автордың кітабынан сөз тіркестері  Федор Абрамов. Раненое сердце

Олег Трушин

Люди, говорящие правду, умирают не от болезней». Это было сказано не в адрес Абрамова, но о таких, как он.

Эпопея со статьёй «Люди колхозной деревни в послевоенной прозе» закончилась для Фёдора Абрамова внешним поражением, внутренним сломом, потерей надежды на торжество справедливости.

В этой статье Ф. А. Абрамов неправильно подошёл к оценке литературных произведений, посвящённых послевоенной деревне, призывая советских писателей к отображению недостатков, не раскрыл положительного значения в отражении передового опыта социалистического строительства, роли и значения литературы в коммунистическом строительстве.

В своей статье Ф. А. Абрамов, исходя из неверных позиций, не смог дать правильную, партийную оценку разбираемых им произведений.

В годы службы в Смерше Фёдор Абрамов пытался окончательно расстаться с мыслью о писательстве. «Писательством отстрадал. Бред проходит. Всё, что написано, — ужасно безжизненно», — отметит он в своём дневнике 21 августа 1943 года. И тем не менее он по-прежнему упорно продолжает вести дневники, делая пометки, набрасывая сюжеты различных историй. Это была уже, скорее всего, потребность, нежели какая-то целенаправленная работа со словом. Но в записи от 23 января 1944 года он вновь возвращается к теме творчества: «Червь творчества опять точит меня».

И я сидел в этом кабинете и чувствовал себя будто заживо погребённым…»

февраля 1942 года Абрамов под артиллерийским обстрелом города был вывезен по ледяной Дороге жизни, проложенной по Ладожскому озеру на Большую землю.

Да она, кроме того, добилась, чтобы мне как тяжело больному вместо пяти клёцок, вместо пяти катышков теста выписали в самые лютые дни блокады восемь катышков теста (по воспоминаниям Валентины Гаповой, это была дополнительная порция супа. — О. Т.). А восемь клёцок — это было очень много…»

«В первый же день войны я записался в народное ополчение и в течение лета и осени 1941 года участвовал в боях за Ленинград», —

Но Фёдор Абрамов показал нам другую войну. Война в его произведениях — в судьбах и душах людей, «ковавших» победу. Да, на страницах его книг не рвутся снаряды, не кипят рукопашные бои, не горят города и сёла. Но война где-то рядом, совсем близко, в скупых письмах — весточках с фронта, в похоронках, «заваливших» стариков, жён и детей, в изнуряющем труде ради Великой Победы.

В ранних черновиках к рассказу «Белая лошадь» он отметил: «…Я чувствовал себя неполноценным, второсортным. <…> …я, ещё недавно первый ученик, тут был сереньким неинтересным воробышком… Один крестьянин на весь курс…»