Молодость скоро проходит — что у человека, что у державы. И кто не сумел от силы чресел возрасти к силе воли и духа, тот вскоре усохнет. Тому же, кто полагается не на животный пыл, а на мудрость и дух, суждено долгое процветание.
там подпол. Темно, тихо. И видно, что много-много лет, может с самого изначала, никто туда не заглядывал.
С тех пор всякий раз, когда выдавалось хоть сколько времени, Живка залезала в свое убежище. Единственный закут на всей земле, где никто не обидит, не тронет, не погонит работать. Сидишь на голой земле. Мечтаешь или подглядываешь в щель между бревнами, что на дворе делается. Всех видишь, а тебя никто. Чем не шапка-невидимка? Пошуршивают мыши. Сверху, от жарких печей, тепло идет. Хорошо.
Вот где надо пир устроить.
Бесшумно, подбрав выше колен мокрую рубаху, чтоб не шелестела, она выбралась из ложницы. Прошлепала темным переходом к лестнице, сбежала вниз и скоро уж была в затайке.
Расположилась у самой стены, где через щель хоть и задувало холодом, зато проникало немножко света. Во дворе светила луна, а еще недалеко горел костер. Там грелись ночные стражники. Орали что-то, реготали. Чего им тишиться? Отсюда до княжьих хором далёко, не услышат. Сквозь густые мужские голоса провизгивались и тонкие, бабьи. Это девки-срамухи. Их в Вышгороде много, от дружинников и слуг кормятся.
Живка разлепила сласти, разложила с толком: сначала лесные орехи, потом грецкий, потом мед, потом сахар, потом пряник, а два финика — на самый конец. Не торопилась, предвкушала. Понюхала пальцы. Уже от этого сделалось празднично.
Наконец приступила. Лизнет или меленько откусит — и пождет, пока сладость до души дойдет. Сама в это время мечтала, тоже о сладостном.
Вот бы срамухой стать. Хорошее житье! Работу работать не надо. Знай подол задирай, да похохатывай. А за это тебе и меду принесут, и плодов разных, и сахару — сколько захочешь.
Но это еще дожить нужно. Раньше, чем лет в двенадцать, красоту не наростишь. Нужно чтобы и спереди всё круглое, и сзади, и щеки яблоками. О
Молодость скоро проходит — что у человека, что у державы. И кто не сумел от силы чресел возрасти к силе воли и духа, тот вскоре усохнет. Тому же, кто полагается не на животный пыл, а на мудрость и дух, суждено долгое процветание.
ибо умный человек предпочитает выглядеть невежественней, чем есть на самом деле
К тому ж известно: не за ней он сюда, на Убогое подворье, является.
И русская столица протопроэдру сразу же стала очень нравиться. Город, конечно, лишен истинного величия, слишком пускает пыль в глаза своим свежеобретенным богатством, но чувствуются мощь, размах, а главное — будущее.
Прежде русское царство существовало в тени великого Константинополя, зависело от него хозяйственно и церковно, приглашало из Византии учителей и клириков, мастеров и зодчих, трепетало от одной мысли, что торговля с империей может остановиться. Но Ярославос не пожелал оставаться ромейским полувассалом, он стал смотреть в иную сторону — на запад. Там имелись и другие державы. Год от года они всё напористей теснили Византию.
Трех старших сыновей архонт женил на европейских принцессах, трех дочерей выдал за европейских государей — норвежского, венгерского и франкского. Прежде Русь считалась частью ромейского мира, но эти времена закончились.
А лишаться русского импорта — себе дороже. Всякий мало-мальски зажиточный европеец непременно носит меха, иначе зазорно. Все соболя и куницы, основная часть бобров идут из владений Ярославоса. Отказаться от барышей, которые дает перепродажа пушного товара венецианцам, — разорение для константинопольского рынка. Еще важнее русский воск. Без свечей померкнет свет в богатых домах, угаснет божественное сияние церквей, погрузятся во мрак монастыри.
Агафодор знал множество языков, одарило его Провидение этим полезным даром, однако же без необходимости своих знаний не выказывал, ибо умный человек предпочитает выглядеть невежественней, чем есть на самом деле.
Надо же — от счастья даже у страшилин лицо делается красивым. Глаза так и вспыхнули — яркие, лучистые
