ремишься в институт, в консерваторию, в скрипку, в науку, в спорт, лезешь наверх, напрягая все силы, чтобы доказать, что ты не еврей. И наступает момент, когда ты становишься не евреем, а Ойстрахом, Гилельсом, Плисецкой или Пеле. Но всегда будут люди выше или наравне с тобой, и для них ты опять еврей. И что тебе тут посоветовать, кроме как принять, наконец
То, что при демократии печатается, при диктатуре говорится. При диктатуре все боятся вопроса, при демократии ответа. При диктатуре больше балета и анекдотов, при демократии – поездок и ограблений. Крупного животного страха – одинаково. При диктатуре могут прибить сверху, при демократии – снизу. При полном порядке – со всех сторон.
Интересно им всем воевать. Свежо, захватывающе. И весело. И сексуально, и раскованно. По-молодежному. Все там есть, кроме причины… И еще мешают цивилизованные. Они не хотят, чтоб какой-то народ исчез вообще. Хотя он очень мерзкий. Очень тяжело у телевизора. Вроде выходной, а все куда-то побежали, все куда-то стреляют. Так что психически слабые и материально неустойчивые не выдерживают и присоединяются.
невежество построило себе страну и пугает нас словом «родина». За словом «родина» скромно сидят ОВИР, НКВД и выездная комиссия обкома. «Родина не простит…», «Родина не забудет…» Мать ее за ногу, рычащую р-родину в лице парткома пароходства. Наша родина – где больше нас, смею думать, порядочных, смею думать, добрых, смею думать, терпимых, смею думать, знающих свое, а не чужое.
