Оглавление

1

21 июня 2014 г. Санкт-Петербург.

Я снова и снова благодарила себя за свое безрассудство.

Морская терраса дворца Монплезир всегда была моим любимым местом в Петергофе. Сегодня было прохладно, ветер путал мои длинные волосы. Я не заметила, что одна прядь зацепилась за брошь на груди, и, стараясь собрать волосы, сильно дернула их. Брошь с тихим звоном упала на вымощенную красно-желтым голландским кирпичом террасу. На мгновение выглянуло солнце, и солнечные зайчики разбежались от сверкнувших камней. Подняв и с силой сжав брошь в руке, так, что грани ее больно врезались в ладонь, я стала вспоминать.

2

21 июня 2011 г. Санкт-Петербург. Музей-усадьба Державина.

Благодаря подработке во время учебы экскурсоводом у меня появилось много хороших знакомых в музеях Санкт-Петербурга. Теперь я хорошо знала не только историю города, но и многое об Императорской России, хорошо ориентировалась во дворцах и на территориях их парков. И мне удалось-таки организовать для сослуживцев — сотрудников НИИ физики, костюмированный бал после конференции. Конференция была приурочена к 300-летию М. В. Ломоносова.

Прислонившись к колонне в Парадном зале, я смотрела на танцующие пары в костюмах и платьях XVIII века. И следила глазами за приглашенным гостем, физиком-ядерщиком Алексеем Федоровичем Павловым. Он был в летнем льняном костюме и выделялся не только нарядом, но и тем, что ни на минуту не оставался один. Очень многие хотели пообщаться с ним, и я в том числе.

Алексей Федорович обещал мне личную встречу по поводу диссертации. Ради этой беседы я его и уговорила после выступления на конференции прийти на бал. И теперь я ждала, когда же смогу увести его для разговора в Домашний театр, в который можно было пройти из Парадного зала. Больше такой возможности мне не представилось бы. Павлов в Санкт-Петербурге был проездом, в его плотный рабочий график практически невозможно вклиниться, тем более обычной аспирантке. Сейчас мне оставалось только ждать.

Как любительница кед и брюк и на правах организатора и распорядителя бала я надела мужской костюм глубокого синего цвета. Мои длинные каштановые волосы, собранные в тугой низкий узел, отлично сочетались с цветом кафтана. Такой наряд мне удалось найти в костюмерной театра. Он состоял из батистовой рубашки с мелкими пуговичками, с кружевами, с жабо; камзола тонкого бархата; кафтана, который застегивали только на две пуговицы; коротких штанов — кюлоты до колен из той же ткани, что и кафтан; белых чулок. Камзол почти полностью повторял крой кафтана и виднелся из-под него. А вот за туфлями с каблуком и толстой подошвой, подобными той эпохе, пришлось побегать по городу. Да еще была проблема из-за моего не самого ходового размера ноги — 35,5.

Нам повезло с погодой, было прохладно, и хотя Парадный зал был просторным, с большими окнами, из-за большого количества гостей в зале стало душно, да и непривычный костюм не добавлял комфорта.

Я вышла в Польский парк не только чтобы подышать свежим воздухом, но и пытаясь сбежать от активистки Юль Васильны. Она жаждала поделиться своими восторгами, а также перечислением недостатков того, чего я не предусмотрела. Юль Васильна обладала чудовищно высоким голосом и способностью выдавать слова со скоростью пулемета. Из-за того, что слова у нее вылетали быстрее, чем она их успевала проговаривать, окончания она съедала, и порой ее невозможно было понять.

Под предлогом проверки сюрприза я сбежала от нее. Сюрприз организовывала компания, которую не требовалось контролировать и проверять. Салют должен был скоро начаться во дворе со стороны набережной реки Фонтанки.

Из-за белых ночей на улице было довольно светло, из усадьбы доносилась музыка, громкие голоса, смех. Прохладный ветерок приятно охлаждал кожу, шумела листва старых деревьев. Я села на скамейку за деревом у пруда, практически напротив Оранжереи. И только теперь поняла, как устала за время подготовки бала.

Услышав шум за спиной, я обернулась. Алексей Федорович шел, спотыкаясь и пошатываясь, под руку с крупным мужчиной в светлой рубашке с коротким рукавом и светлых брюках к Оранжерее.

