Сотни лет кочуют по театральным и цирковым подмосткам два клоуна: один - озорной и лукавый, другой - простак. Две, казалось бы, противоречивых реакции вызывают они: смех и сочувствие. Именно потому так живуч этот комический дуэт. Давно уже они перекочевали на страницы книг, прочно поселились в детской литературе под разными именами: Малыш и Карлсон, Дениска и Миша, Винни-Пух и поросенок Пятачок. Во всех этих книжках один прием, но каждая из них - особенная, потому что писали их очень талантливые люди. (Я думаю, что Дон Кихота и Санчо Пансу Сервантес задумывал как комическую пару.)

Начинающий ленинградский писатель Николай Федоров тоже внес в эту традиционную форму комического свое отношение, он как бы заострил моменты соучастия и сопереживания.

В детстве я сильно обварил руку. Я не плакал - такое было условие. Но вот два моих товарища плакали. Они плакали по-настоящему, плакали за меня. Над этим предметом нельзя иронизировать. Этот предмет вызывает добрый смех, который сходен по ощущению с ощущением счастья. Под словом «предмет» я подразумевал самое высокое нравственное понятие - дружбу.

Дружба и является подвижной моделью для рассказов Николая Федорова. Остановите свое внимание на рассказе «Напиши мне ответ». Герои Федорова мало сказать - необходимы, они жизненно важны друг для друга. Они преисполнены чувства верности. И еще в них наличествует то необъяснимое состояние, которое мы называем счастьем жить.

Я от всего сердца желаю героям Николая Федорова веселого и счастливого пути в детской литературе.

Радий Погодин

У ВАС В КВАРТИРЕ ГЕНКА

Все началось с того, что мы с Генкой увидели в нашем дворе лебедку. Обыкновенную строительную лебедку с «люлькой». Ее оставили рабочие, которые меняли на нашем доме водосточную трубу.

- Ух ты! - сказал я и схватился за ручку.

- Чур, я первый! - сказал Генка, забираясь в «люльку». Я нажал на ручку, шестеренки заскрипели, и Генка торжественно поплыл вверх.

- Вира! - кричал он и махал руками. - Вира помалу!

- Да не ори ты, - сказал я. - Весь дом переполошишь.

Генка на секунду замолчал, но потом не выдержал и запел:

Самая заветная мечта - высота, высота…

Когда он был уже на уровне третьего этажа, я остановился.

- Погоди, передохнуть надо.

- Представляешь, - крикнул мне сверху Генка, - если бы ты жил в этой квартире, а я б к тебе в гости залез! - И он перемахнул из «люльки» прямо на балкон. - Ты бы лопнул от страха.

- Лопаются не от страха, а от зависти, - сказал я. - И вообще, хватит. Я тоже хочу прокатиться. Давай назад, а то рабочие придут.

И только я это сказал, как услышал за спиной голос:

- А ну-ка марш отсюда!

Я обернулся и увидел двух рабочих. Один отодвинул меня в сторону и принялся спускать «люльку», А Генка остался на балконе!

- Ой, дяденьки, - закричал он, - меня-то спустите!

- Нечего, - сказал второй рабочий. - Ишь, игрушку нашли!

Он, наверно, подумал, что Генка там живет.

- Ну, пожалуйста, спустите, мне надо, - скулил Генка.

- По лестнице сойдешь, - сказал первый. - Некогда нам тут играть.

К счастью, дверь балкона оказалась открытой, и Генка боязливо вошел внутрь. Между тем я заметил, что на крыше появился третий рабочий. Он начал снимать крепление и отвязывать «люльку». Вскоре Генка снова вышел на балкон.

- Закрыто там, дяденьки, не выйти, - плаксиво сказал он.

- Закрыто - значит, наказан, - сказал первый. - Сиди и учи уроки. Исправляй двойки.

- Какие двойки! - в отчаянии закричал Генка. - Нет у меня никаких двоек! Отличник я, круглый!

- Это ты своей бабушке расскажи. Нам это ни к чему.

- Какой бабушке! - закричал совершенно очумевший Генка. - Нет у меня никакой бабушки!

- Что у вас там за бабочки? - закричал рабочий с крыши.

- Да ничего, - ответил первый. - Отличник тут один про бабушку рассказывает. Готово, что ли?

- Готово! - послышалось с крыши, и вниз полетела веревка.

Пути отступления были отрезаны. Рабочие поволокли лебедку со двора.

- Что же делать? - спросил Генка, с тоской глядя вниз.

- А в квартире никого? - спросил я.

- Никого.

- Чего же ты через дверь не вышел?

- Закрыто. А замка нет.

- Как это замка нет?

- То есть он есть, но внутренний. Ключ нужен.

- Что же делать? - спросил теперь я.

- Лошадь бы, - сказал Генка.

- Какую еще лошадь?

- Обыкновенную. Коня. Я бы на него сейчас прямо отсюда - р-раз… И ходу!

- Обалдел ты совсем на этом балконе. Вертолет еще попроси. Вот что. Сиди пока тут и не шуми, а я домой сбегаю, поищу ключи.

Дома мне удалось отыскать штук десять всяких старых ключей, и через несколько минут я уже стоял около злополучной квартиры. Я сунул первый попавшийся ключ в замочную скважину - и дверь сразу открылась!

- Ура! - закричал я, влетая в квартиру. - Генка, вылезай!

Но вместо Генки, к моему изумлению, из комнаты выбежала какая-то старушка.

- А?! Что?! Пожар?! Горим?!

- М-м-м… а где же Гена? - заикаясь, спросил я.

- Лена в кружке на репетиции. А вы кто? И как вы сюда попали?

Тут я наконец понял, что забрался в другую квартиру. Надо было выкручиваться.

- А… а я вот шел, дай, думаю, к Лене зайду. Мы с ней в это… в музей собирались. В артиллерийский.

- Вы тоже в хореографический кружок ходите?

- Я-то? Хожу. Я петь люблю. Особенно в хоре. Ну, я пойду, раз Лены нет. Извините. До свидания.

- Постойте, мальчик. Хорошо, что вы зашли. Леночка задерживается, а Зюзик уже погулять хочет. Сходите, погуляйте с ним.

И она привела из комнаты жирную ленивую таксу. Делать было нечего, и мне пришлось согласиться. Когда я вышел на площадку, из соседней квартиры послышался Генкин голос:

- Серега, Ну где ты там?

- Тут я. В другую, понимаешь, квартиру залез. А теперь вот старушка попросила с собакой погулять.

- Нашел время с собачками гулять.

- Да я сейчас. Быстро. Ну, - сказал я собаке, - гуляй тут. Некогда мне с тобой возиться.

Но тут собачка гулять не хотела и упорно тащила меня вниз.

- Не хочет, подлая, тут гулять. На улицу тянет, - сказал я. Пришлось бежать во двор. Потом я отдал собаку старушке и подошел наконец к двери, за которой томился Генка.

- Ну что, сидишь, альпинист? - спросил я.

- Сижу.

- Сейчас я тебя выпущу.

Но на этот раз ни один из ключей не подходил.

- Крышка, - сказал я. - Придется сдаваться на милость хозяев. Можно, конечно, дворничиху позвать.

- Ой, нет! Только не ее. Ты же знаешь нашу дворничиху.

- Тогда сиди и жди хозяина. Скажешь, что тебя ветром занесло.

- Тебе смешно. А если хозяин вообще не придет?

- Как это не придет?

- А так. В отпуск уехал. Или в командировку. Тут такой беспорядок. Вещи раскиданы, бумажки на полу. Будто уезжать собирались в спешке.

- А ты думаешь, здесь один человек живет?

- Похоже на то. Квартира маленькая, однокомнатная. И всего один диван.

- Если уехал, то дело плохо. Придется за дворничихой идти.

- Нет, ни за что. Я лучше тут все лето просижу.

- Ну, сиди. Пресной воды у тебя сколько угодно. А без пищи человек может больше месяца жить.

