Наша свадьба с тамадой и икрой стоила мне двух лет кредита. Наш брак стоил мне счастья.
Когда Уля рядом, это:
— свернуться калачиком в солнечном пятне абажура, за окном ночная метель, весь свет, который только и остался в мире, мой;
— нырнуть под пуховое одеяло на хрустящую от чистоты простынь, чувствовать, что бытие и я в нем
правы;
— бросить камешек в воду и смотреть, как расходятся рябью круги в тишине. Над водой, причудливо выгнув шею, летит цапля.
только изредка, как испарина на лбу, пробегала тень настоящего — закатное пожарище, изящное запястье, смерть, чума.
Рядишься-рядишься, а мурло интеллигентское и в потемках видать.
Прошлое прошло, будущее не существует, а настоящее будет счастливо длиться, пока не кончится.
Чтобы ебаться вот так, всем вместе, нужно быть потерянным и свободным, нужно, чтобы сквозь тебя сквозил ветер. Ничего сквозь него никогда не сквозило, только тоска, но с тоски не ебутся, с тоски женятся и пьют. С тоски становятся сатанистами. После тридцати сатанисты принимают
христианство,
но не православие, а католицизм или какие-то непонятные конфессии.
Вот была же у тебя Валя год назад, держались за ручки, играла на пианино, такая хорошая девочка, весь двор ее по очереди, по очереди, где очередь, там и порядок.
Каждому из нас стыдно быть собой, и поэтому мы все делаем вид, что нам нихренашеньки в этой жизни не стыдно.
Холодно потому что, мне всегда холодно. Мама говорит, это от отсутствия любви. Я уверена — виновато кровообращение.
Вот только Питер так далеко, что едва существует. А Ростов — здесь. Под ногами, в легких, в сердечке.