Мне стало любопытно, куда Павлова ведут и почему он пошатывается. Я видела, как Алексей Федорович отказывался пить спиртное. Мужчина завел Павлова в Оранжерею.

Я встала со скамейки, постояла несколько минут, раздумывая, нужно ли мне идти за ними. И тоже пошла к Оранжерее. Она была освещена, но из-за высоких растений внутри у окон и полупрозрачного тюля мне плохо было видно, что там происходит. Чтобы лучше рассмотреть, я поднялась по ступенькам к приоткрытой входной двери и заглянула внутрь. Единственный стул стоял в центре зала, практически напротив входных дверей. И на этом стуле сидел Алексей Федорович, бессильно свесив руки. Кроме Павлова и мужчины, который его привел, я успела заметить еще несколько человек. Один из них мне показался знакомым. Но он был в тени, у меня не было возможности и времени лучше рассмотреть его. У него в руках был пистолет.

Противная струйка потекла по спине между лопаток. Ладони стали ледяными, как всегда у меня при волнении. Я пыталась понять, почему Павлов так сидит.

Раздался щелчок, голова Павлова откинулась, а на груди появилось красное пятно. От неожиданности и ужаса меня качнуло, и, чтобы не упасть, я оперлась о дверь. Дверь заскрипела, последнее, что я успела увидеть — как они все обернулись в мою сторону. Я отскочила и, ничего не понимая, побежала к открытым воротам в сторону Молодежного театра на Фонтанке. В это время начался салют. Шум залпов салюта не позволял мне понять, гонятся ли за мной. Только одна мысль билась в голове: убежать, спрятаться, все равно где.

Слава богу, это был не такой масштабный салют, как на День Победы или на выпускной «Алые паруса», во время которого становилось светло как днем. В промежутках между залпами, пользуясь относительной темнотой, мне удалось добежать до ворот. Меня хлестко ударило по шее, в глазах так потемнело от боли, что пришлось прислониться к забору. По шее что-то текло. Я схватилась за шею, потом посмотрела на руку — она была в чем-то темном, липком. В ушах зашумело. Рядом со мной в прут забора ударилась пуля. Господи, я даже не услышала выстрел. Сорвав с шеи жабо, зажимая рану, спотыкаясь, я снова побежала.

Прошло всего несколько минут с момента убийства Павлова, а у меня время стало тягучим. Несмотря на ранение, мой мозг продолжал думать: если я не слышала выстрел, то или был глушитель, или выстрел совпал с залпами салюта. Мысли стали путаться.

Перебежав через дорогу, я оказалась в саду.

Почему я не кричала, почему я не искала защиты у других людей, почему я побежала в парк? Я не знаю. Теперь мысли мои скакали, как куча маленьких пластиковых теннисных шариков по столу, и в голове раздавался такой же шум. Последнее, что я помню, как скользнула за кусты, практически упав в них. Все. Темнота.

3

1755 г. Санкт-Петербург.

И куда я вляпалась в этот раз? Это была первая мысль, которая пришла в голову, как только я проснулась. Вторая — это все сон.

Я открыла глаза, прищурилась, в комнате был полумрак. Почему-то надо мной балдахин, я лежу на мягкой кровати, на резном комоде у стены стоит подсвечник с горящей свечой. Комод рядом со светлой изразцовой печью. Потолки в комнате высокие, с лепниной… И вот теперь на меня накатил страх: где я, где убийцы, угрожает ли мне опасность, почему я не дома? Я попыталась вскочить, но резкая боль пронзила шею. Откинувшись на подушки, потрогала шею. Она была плотно перевязана тканью.

Полежав несколько минут, придя в себя от боли, я осторожно откинула одеяло, повернувшись на бок, тихо встала. Под босыми ногами был мягкий ковер. Напротив комода висело большое зеркало, мне удалось себя рассмотреть. Волосы были заплетены в косу, шея перевязана тканью, на мне была белая легкая длинная свободная рубашка с длинными рукавами и кружевами по подолу, горловине и рукавам.

Поворачиваясь всем корпусом, чтобы не потревожить раненую шею, я осмотрелась. Комната небольшая, кроме кровати и комода, здесь есть банкетка, обитая светлой тканью, с подушками и небольшой столик со стульями вокруг него. Обстановка в комнате напомнила мне спальню во дворце или особняке.