Мы замолчали. В этот момент снизу послышались шаги. Я отошел от двери и заглянул в пролет. Наверх поднимался мужчина в больших очках, с густой черной бородой. На голове у него была малюсенькая рыжая кепочка. Поднимаясь, он что-то бурчал себе под нос. Уж не знаю почему, но только у меня в голове сразу мелькнуло: он.

- Генка, - зашипел я, - идет! Борода черная, в очках!

Даже через дверь я почувствовал, как Генка затрясся от страха. Мужчина приближался. Тогда я шагнул к нему навстречу и сказал:

- Здравствуйте.

- Здравствуйте, - ответил он.

- Вы в тридцать четвертой квартире живете?

- Как будто так.

- Ну так вот. Вы, пожалуйста, не пугайтесь, но там Генка.

- Генка? Какой Генка? И почему я должен его пугаться?

- Генка - мой товарищ. Он у вас в квартире сидит.

- Это любопытно. И давно сидит?

- С час, наверное.

- А позвольте полюбопытствовать, как он туда попал?

- Через балкон.

- Ах, через балкон. Замечательно! По веревочной лестнице или по водосточной трубе?

- Нет, в «люльке». При помощи лебедки. Там, понимаете, лебедка во дворе стояла, а тут вдруг рабочие пришли…

- Постой, дружок. Давай-ка по порядку. Все это чрезвычайно интересно.

«Странный какой-то, - подумал я. - Не кричит, не ругается». Ну, я все честно ему и рассказал. Мужчина пришел в восторг.

- Великолепно! - сказал он, отпирая дверь. - Говоришь, месяц собирался сидеть?

Мы вошли в квартиру.

- Генка, где ты тут? Вылезай! - крикнул я. Но никто не отозвался. Мы обшарили комнату, кухню, заглянули в ванную и на балкон. Квартира была пуста.

- Чудеса, - сказал я. - Куда же он подевался?

Хозяин с сомнением посмотрел на меня.

- А был ли мальчик?

- Был! Честное слово, был!

В этот момент с балкона послышался отчаянный собачий лай, и в ту же секунду в комнату ввалился Генка. Рубаха у него была перепачкана, на лбу ссадина, а глаза от страха выпучены.

- Генка, ты?! - воскликнул я. - Откуда ты свалился? И что там за собака?

Генка молчал и в испуге глядел на хозяина.

- Говори, не бойся. Я уже все рассказал.

- Да чего тут особенно говорить. Когда я услышал, что хозяин идет, то перепугался и решил по балкону в соседнюю квартиру перелезть. Ведь балконы-то только плитой отделены. Посидел я там, потом потихонечку вошел в комнату. Гляжу - вроде, никого. Я - к двери. Тут из кухни собака выскакивает. И ну лаять. Я назад. А с кресла старушка вскакивает. «Пожар! - кричит. - Горим!»

Тут мы с хозяином не выдержали и расхохотались. Генка тоже засмеялся. Когда мы насмеялись, хозяин сказал:

- Ну, друзья, вас ко мне не иначе, как провидение послало.

- Какое привидение? - сказал Генка. - Честное слово, мы сами. Никто нас не посылал.

- Не привидение, а провидение, - сказал хозяин. - Это что-то вроде судьбы. Ну, не важно. Важно то, что вы здесь и в вашем лице - целое приключение. Давайте знакомиться. Меня зовут Андрей Захарович. А история ваша очень забавна. Дело в том, друзья, что я пишу детские книжки. И, представляете, ко мне в квартиру почти готовый сюжет для рассказа забирается. Так сказать, с доставкой на дом!

Потом он показывал нам свои книжки, и оказалось, что многие из них мы с Генкой читали. В общем, нам здорово повезло, что Генка забрался к писателю, да еще детскому.

Когда мы прощались, Андрей Захарович сказал:

- Кстати, у меня на кухне есть черный ход. А дверь там закрыта просто на крючок.

ОПЕРАЦИЯ «КОТОВАСИЯ»

Маленькая старушка с огромной клетчатой сумкой вбежала во двор и закричала:

- Вася! Васька, где ты, паршивец!

- -Бабушка, вы внука ищете? - спросил я. - Тут недавно какой-то мальчишка на велосипеде гонял. Рыжий такой.

- И не рыжий вовсе, а шатен, - сказал Генка.

Генка сам был слегка рыжеватый и потому не любил этого слова. А недавно кто-то сказал ему, что он шатен, и это ему страшно понравилось.

- Да нет, ребятки, не внука, кота я потеряла, - сказала старушка. - Васькой зовут. Ах я, старая! Не смогла кота с дачи привезти. Говорил мне зять: давай на машине отвезем. Нет, думаю, пусть еще на воле погуляет. И вот тебе… Ну как я теперь домой приду? Что Павлику скажу? Это внуку-то своему. А уж он так Ваську любит, так с ним играет.

- Не нервничайте, бабушка, - сказал Генка. - Мы найдем вашего Ваську. Верно, Серега?

- Найдем, - сказал я. - Вы нам только приметы дайте.

- Да какие ж там приметы, ребятки. Серый такой, а спина вроде как потемнее.

- А особые приметы есть? - спросил Генка.

- Особые?

- Ну да. Хромает он, может, у вас, или шрам какой-нибудь есть.

- Что ты, сынок. Ничего такого нет. Глаза вот у него уж больно красивые. Желтые такие, большие. Бывало, сидит вечером и все смотрит на меня, смотрит…

- Маловато примет, - сказал Генка. - Серый, глаза желтые, большие. Ну ничего. Попробуем.

- Вы-уж постарайтесь, сыночки. Век буду благодарна. И Павлик тоже. Мы тут недалеко живем. Кирпичный переулок, дом три, а квартира девятая.

Старушка ушла.

- Предлагаю так, - сказал Генка. - Чтоб побольше мест осмотреть, мы с тобой разделимся на квадраты.

- Не мы на квадраты разделимся, - сказал я, - а район поиска разделим.

- Я и говорю. Ты бери наш двор и садик на набережной. А я в соседнем дворе поищу и около кочегарки. Главное, на глаза взимание обращай. Как, значит, кота звать? Васька?

- Васька.

- Тогда назовем операцию «КотоВасия».

Перед тем как начать операцию, мы сбегали по домам, взяли большие сумки и колбасу для приманки. Генка побежал в свой квадрат, а я принялся обходить наш двор.

До чего же, оказывается, много по улице беспризорных котов бегает! Когда просто так ходишь, то и не замечаешь вроде. И откуда они только берутся? Ведь всегда говорят: кошка - домашнее животное. Но какие же они домашние, если вон их сколько бездомных бегает. Получается, что они и не домашние, но и не дикие. Тогда какие же?

Я долго бродил по двору и наконец увидел кота, который, как мне показалось, походил на Ваську. Правда, он сидел ко мне спиной, и мне никак не удавалось заглянуть ему в глаза.

- Васька, кис-кис-кис! - позвал я.

Но кот не обернулся, а только лениво повернул в мою сторону одно ухо. Я осторожно стал подходить и уже собирался его схватить, но кот почуял опасность и отбежал в сторону. Тогда я отломил кусочек колбасы и бросил ему. Кот, не торопясь, обнюхал колбасу, съел ее и внимательно посмотрел на меня. Глаза у него были желтые! Забыв всяческую осторожность, я кинулся на кота и… из глаз у меня посыпались искры. Вместо кота я держал в руках Генкину голову!

- Ты зачем в мой квадрат залез! - закричал я на него.

- И ничего не залез! - закричал Генка. - Да отпусти ты меня. Я давно за этим котом гоняюсь, всю приманку скормил. Вон он побежал! Держи!

Мы бросились за котом, но тот прибавил скорость и, вильнув хвостом, скрылся в подвальном окошке.

- Лезь теперь, - сказал я, - раз ты его спугнул.

- Там темно, - сказал Генка.

- Конечно, темно. А ты хочешь, чтоб тебе в подвале хрустальные люстры горели? Ладно. Я тоже полезу.

