автордың кітабын онлайн тегін оқу Сборник рассказов. Избранное. Они действительно начинают воплощаться
Сборник рассказов. Избранное
Они действительно начинают воплощаться
Денис Запиркин
© Денис Запиркин, 2016
ISBN 978-5-4483-0777-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Вводное слово
Всем привет!
Меня зовут Денис Запиркин.
У меня с детства была мечта написать художественную книгу. И вот, я сделал это несколько лет назад.
Перед вами сборник моих избранных рассказов, созданных в 2012—2016 годах, взятых из двух книг: «Осторожно, Эмоции!» и «Второй Сборник Рассказов». Эти рассказы были выбраны моими читателями и друзьями в ходе голосования в соцсетях и в моем блоге (http://dennis_cool.livejournal.com).
Пусть что-то здесь покажется вам странным, вызывающим или неинтересным, я готов к этому. Творческая сила и желание поделиться превыше сомнений.
Публикуя в разное время отдельные рассказы, я получал множество откликов, как позитивных, так и критических. И, тем не менее, я верю, что эти тексты найдут своего читателя и, возможно, почитателя, для которых произведения окажутся интересными, ценными, поучительными или даже помогут в жизни, в отношении к ней, в понимании ее, в новом восприятии.
Надеюсь, мне удастся своими текстами разбудить в вас то, что поможет почувствовать жизнь ярче, сильнее и задуматься о чем-то новом.
Но еще раз сразу хочу предупредить:
1) 18+, только для взрослых,
2) рассказы очень разные,
3) осторожно: много эмоций.
Уверен, к вам придет много мыслей, и вы испытаете много чувств, поэтому пишите мне ваши отзывы и предложения в фейсбуке (меня легко найти) или на адрес denis.zapirkin@gmail.com
Удачи!
Благодарности
Хочу выразить особую благодарность за поддержку и вдохновение
1) Ксении Смоленко, которая с самого начала больше всех верила,
2) Ольге Вереск, Наталии и Елене Лебедковым, Ксении Коленковой, которые больше всех помогали, и
3) моей маме, которая больше всех критиковала…
Отзывы
Как первый, так и второй сборники моих рассказов, из которых получилась эта книга, нашли массу отзывов. вот некоторые из них.
«Должна сказать, что эта книга нравится мне больше предыдущей. Как нотки свежего весеннего ветра звучат темы и „подтекстовые“ намеки на лучшую жизнь, на развитие, счастье..»
«Мне кошмары всю ночь снились…»
«Кинговщина!»
«Пишите, ваш талант переживет.. мои придирки;)»
«Знаешь, Денис, что самое замечательное? То что.. рассказы очень разнообразные, всех мыслимых жанров. Это очень здорово))»
«Почти сразу прочел Вашу книгу, но никак не решался написать Вам. Казалось, что мой отзыв может быть похож на лесть. Понравилось. Мистично и чувственно. Поздравляю Вас с художественной книгой! Успехов Вам! Вы очень креативный человек!»
«Я восхищен сюжетом про Иуду. Люблю Мастера и Маргариту и Ваше произведение как раз в точку!! Тысячи писателей и сказателей одинаково обыгрывали библейский сюжет с однозначно навешенными ярлыками и ролями на каждого – и тут вдруг все по другому – предназначение!»
«Это круто и незабываемо!»
«Касательно остальных, особенно любовно-грустных, как мне показалось, произведений – мне многое было близко…»
«Пишу поделиться впечатлениями о книге. В целом мне понравилось! Интересно, что собраны разные по стилю рассказы. Понравился рассказ Исповедь Иуды – не обычное видение, хотя мне кажется часть беседы с Господом немного затянута. Рассказ про Степана Белова тоже понравился, своей развязкой и описанием быта. Тронул рассказ „О спасении“. Из серии женских рассказов в памяти отложился рассказ Джейн. Ну и в номинации „Интересные по содержанию“ побеждают „Любитель насекомых“ и „abort, retry, ignore“.»
«Не все, но наверно процентов 30 рассказов меня заставили задуматься или дали что-то новое.»
«Впечатления неоднозначные, прямо скажу. Фантазия у тебя, конечно, это что-то)) Связать наводнение с инопланетянами – это не каждому дано) Но, кстати, в том рассказе отлично передано настроение. Если говорить в целом о всем сборнике – сырость, жара, духота, лето, осень, воздух, свет, тишина, белый цвет – однозначно удались)) К тому же ты очень наблюдателен (надеюсь, твоих знакомых это не пугает), а точность изображения, узнаваемость ситуаций – это то, что находит отклик у читателя: „А, да-да, точно-точно“, – говорит он, и в его голове всплывают всякие воспоминания.»
«Юмор… Это классно)))»
«Неожиданные концовки. Чисто твои стилистические приемы, речевые обороты. Короткие рассказы понравились. Все четко, емко и необычно. тут есть о чем подумать.»