Я подошла к высокой двери, стараясь не издавать шум, приоткрыла ее. Передо мной тянулся длинный темный коридор, озаряемый мерцающим светом из дальней комнаты слева. Придерживаясь за стену, я подошла к этой комнате. Ноги моментально заледенели: пол был холодный, по коридору гуляли сквозняки. Наконец-то я добрела до комнаты со светом. Голова закружилась. Прислонившись к стене, закрыв глаза, стала прислушиваться к тому, что говорят.

— Прости, что вчера так поздно у тебя появился, да еще с раненой девицей, — тихо проговорил мужской голос. — Она так и не приходила в себя?

Раздался звон чашек.

— Нет, но кровь удалось остановить. Она очень слаба, — ответил молодой женский голос. — А теперь я требую, чтобы ты мне рассказал, кто она такая и где ты ее нашел?

Держась за стену, я осторожно заглянула в приоткрытую дверь. Это была просто огромная комната, целый бальный зал с высокими потолками с лепниной, с большими окнами по одной стороне. Зал освещался свечами в двух канделябрах, большая хрустальная люстра со свечами в центре зала не горела. Один канделябр стоял на стойке-подставке у стены, второй — на столике. В комнате было две группы мебели. На той, что расположилась ближе ко мне, за столиком с чашками и чайником, в креслах сидели молодой человек и девушка. Молодой человек был в костюме темно-вишневого цвета, девушка в голубом платье с широкими юбками, как будто они были с нашего бала-маскарада. В руках девушка держала чашку с блюдцем, при этом она строго смотрела на молодого человека.

— Я ехал от Шувалова, мы славно погуляли, я практически заснул, — со смешком сказал молодой человек, откинувшись на спинку кресла.

— Хорошо, что была обычная попойка, а не бал-метаморфоза. Я не готова снова увидеть тебя в платье, — перебив молодого человека, девушка засмеялась.

Я тыльной стороной ладони вытерла со лба бисеринки пота, меня кинуло в жар.

— Ты будешь дальше слушать? — постарался сменить тему разговора молодой человек.

— Да-да, слушаю внимательно. — Девушка, наклонившись к столику, поставила чашку с блюдцем на стол.

— И тут под колеса кареты чуть не кидается парнишка.

— Какой ужас, — всплеснула руками девушка.

— Да, хорошо, что кучер успел остановить лошадей, — молодой человек подался вперед. — Когда я вышел из кареты, то увидел, что он был весь в крови. Представляешь мое удивление, когда я увидел, что парнишка-то — девица, да притом милая!

— Ты неисправим, Митя, только девицы на уме, — махнула рукой на него девушка.

— Катюша, не только девицы, — засмеялся молодой человек. — К себе я ее привезти не мог, поэтому привез к тебе. Костюм у нее дорогой, думаю, что она из состоятельной семьи.

«Ничему жизнь меня не учит, — чуть не произнесла я вслух. — Постоянно меня тянет туда, откуда нужно бежать со всех ног, и желательно как можно дальше». Только об этом я успела подумать, как снова потеряла сознание.

4

«Господи, что же я как кисейная барышня или ванька-встанька все в обморок хлопаюсь, да еще на самом интересном месте. Все бока уже отшибла», — я снова пришла в себя в той же самой комнате.

Было уже светло. На комоде, кроме подсвечника с потушенной свечой, стоял тазик с кувшином. На столике — графин с водой и стакан.

Дверь в комнату приоткрылась, и заглянула молоденькая девушка с румяными щеками, кругленькими глазками, носом-пуговкой, в чепце. Увидев, что я лежу с открытыми глазами, девушка скрылась за дверью.

— Барыня, барышня проснулись, — раздался за дверью громкий звонкий голос.

Я вздрогнула от неожиданности.

«Так, — стала я думать про себя, — барыня, барышня, странные одежды, обстановка, карета. Кстати, вполне симпатичный молодой человек. Тьфу, балда, нашла о чем думать. Я уже сама с собой разговариваю. Это точно сон или у меня бред от ранения? Но я же помню, как убили физика Павлова, мне же это не приснилось?»

Мои мысли снова, как и той ночью, во время бегства, скакали с одного на другое. Я не могла сосредоточиться.