В подвале было холодно и сыро. На полу хлюпала вода, валялся какой-то хлам.

- Генка, где ты? - позвал я.

- Здесь, - ответил он.

- А чего ты молчишь?

- Я не молчу. Гляди: чего это там светится?

- Так это ж глаза! Ну, теперь попался Василий! Генка, хватай его!

И я рванулся в сторону светящихся глаз. Кот метнулся к окну, но я успел схватить его за ногу. Отчаянно пытаясь вырваться, кот вцепился мне в руку. Но тут подоспел Генка, и вдвоем мы запихали беглеца в сумку.

Во двор мы вышли грязные и исцарапанные. Но зато в сумке, надежно закрытой «молнией», сидел беглец. Операция удалась.

Через несколько минут мы звонили в квартиру, где жила старушка. Дверь открыл толстый белобрысый мальчишка.

- Ты внук? - спросил Генка.

- Внук, - ответил он.

- А бабушка где? - спросил я.

- Кота ищет. Кот у нее сбежал, когда она с дачи ехала.

- А почему ты не ищешь?

- Мне нельзя. У меня режим.

- Нашли мы вашего кота, - сказал Генка. - Принимай.

Он отодвинул на сумке застежку - и наружу моментально выскочила нахальная рыжая голова и два зеленых глаза.

- Гы-гы-гы! - загоготал мальчишка. - Кот, да не тот. Мы с Генкой растерянно переглянулись, а рыжий зверь пулей выскочил из сумки и через три ступеньки понесся вниз.

- Действительно, не тот, - сказал я. - Понимаешь, темно там в подвале было.

- Ничего, бабка найдет, - сказал мальчишка. - Она его знаете как обожает.

- А ты?

- Я его дрессирую. Возьму папину кожаную перчатку, пальцы растопырю и тычу ему в нос. Он перчатку царапает, грызет, злится. А мне хоть бы что. Или вот еще одну шутку, знаю. Привяжу на нитку кусочек мяса и кину его Ваське. Тот только мясо проглотит, а я раз - и выдерну его! Помрешь от смеха.

- И твоя бабушка об этом знает?

- Не, при ней я его только глажу.

- Ну и гад же ты, - сказал Генка. - Паразит!

- Чего ты обзываешься-то. Подумаешь, кот. Коты - они глупые.

- Сам ты глупый, - сказал я. - Пошли, Генка. Пусть он только в нашем дворе появится. Мы ему покажем дрессировку.

- Вот какая катавасия получается, - сказал Генка, когда мы спускались по лестнице.

И тут мы увидели кота. Он стоял на площадке и настороженно на нас смотрел. Сам серый, спина потемнее, а глаза большие и желтые.

- Он, - сказал я.

- Точно, он, - сказал Генка. - А этот живодер еще говорит, что коты глупые. Смотри, сам дорогу нашел. И искать не нужно.

- Погоди, - сказал я. - Давай проверим, куда он пойдет.

Мы прижались к стене, показывая коту, что путь свободен. Он сразу все понял, прошмыгнул мимо нас и сел у двери девятой квартиры. Оставалось нажать кнопку звонка. Мы переглянулись и, ни слова не говоря, посадили Ваську в сумку.

- Пусть пока у меня поживет, - сказал Генка. - Ас этим типом мы еще разберемся.

РЕКОРДСМЕНЫ

«Вес взят! - закричал диктор по телевизору. - Отличный результат! Это шестьдесят восьмой мировой рекорд нашего замечательного атлета!»

- Вот это да! - с завистью сказал Генка. - Шестьдесят восьмой! А ведь ему еще, наверно, и тридцати нет. Это, выходит, в год по два с лишним рекорда. Колоссально!

- Что же он, по-твоему, с пеленок рекорды устанавливает? - сказал я. - Значит, отбрось еще лет двадцать.

- Точно! Эх, хоть бы какой малюсенький мировой рекордик установить.

- Разбежался. Знаешь, для этого сколько тренироваться надо? Это по телевизору только просто смотреть. Раз, два - и мировой рекорд.

- Да знаю я все, - отмахнулся Генка. - Ты еще скажи: без труда не вынешь и рыбку из пруда.

- А вот я читал в одном журнале, что в Америке есть такая книга, куда всякие необычные рекорды записываются. Съел больше всех сосисок - рекорд. Плюнул дальше всех - тоже рекорд. Или вот, к примеру, три человека кувалдами рояль за десять минут расколошматили.

- Настоящий рояль?! - удивился Генка.

- А то как же. Самый настоящий.

- Здорово! Это сколько же роялей для тренировок нужно разбить?

На лестничной площадке Генка сказал:

- Так, значит, любой рекорд в ту книгу записывается?

- Любой. Главное, чтобы никто до тебя такого не сделал.

- Тогда гляди. Лифт видишь?

- Ну?

- Иду на мировой рекорд!

- Ломать будешь?!

- Зачем ломать. Пятьдесят раз вверх и вниз без остановки!

Генка залез в кабину и хлопнул дверью.

- Считай!

… Когда он пошел на десятый заход, внизу стали собираться люди. А Генка, чтоб его рекорд не прервали, до первого этажа чуть-чуть не доедет, на кнопку «стоп» нажмет - и опять вверх.

- Что такое? В чем дело? - удивленно говорили люди. - Почему лифт не останавливается?

- Товарищи, - сказал я, - потерпите немного. Там человек мировой рекорд устанавливает.

- Безобразие, - сказала женщина с портфелем. - Лифт не игрушка. Сейчас же прекратите хулиганство!

- Надо узнать, кто их родители, - сказала старушка. - И привлечь.

- Вот я им покажу рекорды, - сказал небритый мужчина. - Пусть только вылезет. Слышишь, бездельник, немедленно вылезай!

- Надо лифтершу позвать, - сказала старушка. - Она лифт остановит, и мы его оттуда за шкирку вытащим.

Кто- то пошел за лифтершей, кто-то сказал, что надо позвать дружинников. Я взлетел на третий этаж и, когда Генка мимо меня проезжал, крикнул:

- Генка, вылазь! Сейчас лифт остановят, тебя за шкирку будут тащить!

- Боюсь, - пискнул он и поплыл вниз.

И тут лифт, которому, наверно, надоело взад-вперед без остановок гонять, встал. Как раз между первым и вторым этажами. Я видел, как Генка нажимает подряд все кнопки, но лифт не двигался.

- Не едет больше, - растерянно сказал Генка.

- Ага, застрял, дебошир, - злорадно сказал небритый.

- Как бы ему там еще свет погасить, - сказала старушка. - Пусть бы в темноте посидел.

Тут вернулась девушка, которая бегала за лифтершей.

- Нет лифтерши на месте, - сказала она.

- Вот сломал лифт, - сказала женщина с портфелем, - так и сиди теперь там всю ночь.

- Свет бы еще выключить, - снова сказала старушка. И люди стали расходиться.

- Сидишь? - спросил я.

- Сижу, - ответил Генка из лифта.

- Ничего, Генка, не расстраивайся. Ты зато двадцать восемь раз накатал.

- Правда? Ну, как ты думаешь, рекорд?

- Конечно. Кто ж еще столько раз без остановки катался. Генка просидел в лифте еще целый час и установил новый рекорд по сидению в лифте.

Стоять в стороне и смотреть, как Генка мировые рекорды устанавливает, я, конечно, не мог. И потому утром в школьной раздевалке сказал:

- Генка, иду на рекорд. Сегодня весь день буду ходить на одной ноге. - И прямо из раздевалки запрыгал наверх в класс.

Сначала все шло хорошо, и я даже в столовку сумел доскакать. Но на географии мой рекорд чуть было не рухнул. Людмила Ивановна вызвала меня отвечать. Я встал и стою на одной ноге, как цапля.

- Подойди же сюда, - говорит она. Делать нечего, я запрыгал к доске.

- В чем дело, Сережа? Почему ты скачешь? У тебя нога болит?

- Ага, - говорю, - болит.

- Так что же ты, голубчик, сразу не сказал. Надо сейчас же в медпункт. Ребята, помогите ему.