«ну накрыл меня твой рассказ))) Была удивлена, я не думала об этом, но всё кажется таким реальным)»
«Люди такой стадии зрелости – большая редкость в нашей стране и каждый из них на вес золота. Мне наблюдать за ростом этих побегов – огромное внутреннее удовольствие и практическая польза. Ведь похожие процессы идут и у меня внутри. Рассказы увлекают… Трагические развязки – прелесть))»
«Во многих рассказах часто попадаешь в точку) много моментов, где и я так думаю, и у меня такое было)»
«Огонь, местами Пожар!»
«Это не литература, это жизнь»
«абсолютный пожар в стиле современного апокалипсиса..»
«Огонь. Так оно и есть.»
«Читается на одном дыхании.»
«этот рассказ можно смело вкладывать в учебник психологии…»
«ужасает своей правдивой печальностью (»
«Это хит», «отличный детектив!»
«Захватывающий рассказ!»
«Вообще, очень классная тема поднята.»
и так далее.
Мастер: Тайное общество хранителей текстов
профессор сидел в темной комнате, склонившись у стола под лампой. картина выглядела зловеще.
легкий дымок поднимался из-под его рук, наматываясь клубами под абажуром и невидимо растворялся запахом в темноте.
он жестом показал на диван.
я сел на границе света и тьмы.
так же, как сидел он. черный халат и руки на свету. скрытое сумраком лицо.
он молча отложил дела, отодвинув от себя, и взял мой новый рассказ.
я пытался разглядеть эмоции на его лице.
а он красным карандашом черкал по моим буквам.
когда он закончил, он выдохнул и повернулся ко мне.
мы смотрели друг на друга, прикрытые сумраком ночной комнаты, но удавалось видеть лишь отблески сияния. искры блеска моего страстного интереса. и лучики его безумных слезящихся, желтых от спирта и никотина, глаз.
он сделал долгую паузу, откашлялся с мокротой, прикрывая рот большими усталыми пальцами, снова посмотрел на меня и начал говорить…
– что ты собираешься с этим делать дальше?
ну как, я собирался посмотреть на его правки, скорее всего, все учесть, а потом… просто запостить в блог, а что еще?
но я, как и всегда в общении с ним, чувствовал, что ожидается совсем другое.
большие напольные часы в соседней комнате пробили четверть часа бархатным приглушенным звоном.
– я буду писать дальше, – ответил я.
скорее интуитивно, чем явно, я почувствовал его пристальный взгляд. нужен другой ответ.
– да, это правда, – продолжил я. – я хочу творить. и, несмотря на критику, я буду это делать. я просто не могу иначе.
– ты уже получил массу критики на прошлые тексты? – он неотрывно смотрел на меня.
– да… да.
– и ты уже потерял друзей и понимаешь, сколько из них отвернулось от тебя?
он встал и начал ходить по комнате, сложив руки за спиной, полностью погрузившись в сумрак, иногда наступая на границу круга света и делая разворот.
я опустил голову. то ли от своих мыслей. то ли завороженно наблюдая за его шагами.
– да, я понимаю. мне, конечно, хотелось бы другого, но я уже принял, что это часть процесса. разве не вы говорили мне об этом в первый раз?
я не мог не быть искренним с ним.
иногда мне хотелось проговорить с ним всю ночь, но он не давал мне. то, в самый неподходящий момент, на самом пике моих эмоций, он прерывал разговор и отправлял меня домой. то ссылался на дела. то впадал в состояние, когда я понимал, что лучше будет откланяться.
но мне очень важно было хотя бы раз выложить ему все. все. все-все-все, что меня волнует, чего я хочу, о чем я мечтаю, что еще не готов и не могу высказать, – даже это.
ни с кем мне не хотелось вывернуть себя наизнанку и увидеть реакцию, услышать, что мне делать дальше и не бояться слов о том, куда это может привести.
он внезапно остановился, взял со стола трубку, обстучал, набил и, стоя, закурил.
до меня дошел приятный аромат, и кольца сизо-голубого дыма стали клубиться в свете лампы.
не понимаю почему, не понимаю, как это у него получается, но каждый раз он вгоняет меня в транс.
да, я слышу, я стараюсь запоминать, не могу записывать. потому что если оторвусь, то отвлекусь, и потеряю массу важного, а мне каждое его слово как книга древних мудрецов…
он, распаляясь, говорил мне, ссылаясь на Аристотеля и Еврипида, сверкая Пушкиным и Достоевским, кроя Диккенсом и Гюго.
дрожащий и накипающий волнами его тембр то скрипел, то хрипел сквозь кашель, то дребезжал несмазанными петлями потайных дверей глубокого подземелья первозданной мудрости, то опускался до низких вибраций всемирного океана, то отправлял меня в пустоту, полную звуков звезд и планет…
я видел людей, сцены, сценарии, конфликты, трагедии и пути к счастью, модели преодоления, взрывы воли и соскальзывания в пропасти безвозвратной трансформации, крушения гранитных замков, осязая хруст их стен, ломку стереотипов и треск непримиримых правд, звенящих колоколами логики и горящих в водопадах эмоций…
я набирался, поглощал, впитывал, становился, преображался, очищался и обновлялся, чувствуя, как где-то внутри стекает черная смола надуманных стереотипов и социально навязанного страха, как свет входит в мое еще мутное и полупрозрачное, но очищающееся естество…
неожиданно все стихло. щелкнул замок входной двери.