Мой разговор самой с собой прервал приход той самой девушки, которую я видела в комнате при свечах. Она вошла, оставив дверь широко открытой. Теперь, при свете дня, я смогла ее лучше разглядеть: стройная блондинка чуть выше среднего роста, красивая и достаточно юная. Платье на ней сегодня снова было с корсетом и пышной юбкой.

«Почему она снова в маскарадном платье, и не во вчерашнем, а в новом, отлично пошитом?» — подумала я.

— Прошу простить мою горничную Глашу за шум, — девушка мило улыбнулась. — Я хозяйка этого дома, меня зовут Екатерина Андреевна Ростовцева.

Осторожно, стараясь не двигать раненой шеей, я приподнялась на подушках:

— Меня зовут Мария Белозерская. Простите меня за невольное вторжение. Благодарю за заботу обо мне.

Я потихоньку села на кровати.

— Я сейчас пойду, только прошу принести мне мою одежду. — Придерживаясь за кровать, я встала. Меня шатнуло, но я быстро сделала шаг к стулу и удержалась за него.

— Мария, — подошла ко мне Екатерина Андреевна, — вам еще рано вставать, вы слабы. — Она взяла меня за руку и подвела к кровати. — Ложитесь немедленно и расскажите, кто вас ранил, что произошло?

Екатерина Андреевна села на стул перед кроватью, расправив юбку платья.

— Я не помню, что произошло, кто и как меня ранил. А как я оказалась у вас? Кто меня нашел?

— Вас, голубушка, два дня назад нашел мой племянник. Он ехал от графа Шувалова, и тут, как он рассказывал, вы чуть и не попали под колеса его кареты.

— Два дня назад? — дернулась я и громко вскрикнула от удивления и боли в шее.

— Да, вы сначала были без сознания, потом, видимо, пришли в себя, вышли из комнаты, но от слабости опять потеряли сознание. Мы с племянником нашли вас на полу без чувств, он и перенес вас в комнату.

— Господи, — только и смогла я пробормотать.

Что, черт возьми, происходит? Куда меня занесло?

В комнату с подносом в руках вошла Глаша в сером длинном платье с небольшим фартучком на поясе, неловко сделала книксен. На подносе стоял фарфоровый чайник, две чашки, что-то еще было, с кровати я не рассмотрела. Пока пухленькая и подвижная Глаша расставляла все на столике, а Екатерина Андреевна давала ей распоряжения, я наблюдала за ними.

«Так, — думала я, — что я еще узнала: граф Шувалов, по-прежнему странные одежды, чепчики. Постой, вчера говорили про бал-метаморфозу, я помню, что их любила проводить в XVIII веке Елизавета Петровна. И при ней были Шуваловы, а один из них даже был ее фаворитом, кажется, его звали Иваном. Надо срочно придумать какую-то легенду про себя».

Глаша подала мне чашку с чаем. Екатерина Андреевна с чашкой стояла у окна и оттуда смотрела на меня. Глаша тихо вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь.

— Я ехала к сестре в Нижний Новгород из Выборга, — начала рассказ я, помня родословную своего рода. Спасибо маме и ее любви к составлению генеалогического древа. Да и моей работе экскурсовода спасибо.

Екатерина Андреевна отошла от окна, поставила чашку с чаем на стол, села на стул у стола.

— В Выборге, — я продолжила свою легенду, — я жила с тетушкой, баронессой Поспеловой, но недавно она скончалась, и старшая сестра Анна, графиня Головина, пригласила меня пожить у них с мужем. Кроме сестры, у меня не осталось родственников, — я сама удивлялась, с какой быстротой я все придумала.

— Бедное дитя, — проговорила сочувственно Екатерина Андреевна.

— Я собиралась ехать с горничной, чтобы она меня сопровождала, как и положено, но она сбежала со своим возлюбленным накануне выезда. Чтобы мне не искать попутчиков и двинуться в путь, я переоделась юношей. Парик скрыл мои волосы. — Чтобы подумать, что говорить дальше, я сделала большой глоток чая, закашлялась.

«Боже мой, что я несу, какую-то дешевую мелодраму выдумала про горничную, захочешь — не поверишь», — мелькнула мысль у меня.

Екатерина Андреевна быстро встала, забрала у меня чашку, поставила ее на столик, помогла мне улечься на подушках.

— Но что же произошло дальше? Как вы были ранены? — накрывая меня одеялом, спросила Екатерина Андреевна.

