глубинке. Всё те же почерневшие да покосившиеся от многолетия небольшие, бревенчатые дома, испускающие дымок из своих труб, занесенные снегом по самые окна. Несмотря ни на что, бабушкина изба мне нравилась и врезалась в память на всю жизнь. У деда моего, судя по этому дому, руки были на своем месте, особенно запомнились резные наличники на окнах. Ни у кого из соседей таких не было. Уже учась в классе пятом и находясь волею судьбы в Казахстане, я посмотрел какой-то фильм про Сибирь, где увидел копию дома моих бабушки и дедушки. Тогда детское сердечко екнуло, он показался до того родным и близким, что даже подумалось в тот момент: «Будет ли еще когда у меня на этой земле дом ближе, родней и дороже?!» Деда своего, срубившего этот дом, я и не видел — погиб он сентябре 1941 года. В горнице висит его портрет, который бабушка нежно протирает от невидимой пыли, при этом крестится, что-то шепчет и вздыхает.

Много мужиков из села не вернулось с войны, и это было очень заметно.

Соотношение мужчин и женщин примерно было один к пяти. А те, кого пощадила или миновала война, почти круглый год находились в тайге, охотясь на пушного зверя. Даже в баню приходилось ходить с бабусей.

Это женское население лихо справлялось с любой работой по дому и в огороде. Женщины сами запасали дрова на зиму, пахали землю, ходили на охоту, ловили рыбу. Зимой улов хранили прямо в огороде, натыкав в сугроб и присыпав снегом.

Вот как раз эта рыба и привлекла к нам ранним морозным утром нежданного гостя.

Снегу в тот год навалило как никогда. Сугробы скрыли заборы, дверь в избу то и дело приходилось откапывать: если снег не откидывать, то в один прекрасный момент просто невозможно будет выйти из дому. Ночь была морозной, ниже сорока градусов — это точно.

Спал я на бабушкином сундуке, в котором она хранила, как мне тогда казалось, самые дорогие и очень ценные вещи. Сундук был большой, стоял у печи. На него была накинута большая оленья шкура, поэтому я чувствовал себя на нем очень уютно и мне было тепло. Но в тот день под утро я замерз и от холода проснулся.

Протерев глаза, увидел, что дверь в избу открыта, при таком морозе и открытой настежь двери немудрено замерзнуть и под пуховым одеялом. Наспех накинув на плечи полушубок, я выглянул во двор.

Картина, которую увидел, навсегда осталась у меня в памяти со всеми подробностями: стоящий на задних лапах огромный медведь с большой рыбиной в пасти и рядом с ним — моя бабушка, наспех укутанная в шаль, да в чунях на босу ногу. Одной рукой она придерживает у горла пуховый платок, а в другой я вижу полено, которым бабуля моя машет, устрашая незваного гостя.

— Пошел отсюда, лешай, чучело лесное, — раздался ее грозный голос.

Медведь некоторое время удивленно смотрел на женщину, не двигаясь с места.

— Иди, милай, иди с миром, — слышу я уже совсем в другой тональности нежно поющий голос моей бабули.

Медведь встал на все четыре лапы, еще раз посмотрел в ее сторону и резко метнулся к лесу, унося с собой мерзлую рыбину.

— Быстро в избу! — услышал далеко не певучий строгий голос и понял, что это уже в мой адрес. Я пулей влетел в дом, скинув полушубок, быстренько залез под одеяло. Бабушка медленно вошла, плотно закрыла дверь, подошла к иконам, стоящим на полочке в углу, и стала креститься, что-то приговаривая. На этот раз голос ее дрожал.

Медведи-шатуны появлялись в деревнях по вине нерадивых охотников. Спугнут те по своей неосторожности бедолагу, вот он и шатается в поисках пищи, покинув свою берлогу. Каждый раз, вспоминая этот случай из моего детства, думаю о том, что только взмахни он тогда лапой — и лишился бы я своей отчаянной бабушки, но, видимо, женская решительность поразила и медведя.

Петух не курица

Что такое лето в северной таежной деревеньке, можно прочувствовать только после долгой и морозной зимы. Длится оно полтора, максимум два месяца, зато, когда оно приходит, все вокруг оживает: и природа, и люди.