– дорогой, я дома.
в волшебный таинственный древний как мир дворец вплыла его жена.
он зажег свет в комнате.
витающая в воздухе магия замерла и одним махом обрушилась на пол. ее брызги разлетелись по всей мебели, попали на стопки книг, стоящие на полу, на пианино, залились лужами под стол и диван..
– как дела? – она заглянула из коридора в комнату, увидела меня и улыбнулась своей полной улыбкой, растянув третий подбородок, опутанный линиями цветных бус.
лужи мгновенно впитались в паркет.
я поздоровался.
повисла тишина.
– все хорошо, дорогая, – промямлил он, ссутулившись, как будто извиняясь за что-то. раздавил папиросу в хрустальной пепельнице. потер подбородок, припоминая, на чем остановился, поднял руку с указательным пальцем, посмотрел на меня, подошел к столу, двумя руками постучал по стопке моих бумаг, сравнял их, секунду посмотрел на них в раздумье, и протянул мне.
– дерзайте, коллега!
дом преобразился сильным сладким запахом ее духов. по квартире ярко загорелся электрический свет. ее большое тело настроило на распространяющийся по соседним квартирам аромат плотного сытного ужина. мир заполнился живой реальностью.
я откланялся, отказавшись от ужина и еще посидеть, вышел в коридор. зажав под мышкой рукопись, нагнувшись, натянул ботинки, помогая пальцем пятке, больно прищемил нежную кожу у ногтя, засунул палец между губ, зализывая кровь слюной. уронил бумаги на пол, бросился их поднимать, опережая ее желание подмести их шваброй в большой переносной совок с высокой ручкой, перемешал страницы, скомкав, чтобы снова не рассыпать.
за большой женщиной, занимавшей коридор, представлявшей всю стабильность и непоколебимость мира, стоял мой профессор. на его бледно-желтом лице с падающими на лоб редкими седыми волосами застыла покорная, сладковатая улыбка, будто он знал, что она даже затылком видит его.
– ну что же, – пробасила она, – проводи нашего гостя, раз он уходит… а, может, все-таки останетесь на ужин? – еще раз вежливо и радушно предложила она.
– нет-нет, спасибо, мне и правда пора, – пролепетал я. так часто в ее присутствии у меня почему-то терялся и становился слабым голос.
– приходите еще, не забывайте нас, – она снова улыбнулась своей громадой и поплыла в сторону кухни.
в коридоре остались мы с профессором.
я щелкнул замком, открыл дверь и повернулся к нему с порога.
мы молча посмотрели друг другу в глаза.
он покорно вздохнул, опустил плечи, под желтыми белками глаз полукругами серели темные морщинистые мешки.
– я еще зайду, – сказал я.
и на секунду увидел сверкнувшие мне навстречу пару зарниц с громыхающими молниями.
я шагал по лестнице к себе. можно было сесть в лифт, но мне было нужно пройти сейчас пешком несколько этажей.
я думал о тысяче вещей одновременно. они шумели и грохотали в моей голове, как шторм с сотнями торнадо, поднимавших и перемалывавших на своем пути все, что плохо стояло, лежало или не было надежно закреплено, пылесося мой мозг, унося в далекие дали все лишнее, оставляя лишь пустую, готовую плодоносить почву моего мозга.
а еще я думал о критиках и неблагодарных комментаторах, о недобрых словах, явно и неявно призванных погасить мое творчество, о людях, подобных жене профессора, которым нужно совсем другое, чем мне…
и я знал.
я твердо знал, что я буду работать и творить. и что напишу еще. напишу много. не все это будет прекрасным.
но если мне удастся помочь хотя бы одному человеку, изменить к лучшему хотя бы одну судьбу, зацепив ее своими словами, я буду непременно счастлив…
– пусть даже и никогда не узнаю об этом, – зачем-то сказал я вслух, открывая свою дверь.
мне с силой бросился в лицо сырой холодный воздух от влажных камней стен, вдоль коридора капали смолой факелы, а там, в моей зале, сотней свечей сверкала люстра, придавая гобеленам легкое движение, будто изображенное на них было живым…
капнув воском, я поставил подсвечник на стол, с деревянным скрипом придвинул массивное кресло, поправил медвежью шкуру поудобней, разложил листы, обмакнул перо и принялся дальше за работу.
И дым отечества нам будет сладок
Живые
Степан Белов смотрел себе под ноги. Он шагал по свежей борозде, которую поднимал и закручивал плуг. Запах свежей земли пьянил его. Через пару проходов можно заканчивать. Он присвистнул лошади, и она, вся в мыле, сама чувствуя приближение перерыва, сделала новое усилие, потянув дальше.
Закончив пахоту, Степан похлопал лошадь по загривку, сказал ей несколько ободряющих слов.
