Я смотрю на своих друзей, на тех, кого считал когда-то друзьями, но оказалось, что мы разные, и эта разность наших зарядов отнюдь не притягивает нас, а, наоборот, разводит в стороны.
Мне хочется быть старым и свободным. Я не говорю: хочется быть счастливым — потому что две предыдущие категории, как мне кажется, предполагают счастье как встроенную опцию, хотя я не узнаю этого, пока не состарюсь.
Бывает, посмотришь на моток и думаешь, что свяжешь из него и кофту, и шарф, и варежки, такой он большой, но когда примешься вязать из него — он вдруг кончится в два счета, как и жизнь — раз, и нет. Интересно: надолго ли хватит нити?
Я хотел быть идеальным, хотел, чтобы все, что я делаю, было без сучка и задоринки, чтобы все, что я вяжу, было ровным, гладким, правильным по форме, без дырок и узлов.
Просто мама была когда-то связана с человеком, которого она очень любила, и тот человек, казалось, любил ее в ответ, это он говорил ей красивые слова о каком-то будущем, которое так и не наступило, со слов мамы, но взамен не наступившему красивому будущему пришло другое — я. Так что я возник из красивых слов.
Я называл этот плед по-детски коротко — «колючка», но продолжал сидеть на нем, ведь рядом была мама. Потом я узнал, что этот плед связала моя бабушка, которую я, к сожалению, никогда не видел. Она связала его из натуральной овечьей шерсти, именно поэтому плед так кололся, но был при этом очень теплым. Почему был? Да вот же он. Мы лежим на нем и не замечаем его колючести, потому что для нас это сейчас не важно. Бабушка научила мою маму вязать, а мама научила меня. Вот так мы все связаны, несмотря на то что кто-то из нас не видел друг друга.
Не было случая, когда бы я опустил руки, прошел мимо или потерял интерес к тому, что меня действительно волновало — связь времен, мест, судеб, что-то связывалось постфактум, когда я убирал руки со спиц или крючка.