- Не надо, - говорю, - мне помогать. Не болит у меня нога.

- В чем же тогда дело?

Я молчу. Только равновесие стараюсь удержать. Потому что, если ни за что не держаться, на одной ноге трудно долго стоять. Стою, балансирую. Ребята хихикают.

- Вот что, Лапин, иди в коридор и там попрыгай. А потом поговорим.

В общем, рекорд я отстоял. Вернее, отскакал.

С этого все и началось. Мы с Генкой забыли обо всем на свете и целыми днями только и думали, какой бы еще рекорд установить.

Я прочитал пятьдесят шесть раз стихотворение Лермонтова «Бородино». Вслух.

Генка ответил тем, что молчал четыре часа.

Я провел мелом самую длинную в мире линию.

Генка съел пирожок за четырнадцать секунд.

Я написал слово «мыло» восемьсот шестьдесят три раза.

Генка сто двенадцать раз мигнул на уроке русского.

Я смотрел не мигая полторы минуты.

Генка разобрал пылесос за двенадцать минут…

К концу недели на моем счету было девяносто шесть рекордов, на Генкином - девяносто семь. А последний рекорд мы установили в пятницу.

На классном собрании Людмила Ивановна сказала:

- Петров и Лапин, попрошу встать. Пусть на вас весь класс полюбуется.

Мы встали, и все повернули головы, чтобы на нас полюбоваться.

- Вот, посмотрите на них, - продолжала Людмила Ивановна, - все рекорды побили.

- Рекорды? - встрепенулся Генка. - А откуда вы про наши рекорды знаете?

- Тут и знать нечего. Достаточно журнал открыть. У тебя, Петров, за неделю девять двоек, а у друга твоего - восемь. Хороши, нечего сказать. Завтра чтоб без родителей в школу не приходили. Надо в этом разобраться.

Когда мы шли домой, Генка сказал:

- А у меня все-таки больше.

- Чего больше? - не понял я.

- Ну, этих… двоек. У меня девять, а у тебя восемь. Рекорд за мной.

ДУЭЛЬ

Так трезвонить мог только Генка.

- Ты что, ошалел? - сказал я, открывая ему дверь. - Я ведь не глухой.

- Дело есть, - сказал он, вваливаясь в квартиру. - Выносил я сейчас помойное ведро. А во дворе Васька Стропила с Петькой в ножички играют. Тут Зинка Пилюгина идет. Васька ее увидел и давай орать: «Кикимора идет! Эй, кикимора, ты что, через терку загорала?» Это он про ее веснушки. А потом взял и огрызком морковки в нее кинул.

- Попал?

- Прямо в лоб. Нет, Зинка, конечно, и сама еще тот фрукт. Но зачем же так, ни за что ни про что, огрызками кидаться и кикиморой обзывать. И вообще - давно пора Ваську проучить.

Васька Клюев, или, как мы его звали, Стропила, был тощий и ужасно длинный, за что и получил такое прозвище.

- Предлагаешь устроить ему темненькую? - спросил я. Генку.

- Нет, я так не хочу. Сделаем по-другому. Я вызову его на дуэль. Представляешь: «Вызываю, Вас на дуэль за оскорбление женщины». Звучит?

- Ты что, совсем спятил? Дуэль! На швабрах, что ли?

- Зачем на швабрах. Пусть сам оружие выбирает. Как вызванная сторона. А ты будешь моим секундантом.

- Ну и как же ты его вызывать собираешься? Перчатку бросать будешь?

- Нет. Сделаем все как полагается. Я напишу ему вызов. А ты отнесешь. Достань-ка бумаги.

Я достал листик и ручку.

- Тэк, как бы это начать? - Генка поскреб затылок. - Раньше писали «милостивый государь» или просто «сударь». А как же теперь? Не писать же ему «товарищ».

- Пиши тогда официально, - сказал я. - «Гражданин».

- Верно. И Генка стал писать:

Гражданин Василий!

Вы оскорбили женщину. Вызываю Вас за это на дуэль. Если Вы откажетесь, значит, Вы жалкий трус. Право выбора оружия предоставляю Вам.

Петров Гена.

Я взял письмо и пошел во двор.

Противники сидели на скамейке. Васька щелкал Петьку по лохматой голове и медленно приговаривал: «… Шесть, семь, восемь…» Петька лениво подставлял свою макушку и сонно жмурился, будто щелбаны его не касались.

- Стропила, дело есть, - сказал я.

- Ну? - буркнул Васька, продолжая щелкать.

- Тебе письмо.

Васька нехотя взял листок, развернул его и стал читать.

- Ос-кор-били жен-щину… Какую еще женщину?

- Зинку Пилюгину. Ты чего к ней пристал? Огрызком швырнул. Скажешь, не было?

- Пилюля?! - Васька вытаращил глаза. - Это она-то женщина?! Ой, ой, держите меня!

- Ты читай, читай дальше, - сказал я. Васька дочитал письмо.

- Ну, умора. На дуэль, значит, меня вызывает. Хорошо. Я ему покажу труса!

- Говори прямо: принимаешь вызов?

- Принимаю!

- Оружие?

- Рогатки. Устроит?

- А кто будет твоим секундантом?

- Да хоть бы Петька. Петька, пойдешь ко мне в секунданты?

- А что мне надо будет делать? - спросил секундант Петька.

- Ничего. Сиди и смотри комедию.

- Только вы тогда уж не камнями стреляйтесь, а желудями. Они тоже твердые.

- Соображаешь. Прощаю десять щелбанов. Слышь, Серый, желудями будем стрелять.

- Идет, - сказал я. - Встречаемся на этом месте через полчаса.

Я побежал домой, набрав по дороге несколько желудей.

- Ну? - спросил Генка.

- Он согласен. Его секундантом будет Петька. Встречаемся во дворе через полчаса.

- А оружие?

- С этим хуже. Он выбрал рогатки.

- Ну и что?

- Ты же знаешь, как он из рогатки стреляет. С двадцати шагов в портфель попадает.

- Ерунда.

- Нет, не ерунда. Вот я тут желуди принес, потренируйся пока.

Я покопался в столе и нашел свою старую рогатку. Резинка немного рассохлась, но делать было нечего. Я протянул рогатку Генке и поставил в углу комнаты спичечный коробок.

- Стреляй.

И Генка стал стрелять. Но желуди летели куда угодно, только не в коробок.

- Долго целишься, - сказал я. - Если долго целиться, то руки начинают дрожать. И потом почему ты правый глаз прищуриваешь? Левый надо.

- А мне так удобнее.

- Не может тебе быть удобнее. Ты же не левша. Стреляй еще и долго не целься.

Генка вскинул рогатку и торопливо выстрелил. Раздался звон, и стакан, стоявший совершенно в другом углу комнаты, разлетелся на кусочки.

- Сорвалось, - мрачно сказал Генка.

- Ну и мазила! - сказал я. - Ты нам сейчас все стекла перебьешь. Нет, тебе только со слонами на дуэлях драться. И то с пяти шагов.

- Рогатка у тебя какая-то кривая. Вот если бы на шпагах… Вжих-вжих! - и Генка запрыгал и замахал руками.

- Ну, правильно. Я же тебе сразу на швабрах предлагал. Ладно. Нам пора.

Васька с Петькой по-прежнему были во дворе. Мы подошли.

- Начнем, что ли? - сказал Васька, доставая из-за пазухи огромную рогатку.

- Предлагаю стрелять с десяти шагов, - сказал Генка.

- А мне хоть с тридцати, - небрежно ответил Васька.

Тогда я воткнул в землю прутик, отсчитал пять шагов в одну сторону, провел там черту, потом пять шагов в другую - и тоже провел черту.

- Можно начинать, - сказал я.

- А кто первый стреляет? - спросил Васька.

- Ты, - сказал Генка. - Как вызванная сторона.

- По местам! - сказал я.

Дуэлянты заняли позицию.