Они вернулись в деревню под вечер, усталые, но довольные. Завтра можно начинать сев.
Проходя по улице, он чувствовал смесь сотен запахов. Никакие годы не вырабатывают привычку к ним. Здесь пахнет пирогами, которые пекут соседи по левой стороне. Тут другой сосед вышел покормить кур и уток, которые с шумом и кокотанием, помогая себе крыльями, кинулись к кормушке, расталкивая друг друга. Сквозь ворота справа Степан видел, как подростки разжигают самовар, и дым сухих лучин пробивался из-под сапога, которым они раздували щепки.
Пахло коровами, лошадьми, сеном и многим-многим другим. Таким родным и привычным.
Ему казалось, что так было всегда, по какому-то издревле заведенному правилу, так есть, и так будет, когда не станет ни его, ни его родных. Но деревня будет жить. Будут рождаться дети. Будут птицы, будет скот, молоко, сено, будет пашня и будет это всегда, по своему извечному кругу. Развиваться и существовать.
Просто, мирно, трудно, с усталостью до боли в спине и ногах, с потом и жарой. И с таким радостным чувством, что работа сделана, что тебя ждут дома, и что завтра снова, а потом опять, и так всю жизнь.
В конце улицы кто-то, устроившись на лавочке, затянул на гармошке.
Степан подходил к своим воротам. Сейчас он распряжет лошадь, отведет ее в стойло, огромными ручищами даст ей пару охапок сена, насыплет овса и нальет воды. Потом умоется и зайдет в дом, где его ждут жена и дети. Они сядут ужинать, и будут разговаривать о том, как завтра начнут сеять.
Место
Это был пригорок. Местами росли отдельные деревья. В основном, березы и клены. Поодаль, в низине, протекала небольшая речка. Ветер шелестел в листве. Было тихо и спокойно. Покой распространялся на всю округу. Сюда редко приходили люди в последние годы. Так что начинали прорастать новые молодые деревца, шуршал сухостой от многолетней травы. Ковер неубранной запревшей листвы покрывал землю. С северной стороны полукругом рос лес, с другой стороны – заброшенные поля и одинокая ферма. Когда-то там была колхозная земля, но сейчас там никто ничего не делал.
А на пригорке стояли каменные плиты с нечитаемыми от старости фамилиями, именами и цифрами, местами – железные оградки с давно шелушащейся краской, проржавевшие кресты, на которых надписи стерлись от ветра и дождя.
Кладбищу была уже вторая сотня лет. Но здесь уже давно никого не хоронили. Потому что деревни вокруг вымерли. А родственники, те, что не спились в соседнем городе, уехали на заработки в Москву, осели там, обзавелись жильем и семьями, и им было некогда. А потом и совсем…
Мусорка
Иван вышел из квартиры на лестницу. Прикрыл за собой дверь, держа в руке помойное ведро. Прошел полпролета к мусоропроводу. Железная крышка открылась со скрипом, и на него пахнуло летней вонью снизу. Он зафиксировал крышку, приподнял ведро и начал вытягивать содержимое. Вниз полетел пластик, полиэтилен, потом пронеслись арбузные корки, в конце со дна потекла жижа, смешивая прелый арбузный сок с остатками кефира, разлившимися из пол-литрового бумажного пакета. Вся эта муть капала на крышку, а когда он потряс ведро, то и на кафельный пол. Кислый запах обдавал его, смешиваясь с духом из отверстия, вытягиваемым в открытую фрамугу.
Закончив дело, он отставил ведро, громко царапнув железом по кафелю пола. Пробурчав что-то себе под нос, он достал из кармана спортивных штанов смятую пачку, выковырял оттуда зубами за фильтр сигарету, и прикурил, выдувая дым в оконную щель.
Быстро и не задумываясь, сделал несколько затяжек, снова открыл крышку мусоропровода, бросил в темноту окурок, засверкавший рассыпающимися красными искрами, сочно плюнул туда же. Вытер с подбородка остатки, и, матерясь себе под нос, подхватил ведро с остатками жижи, стекавшей по стенкам, побрел, шурша тапочками по каждой ступеньке, вверх.
Его лицо с небритой щетиной выражало злобу и усталость.
Уже две недели он сидел без работы. По этому случаю регулярно пилила жена. А его друзья разъехались по деревням на строительные заказы.
Он открыл дверь квартиры, щелкнул пол-оборота замком, пронес пахучее ведро на кухню, поставил его между раковиной и женой, и молча прошел в комнату.
Кухня
– Эй, Белов, помыл бы хоть руки! – жена в переднике стояла у плиты, помешивая что-то сразу на трех конфорках, жарко шкворчащее и сильно испаряющееся к потолку.
Она взглянула в ведро, потом ему в след на тельняшку, и, накапливая злобу для крика, громко вздохнула. В таком настроении она часто называла его по фамилии, он уже привык.
Спиной чувствуя взгляд, он прошел в темный коридор. Потом сделал паузу на несколько секунд, щелкнул выключателем санузла, и быстро сполоснул большие мозолистые руки, вытерев их одним движением о мокрое старое полотенце.
