Дружочек, представьте, льет дождь, у нас обоих нет зонтиков. Я вернусь домой мокрая, но радостная и не заболею простудой. Вы тоже войдете в дом мокрым, но несчастным и злым, а наутро свалитесь с воспалением легких. Спросите, почему так? Я гуляла под проливным дождем, вы же под ним мокли. Понимаете разницу?
Что же касается того года… Оказывается, Игорек тогда впервые влюбился, а девушка его послала, причем в грубой форме, у парня случился серьезный нервный срыв, из которого его выводил Владимир Семенович.
Вот уж осчастливили! Николетта тогда на югах загорала, в Авдеевке нас трое было: Павел Иванович, ты да я. Мне хозяин строго приказал: «Ване не говори, что Петр ему родной дядя. Начнет мальчик интересоваться, кто к нам приехал, отвечай: «Старый приятель отца, они вместе в институте учились, живет он в провинции, сейчас заболел, приехал лечиться в столицу, на гостиницу денег у него нет, я его пригласил к нам». Но ты интереса не проявил, радовался, что мамаша смылась, суаре свои бесконечные не затевает, тебе костюм натягивать не велит, не надо ручки ее подружкам целовать, обезьянкой прыгать. Впился ты, Ваняшка, в свои книжки, а чтобы не отвлекали, в домике на дереве сидел. Помнишь сооружение-то? – Да, – засмеялся я. – Его на огромном дубе Иосиф Петрович, шофер отца, смастерил. Там были софа и столик, и мне, подростку, это убежище казалось лучшим местом на свете. – Во-во, – перебила Таисия, – ты там и поселился. Спасибо, кстати, соседям, дуб-то на их территории рос. Иосиф, светлая ему память, построил тебе хатку и лишь потом допер: дерево-то не наше! И чего делать? Тебе там сразу понравилось, уходить не хотел. Павел Иванович пошел к соседям, а те, хоть мы ни с кем в Авдеевке не ручкались, ответили: «Нам ребенок не мешает. Пусть сколько хочет наверху сидит, мы на тот край участка не ходим». Сам знаешь, какие у нас в Авдеевке участки, по гектару, не шесть соток. Приличные люди оказались, они потом дом продали и уехали. В общем, ты читал, а твой двоюродный братец… Вот уж хулиган был! Такой противный парень. Лет ему достаточно было, то ли восемнадцать, то ли девятнадцать, а полный дурак, носился
