Чтобы ебаться вот так, всем вместе, нужно быть потерянным и свободным, нужно, чтобы сквозь тебя сквозил ветер. Ничего сквозь него никогда не сквозило, только тоска, но с тоски не ебутся, с тоски женятся и пьют. С тоски становятся сатанистами. После тридцати сатанисты принимают
христианство,
но не православие, а католицизм или какие-то непонятные конфессии.
Наша свадьба с тамадой и икрой стоила мне двух лет кредита. Наш брак стоил мне счастья.
Вот была же у тебя Валя год назад, держались за ручки, играла на пианино, такая хорошая девочка, весь двор ее по очереди, по очереди, где очередь, там и порядок.
Каждому из нас стыдно быть собой, и поэтому мы все делаем вид, что нам нихренашеньки в этой жизни не стыдно.
На кладбище времена года отчего-то быстрее сменяются, осенью раньше все оседает, но и весной скорее веселеет. Может, покойники хором ворочаются и в землю сырую разряды дают. Григорий Викторович теперь тоже старается, за коллектив он всегда горой.
И ведь никого, никого не могу я так преданно мучить, как тебя. Любовницы сбегают после первой оплеухи. Я пишу им ночью невзначай, спустя месяц или год. Часто меня готовы слушать, стряхнуть пепел с покаянной головы. Не видеть, что «п» всего лишь шляпа на затылке, а голова-то прежняя, окаянная. Мы проводим милые дни и ночи, а потом мне становится холодно. Я кусаю дающую руку в надежде добыть крови, меня вышвыривают, как нерадивого пса. Тогда я возвращаюсь к тебе и впиваюсь в самую глотку. Мир и покой только с тобой.
Прошлое прошло, будущее не существует, а настоящее будет счастливо длиться, пока не кончится.
Губы красные, платье атласное, каблуки опасные
я вообще-то писатель, оголодавший непрошеный гость на празднике бытия. Кресты мне аттракционы, города — зоопарки, чужая боль — десерт.
Говорит, что ребенок моя копия, копия, копия, зачем плодить дешевые копии, когда есть непревзойденный оригинал. Жалко, что люди не рыбы. Напрудил бы сотню мальков, и выжили б лучшие.