Проходя через темный коридор в комнату, он мельком покосился в сторону кухни, убедившись, что жена его не видит.
Пользуясь возможностью, он направился в комнату, открыл шкаф для белья, глубоко порылся рукой, и достал початую «путинку». Быстро, озираясь в проем двери, он сделал пару теплых глотков, на втором поперхнулся, часть пошла в нос, часть прыснула сквозь губы, он задержал дыхание, и заставил себя закончить глоток.
Одной рукой он убрал бутылку обратно, другой вытер рот. В животе начало теплеть. Скоро изменится настроение.
Звонок
В коридоре и в комнате зазвонил телефон. Он занюхал порывом сквозняка, принесшим из кухни смесь тушеной капусты и борща. На пятом гудке раздался крик:
– Вань, ну ты возьмешь трубку? Видишь же, у меня руки заняты?
– Это опять твоя мать звонит, нутром чую, не буду я брать! – в ответ крикнул он, почувствовав как в нутре налаживается жизнь.
Еще два звонка. Он почувствовал, что не прав, пробурчал про себя что-то в духе «черти принесли» и «старая мымра», подошел и поднял трубку.
– Степаныч? Алле? – на том конце кричал его старый бригадир, который пропадал пару месяцев где-то в подмосковье. – Алле? А..?
– Да.. Хм. – Иван громко прочистил горло прямо в трубку, пахнущую старыми болезнями и табачными смолами десятилетней давности, – Василич? Ё-мое! Привет!
В душе с теплом от выпивки появилось тепло надежды на новую подработку.
– Как ты? Нормально? – Василич продолжал кричать, так что Ивану пришлось отнести трубку на расстояние от уха.
– Да, все путем, – медленно протянул он.
«Когда ты уже перейдешь к делу, черт бы тебя побрал?», – добавил про себя Иван.
– Ну отлично! Чё, как, работаешь?, – Василич продолжал тянуть резину, хотя премудростям разговора в университетах не обучался.
– Не-а… – Иван начинал злиться, потому что прекрасно понимал издевательство единственного работодателя.
– Короче… это.. тут халтурка есть, – наконец разродился прораб, – как раз по твоей части. Пойдешь? Нужен бульдозерист на неделю. Платят нормально. Что скажешь?
Иван уже захмелел, и туго соображал: либо согласиться сразу, либо слегка повыпендриваться, чтобы набить цену и послушать, как Василич будет уговаривать. Но разум и пустота в кошельке взяли свое, и правильное решение пришло быстро.
– Да, давай. Чего-где?
У главы района
Человек в дорогом сером костюме и белой отглаженной рубашке долго рассказывал про объект, про генплан, про согласования и разрешения, про то, какое это будет строительство, сколько, чего и как.
Глава района из последних сил делал вид, что он что-то слышит и что-то понимает.
Вчерашняя баня не прошла даром для здоровья, и сегодня страшно болела голова. Он бы устроил выходной, если бы не эти дельцы со своей стройкой и московскими деньгами.
Сидя в кожаном кресле, он безбожно потел, вытирая пот носовым платком с лысины, висков и всех своих подбородков.
В какой-то момент пришлось поддакивать, и он закивал, наливая себе в стакан минералку и снова истекая потом. Кивание не добавило счастья, а только еще больше усилило похмельную боль.
Ему уже давно опостылели эти девелоперы со своей строгостью, проверками и четкими схемами. Все уже было сто лет как понятно. Он знал, что и где нужно подписать, кому позвонить, на кого надавить и кому пригрозить.
Перспективный участок не требовал многих согласований. Там не было стратегических строений. Не проходила железная дорога или федеральная трасса, там не нужно было разруливать вопросы с собственником, короче все на мази.
И все равно эти чистоплюи в дорогих костюмах на блестящих машинах, продолжали минимизировать свои риски.
На какое-то мгновение он поплыл в своих мыслях, картинка стала глухой и размытой.
Наконец, он услышал:
– ..и подпись нужно поставить здесь и здесь.
С тоской покосившись на пустую бутылку минералки, он взял протянутую ручку, и молча расписался, где ему показали. Отодвинул бумаги от себя, и уставился в окно, откуда безжалостно били свет и жара.
Ему было все равно, что ему говорят в благодарность, как собирает и упаковывает бумаги серый костюм, и что вообще там дальше будет на этом участке.
Его уже давно убедили. Аргументами и деньгами.
А теперь пусть скорее убираются ко всем чертям.
Поскорей бы прошла головная боль, потому что к запаху перегара он уже давно привык.
На объекте
Пропахший бензином и выхлопными газами пазик тащился по ухабам. Было жарко. В открытые окна и в люки на потолке изредка задувал горячий ветер, который еще больше укачивал и не прибавлял избавления от духоты.
Василич сидел ближе к водителю, Иван – несколькими рядами дальше. Они тряслись молча. Все, что нужно, бригадир уже рассказал. Так что говорить было не о чем. Что, халтура – она и есть халтура. Поскорей бы закончить и получить деньги.