- Ну, держись, крокодил Гена! - сказал Васька и зловеще вложил желудь в резинку.

- Генка! - крикнул я. - Встань боком и прикройся рогаткой! Это разрешается.

Но Генка не двигался. Он стоял и как завороженный смотрел на ужасную Васькину рогатку. Васька лихо вскинул руки и, не целясь, выстрелил.

- Ой! - Генка схватился за лоб и закружился на месте.

- Ген, очень больно? - растерянно спросил Васька и подошел.

- К барьеру! - прохрипел Генка.

- Чего? - не понял Васька.

- На место, на свое место встань, - сказал я. - За ним выстрел.

Васька возвратился назад. Генка поднял рогатку и начал целиться. Целился он долго, старательно прищуривая правый глаз. Я уже был совершенно уверен, что он промахнется. И вдруг я увидел, что за Васькиной спиной появилась Зинка Пилюгина со своей бабушкой!

- Стой! - закричал я не своим голосом.

Но было поздно. Генка отпустил резинку.

- А-а-а-а!!! Бабушка-а-а! Они стреляются! - закричала Зинка, хватаясь за ухо.

- Все назад! - крикнул Васька и вместе с Петькой рванулся прочь.

- Бежим! - закричал я.

Но Генка не двигался. Он хлопал глазами, растерянно глядя на Зинку и совершенно не понимая, что же произошло. К нему подскочила Зинкина бабушка и схватила его за воротник.

- Хулиганы! Настоящие хулиганы! - запричитала она. - Ребенок не может спокойно по своему двору пройти. Ну, погоди, негодник. Я к родителям твоим пойду, в школу пойду к директору! Я до милиции доберусь! Вот они, преступники, откуда берутся!

- Они и в школе безобразничают, - запищала Зинка. - Из трубочек плюются, курят во дворе. А вчера в кабинете географии парту сломали. Они и Васька еще, который вот убежал. А Васька, так тот в меня сегодня морковкой кинулся. И обзывался.

- Ну, я им покажу! Я и до Васьки этого доберусь. А к тебе, Петров, сегодня же домой зайду. Идем, Зинаида.

Они ушли. А Генка молча стоял и ковырял землю ботинком.

- Эх, зря ты, Геныч, связался с этим, - сказал я. - Нашел из-за кого на дуэли драться.

- Да я и не из-за нее, - тихо сказал Генка. - Я так, вообще… Нельзя же ни за что в человека огрызком кидаться. Пусть даже в Пилюлю.

МАГНИТОФОН

В тот день я пошел учить уроки к Генке.

Генка открыл дверь и стремительно потащил меня в комнату. На столе, сияя никелированными пластинами, стоял магнитофон. Но не просто магнитофон, а переносный транзисторный, чуть больше коробки из-под пирожных.

- Гляди, - сказал Генка, - дядя Игорь подарил. «Орбита» называется. Ух, теперь заживем! Хочешь - музыку записывай, хочешь - себя. А главное - переносный. Идешь так по улице, а он тебе песенки играет.

И Генка, взяв магнитофон, изобразил, как он пойдет по улице.

- Но ты еще самого главного не знаешь, - продолжал он. - Скоро мы с тобой отличниками станем. Ты что-нибудь про обучение во сне слышал?

- Вроде слышал.

- Ну так вот. Записываем на пленку какой надо параграф, включаем магнитофон и ложимся спать. Просыпаемся - и все выучено. Уловил? А теперь давай послушаем, какой у тебя голос на магнитофоне.

Генка достал микрофон, подключил его и, покрутив какие-то ручки, сказал:

- Ну, говори.

- А что говорить-то? - спросил я.

- Что хочешь, то и говори.

Но у меня в голове ни одной мысли. Слова все куда-то разбежались.

- Не знаю, что говорить, - сказал я.

- Ну хоть полай.

Я залаял.

- Хватит, - сказал Генка. - Разлаялся. Ты лучше спой чего-нибудь.

- А чего?

- Откуда я знаю. Чего-нибудь.

И я как можно громче запел:

Из полей уносится печаль…

Но тут Генка стал чихать, и я перестал петь.

- Теперь послушаем, что получилось, - сказал он.

Запись вышла хорошая, и мы смеялись до слез. Особенно здорово записалось мое пение и Генкино чиханье.

- А сейчас - за дело, - сказал Генка. - Что там на завтра учить?

- Я думаю с географии начать. Помнишь, Анна Михайловна грозилась тебя спросить. Да и у меня всего один трояк.

- География так география, - бодро сказал Генка. - Что там задано?

- Реки Западной Сибири.

Я открыл учебник, и Генка медленно, с выражением прочел страницу об этих реках.

- А теперь - спать.

Он лег на кровать, я - на диван. Сначала я слушал запись, потом перестал, но уснуть не удавалось.

- Генка, - сказал я, - не уснуть никак.

- А ты постарайся, - ответил он с кровати. - Учиться всегда тяжело.

- Магнитофон мешает, - сказал я.

- Мне тоже мешает, - признался он.

- Знаешь что, - сказал я, - давай пока его выключим. Когда я усну, ты его включишь. И я один во сне поучу. Потом ты меня разбудишь. Тогда я подежурю, а учить во сне будешь ты.

- Идет, - сказал он.

Магнитофон замолчал, и сразу стало так хорошо, тихо…

Разбудила нас Генкина мама. На улице уже горели фонари, а по телевизору должен был начаться детективный фильм.

- Что-то я ничего не запомнил, - буркнул я.

- А ты и не мог ничего запомнить, - мрачно сказал Генка. - Пока я ждал, когда ты уснешь, я и сам уснул. А магнитофон молчал.

- Что же делать?

- Есть идея. Тебя ведь завтра не обязательно спросят.

- Могут и не спросить.

- А меня точно спросят. Так вот. Берем завтра в школу магнитофон с записью этого материала. Когда меня вызовут, ты незаметно включишь магнитофон, и все подумают, что я отвечаю.

- Но ведь ты должен будешь рот открывать?

- Ерунда. Рот я открывать буду. А чтобы не заметили, что это не я говорю, я голову пониже опущу. Будто думаю.

Я согласился, и мы пошли смотреть телевизор.

На следующий день география была первым уроком. Мы с Генкой сидим на последней парте, и замаскировать магнитофон было просто. Все расселись, вошла Анна Михайловна и первым, как мы и ожидали, спросила Генку.

- Сейчас Петров расскажет нам про реки Западной Сибири, - сказала она.

Генка встал, опустил голову и зашевелил губами. Я врубил звук и включил магнитофон. Через несколько секунд оттуда послышался мой сдавленный голос: «А что говорить-то?» - «Что хочешь, то и говори», - отвечал Генкин голос. «Не знаю, что говорить», - сказал мой голос. «Ну хоть полай», - сказал Генкин голос. Я похолодел. Генка перепутал кассету, и вот из магнитофона понесся лай.

- Выключай скорей! - шипел Генка.

Но я так растерялся, что забыл, как выключать. Кассета крутилась, я лаял, пел, Генка чихал, а в классе стоял такой хохот, что я думал, стены обвалятся. Даже Анна Михайловна так смеялась, что не поставила Генке двойку.

После этого мы решили учить уроки по-старому. Но все-таки мы не в обиде. Магнитофон - вещь хорошая.

ДО СВИДАНИЯ, ЛОШАДЬ!

Я вышел во двор и сразу ее увидел. Масть ее была коричневая, а длинная, спадавшая на глаза челка - светлая, почти белая…

«Лошадь! - подумал я. - Вот здорово! Настоящая лошадь!»

И мне почему-то захотелось это слово вслух произнести: лошадь!

Я остановился и даже забыл, что мама меня за дыней послала. А лошадь как ни в чем не бывало стояла и асфальт нюхала. Рядом с ней, облокотясь о телегу, стоял возчик в длинном брезентовом фартуке. Возчик посмотрел на меня и заговорил, будто мы с ним давно знакомы:

- Ну что, студент, видал агрегат в одну лошадиную силу? Техника, так сказать, на грани фантастики. И капремонта не требует. А ты говоришь.