Река преображается, освободившись от ледового панциря и приподнявшись в берегах, с шумом мчит свои воды, обдавая тайгу и селения свежестью и прохладой. Из тайги возвращаются охотники со своих зимовок. Возвращаются с пушниной — тут и соболь, и песец, и белка. Приезжают заготовители, скупщики мехов. Тут же происходит обмен товара на деньги. Усталые, но довольные охотники, ощущая купюры в карманах, предчувствуют праздник после долгой и тяжелой зимовки.

Село оживает, с раннего утра слышны голоса, в сельмаге двери не закрываются. Женщины несут продукты, мужики, коих в селе не так и много, тащат из магазина в основном махорку, папиросы да спирт. К вечеру во дворах слышны споры, доносятся песни, где-то плачь да драки. Село живет своей короткой летней жизнью.

Для мальчишек это лучшая пора. С утра до позднего вечера они не появляются дома. Не пугает даже мошка, которая тучами висит в воздухе по вечерам. Только когда начинает смеркаться, пацаны нехотя разбредаются по домам. То и дело раздаются голоса с разных дворов:

— Мишка, ты где?.. Ночь на дворе…

— Борька, домой, — услышал голос своей бабушки чернявый, слегка кучерявый мальчишка. Усталый, но счастливый от футбольных баталий он медленно брел по тропинке.

Подойдя к дому, открыл калитку во двор и видит, как огромный петух несется прямо на него. Борька невольно сделал шаг назад и мгновенно захлопнул дверь, оставшись на улице. От неожиданности здорово испугался. Петух мальчишке показался огромной и очень разъяренной птицей.

У бабушки были куры, всю зиму они находились в теплом курятнике, во двор она их не выпускала, да и петух в ту пору был молод и, наверное, не так задирист. А вот летом она их стала выпускать. Петух подрос, возмужал и чувствовал себя во дворе единственным мужчиной и хозяином. Почему Борька ему не приглянулся? На то, видимо, у него были свои причины.

Мальчик не мог попасть в избу, где его ждал ужин; к тому моменту он уже сильно проголодался. Потому предпринимает еще одну попытку, приоткрывает дверь во двор, оставляя ее открытой на всякий случай, двигается медленно к дому. Врага своего нигде не видит, осмелев, делает пару шагов, и вдруг: из-под крыльца вылетает эта драчливая птица и с бешеной скоростью летит прямо на него. Как снова оказался на улице, со всей силой захлопнув за собой калитку, этого Борька не помнил. На стук во двор вышла бабушка.

— Борь, ты что ли?

— Петух, — только и мог сказать тот из-за забора.

Враг его ходил по двору как победитель, гордо задрав хвост и тряся красным гребнем.

— Кыш, окаянный, — все поняла бабушка, отгоняя задиру от крыльца.

— Борька, заходи в дом, нет его…

— Я тебе вот, — грозя кулаком куда-то в угол двора, проговорила она.

Мальчик мгновенно залетел в избу.

— Вот малый глупышка, нашел кого бояться, — сказала бабушка, заходя в избу и закрывая за собой дверь.

— Он клюнуть хотел, — оправдывался внук.

— Понятно дело, он кур защищат, считат, что он тут хозяин. А ты возьми палку, да и дай ему понять, кто все же в доме хозяин. Ты же охотником бушь, а кочета испужался, — выговаривала внуку бабушка. — Петух не курица, ему иной раз и палкой надо пригрозить.

Сон мальчишке в ту ночь приснился страшный. Главным героем в нем был петух, который все же умудрился его клюнуть, от чего мальчик вскрикнул и проснулся.

— Вставай, Боря, солнце уж давно встало, будем завтракать, вчерась, видать, сильно навоевался, — услышал он голос бабули.

Солнышко светило в окна, освещая и обдавая нежным теплом все внутри избы. На столе ждал завтрак — яичница с хлебом и стакан молока. Быстро поев и совсем забыв про петуха, Борька помчался через двор и выскочил на улицу.

День был чудесен. C реки пахнуло свежестью, с леса доносились трели птиц. Добежав до берега, мальчик замер — замер от красоты, которая окружала его. На фоне чистого голубого неба на том берегу стеной стояли темно-зеленые сосны. В небе чирикали птицы, в траве под ногами стрекотали кузнечики, внизу шумела река. По течению плыло несколько рыбацких лодок.

Борька присел на корточки, наблюдая, как их несет вода. Взгляд его остановился на совсем молоденькой сосенке, стоящей на том берегу. Ветер слегка поднимал и опускал ее ветви.

Мальчишке казалось, что деревце ему машет и как будто говорит:

— Я тоже еще маленькое, и мне тоже здесь нравится, как и тебе. Здесь наша с тобой родина, красота-то какая, глянь, вокруг.