Объект был на пригорке. Точнее, объекта еще не было. Это была площадка пара сотен на пару сотен метров.
Автобус остановился.
Открываясь, скрипнула пассажирская дверь. Двигатель резко заглох, оставив машину на передаче, как это делают старые опытные водители, ни разу в жизни не пользующиеся ручным тормозом для надежности.
Недалеко возилась бригада молдаван, сворачивающих болгарки, заканчивая резать какие-то металлические рамы и уголки.
Крановщик сидя курил на груде бетонных и мраморных плит разного размера, сплевывая себе под ноги. Похоже, они прибыли вовремя: эти уже закончили свою часть работы, расчистив поляну для бульдозера. Несколько гор речного песка были ссыпаны поодаль: это работа для Ивана.
Собственно, халтура так себе: ездишь туда-сюда, разравнивая площадку, трамбуя и разглаживая песок.
Ивану всегда эта часть работы казалась бессмысленной: придут строители и все-равно будут здесь копать. Но то ли для освоения денег, то ли для красоты перед комиссией, кому-то это нужно было сделать, чтобы сдать свою часть цикла.
Хотя, какая разница, есть в этом толк или нет, – он сделает свою работу, получит деньги, принесет их домой, и можно будет протянуть еще пару недель. До следующей работы. Только бы Василич уважил, не забыл.
Бригадир пошел покричать на молдаван.
Иван похлопал себя по карманам, достал пачку. Зажигалка куда-то подевалась. Не страшно. Он направился в сторону крана, – там и прикурить дадут, и поговорить можно. Начинать работу сразу – неправильная традиция, считал Иван.
Подойдя к угрюмому и ленивому от жары крановщику, он взял без слов протянутую зажигалку и стал думать, с чего же начать разговор.
В поисках темы Иван осмотрелся по сторонам, планируя начать беседу с работником о его работе.
И тут, несмотря на жару, ему стало зябко и как-то не по себе.
Плиты, на которых сидел крановщик, были надгробными.
И прямо под ногами сидевшего на них человека на одной из серых поверхностей размыто, но все еще разборчиво, читалось «Беловы».
Наводнение. Оранжевое озеро
дождь шел две недели подряд. непонятно, откуда в небе взялось столько воды.
сначала сухая земля намокла и хорошенько пропиталась. потом выросли лужи. потом лужи превратились в сплошной водяной покров. канализация отказалась справляться в первые дни, и в низких улицах машины проезжали, оставляя огромные крылья воды, постепенно превратившиеся в волны, скрывающие колеса полностью.
сначала официальные каналы говорили о чем-то типа, что все под контролем. потом появились новости о затопленных домах в пригороде. в конце второй недели прибыли МЧС и военные, активно строя дамбы из песочных мешков и расхаживая по домам, раздавая бумажки с предупреждениями и описанием процесса возможной эвакуации.
жизнь в городе не прекращалась. люди продолжали ходить на работу, в гости и по делам. хотя, в итоге, когда сапоги перестали спасать, на некоторых предприятиях объявили каникулы и отправили людей в неоплачиваемые отпуска.
детям, веселящимся в лужах, со временем надоело плескаться и кидать камни в воду, расхаживая по колено в разноцветных резиновых сапожках, и по приказу родителей они засели по домам, читать книжки, сидеть в интернете и играть в игры.
в начале третьей недели к нам в дверь позвонила комиссия из участкового, представителей ЖКХ и МЧС, и сообщила, что начинается эвакуация: уровень воды достиг критических отметок, и скоро начнет реально топить дома.
кто-то протестовал, кто-то остался, объявив о запасах макарон, гречки, тушенки и свечей, ну а мы собрали документы и ценные вещи в пару спортивных сумок и рюкзаков, добавив несколько комплектов белья, в назначенное время вышли к подъезду и, прыгая по деревянным помостам от подтопленной лестницы в подъезде до Икаруса, сели, отправившись в «зону спасения», называемой как-то типа «лагерь эвакуации».
никто не говорил, куда именно нас везут. скорее всего, водитель получал разнарядку по ходу движения от офицера, говорящего по сотовому.
местами мы видели, как автобус просто плывет, оставляя за собой клин большой волны, погружаясь на полметра в сплошной поток темной серой воды.
интересно и забавно было наблюдать за таким непривычным городом. вот центральная площадь, полностью скрытая под метровым слоем воды, волнами омывающей памятник Ленину, вот вокзал, где поезда стоят, уйдя колесами под воду на уровне перрона, вот парк, плавающий в темной бескрайней коричневой луже, как в книжках про разлив. все это выглядело интересно и забавно, потому что казалось не только непривычным, но и каким-то нереальным.
автобус плыл по направлению из города, в сторону пригорья. дорога была однообразной, небо серым, и многие задремали от монотонного шелеста дождя по крыше и от крупных капель, стекавших по окнам, срезаемых усыпляюще однообразным движением и скрипом дворников по лобовому стеклу.