- Я ничего такого и не говорю, - сказал я. - Наоборот, лошадь - это здорово. Только почему я вас раньше никогда не видел? К нам всегда машины приезжали.

- Машина, брат, штука капризная: одна не тормозит, другую с места не сдвинуть. Тогда все к Михалычу: давай, мол, заводи свой перпетуум-мобиле.

- Хорошая у вас лошадь. Просто замечательная. А конфету ей дать можно?

- А чего ж нельзя. Дай.

Я достал из кармана конфету и протянул лошади. Я совершенно не боялся. Лошадь наклонила голову и коснулась своими большими теплыми губами моей ладони. Было приятно и немного щекотно. Я даже засмеялся от удовольствия.

- А как вашу лошадь зовут? - спросил я.

- Зорькой и зовут. Как же ее еще звать.

- А она молодая?

- Да уж какая там молодая. Пожилая, можно сказать, лошадь.

- Так, значит, она могла и на войне побывать?!

И я сразу представил: рвутся снаряды, свистят пули, земля кругом горит. А у наших на передовой патроны на исходе. Ни одной машине к ним прорваться не удалось - какую разбомбили, какую на капитальный ремонт поставили. Но вот из леса выскакивает Зорька, еще молодая, быстрая как метеор! А на телеге Михалыч с боеприпасами, а в руке у него шашка. «Давай, - кричит, - Перпета! Давай!»

- Вот насчет войны ничего, брат, не скажу, - прервал мои мысли Михалыч. - Врать не берусь. Мы ведь с ней вместе только пять лет работаем. А что с ней до этого было, не знаю. Только конец скоро нашей с ней работенке. Лошадей-то в городе - раз, два и обчелся. Машинам и тем не разъехаться, тесно. Куда уж там лошадь. Одна морока. Так что я на пенсию, а Зорьку…

Но Михалыч не договорил. Его позвали из магазина.

- А Зорьку? - крикнул я.

- На колбасу. Куда ж еще, - ответил Михалыч.

- Да что вы такое говорите! - закричал я.

Но Михалыча уже не было. Я погладил Зорьку по спутанной гриве, и в носу у меня защипало. Я повернулся и, не оглядываясь, побежал к Генке.

Мне открыла Генкина мама и сказала, что Гена как раз сел за уроки. Я вошел к нему в комнату. Генка стоял на голове, прислонившись к стене, а изо рта у него торчал кусок булки.

- Хочу проверить: попадает булка в живот, если вверх ногами есть? - прохрипел он.

- Ты тут дурака валяешь, - набросился я на него, - а заслуженную лошадь хотят на колбасу пустить.

И я ему все рассказал.

- Не допустим, - сказал он. - Надо действовать. Надо Зорьку украсть. Ускачем на ней в лес, а потом… потом посмотрим. Может, и сами там останемся.

- Ты что, рехнулся? Видно, булка тебе в голову попала. Тут дело серьезное. Ведь лошадь гибнет. Я вот что думаю. Пойдем сейчас к директору этого гастронома и скажем: так, мол, и так, безобразие.

- Верно!

Директор магазина был толстый мужчина с огромной сверкающей лысиной. Когда мы вошли к нему в кабинет, он разговаривал по телефону.

- Я же вас, кажется, просил, умолял, - кричал он в трубку, - не присылайте мне свиных голов! Нет, они привозят головы. А потом где сорок килограммов телячьей колбасы?! Что? Мозги? При чем тут мозги? Я вас про колбасу спрашиваю. У меня план горит!

«У колбасник, - со злостью подумал я. - Такой кого хочешь на фарш пустит».

Директор бросил трубку и недовольно посмотрел на нас.

- Что вам, ребята?

- Мы насчет лошади, - сказал Генка.

- Какое вы имеете право ее на колбасу пускать, - сказал я.

- Нет у вас такого права, - сказал Генка.

- Она заслуженная лошадь. На войне была, - сказал я.

- И вообще, нельзя лошадей уничтожать. Они всегда людям помогали, - сказал Генка.

- Какая лошадь? Какая колбаса? - замахал руками директор. - Что вы мне голову морочите?

- Зорька ее зовут, - сказал я. - На ней к вам сегодня бочки привозили. Вот ее шофер нам и сказал: я, говорит, на пенсию, а лошадь - на колбасу.

Директор на секунду замер, будто чихнуть хотел, а потом так захохотал, что на столе бумажки задвигались.

- Ну, уморили вы меня. Это надо ж придумать: лошадь - на колбасу! Вы, честное слово, как дети. Пошутил старик, неужели не ясно. Кто же сейчас из лошадей колбасу делает. Так что никто вашу лошадь не тронет. Спите спокойно.

- А что же с ней будет? - спросил я. - Она ведь старая?

- Спишут.

- Как это спишут? Разве можно живую лошадь списать? Лошадь ведь не грузовик?

- Не знаю я, как там ее спишут. И вообще, ребята, вы не по адресу обратились. Ваша лошадь приписана к четвертому автопарку. Там и выясняйте, что с ней будет. Всего хорошего.

И директор уткнулся в бумаги.

- Эх, плохо теперь лошадям приходится, - сказал я, когда мы вышли из магазина. - Вот раньше они и воевали и землю пахали. А теперь…

- Это верно, - вздохнул Генка. - Был бы я самым главным, издал бы такой приказ: собрать всех лошадей мира и пустить на волю. В леса там, на поля. И чтоб никто их никогда не трогал и не обижал. А мы бы к ним приезжали и привозили им всякие вкусные вещи. И совсем немножко бы на них катались…

Мы помолчали.

- Что теперь делать будем? - спросил я.

- В автопарк пойдем, что ж еще, - сказал Генка.

- Это-то понятно. Только что потом? Не будешь же ты лошадь у себя на балконе держать.

- К нам в школу возьмем. Представляешь, у нас будет своя лошадь!

- А где она будет жить?

- Как где? А гараж?

- Но ведь нам шефы собирались машину подарить?

- Зачем нам машина, если у нас лошадь будет. Лошадь-то лучше. Она живая.

В четвертом автопарке все куда-то спешили и на нас только руками махали. Но до начальника мы все-таки добрались, и он нам сразу же заявил, что машин нет и не будет и что подшефными занимается Балабанов.

- Да мы насчет лошади, - сказал я.

- И лошадей нет, - сказал начальник. - Все занято.

- Дело не в этом, - сказал Генка. - У вас есть одна заслуженная лошадь. Зорька ее зовут. Она старая, и вы хотите ее за это списать. Но это невозможно.

- Почему невозможно?

- Так ведь лошадь, а не самосвал какой-нибудь.

Мне показалось, что начальник тихонько зарычал.

- Дети, не морочьте мне голову. Что же я, по-вашему, на пенсию ее должен отправить? Путевку в санаторий дать?

- Зачем? Отдайте ее нам.

- Вам?!

- Ну да. К нам в школу.

- Да что вы? Кто же это лошадей в школе держит. Все, все, разговор окончен. Идите гулять. Я занят.

И начальник выскочил в соседнюю комнату. Нам пришлось уйти.

Но отступать мы не думали.

На следующий день после уроков Генка задержал наш класс, вышел к доске и сказал:

- Готовится великая несправедливость. Заслуженную боевую лошадь хотят списать. Все равно как какую-нибудь швабру. Мы этого не должны допустить!

Ребята зашумели, и мы с Генкой рассказали о том, какая это замечательная лошадь, как она честно работает и что, возможно, была на войне.

- Мы с Серегой предлагаем взять эту лошадь к нам в школу вместо грузовика, который нам обещали шефы.

- Как это вместо грузовика?! - закричал Женька Капустин. - В наш век научно-технической революции брать какую-то клячу вместо машины просто глупо!

- Конечно глупо! - поддержал его Санька Сапырин. - На этой карете прошлого далеко не уедешь! Даешь машину!