«Да я и сам вижу», — подумал Борька и помчался вдоль берега к своим друзьям.

Пробегая мимо домов, он весело насвистывал… Вдруг слышит, доносится с огорода:

— Это что там за свистун? Боря, ты, что ль?

Парнишка остановился, видит — за ветхим забором сгорбленная старушка.

Юнькой называла ее его бабушка, она ей доводилась двоюродной сестрой и была на года три старше.

— Куды мчишься-то, заходи-ка! — позвала она, не прекращая рвать лук с грядки.

Мальчик быстро отыскал прореху в заборе и шмыгнул в огород.

— Дак куды ты навострился? — снова стала она расспрашивать его, с трудом выпрямившись.

— К Витьке.

— К Косых, что ль? Да он спит еще, небось… Ну-ка давай поешь у меня, к Витьке еще успеешь.

Баба Юня жила одна в совсем старенькой избушке. Муж ее и старший сын не вернулись с войны, а младший уже давно не приезжал к матери — говорили, где-то под Якутском добывал алмазы.

— Что худой-то такой, тебя хоть кормят? — слышит Борька ее голос.

— Кормят.

— А что худой? — не унимается старушка. — Ну-ка пошли в избу.

Парнишка было стал упираться, но понял, что это бесполезно, и покорно потащился за ней.

По дороге она нарвала моркови, редиски, репу; таких крупных овощей, какие вырастали там в огородах, Борька потом не встречал ни на Дальнем Востоке, ни в Казахстане, ни в средней полосе России.

Редиска была размером с хороший помидор, репа — с казахскую дыню; картофель был тоже очень крупным. Поражало, что за короткое лето овощи достигали таких внушительных размеров.

Салат, приготовленный бабой Юней, он через силу, но весь съел, запил квасом и хотел было уже попрощаться, да не тут-то было — старушка взяла его за руку и говорит:

— Посиди маненько…

— Мать-то пишет?

— Пишет.

— Учится она у тебя — молодец, и ты учись, когда вырастешь.

— Хорошо, ну я пошел?

— Да иди уж к Витьке своему, — с досадой промолвила она.

Попрощавшись со старушкой, Борька через дырку в заборе выскочил на улицу и побежал к Витькиному дому. Остановил мальчика громкий голос, доносившийся со двора его друга:

— Принеси большую кисть, она в сенцах на столе.

В щель в воротах виден был дядя Афанасий, Витькин отец.

Он ремонтировал днище своей лодки. Рядом горел костер, над которым висел почерневший от копоти казанок, из которого валил черный и вонючий дым.

— Сынок, давай быстрей, смола уже кипит, — торопил отец. — О, помощник нам как раз сейчас нужен, — добавил он, увидев входящего Борьку.

— Привет! — поприветствовал друга Витька, появившись с огромной кистью в руках.

— Я тут нашел еще пару отверстий, их надо зашкурить, займитесь, пацаны, — попросил дядя Афанасий, показывая поврежденные места на лодке.

Борька, взяв наждачку, с удовольствием включился в работу.

— После на поле пойдем, там сегодня Мишка с мячом будет.

— Здравствуй, Боря! — услышал он за спиной голос тети Нины. Она держала за руку Витькину младшую сестру Анютку, которая улыбалась мальчишкам во весь рот.

Ну ладно, мальцы, спасибо за помощь! — поблагодарил Афанасий, когда друзья обработали обнаруженные им пробоины.

— Слышу, вы собрались на поле, тогда отправляйтесь, мне осталось только просмолить.

На окраине села собиралась почти вся детвора. Небольшое ровное поле, с двух сторон обрамленное лесом, вполне сходило им за футбольное. Мяч был на всю деревню один — у Мишки Кудряшова. Зато он был настоящим, со шнурками, привез его ему дядя с Иркутска.

Мишка уже гонял его по полю, и друзья этому очень обрадовались. Он мальчишек заметил издали.

— Борька, Витька, Квас против нас с Серегой, поняли?

— Поняли, — кивая, ответили те.

Тут же началась игра… Мишка и Сергей были старше их года на четыре, поэтому команды по силам примерно были равны. Сборная, которая проигрывает, выходит из игры, ее заменяет другая, ждущая своей очереди среди зрителей. Мальчишеских команд, желающих померяться силами, собралось четыре. Играли до трех голов: чья сборная первой забивает три мяча — та и победила.