водитель не мог разогнаться. мы ехали более двух часов. пейзаж вокруг был унылым, серым от неба и темнозеленым от смешанного леса по обеим сторонам дороги. давно закончились утопающие по пояс безлюдные деревни. время от времени мы видели мокрых по грудь оленей, вышедших на дорогу из леса, и удивленно наблюдавших за чередой эвакуационной колонны, без надежды на транспортировку, оставленных на произвол судьбы.
я проснулся за полчаса до прибытия. протер рукавом запотевшее окно и стал смотреть, тупо уставившись сквозь дождь. мы никогда не ездили в этом направлении. ни за грибами, ни на рыбалку сюда не было шансов отправиться за все время, потому что куда ни плюнь, – бетонный забор или колючая проволока военных частей и секретных предприятий, то ли химических, то ли бактериологических, то ли ядерных, – слухов много, но, по большому счету, до сих пор никто не знал, что там делали и все такое.
на пару секунд мне бросилась в глаза большая тарелка то ли сотовой связи, то ли космической, то ли радар. потом за высокими соснами мне показалось несколько полосатых высоких труб какого-то завода. несколько раз я видел затопленные съезды с дороги в лес со шлагбаумами и будками, в которых скрывались худенькие сгорбленные солдатики в плащ-палатках. кто-то из них смотрел на нас, кто-то, кому наскучили эвакуационные автобусные колонны, – горбато склонился над книжкой, не обращая внимания на сонных зрителей.
похоже, скоро прибываем. по салону началось движение. офицер, сопровождавший автобус, начал сверяться по телефону и рации с руководством, давая инструкции усталому водителю, молча кивавшему в ответ головой.
насколько я понял, мы прибыли в район холмистой возвышенности в паре десятков километров от пригорья. лагерь размещался в стороне от дороги, метров на 800. возможно, на этих возвышенностях, представлявших собой большие травянистые поляны среди дикого леса, в обычное время устраивали дикие кемпинги и стоянки любители охоты, рыбалки и свежего воздуха.
собственно, лагерь как лагерь: длинные военные палатки, или как они там называются, типа бараки под брезентом, пара полевых кухонь, из которых валил дымок, смешанный с паром, заставивший даже без запаха изойти слюной по гречке с тушенкой и сладкому чаю с серым хлебом.
мы были не первые. народ разгуливал по поляне, кто-то сидел у палатки на свежесрубленных козлах или просто частично отесанных бревенчатых скамейках. местами была суета, местами народ уже обживался, привыкая к обстановке.
нас высадили и выгрузили в дальнем конце, куда автобус, порой буксуя по мокрой траве и глине, покачиваясь задом, медленно доехал в горку.
в отдалении стояла пара гусеничных самоходок со сновавшими вокруг них солдатиками, готовыми зацепить и дернуть застрявшие в жиже автобусы.
нас расселили в палатку номер двадцать один. сложно назвать это палаткой, – это был длинный брезентовый ангар, в которых на сборах селят будущих лейтенантиков на сборах или солдатиков на учениях. внутри было влажно и душно. пахло потом и, почему-то, чем-то женским. палатка была не заселена, наверное, сюда должны привести еще пару автобусов нового пополнения эвакуируемых.
по номерам палаток можно было с точностью определить, что за контингент там проживает. были сильно потные деревенские. были с запахом дешевых дезодорантов городские. большинство людей сидели с зонтиками снаружи на бревнах, играя в шахматы, шашки, домино, прихваченные с собой, или в сыреющие под дождем карты.
обстановка была тихая и мрачная. на части занятых, окруженных чемоданами и рюкзаками раскладушек спали мужчины. женщины, традиционно кучкующиеся с оравами галдящих детей, сидели в несколько групп.
по вечерам перед отбоем включали дизельные и бензиновые душегубки, чтобы прогреть и просушить помещение, привлекающее теплом орды огромных кусачих комаров и мерзких мошек.
спать от их жужжания и попыток укусов было невозможно, но через пару ночей все привыкли, особенно когда закончились репелленты у интеллигентной и предусмотрительной части населения.
жизни, собственно, особой не было. гулять под дождем было мокро. сушилок для одежды на всех не хватало. о стирке не могло быть и речи. оставалось только играть, читать и через силу бродить по окрестностям, чем и занималась наиболее активная часть эвакуированных. телефоны тут не работали, интернета, как и новостей, не было. максимум, что удавалось узнать о ситуации, были новости от угрюмых, усталых солдат, ретранслировавших официальные сводки от своего начальства, да и скудные новости от новых переселенцев, не сообщавших по сути ничего нового, кроме как о и так понятных продолжении дождей, росте наводнения и прибытии эвакуируемого населения.
жизнь стала однообразной, комарино-кусачей, мокрой и потной, несмотря на обещания в скором времени поставить пару бань из свежесрубленного добровольцами местного леса.
тут бы и надо сказать, как голь на выдумки хитра, как голодные и вонючие люди находят способы выкрутиться из ситуации.
все началось с того, как народ начал осваивать территорию. кто в безнадежных попытках собирать грибы в сыром лесу, кто – в поисках ближайших водоемов для искупаться и помыться.
