Человек нырял в объятия просторной, плотной, хлюпко затягивающей простоты.
Но и это было – не то. Выла осаживающая сирена.
Нет, никто не пугал никого. Ни интеллигента, ни простеца. Корректировали.
Оба, простец и интеллигент, обязаны были продвигаться во все стороны сразу.
И поторапливаясь. Побыстрее. Попрогрессивнее.
Если оставляли силы в этой борьбе, люди или канули недвижно на тёмное дно простоты, или в неуклюжей позе застывали на качающемся пике интеллигентности.
В глубинах ждала, обнимала и, как могла, утешала – водка.
И на высоте – она же утишала неврозы и рассеивала экзистенциальный солипсизм.
Семья наша была, что тогда называлось, интеллигентная. И одновременно, что тогда называлось, простая.
Интеллигентная и простая.
Это были не признаки социального статуса.
А – самоопределение.
Добровольно избранный образ жизни: интеллигентность и простота.
И то и другое – свойства положительные.
Простота, конечно, впереди. Интеллигентность – вослед.
«Мы – простые люди», – это с гордостью произносили.
На этом – настаивали.
На том – стояли.
Жили мы в очень странном доме – номер 100.
«Усилием своей несокрушимой воли я прогнал чувство подступающего липкого ужаса – и мощные мышцы взбугрились на моих атлетически сложенных плечах.