Первые две игры Борька с Витькой и Квасом выиграли. А третью проиграли в пух и прах.

В футбольных баталиях день пролетел незаметно. К вечеру ноги гудели, хотелось есть.

— Мне надо домой, — произнес Витька.

— Мне тоже.

По тропинке, ведущей в село, медленно потянулась футбольная ватага мальчишек, громко обсуждая спорные эпизоды в играх.

Бабушкин дом был на краю села, недалеко от футбольного поля, поэтому Борька первый попрощался с друзьями.

О петухе, который находился во дворе, он напрочь забыл, за то и поплатился. Забияка поджидал его. Не успел мальчишка даже закрыть за собой калитку, как получил удар с боку, почувствовав боль в ноге. Петух с маху клюнул и отскочил, готовясь к новой атаке, преграждая ему дорогу к дому. Испугавшись, Борька выскочил на улицу, прикрыв плотно за собой дверь. Тут он вспомнил бабушкины слова: «Петух не курица», — вспомнил и про палку, которую долго не пришлось искать. В заборе торчала подходящая жердина. С силой вырвав ее, обозленный на весь петушиный род мальчик смело ступил во двор, держа жердь на изготовке. Петух, ни разу не получавший отпора, снова нагло ринулся на него, норовя клюнуть. Сильно разбежавшись, он взлетел и стал быстро приближаться к мальчику на уровне лица. Страх заставил парнишку мгновенно среагировать.

Удар жердью пришелся забияке по голове, и он от боли издал какой-то жалобный звук, отлетев в сторону.

В Борьке кипела злоба, он еще дважды со всей силы огрел драчливую птицу жердью и понял, что в гневе сделал что-то не то. Враг его совсем сник, голову держать он не мог, шея птицы была перебита. Видя перед собой искалеченного петуха, мальчику стало страшно, стало жалко его. Бросив палку, он забежал в дом и разрыдался. Бабушка стояла посреди избы и смотрела на него.

— Петух, — выдавил Борька сквозь слезы.

— Что петух? — уже выходя во двор, спросила бабушка.

Мальчишке показалось, что прошла целая вечность, пока она зашла в дом, закрыла за собой дверь и сказала:

— Допрыгался задира, ну ничего, я уже молодого кочета у Юньки присмотрела; он ведь не только на тебя налетал, всем, окромя меня, проходу не давал.

Бабушка подошла к умывальнику и стала тщательно мыть руки. Только сейчас Борька заметил, что левая рука ее была в крови. Он все понял — зарубила она петуха. Слезы сами рекой полились у него из глаз.

— Ну-ну, охотник, — укоризненно сказала бабушка.

— Давай-ка ужинай и ложись отдыхай, утро вечера мудренее.

Ночью мальчик плохо спал. Лишь под утро его одолел крепкий сон, поэтому проснулся он ближе к обеду.

— Борь, Витька пришел, тебя дожидатся, — услышал голос бабушки.

— Я суп сварила, поешьте. Она налила им по полной тарелке супа, аппетитный запах от которого разносился по всей избе. Покушав, друзья уж было собрались вставать из-за стола, как вдруг подошла бабушка и произнесла:

— А вот и забияка.

Она в тарелке выставила на стол вареного петуха, который еще вчера чувствовал себя хозяином во дворе.

Затем отломила от него ногу и положила Борьке, но тот молча отодвинул свою тарелку, встал из-за стола и вышел во двор.

— Понятно, — многозначительно сказала бабушка за его спиной.

Мальчик сел на крыльцо. Во дворе гуляли куры, и с ними — совсем еще молоденький петух. Хотел он подойти к нему поближе, но тот испугался его и отбежал в сторону.

— Этот не будет таким, — подумал Борька.

Ему стало грустно и жалко петуха-забияку, и слезы сами собой покатились по щекам.

Духи «Красная Москва»

Как-то Сашка, мальчишка лет семи, случайно подслушал разговор своей мамы и соседки. Женщины говорили о духах.

— Какой приятный запах! — открыв и понюхав содержимое стеклянного флакончика, произнесла его мама. Позже он узнал, что эти духи называются «Красная Москва». «Обязательно куплю их ей на Восьмое марта», — решил тогда мальчик.

Она сама себе духи ни за что бы не купила, потому как жили они в ту пору очень скромно, на одну зарплату отца, а кроме Сашки у родителей было еще двое детей: Сережка четырех лет да Андрюша, которому еще не было и года. В доме каждая копейка была на счету, и парнишка об этом знал.

