Мы с легкостью обменивались словами «люблю тебя», но все яснее я понимала: это что угодно, только не любовь. Правда, он по-прежнему казался мне родным человеком. Это было какое-то безусловное чувство, как у матери к ребенку: не оцениваешь, не критикуешь — и не представляешь, как жить без него. Я ничего о нем не знала — а казалось, всю жизнь смотрела ему в глаза.
Зимой он гонял без правил и ограничений на своем черном джипе, летом на мотоцикле. Меня катал редко — говорил, что я слишком дорога ему, что не хочет мною рисковать. Но если это все-таки случалось — ехал бережно и аккуратно: я прижималась к нему всем телом и чувствовала вкус свободы. Тогда это называлось для меня «мгновения счастья». К этим же мгновениям относились и другие, порой странные для непосвященных вещи: то он брал меня на какую-то ночную встречу, и я несколько часов сидела в машине и его ждала, то полдня в ресторане мы спорили о том, что такое хорошо и что такое плохо… Странное дело: что для меня плохо, для него почему-то всегда оказывалось хорошо.
