Он хорошо помнил, как начинается война. Ад, в котором никто не выживал, – и тут уже неважно, кто был первым винтиком этого действа, страх пустоты, людская глупость, паника или безжалостный демиург, – война пожирала и правых, и виноватых.
Скажи, почему ты все еще не начал бороться? Ты ждешь, надеешься на что-то? Нет. Я вижу, что уже нет. Ты просто тянешь минуты бесполезного существования, своей агонии безысходности… Но так и не берешь себя в руки. Боишься и из-за этого теряешь все. Не понимая, что выбора у тебя не осталось.
Обычно при фразе «фантастика» окружающие корчили снисходительные лица. Несерьезно, детство, говорили они. И Николай смущенно кивал в ответ, не готовый выплескивать наружу все то, что отзывалось в душе. Не желая вступать в дискуссию о том, что жанр совершенно неважен – хочешь ли ты копаться в глубинах человеческих душ или просто отвлечься от суеты и страхов. Лишь мастерство автора делало книгу живой и говорящей, и не имеет значения, о чем этот автор писал.
Люди не рождаются усталыми, – продолжил Ворс, так и не дождавшись ее ответа. – Усталыми они делают себя сами, когда перестают удивляться. Когда в их глазах пропадает детский восторг от окружающего мира.
Одиночество – это пустота. Внутри и снаружи, даже если ты заперт в галдящем муравейнике. Чем больше людей вокруг – тем им меньше дела до тебя. Эффект масштаба, перенаселение. Одна жизнь ничего не значит, если вокруг так много таких же. Индивидуальность стирается, уникальных не существует, всему есть замена.