Самый маленький флакончик духов «Красная Москва» стоил три рубля пятьдесят копеек. Тогда это были большие деньги, особенно для мальчишки. В начале его эта цена сильно напугала, он даже расстроился.

«Может, у китайца-старьевщика удастся что-то выменять», — подумал Сашка. Приезд менялы для детворы был праздником. Он останавливал свою лошадь с телегой посреди двора, и повозку тут же обступали со всех сторон.

Люди отдавали старику старые вещи, а взамен получали воздушные шарики, свистки, вертушки, издающие звук, маленькие шарманки, расчески и еще много разной безделицы.

Обменщик брал сдаваемые ненужные вещи в правую руку и приподнимал, как бы взвешивая, а левой рукой одаривал своими безделушками. Мальчишкам всегда казалось, что он обманывает их. За горсть тряпья китаец давал пару шариков. Дети возмущались, просили добавить хотя бы еще один, но тот был непреклонен.

— А за деньги можно? — спросил Сашка в надежде, что старьевщик рассчитается рублями.

— Деньга нет, деньга нет, — дважды повторил тот.

«Нет так нет», — думал Санька, удаляясь.

Этот человек его больше не интересовал. До праздника оставалось два дня, надо было что-то придумать. Где в таком возрасте пацан мог взять деньги?

Первое — это попросить у родителей. Чего он не мог сделать по причине того, что взять их можно было только у отца, а его неделями не было дома.

Второе — выиграть в тридцатикопеечную лотерею. Что у мальчика ни разу не получалось.

Третий и самый простой способ — сдать пустые бутылки, благо их принимали на каждом углу, и даже в какой-то один день недели к ним во двор приезжала машина, у которой на кузове было написано «ПРИЕМ СТЕКЛОТАРЫ».

В сарае давно стоял почти полный мешок разной пустой стеклянной посуды. Каждая бутылка в приемном пункте стоила десять копеек. Тару он тут же пересчитал. На деньги, полученные за это количество, Сашка вполне мог купить духи, и у него еще останется двадцать копеек.

Не мешкая решил действовать. Ларек, где принимали посуду, был недалеко от дома. Все сразу унести бутылки ему было не под силу, поэтому пришлось сбегать в приемный пункт два раза. Добыв таким способом деньги, мальчишка помчался в магазин. Возвращался домой уже не спеша, в его кармане покоился флакончик духов «Красная Москва». Только от одной мысли, как обрадуется мама, когда он ей подарит духи, стало радостно.

На следующий день, это было седьмое марта, во двор к ним приехала машина с надписью на кузове «ПРИЕМ СТЕКЛОТАРЫ». Прибыла она совсем некстати. Соседи, гремя пустой посудой, один за другим потянулись к автомобилю, засуетилась и Санькина мама. Мешок давно стоял, а вспомнила она про него именно сейчас. Дверь скрипнула. Он помчался к окну: мама направлялась к сараю. В этот самый момент парнишке захотелось куда-нибудь провалиться, лишь бы не отвечать на ее расспросы… Вернулась она очень быстро, видимо, бежала.

— Саня, Санька, — услышал мальчишка запыхавшийся голос.

— Где бутылки?

Сын молчал.

— Где бутылки? Тебя спрашиваю, — еще громче задала вопрос она.

— Я их сдал…

Воцарилась пауза, которая показалась парнишке вечностью.

— А деньги тогда где? — вновь услышал он вопрос матери.

Сашка по-прежнему молчал. Мама перешла на крик, повторяя этот же вопрос.

— Денег нет, — с трудом выдавил он из себя.

— Как нет? — всплеснула руками мать и стала медленно опускаться на стул. Он надеялся, что мама успокоится, но неожиданно ощутил на лице сильную пощечину. Больше от обиды, чем от боли, из Санькиных глаз брызнули слезы. Тогда он достал из кармана флакончик с духами и, всхлипывая, произнес:

— Купил тебе подарок.

Воцарилась тишина. Вдруг мама закрыла лицо руками и навзрыд заплакала, потом она обняла сына, прижала к себе и стала целовать…

С тех пор прошло много лет, мамы Сашкиной давно уж нет. Но всякий раз, вспоминая этот эпизод из своего детства, ему становится грустно и на глазах наворачиваются слезы.