— Я не помню, как все произошло. Помню, что ехала в карете с попутчиками, был уже вечер, я задремала, и все, больше я ничего не помню, — не думала, что сочинять историю так сложно, тем более чтобы не сболтнуть лишнего. — Мне нужно идти, прошу вас, принесите мне мою одежду. Я не могу вас обременять своим присутствием.

— Отдыхайте, Мария, я вас никуда не отпущу, вы еще слабы. Я что-нибудь придумаю, не тревожьтесь.

Екатерина Андреевна вышла из комнаты.

Я хотела встать, посмотреть, что находится снаружи. Может, вид из окна и происходящее там позволит понять, в каком веке я нахожусь.

«Да, — снова стала размышлять я, — уже не где я, интересует вопрос, а в каком веке. Чудеса, да и только». — И я заснула.

5

Днем я себя чувствовала гораздо лучше, и Екатерина Андреевна пригласила меня на обед. Мой мужской костюм мне не отдали. Глаша принесла платье из голубого хлопка с набивным рисунком. И это было еще не все.

Я бы сама не смогла одеться. Теперь я почувствовала на себе, как тяжело приходилось дамам XVIII века.

В том, что я в XVIII веке, я убедилась до сборов на обед. Мне удалось дойти до окна и посмотреть на улицу. Мои последние надежды на то, что мне все снится, я брежу от ранения, что я просто попала в какую-то секту, пошли прахом. На улице я рассмотрела кареты, людей в старинной одежде, да и дорога была мощеной.

— Барышня, — причитала Глаша, начав меня переодевать к обеду, — какая же вы тощенькая.

Пока Глаша что-то брала с банкетки, я натянула батистовую сорочку с коротким рукавом и низким вырезом.

Что-то оказалось корсетом. Глаша стала надевать на меня корсет V-образной формы со шнуровкой на спине и лямками. И шнуровка, кстати, отличалась от тех, что есть сейчас, к которой мы привыкли, и тех, которые я видела в фильмах. Это была шнуровка не крест-накрест, а «спиральная», я вспомнила название. Теперь я смогу читать лекции по моде XVIII века, правда, не знаю, какого года.

Я стояла боком к зеркалу, расположенному на стене, осторожно повернув голову, и с интересом наблюдала, как она меня шнурует. Дырочки на корсете располагались в шахматном порядке, завязку Глаша закрепила с одного конца, последовательно продела через все отверстия корсета и завязала с другого. Да так ловко и быстро у нее это получилось. Но когда она затягивала шнурок, мне уже было не так интересно.

Я знаю, какой пытке я подвергла бы своего врага — надела бы корсет, да еще и потуже затянула.

Это самая натуральная пытка! Дышать стало так тяжело, было ощущение, что мою грудь сдавили тисками. Ни в какое сравнение не идет с современными корсетами, которые мне довелось носить. И это еще Глаша корсет как полагается не затягивала.

— Я не буду сильно корсет затягивать, вы еще не совсем здоровы, и фижмы, барыня сказала, на вас не надевать.

Следом Глаша надела на меня пышную нижнюю юбку. Усадив на стул, помогла надеть шелковые чулки цвета слоновой кости, завязав подвязкой на бедре. И уже на все это сверху — длинное платье из голубого хлопка с набивным рисунком и пышной юбкой.

— Как же вам подошло платье хозяйки, только маленько длинновато, — осмотрев меня, сказала довольная Глаша.

Я решила воспользоваться болтливостью Глаши, которая без умолку тараторила обо всем подряд, но все равно я не могла из ее разговоров ничего ценного для себя услышать.

— Глаша, сколько тебе лет? Как давно ты здесь служишь? — вклинилась я в ее болтовню.

— Осьмнадцать годков. Я с деревни, что барыне принадлежит, я не служу, я родилась там.

«Как же мне у нее узнать, какой сейчас год, какой вопрос задать? — думала я. — Сколько лет, узнала, а знает ли, какого она года. Ладно, рискну, спрошу».

— Глаша, в каком ты году родилась? Что-то голова у меня побаливает, не могу сосчитать.

Глаша удивленно посмотрела на меня, потом, застегивая многочисленные крючки на спинке моего платья, зашевелила губами.

— Одна тысяча семьсот тридцать седьмом, вот. — Глаша закончила с крючками, обошла меня, осмотрела.

Она взяла стул, поставила его напротив зеркала.

