Сила надежды: Истории войны
Простые мечты
В блокадных дневниках одна девочка написала, что хочет поймать мышку.
Нет, не для того, чтобы съесть, хотя тогда ели и мышей, и крыс, если удавалось поймать. И людей некоторые ели.
Смертное страшное время было тогда. И у девочки умерла от голода мама, старенькая няня, которая была как бабушка; одноклассники; все умерли, почти все. И девочка-подросток осталась одна. Бомбежки и лютая зима, блокада Ленинграда.
И вот она мечтала о мышке. У нее была пустая банка. И она думала, что если мышку поймает и посадит в банку, то сможет ее прокормить. Мышке мало надо еды. Ей можно давать крошечки от пайка. И тогда можно выжить, если будет мышка, с которой можно делиться крошечками. Живая душа.
Вот пока есть хоть одна живая душа, с которой человек готов делиться крошками от своего хлеба в смертный голод, человек сохранит психическое здоровье. Свою душу сохранит. Останется человеком. Не просто выживет, а останется душевно здоровым человеком. Который может делиться с тем, кого любит. И может любить.
…А девочка выжила, и ее эвакуировали. Может, мечты о мышке ее спасли и позволили дожить до эвакуации. До спасения. Вот и вся история.
Пока есть живое существо, с которым мы способны поделиться последним, мы остаемся людьми. Даже если это мышка. Даже если это пустая банка для мышки, место в усталом и разбитом сердце для кого-то еще.
Баночка
Еще в детстве я прочитала рассказ про Новый год в блокадном Ленинграде. Про мальчика, у которого умирал от голода друг. А школьникам выдали приглашение на елку – старались хоть как-то смягчить ужасы голода и холода. И все равно устроить детям елку с Дедом Морозом, представлением, каким-то угощением, скудным, но угощением.
Друг уже не мог ходить, слег от голода. Он свое приглашение отдал мальчику, чтобы тот принес с праздника что-нибудь съестное. Там обязательно что-нибудь дадут вкусное, это же праздник. Говорят, ребятам из соседней школы давали котлету! Настоящую маленькую котлету давали!
И этот маленький школьник побрел по ледяным улицам на елку с баночкой. Тогда многие ходили с баночками туда, где можно было получить хоть немного еды. Баночка – это любовь, дружба, долг. В баночке несли домой несколько ложек жидкого супа, каши, чтобы поделить.
Профессор Яров пишет в своей уже современной книге: пока могли делиться, была надежда. Еще мог выжить тот, кто мог делиться.
Такой вот парадокс.
Мальчик пришел на елку. Голодные истощенные дети пытались радоваться, но на самом деле все ждали угощения. Еду. И после представления дали подарки: два печенья, кусочек хлеба, пару ложек каши и котлету. Но только одну. По второму приглашению, по приглашению друга, котлету не дали. Сказали: не положено. Дают тем, кто пришел.
И этот голодный слабый мальчик свою котлету есть не стал, положил в баночку и другу отнес. Кто знает, каких трудов ему стоило отдать свое угощение, отдать скудную еду, сложить в баночку и нести по темной ледяной улице… Он колебался, преодолевал себя, все вокруг ели угощение – но он боялся, что друг подумает: он съел его порцию. Его подарок. Понимаете?
И он свое жалкое и спасительное угощение не съел, отнес, шатаясь от голода, во тьме и холоде блокады. Отдал свое.
Это самый страшный и самый великий детский рассказ про блокаду.
И про Новый год в смертное время – его так и называли: «смертное время». И друг мальчика умер от голода, как тысячи других людей… А память осталась. Навсегда останется. Память о баночках, в которых несли «угощение» другим, умирая от голода. Такие были тогда новогодние подарки…
И надо помнить об этом, каждый Новый год вспоминать, когда мы готовим угощение и покупаем подарки близким. Я всю жизнь эту историю помню, всегда. И рассказываю вам для того, чтобы мы про баночку не забывали.
И не забывали дать что-то тем, у кого нет. Потому что мы люди. И это дар в память о тех, кто вот так встречал Новый год когда-то. И благодаря кому мы живем, радуемся, наряжаем елку, накрываем на стол.
Главное, не забывать про баночку. И класть туда столько, сколько можем для других…
Синий чепчик
Это рассказывала одна старушка в Царском Селе. Когда фашисты ворвались в город, жителей согнали в подвал Лицея – тех, кого схватили. Там были женщины, старики, дети. Мужчин не было почти, все воевали. В Екатерининском парке есть памятник скромный – здесь держали последнюю оборону те, кого не взяли на фронт. Милиционеры, учителя, я не знаю, кто еще – практически безоружные и без боеприпасов, они просто стояли насмерть – и все. Защищали город. Все погибли.
А в подвалах стали искать евреев среди жителей и выволакивать их. Ходил такой фашист с палочкой. Видите ли, старушка тогда была девочкой. Поэтому она говорила так: «с палочкой». Может, это трость была или стек. И этот фашист белыми глазами рассматривал лица в свете фонаря. И говорил: «Юда!» Тогда другие фашисты хватали и волокли куда-то человека. Стоял плач и крик, но потом раздались выстрелы – все замолчали. Стало тихо.
Эта девочка-подросток успела выхватить ребенка в синеньком чепчике у женщины-еврейки, когда ее поволокли. Как-то исхитрилась и взяла этого младенца. Мать ей отдала – она все понимала. И эта девочка сидела с младенцем в руках, тряслась от ужаса. И пришел этот фашист с палочкой. Он пристально смотрел на девочку и на младенца. А потом указал на ребенка палочкой и пролаял: «Юда!» Он как-то догадался. Как-то узнал. И девочку оттолкнули, отобрали ребенка и утащили его. Он плакал. А она ничего не могла сделать, совсем ничего. Потом людей выпустили, все разошлись, подавленные и потрясенные. И девочка ушла; мама ее чуть не сошла с ума, она думала, что все, убили ее.
А на следующий день девочка снова пришла к Лицею – это опасно было. Но она пришла. Она сама не знала, зачем, но, может, надеялась, – я не знаю. Рассказы очевидцев и участников не всегда такие стройные и понятные. Девочка пришла, а на земле лежит синий чепчик. И все. Все, что осталось.
Она взяла чепчик. И он с ней был всю войну.
И я почему-то этот рассказ очень запомнила. Мои дедушки бились за Ленинград. Прадед тоже воевал. А другой прадед умер от голода. Но вся война – это синий чепчик на земле у Лицея. И поэтому нет прощения и оправдания. Не синий платочек душу рвет сильнее, а младенческая синяя шапочка. И больше добавлять ничего не буду.