Проводы в армию

Седьмые сутки призывников держат в спортзале механического завода. На улицу никого не выпускают и новое пополнение не завозят. А вокруг помещения толпятся родственники. Команда вроде не секретная: восьмидесятая — морфлот. Непонятно, почему даже с родными нельзя пообщаться.

Сквозь стекло Роман видит свою мать. Окна в спортзале высокие, снаружи грязные, но она тем не менее подпрыгивает, хочет среди новобранцев увидеть сына. Парень растолкал несколько матрасов, лежащих у окон и служащих новобранцам постелями, приблизился к окну и стал махать руками. Но тщетно — мать его не видела.

Вдруг появился полноватый мичман он показал рукой в сторону автобусных остановок и что-то крикнул. Провожающие нехотя стали отходить от окон.

Стояла весна. Было тепло, Роману навсегда запомнилось это голубое чистое весеннее небо. Вдруг у самого уха раздалась команда:

— В одну шеренгу становись.

Наконец-то должны были произойти какие-то события, которые обязаны повлиять на дальнейшую судьбу призывников.

До тошноты надоел этот пыльный зал, хотелось увидеть весеннее небо, вдохнуть свежий воздух, увидеть родных.

Через несколько минут толпа наподобие солдатской шеренги стояла перед лейтенантом.

Новобранцы изрядно устали, томясь неделю в пыльном спортзале в ожидании своей дальнейшей судьбы, и рады были любым переменам.

Наступила полная тишина.

— Сегодня в 19 часов наш эшелон отбывает, — как можно громче сказал лейтенант, чтобы всем было слышно.

— А пока привести себя в порядок. От клуба до железнодорожного вокзала пойдете строем. Разойдись.

На лицах у кого появились улыбки, у кого недоумение. Все думали об одном — куда повезут?

По форме сопровождающих офицеров парни догадывались, что повезут к морю. А вот к какому — вопрос.

Ровно в восемнадцать часов будущих солдат каким-никаким, а все-таки строем повели по центральной улице к железнодорожному вокзалу. В команде призывников было человек семьдесят, по краям бежала толпа провожающих. Тогда Роману это напомнило майскую демонстрацию, не хватало только знамен.

Родственники призывников за время пути успевали пообщаться и передать котомки с продуктами.

Вдруг парень увидел мать. Cо слезами на глазах, она держала в одной руке сумку, приготовленную для него, а другой придерживала его младшего брата Сашку. «Бедные мои, они несколько дней подряд приходили к проклятому клубу, боялись, что не сумеют попрощаться: ведь день отправки никто не знал. До сих пор не пойму, к чему такая строжайшая тайна, вроде и невоенное было время», — вспоминал позже Роман.

Призывники были вконец измучены, а провожающие еще сильнее.

Наконец, военный эшелон прибыл на первый путь, двери состава открылись, у каждой появился офицер или матрос. Молодой человек надеялся, что им дадут попрощаться с родными, но не тут-то было. Прозвучавшая команда: «Призывники, по одному бегом к вагонам!», — посеяла в рядах новобранцев панику. Каждый из провожающих старался обнять и поцеловать своего будущего защитника родины, да передать хоть что-то на дорогу, по всей вероятности дальнюю. Парень всем сердцем почувствовал: надо искать своих, другого такого момента уже не будет.

Мама его с глазами, полными слез, оказалась рядом, он обнял ее и, успокаивая и целуя, шептал:

— Не на войну ведь, мам.

А она ему в это время сумку сует в руку:

— Возьми, сынок, дорога дальняя.

Успел еще обнять братишку, пожал ему руку и забежал в вагон. Все это было, как во сне.

Внутри эшелона стояла духота. Все окна закрыты. Призывники прильнули к ним и смотрели на перрон. Роман тоже притиснулся к окну. Хотелось еще раз увидеть своих, чувствовал, что разлука надолго.

На перроне было много провожающих, но своих он среди них не нашел.

«Как может хрупкая женщина пробиться сквозь толпу провожающих?!» — с грустью думал призывник. Поезд стоял еще с полчаса. Иногда ему казалось, что в этой массе людей мелькнул платок его матери.

Вдруг вагон сильно дернулся и замер.

— Цепляют тепловоз, — сказал кто-то.

Минут через десять эшелон тронулся, Роман последний раз с надеждой взглянул в окно и увидел свою маму, открыл форточку и помахал ей рукой. Она заметила его и стала двигаться в след за вагоном.