— Садитесь, барышня, я вас причешу. — Она ухватила расческу с комода, куда положила ее, когда принесла вместе с ворохом одежды.

Я села на стул и, пока Глаша укладывала мне волосы, занялась подсчетами. Никак не могла сообразить, какой же сейчас год. Видимо, действительно, с головой у меня проблемы. Я ухмыльнулась. Как сказал мой старший брат после моего очередного восхождения на Эльбрус — больная на всю голову.

«Итак, соберись и считай, — приказала я себе, — 1737 плюс 18, это будет… — Я прямо чувствовала, как у меня шевелятся извилины. — Все, посчитала, 1755 год. Уж не знаю, радоваться или плакать. Одно хорошо, не в блокаду попала. Кошмар».

Тут я услышала, как Глаша что-то говорит, и почувствовала, как она смотрит на меня в зеркало.

— Что? Я задумалась, что ты говоришь?

— Все, барышня.

А я уже рассматривала себя в зеркале. Это была не я. Как бы я ни ругала корсет, но он придавал мне стати, да и в платье я шикарно выглядела.

«Да, — снова проговорила я про себя, — красотка ты, Мария, несомненно».

— Спасибо, Глаша.

— Ой, еще туфли. — Глаша взяла туфли в тон к платью, наклонилась и, приподняв обширный подол, стала надевать на ноги туфли.

Нога у меня скользнула туда свободно.

— Какая же у вас ножка маленькая. У хозяйки маленькая, а у вас еще меньше. — Глаша поднялась с колен. — Я сейчас принесу мюли, они подойдут.

Глаша с туфлями в руках проворно выбежала из комнаты.

— Какие еще мюли… — проговорила я вслух, подходя к зеркалу. Потрогала повязку, шея еще ощутимо болела.

Глаша влетела в комнату со шлепками в руках.

— Вот, — проговорила она, протягивая мне туфли без задника и на каблуках. — Они точно будут впору.

«Понятно, — подумала я, — это и есть мюли, запомнить бы».

Глаша снова бухнулась на колени, подняла мне платье и помогла надеть мюли.

— Красавица, — удовлетворенно сказала она. — Я провожу вас на обед.

Да, кстати, нижнего белья на мне не было никакого, вообще. Странные, я бы сказала, ощущения. Как-то прохладно, тут я хихикнула.

6

Под руку с Глашей я вошла в зал. Мою перевязанную шею Глаша закрыла, как она сказала, фишю. На самом деле это была косынка из муслина треугольной формы, прикрывавшая шею, плечи и глубокий вырез в зоне декольте.

Глаша привела меня в тот самый зал, в котором я видела ночью Екатерину Андреевну с ее племянником.

— Мария, я рада, что вы смогли принять мое приглашение на обед, — радушно приветствовала меня хозяйка, встретив у входа в зал.

Она, как всегда, выглядела великолепно. Голубое платье, украшенное кружевами, идеально подчеркивало ее стройную фигуру, глаза от цвета платья стали еще ярче.

Осторожно поворачиваясь, чтобы не потревожить шею, я стала осматривать зал.

Это был поистине великолепный образец стиля русского барокко XVIII века: много зеркал на стенах, стенные бра со свечами по обе стороны каждого зеркала; живописный плафон с большой хрустальной люстрой с многочисленными свечами; стены зала отделаны светлой тканью с крупным цветочным орнаментом; наборный паркет с вензелем в центре и изразцовая печь.

Будучи экскурсоводом, я повидала много дворцов и особняков. Но одно дело, когда смотришь на эту красоту в музее, а другое — когда находишься во всем этом великолепии, и тут еще живут люди. Ты можешь это не только созерцать, но и пользоваться этим. Можешь сидеть на диванах, стульях, ходить по паркету, спать в постели, есть еду, которой, по сути, нет, больше двухсот лет. Осознание этого шокировало меня.

Теперь в центре зала стоял небольшой стол, накрытый белой скатертью. На столе — канделябр со свечами. Так как за окном было пасмурно, свечи в канделябре горели. Стол был сервирован фарфоровым сервизом, столовые приборы были такие же, как и у нас, в нашем времени. Только вилка не с четырьмя зубцами, а с тремя длинными. Закуски источали такой аромат, что у меня от голода закружилась голова. Изобилие меня приятно удивило.