- А лошадь зато живая, настоящая, - сказала Аня Суркова. - И все ваши машины, вместе взятые, с ней не сравнятся. И еще лошадь добрая, а машина никакая.

Тут поднялась целая буря. Все кричали, спорили, что Лучше: машина или лошадь. А Женька влез на парту и орал: «Прогресс не остановить! Да здравствует автомобиль!»

И все же большинство ребят на нашей стороне было.

Когда стало немного потише, Генка сказал:

- Хочу предупредить: вырвать лошадь из автопарка будет трудно. Мы туда с Серегой уже ходили, но нас и слушать не стали. И даже если мы всем классом пойдем, все равно ничего не выйдет. Поэтому есть идея: напишем во все школы нашего города письма и соберем подписи в защиту лошади. Пускай каждый напишет по двадцать писем.

Все закричали: «Правильно! Напишем!» А Женька Капустин со своими дружками демонстративно из класса вышел и крикнул напоследок: «Ослы!»

А потом мы ходили к нашему директору Юрию Николаевичу. И вот тут-то чуть все не сорвалось.

Юрий Николаевич нас внимательно выслушал и очень хвалил, что мы за такое благородное дело взялись. Но потом он сказал:

- А теперь давайте все трезво взвесим.

И он стал говорить. Он говорил о том, что гараж у нас - одно название, а на самом деле - это плохонький сарай; он говорил о морозах, которые до тридцати бывают, о том, что у нас три месяца каникулы, не считая зимних и весенних… И с каждым его словом мы все яснее понимали, что не будет у нас своей лошади.

- Но только не вешайте носы, - сказал Юрий Николаевич. - Мы что-нибудь придумаем. Есть у меня давнишний приятель. Он тоже директором школы работает в одном колхозе недалеко от нашего города. Я попробую с ним поговорить. Вот там устроить вашу Зорьку более реально. Как вы на это смотрите?

- А что. Не плохо бы, - сказал я. - Ведь самое главное - мы ее спасем.

- Мы бы к ней приезжать смогли, - сказал Генка. - Гостинцев бы ей привозили. Ну, и катались бы немножко. Чтоб она форму не потеряла. Правда?

Через неделю в адрес нашего класса посыпались письма. Столько писем сразу я еще никогда не видел. И все без исключения на нашей стороне были. Каких только предложений там не было!

Юрий Николаевич договорился со своим знакомым директором и сказал, что ребята этой школы с удовольствием берут под свою опеку нашу лошадь.

Потом мы ходили в четвертый автопарк. И когда мы высыпали на стол начальнику все письма, он сразу сдался. «Сдаюсь, - говорит. - Забирайте вашего Росинанта». Мы говорим: «Не Росинант, а Зорька». Но он только засмеялся.

А через месяц мы отвозили Зорьку в колхозную школу. Четвертый автопарк нам даже грузовик выделил.

Мы ехали по широкому асфальтовому шоссе, и навстречу нам мчались тяжелые самосвалы, автокраны, бензовозы; стремительно проносились легковушки; на полях виднелись трактора и комбайны; огромные катки и бульдозеры ремонтировали дорогу. И я почему-то подумал: «А везем-то мы нашу лошадь все-таки на машине».

ПУГОВИЦА

Сначала Генка стал собирать старинные монеты. Показывал кому-нибудь свою коллекцию и с гордостью говорил: «Я теперь нумизмат». Ну, нумизмат так нумизмат, плохого в этом ничего нет. Только монетами он не ограничился, а начал еще и пуговицы собирать. Конечно, не те пуговицы, что к рубашкам и штанам пришивают, а металлические, с гербами разными, якорями. И так он втянулся в это занятие, что совсем голову потерял и чуть было до беды себя не довел.

Как- то раз в воскресенье затащил он меня в музей. И, конечно, в тот зал, где монеты выставлены. Ходит он вдоль стендов и облизывается как кот на сметану. И вдруг незаметно исчез.

Я покрутил головой туда-сюда - нет Генки. Хотел уж было уходить, смотрю - выскакивает мой нумизмат из какой-то двери в углу зала. Волосы взъерошены, глаза квадратные и рот открыт.

Тут я сразу неладное почувствовал.

- Ты чего? - спрашиваю.

- Понимаешь, там комната с пуговицей… Я туда случайно, а тут она входит… - забормотал он.

- Какая еще комната с пуговицей?

- Видишь, - говорит, - там дверь. Я подумал, что это еще зал, и вошел. Оказалось, не зал, а служебное помещение. И в нем всякие невыставленные экспонаты. Я хотел уйти, смотрю - шкаф открытый. А из него торчит рукав не то вицмундира, не то шинели. А на рукаве пуговица. Блестит, прямо сверкает. Схватил я эту пуговицу - р-р-раз… А тут какая-то женщина входит. Я испугался до смерти. А она мне: «Ты что, мальчик, тут делаешь? Тут нельзя». И выпроводила…

- Ты что же, - говорю, - украл, значит? Музейную ценность?!

Хотел я его треснуть, но очень у него в тот момент вид был жалкий.

- Вот что, - говорю. - Сейчас же иди извинись и отдай пуговицу. Скажешь: так, мол, и так, временное помутнение разума.

- Не могу, - говорит.

- То есть как это не можешь?!

- Нет у меня пуговицы. Проглотил я ее. Когда та женщина вошла, то я ее в рот засунул и от страха проглотил.

Тут и я растерялся. И вдруг вижу: по залу милиционер идет.

- Все, - говорю. - Уже тревогу объявили.

Генка аж позеленел. А милиционер проходит мимо нас и идет прямо в ту злополучную комнату.

- Ну точно, - говорю. - Иди сдавайся сам. Пока не поздно.

И Генка на трясущихся ногах поплелся туда. Я - за ним. Входим. Милиционер стоит около шкафа и рукав рассматривает.

- Вам чего, ребята? - спрашивает, а сам достает из шкафа шинель и… надевает на себя!

Тут я все понял. И так захохотал, что еле на ногах удержался. Понял и Генка, и милиционеру мы все рассказали.

Теперь, когда я хочу над Генкой подшутить, говорю ему: «Ну, сэр, какие нам пуговицы подавали сегодня на завтрак?»

ПРОГУЛЬЩИКИ

Обычно по дороге в школу я захожу за Генкой. Генкины родители уходят рано, и, если за ним не зайти, он обязательно опоздает.

- Сейчас, я быстро, - сказал Генка и сел на табуретку. - Значит, говоришь, тепло. А сколько градусов, не слышал?

- Холодно на улице? - спросил Генка, открывая мне дверь.

- Тепло, - сказал я. - А ты что, так без штанов в школу и пойдешь? Скорей давай, а то уже без пятнадцати.

- Сто градусов, - начал я злиться. - Оденешься ты наконец или нет!

Генка встал, просунул одну ногу в штанину и снова сел.

- Слушай, Серега, давай сегодня прогуляем, а? Мне брат говорил: плох тот студент, который не прогуливает.

- Так мы же не студенты?

- Тем более. Ну, ты сам посуди: сколько можно учиться? По субботам и то учимся. А ведь взрослые отдыхают. Справедливо? А сейчас дома никого, мама только в пять придет, папа - еще позже. Эх, повеселимся! Кидай портфель в угол!

- Вот еще. Зачем же портфелем кидаться, - сказал я и аккуратно поставил его на тумбочку.

Так мы начали прогуливать.

- Чаю хочешь? - спросил Генка. - С пирогом.

- Не, спасибо, - сказал я. - Я только позавтракал.

- А квасу? Из холодильничка.

- Квасу можно.

Мы выпили по большой кружке, и Генка сказал:

- Гляди, девять уже натикало. Русский начался. А мы сидим тут себе и квасок попиваем. Хорошо, верно?

- Верно. Только я вчера, как назло, все упражнения по русскому сделал. И правила выучил.

- Я тоже, - вздохнул Генка. - Ну, ничего. Мы ж не знали, что прогуливать будем. Давай лучше телевизор смотреть. Глянь в программку, чего там показывают.

- «АСУ» в действии», - прочитал я.