Сын ясно видел слезы, текущие по щекам матери, носовой платочек в левой руке, платок, слетевший с головы и развевающийся на ветру. Состав постепенно набирал скорость, а мама все бежала.

Роман видит ее уже вдалеке и видит, что она все еще бежит.

Вдруг мать споткнулась и упала. От увиденного сердце сына сжалось.

Первое, что пришло в голову, — спрыгнуть с поезда и помочь ей. Роман ринулся в тамбур и понял, что это невозможно: все двери были закрыты на замки.

Служил он на Дальнем Востоке, на границе, и образ мамы, бегущей по перрону за поездом, всегда был с ним. Он и сейчас с ним, остался навсегда в его памяти.

Таежная ягода брусника

По всей избе разносился приятный запах вареной брусники. Мария, женщина лет сорока пяти, хлопотала у печи. Добавив в кастрюлю немного воды, чтобы варенье не подгорало, помешивала ягоду ложкой. Боровая ягода — боровинка, — которую в народе называют брусникой, родится в таежных лесах. О целебности ее, особенно ее листьев, знает каждый сибиряк. Листья собирают ранней весной, прямо из-под снега, а вот ягоду по осени в сентябре, бывает, в октябре. Чем теплей таежное лето, тем слаще боровинка.

Помешивая варенье, Мария улыбалась, она вспоминала случай из своей жизни, чуть не ставший для нее трагическим, непосредственно связанный с этой ягодой.

В ту пору ей исполнилось двадцать лет, была она на седьмом месяце беременности первенцем.

Лето стояло жаркое, боровинки уродилось видимо-невидимо. Она была крупной и сладкой. Деревенские девки приносили полными лукошками сочную бруснику с тайги. Несмотря на то, что была в положении, Мария от них не отставала.

— Пожалей себя, хватит нам до следующей осени твоей боровинки, — видя, как дочь в очередной раз собирается в тайгу, ворчал дед.

Ягодниц собралось немало. Стоял осенний, удивительно ясный и теплый день. Брусники в лесу было полным-полно, только не ленись — собирай. Она быстро набрала свое лукошко и присела отдохнуть. Ноги гудели, чувствовалась усталость.

В лесу было тихо, если не брать во внимание звенящий шум висящих над кустами мошкары и комарья, только иногда, кое-откуда, доносился хруст сухих веток.

Вдруг за своей спиной она услышала шум. Женщина привстала и обернулась.

Кем-то напуганные деревенские девки бежали прямо на нее.

— Медведь, — прокричала одна из них, поравнявшись.

Еще несколько ягодниц с криком: «Беги», — промчались мимо.

Мария испугалась, замерла. Последние женщины пробежали мимо, крича во все горло:

— Беги же — медведь!

Но от внезапного испуга она словно окаменела.

Лишь через мгновение схватила наполненное лукошко и побежала — побежала быстро, как только могла.

За спиной приближались треск веток и чье-то неровное дыхание.

Не преодолев и пяти метров, ягодница споткнулась и упала, брусника рассыпалась. Упала удачно, на бок, рядом был пень. Она подползла к нему, закрывая руками голову, и замерла.

Кто-то промчался мимо, не останавливаясь, сильно треща валежником.

— Медведь, — мелькнуло в голове.

Наконец все стихло, в лесу воцарилась тишина.

Полежав еще немного, Мария осторожно встала, осмотрелась вокруг — никого не было. Собрав рассыпанную ягоду и стараясь не наступать на валежник, она направилась в сторону деревни.

«Почему медведь пробежал мимо? — потихоньку успокаиваясь, думала она. — А может, он сам напугался женщин да убегал?.. Может, он почувствовал во мне ребенка да пожалел?» — вдруг мелькнула у нее мысль.

В декабре она родила здорового, крепкого мальчишку и назвала его Михаилом.

И вот сейчас, готовя варенье, помешивая в кастрюле боровинку, Мария с задумчивой улыбкой вспомнила опасный случай в осенней тайге. И хотя прошло уже много лет, та картина не стирается с ее памяти. Такая вот таежная ягода брусника.

Дик

Было это в отдаленной северной таежной деревеньке. Герою нашей истории Данилке через неделю должно было исполниться семь лет. День своего рождения он ждал с нетерпением, потому что с приходом его все родные поздравляли именинника и дарили подарки.

«Что же будет на этот раз?» — думал мальчик.

Он очень обрадовался и удивился, когда Егор, его отец, вручил сыну щенка, сказав при этом:

— Возьми и воспитывай, будет нам охраной.