Только некоторые блюда были хорошо знакомы: моченые яблоки, квашеная капуста, соленые огурцы, рыба нескольких видов, нарезанное холодное мясо, красная икра, которую Екатерина Андреевна ела, намазав на хлеб, поперчив и посолив. Из тех блюд, что мне еще предлагали, я запомнила лососину с чесноком, медвежатину, пироги с горохом, налимьи молоки.

К моему удивлению, было много разнообразных соусов: к рыбе, к мясу, к дичи. Многие незнакомые блюда я не рискнула попробовать.

Мне пришлось себя контролировать, чтобы с голода не наброситься на еду и не разговаривать с набитым ртом, а есть, соблюдая приличия.

— Машенька, вы в силах написать письмо сестре, чтобы уведомить, что с вами все в порядке и вы задержитесь? — спросила меня Екатерина Андреевна, внимательно глядя на меня из-за фужера с вином в руке.

«Ну да, конечно в силах, особенно в XXI век, какие проблемы», — чуть не съязвила я.

— Да, в силах. Мне как можно скорее нужно написать и предупредить ее. Сестра тяжело переживала смерть… — Тут я замолчала, чтобы скрыть замешательство, взяла бокал и стала пить воду, лихорадочно вспоминая, кого я умертвила по своей легенде. — Переживала смерть тетушки и то, что она не смогла приехать и проститься с ней.

— Да, печально. Вот, попробуйте еще тартуфель, — сказала Екатерина Андреевна, сделав знак лакею в темно-красной бархатной ливрее, в парике и в белых печатках, прислуживавшему нам за столом. — Это очень вкусно, я недавно попробовала его у графа Шувалова, — расхваливала Екатерина Андреевна.

Лакей подал мне тарелку с тартуфелем, я взяла немного, осторожно попробовала.

«Это же картофель, а не тартуфель, — чуть не вскричала я, — как же так можно было испортить картошку».

— Да, изумительно, — покривив душой, подтвердила я, пытаясь проглотить хоть немного тартуфеля с ананасом.

«Пока я не поняла, как мне вернуться домой, нужно научить их готовить картошку, — решила я про себя. — Единственное блюдо, которое я хорошо умею готовить, это картошка».

Как же сложно было себя контролировать и не выпасть из легенды. Теперь я стала лучше понимать разведчиков, живших двойной жизнью. Только мне не повезло: в отличие от них, меня забросило на двести с лишним лет назад. Как же мне вернуться домой?

Задумавшись, я не слышала, о чем мне говорила Екатерина Андреевна. Из раздумий меня вывели ее слова о метаморфозе. Включившись в разговор, стала внимательно слушать. В это время нам принесли щи с репой и грибами. Щи были изумительно ароматные и вкусные, я с удовольствием их ела.

— Государыня приглашала и меня, но я не любительница маскарадов, да и балов. Вот снова пришло приглашение на бал. Он состоится скоро, в следующем месяце, нужно обязательно идти. Мария, составьте мне компанию, пожалуйста.

— Да, с удовольствием, — машинально согласилась я, доедая щи, даже не сообразив, что бал будет еще не скоро.

— Вот и замечательно, — обрадовалась Екатерина Андреевна.

— Екатерина Андреевна, я еще раз хочу поблагодарить вас за заботу. Мне неловко обременять вас своим присутствием, — спохватилась я. — У меня сейчас нет средств, чтобы хоть как-то отблагодарить вас за доброту.

— Ах, оставьте, Мария. К тому же вы скрасите мое одиночество. Дмитрий, мой племянник, довольно редко навещает меня.

Несмотря на свой голод, я быстро насытилась и принесенное горячее, как прорекламировала блюдо Екатерина Андреевна, котлеты де-воляй, уже не могла есть. К котлете прилагался гарнир, каша.

От необходимости есть котлету под пристальным вниманием Екатерины Андреевны и лакея меня спас приход ее племянника.

Он вошел решительным и стремительным шагом. Высокий широкоплечий молодой мужчина с резкими чертами лица, с темно-карими, практически черными глазами, длинные волнистые волосы были собраны и перевязаны темной лентой, сливавшейся с темными волосами. Светлый кафтан выгодно подчеркивал его статную фигуру.

— Митя, какой приятный сюрприз, — искренне обрадовалась Екатерина Андреевна.