- Что-то интересное, - сказал Генка. - Про Японию, наверное.

Но передача оказалась совсем не про Японию, а про всякие заводы и автоматы.

- Хорошая штука - телевизор, - сказал Генка. - Хочешь - смотри, не нравится - выключи. А сидели бы сейчас на русском - не выключишь. Вот было бы здорово, если б в школе можно было уроки выключать. Или переключать на другие. Сидишь, к примеру, на математике. Вера Львовна говорит чего-то, на доске пишет. А ты сидишь и ничего не понимаешь. Дай-ка, думаешь, на историю переключусь. А то и совсем выключусь и в столовку пойду…

- Размечтался, - сказал я. - Как бы нас с тобой в самом деле… того… не выключили.

- Да не бойся, Серега. Выкрутимся. Хочешь еще квасу?

- Нет, больше не хочется. Пойдем лучше на улицу, погуляем.

- Ты что, нельзя! Нас сразу кто-нибудь увидит. Давай-ка лучше я тебя вареньем угощу. Клубничным. Такая вкуснятина.

И только Генка встал, чтобы варенье принести, как зазвонил телефон. Я рядом сидел и хотел уже трубку снять, но Генка как бросится на меня - за руку схватил и на диван повалил.

- Ты что, с ума сошел! Ведь дома никого нет!

Проклятый телефон звонил долго. А мы, как загипнотизированные, сидели и молча слушали. Наконец телефон замолчал.

- И чего звонят? - сказал Генка. - Знают ведь, что дома никого нет.

- Ошиблись, может, - сказал я.

- Ну конечно, - обрадовался Генка. - Наверняка ошиблись. Вот ведь люди бестолковые. Не могут номер правильно набрать. Раззвонились тут, понимаешь.

Генка пошел на кухню и принес варенье.

- Ты только понюхай, - открыл он банку. - Чувствуешь, как пахнет?!

Я понюхал - и только собрался ложку в банку запустить, как снова грянул звонок. Теперь уже в дверь. Я так и застыл с открытым ртом. Генка вытаращил глаза.

- Кто бы это мог быть? - зашептал он.

- Не знаю, - прошептал я.

Так мы просидели несколько минут. Наконец Генка сказал:

- Ушли, наверное. И кто это шастает, не понимаю. Ведь дома никого нет.

- Хватит, - сказал я. - Не могу больше здесь сидеть. Ты как хочешь, а я пошел на улицу. Сидишь тут как в мышеловке.

- Да ты не нервничай, Серега. Ошиблись, наверное, опять. Лопай варенье. Кваску могу подлить. Холодненького.

- Отстань ты от меня со своим кваском! - не выдержал я. - Говори: идешь со мной или нет?

- Ну ладно, пойдем. Может, проскочим незаметно. Мы осторожно вышли на лестницу и стали спускаться.

Внизу хлопнула парадная дверь и послышались шаги.

- Назад! - зашипел Генка, и в один миг мы снова были у дверей его квартиры. Генка лихорадочно зашарил по карманам и даже зачем-то заглянул под коврик. Но ключа не было.

- Забыл, кажется, - растерянно сказал он. Шаги приближались.

Наверное, если б в спорте было соревнование «Бег по лестнице вверх», то мы бы с Генкой сразу стали чемпионами. В один миг мы взлетели на последний шестой этаж и долго не могли отдышаться.

- Ничего, Серега, - говорил Генка, - прорвемся как-нибудь.

- Прорвемся, прорвемся, - обозлился я. - Сидели бы сейчас спокойно в школе, а не на этой грязной лестнице.

- Почему же грязной? - возразил Генка. - Тут довольно чисто.

Но я так на него глянул, что он сразу замолчал.

- А сейчас, наверное, уже математика идет, - грустно вздохнул я. - А ведь я и математику сделал. Задачка вот только не получилась.

- А у меня получилась, - сказал Генка.

- Не заливай. Я Витьке Лазареву звонил. У него тоже не получилась. А уж Витька - сам знаешь.

- Да честно говорю, решил, - засуетился Генка. - Гляди, как я делал.

Генка отломил от стены кусок штукатурки и принялся писать на полу. Когда вся площадка была исписана Генкиными каракулями, он сказал:

- Видишь, получается девять. Как в ответе.

- Действительно, девять, - удивился я. - Слушай, так ты же гений! Лазарев не решил, никто в классе не решил… Как это тебя осенило?

- Не знаю, - засмущался Генка. - Само как-то…

Я взял кусок штукатурки и вывел на полу жирную и кривую пятерку.

И тут мы услышали, что кто-то поднимается по лестнице. Не долго думая, мы проскользнули на чердак и в щелку увидели, как на площадке появилась дворничиха. Она посмотрела на исписанный штукатуркой пол, окунула швабру в ведро - и через секунду Генкина задачка исчезла вместе с пятеркой.

НАПИШИ МНЕ ОТВЕТ

В воскресенье утром папа сказал:

- Тебе письмо.

- Мне? - удивился я.

Никогда в жизни я еще не получал писем. Открытка, правда, пришла один раз. Да и то из библиотеки. Чтоб я срочно книгу вернул. А тут вдруг письмо.

Я покрутил конверт, посмотрел его на свет и даже понюхал. Самое настоящее письмо, с маркой и со штемпелями.

Только без обратного адреса. Я взял ножницы, аккуратно отрезал тоненькую полоску от конверта и достал письмо. Вот что там было написано:

Привет, Серега!!!

Как ты живешь? У меня все хорошо. А у тебя? Ты, наверное, здорово удивился, когда мое письмо получил. Я и адрес обратный нарочно не написал. Чтоб ты удивился. Послезавтра пойду в авиамодельный кружок записываться. Хочешь, пойдем вместе. Пока все. Пойду письмо опускать. Почтовый ящик как раз на вашем доме висит. Так что, может, зайду. Но про письмо ничего не скажу. Напиши мне ответ.

Петров Гена.

Так это ж Генка! Во дает! Я его только вчера вечером видел. Да и в школе целый день вместе были.

Я побежал к телефону и набрал Генкин номер.

- Генка, здорово! А я твое письмо получил.

- Получил, да? - обрадовался он. - Ну как ты, удивился?

- Еще бы. Мне раньше никто не писал. А тут вдруг папа письмо приносит. Только вот в кружок авиамодельный мы с тобой еще вчера ходили записываться. А ты пишешь, что послезавтра пойдем.

- Так это ж я в четверг писал. Письмо что-то долго шло. Ну, ничего. Ты только обязательно ответ напиши.

И я сел писать ответ.

Здорово, Генка!

Получил твое письмо. Давай сегодня вечером пойдем на рыбалку. У меня крючки новые.

Тут я задумался, потому что не знал, что дальше писать. Я посмотрел в окно. На улице шел дождь. И я приписал:

У нас идут дожди. Больше не знаю, чего писать.

Пока.

Серега.

Когда я вышел на улицу, чтобы письмо опустить, я вдруг подумал: как же Генка узнает, что я его на рыбалку зову, если письмо целых три дня идет? И тогда мне пришла идея. А зачем, собственно, его по почте посылать, если Генка через три дома от меня живет? Пойти да опустить к нему в ящик!

Так я и сделал.

А когда домой вернулся, Генка уже звонит мне.

- Серега, я письмо твое получил! Меня папа как раз за газетами послал. Открываю ящик - а там письмо. Это ты здорово придумал - сразу в ящик положить! Кстати, у нас тоже дожди идут.

- На озеро-то пойдем? - спросил я.

- Пойдем, конечно! Я папину плащ-палатку возьму. Потом я стал готовить удочку. А через час пришел Генка.

- Держи, - сказал он и протянул конверт. - Это я ответ накатал. Сначала я хотел, как ты, в ящик опустить. Потом подумал: а вдруг вы сегодня за почтой больше не пойдете. Вот и принес.

Я открыл конверт и прочитал:

Привет, Серега!

Получил твой ответ. Сейчас приду.

Гена.

И мы пошли на озеро.