— Ладно, — произнес счастливый Данилка.

Пару дней мальчик ломал голову над тем, как же его назвать. И, наконец, придумал короткую и звучную кличку — Дик. Щенок был из серьезной породы овчарок, оказался очень шустрым и понятливым. Уже через пару месяцев выполнял основные команды и откликался на свое имя.

С утра до позднего вечера Данилка и Дик проводили вместе. Резвились на окраине деревни, иной раз пробегались по ближайшему лесу. Собака не отходила от мальчика. Она обгоняла его, но видя, что тот отстал, останавливалась и ждала, высунув язык. Когда Данилка приближался к ней, она подскакивала с визгом, как бы говоря: «Не отставай!», — и снова убегала вперед.

Пес и мальчик полюбили друг друга и стали неразлучны.

Прошел год с немногим. Дик превратился в серьезную и верную собаку. Многие боялись только одного его вида. Хотя вел он себя умно, не лаял зря на каждого прохожего, а лишь настораживался, готовый в любой момент броситься на чужака, посягнувшего на его территорию.

Единственно, на кого он реагировал жестко, так это на Ефима, молодого соседа, живущего через два дома. Парень дразнил собаку: ему доставляло какое-то особенное удовольствие бросить в нее камень, громко провести палкой по штакетнику, просто позлить. Дик, видимо, чувствовал его неприязнь, злобный настрой, оттого и невзлюбил Ефима, и, когда тот проходил мимо, пес настораживался. Но даже в этой ситуации не лаял, а грозно рычал, оскалив мощные клыки и вздыбив густую шерсть. На всех остальных нормальных прохожих он реагировал спокойно.

Мальчик души не чаял в своем друге, а Дик просто обожал его! Завидев возвращающегося из школы Данилку, стрелой летел к нему и, встав на задние лапы, а передние вскинув на плечи мальчишке, лизал его лицо, а тот счастливо улыбался.

Однажды в начале лета, играя и убегая от собаки, Данилка далеко углубился в лес. Разгоряченный, он не сразу понял, что происходит: неожиданно земля под ним провалилась, и он полетел вниз. Приземлившись, ощутил, как на голову посыпались еловые ветки. Яма была достаточно глубокой. Их делают охотники для отлова зверья, маскируя ветками. В одну из таких ловушек нечаянно и угодил мальчишка. Оглядевшись, Данилка поднялся, взглянул вверх и увидел мечущегося от волнения Дика. Пес понимал, что друг оказался в беде, скулил и повизгивал, но не знал, как ему помочь!

— Дик, — позвал мальчик.

Услышав его голос, овчарка припала на передние лапы и, опустив морду в яму, громко залаяла, как бы говоря «Я здесь».

Понимая, что собака ему ничем не поможет, парнишка закричал:

— Дик, домой, зови отца!

Пес метался вокруг ямы, не зная, что делать.

— Домой! — снова крикнул Данилка, надеясь, что тот все-таки поймет его.

Сильно взвизгнув, собака исчезла…

Веря в друга, мальчик присел на корточки и стал ждать.

В это время Дик огромными прыжками, поджав уши, стремительно несся в деревню. На счастье, отец был дома и что-то мастерил во дворе. Пес подбежал к нему, схватил зубами за брючину и стал тянуть со всей силы, при этом грозно рыча.

Сразу Егор ничего не понял.

— Что ты делаешь, где Данилка? — испуганно спросил он.

Собака не отпускала его штанину и пыталась тащить за собой. Наконец, мужчина сообразил.

— Что-то случилось?

Пес вдруг помчался к лесу. Егор еле поспевал за ним.

Собака, видя, что он отстает, приостановилась, но, немного подождав, снова побежала, громко лая при этом.

Мальчик, сидя в яме, услышал этот такой знакомый лай и от радости запрыгал.

А увидев над собой счастливую морду тяжело дышащей овчарки с вываленным от быстрого бега языком, восторженно закричал:

— Дик, Дик, Дик!!!

Подбежал и запыхавшийся Егор. Сразу поняв, в чем дело, он отыскал подходящую еловую жердину, с помощью которой вытащил из ямы сына и прижал его к себе.

Данилка не смог сдержать слез. В этот момент между ними протиснулся Дик, визжа от радости. Отец с сыном одновременно стали его обнимать, а он, в свою очередь, успевал каждого лизнуть в лицо, изо всех своих собачьих сил выражая восторг и счастье.