автордың кітабынан сөз тіркестері  Смерть Вазир-Мухтара

Юрий Тынянов

смерть застигала внезапно, как любовь, как дождь.

«А, впрочем, он дойдет до степеней известных, ведь нынче любят бессловесных».

Словно он попал на театр

Нина сидит в Тебризе и мучается. Он виноват, телом виноват. Пусть спасутся все любимые им когда-то: Саша Одоевский, Нина, Фаддей, Катя и – Сашка. Пусть спасутся они, пусть их жизнь будет тихая, незаметная, пусть они спокойно пройдут ее. Потому что, если отмечен кто-нибудь, нет тому покою, и спасать

Потому что, если отмечен кто-нибудь, нет тому покою, и спасаться он должен на особый манер.

– Вы не историограф? – спросил он вежливо.

– О да, отчасти. Это входит в мои обязанности.

Карамзин, однако, был много тоньше.

– Прошу вас. Я слушаю.

Фазиль-хан выпятил несколько живот. Голос у него был тонкий, теноровый, и он декламировал похоже на Шаховского – подвывая. Против ожидания стихи были порядочные – о благоухании цветов некоторой могущественной державы, донесенном до Ирана в сердце лилии, принявшей вид человека прекрасного.

Наполеон под стеклянным колпаком как будто повел головой.

Он внятно отвечал на все вопросы, но сила была не в том. Вазир-Мухтар словно задумался. Он сидел Олеарием перед царем московским, и торопиться некуда, потом что все это случилось уже за триста лет назад.

Золоченый Наполеон, сложив руки на груди, смотрел, наклонив несколько набок простую голову, как стоял живой древний царь перед троном, и сидел, прижав треуголку к боку, Олеарий.

Толстяк, вроде Фаддея, но только бронзового цвета, стоял рядом с ним. Толстяк громко сопел и, выкатив глаза, слегка приоткрыв рот, без всякого выражения глазел на происходящее.

Это был придворный поэт Фазиль-хан.

Позолоченный Наполеон стоял под стеклянным колпаком по правую руку шаха и мрачно смотрел на происходящее.