Дмитрий остановился, осмотрелся, остановил взгляд на мне. Теперь мне удалось его рассмотреть.

— Разрешите представиться, сударыня, граф Дмитрий Михайлович Строганов, — галантно поклонившись, отрекомендовался он.

«Как же мне представиться, как к нему обращаться? — растерянно думала я. — Сиятельство, превосходительство, граф? Балда, — успела я обругать себя, — нужно было лучше историю учить».

Я хотела привстать из-за стола, чтобы познакомиться.

— Нет, нет, Мария, пожалуйста, не вставайте, — пришла мне на помощь Екатерина Андреевна. — Дмитрий, разреши тебе представить нашу гостью, графиня Мария Белозерская.

Я только кивнула, не зная, как себя вести.

«Ну вот, теперь я графиня, чудеса, да и только», — иронично подумала я.

— Митя, садись, отобедай с нами, — вставая, сказала Екатерина Андреевна.

— Благодарю, Катюша, откажусь, — сказал Дмитрий, подходя к Екатерине Андреевне, которая еле доставала до его подбородка, и целуя ее в макушку.

— Дмитрий Михайлович, благодарю вас за мое спасение.

— Оставьте, — снисходительно сказал Дмитрий. — Как вы себя чувствуете? — довольно равнодушно спросил он.

— Спасибо, замечательно, скоро смогу продолжить путешествие, — меня почему-то задело равнодушие Дмитрия.

— Нет-нет, я против этого. — Екатерина Андреевна подошла ко мне, взяла меня под руку. — Вы еще не готовы к столь длительному путешествию.

Мы с Екатериной Андреевной перешли к дивану, перед которым стоял небольшой столик, накрытый к чаю. На столе фарфоровый чайник с чашками, поднос с конфетами, чашки с медом, с вареньем, большая ваза с яблоками и небольшая миска с клубникой.

— Мария, попробуйте конфекты. Вот еще пирог с птичьими потрохами, — радушно предлагала Екатерина Андреевна.

Вот тут я чуть не подавилась, сделав глоток чая.

Дмитрий сел напротив нас в кресло. Лакей, довольно ловко и быстро убрав посуду с большого стола, покинул зал. Пока мы пили чай, Екатерина Андреевна вместо меня рассказала мою выдуманную историю путешествия. Дмитрий только хмыкнул, услышав про то, что я не помню, кто и как меня ранил.

— Екатерина Андреевна, — чуть не вскричала я, вспомнив, что на моем кафтане была брошь. Я ее надевала только по особым случаям. Говорила всем интересующимся людям, что это бижутерия. На самом деле брошь была инкрустирована настоящими бриллиантами и изумрудом. — А на моем кафтане брошь была?

— Брошь? Костюм полностью привели в порядок, но броши на нем не было, — с сожалением проговорила Екатерина Андреевна.

— Должно быть, я ее потеряла, как жаль. — Я не сдержалась, и слезы покатились из глаз. Выдержка мне изменила или напряжение сказалось, но я никак не могла остановиться. Я вспомнила еще про убийство Павлова, про брата, который, наверное, сходит с ума в поисках меня.

Екатерина Андреевна пыталась меня успокоить, дала свой батистовый платок, когда слезы полились градом. Дмитрий подал мне фужер с водой и с неприязнью смотрел на меня.

Я заставила себя успокоиться, вытерла слезы. Выпив воды, поставила стакан на стол.

— Простите меня, пожалуйста, за истерику, — извинилась я, теребя платок, — эта брошь дорога мне, это семейная реликвия, ее мне подарила бабушка. — И это была правда, тут мне не пришлось ничего придумывать.

— Зачем же вы в путешествие надели такую драгоценность? — спросил Дмитрий.

«Ох, прокололась, вот черт внимательный, а я растяпа невнимательная», — обозлилась я на себя и на Дмитрия.

— Она была прикреплена с внутренней стороны кафтана, я не рискнула положить ее в сумку с вещами. Но и это ее не уберегло, — выдала я первую пришедшую в голову версию. — Я была слишком самоуверенна, отправившись в такое длительное путешествие без сопровождающих. Не думала, что столкнусь с такими трудностями.

— Митя, может, ты съездишь на то место, где нашел Марию, и посмотришь брошь там? — спросила Екатерина Андреевна.

— Хорошо, поищу, но завтра, — неохотно согласился Дмитрий.