на второй неделе пребывания рост пьяного мужского населения усилился. местные офицеры, понятно, ожидали, что привезенные с собой запасы водки будут опустошены в 2—3 дня, но творилось что-то странное. вечерние базары на повышенных тонах, выяснения отношений начинали волновать большую часть женской половины лагеря. это действительно было странно. никто не мог понять, откуда берется пойло, потому что взяться ему было неоткуда.
и, тем не менее, статистика ошеломляла.
потом по лагерю пошли слухи, что кто-то нашел волшебное озеро неподалеку, и что там происходят крепкие мужские возлияния, причем в массовом, групповом порядке.
через пару дней версия подтвердилась. вместе с тревожными сообщениями об исчезновении людей.
по палаткам и игровым местам начали ходить люди в погонах, вынюхивая и задавая наводящие вопросы.
народ не кололся. и даже те, кого находили на раскладушках в беспамятстве жесткого угара, все, что могли рассказать, так это про купание в пруду и про веселые посиделки у костра.
начальство не на шутку обеспокоилось. начали принимать меры по ограничению территории и по графику покидания лагеря. но это, как понятно, никого не остановило.
однажды вечером мой сосед по раскладушке нашептал мне приглашение присоединиться.
наутро, еще до завтрака он, умываясь водой из канистры, снова задал мне вопрос, не хочу ли я посетить волшебное озеро.
я оглянулся по сторонам, убеждаясь, что моя половина далеко и не слышит, а, заодно, и его мадам тоже. я кивнул, а он, заговорщически мне улыбнувшись, кивнул в сторону, чтобы мы после завтрака были готовы пройтись в неизвестном направлении. все, что нужно было взять с собой, кроме сапог, были плавки и полотенце. при желании, закусь. закуси, понятно, не было. хорошо, что ее не потребовали в виде дополнительной платы на мероприятие.
Волшебное озеро оказалось каскадом разлившихся прудов за тремя полосами колючей проволоки, натянутой по наклонившимся бетонным столбам с запрещающими и предупреждающими табличками в часе ходьбы от лагеря. Внимание сразу привлекал оранжевый цвет воды и несколько утопающих в поднявшейся воде, торчащих из бетонных кубов труб, впадающих в водоем.
По берегам сновали несколько человек с баграми. Некоторые из них будто дежурили посреди водоема на надувных, защитного цвета, лодках. Горели несколько костров, у которых грелись шатающиеся мужики. С десяток плавали на мелкоте или стояли по грудку, сверкая безумными, вращающимися в неадеквате глазами.
Я спросил у соседа, как оказалось, подполковника в отставке, дяди Васи, как его прозывали, здороваясь, шедшие навстречу люди, что это.
Он кратко, отмахнувшись, рассказал мне, что это потаенные места, что тут местные когда-то видели, и не раз, НЛО, и что это сточные водоемы от местных совершенно секретных предприятий. При этом он добавил, что все вполне проверено, безопасно, что сюда берут и пускают только своих, и что я могу, если буду вести себя правильно, получить массу интересных ощущений.
– Каким образом? – спросил я.
– Увидишь, – он отказался от дальнейших подробностей.
все волшебство заключалось в простом. никто не знал достоверно, что это за сток, что тут за предприятия, и откуда эти трубы, сколько этому озеру, в какие советские времена тут что было построено и прочее, но эффект был стопроцентный. ты заходишь в оранжевую воду, пребываешь там несколько минут и чувствуешь, как…
дальше описать люди затруднялись, путались в показаниях и объяснениях. все, что надо было сделать, – это попробовать самому. главное, самое главное, по объяснению самых трезвых, было оставаться на виду, не нырять и не заплывать на глубину.
те, кто нарушают эти предписания, с холодной улыбкой сказал мне один из державших багор, – лежат там, в третьем по каскаду водоеме или закопан в свежей земле ниже по склону.
я сразу понял, где нужно искать исчезнувших из лагеря, и опасливо покосился на дядю Васю. он понял мой взгляд и просто сказал: «давай, не пожалеешь».
мне было страшно, боязливо и волнительно, и даже хотелось скорее отсюда уйти, но интерес превысил страхи, и я начал раздеваться. уже перед спуском к озеру я почувствовал легкое (или даже не легкое) головокружение, но меня подтолкнули в правильном направлении, и я, зайдя по колено в теплую воду, сделал несколько шагов, нащупывая уходящее глиняное дно, поплыл.
никогда еще я не видел так отчетливо солнечную систему и пятна на нашей доброй и теплой звезде. я явно видел кольца Сатурна, мог разглядеть камешки на поясе астероидов, определенно видел весту и поток леонидов, переливающихся в солнечном свете, пролетающих прямо перед моим взором. я видел гейзеры на Европе или каком-то спутнике Юпитера, я долетел до следующей планеты за Плутоном, мгновенно вернувшись обратно, погревшись на орбите Меркурия, чуть не вдохнув серной кислоты облаков Венеры, желавших забраться мне в легкие и рассказать об истории всех цивилизаций, живших на ней и еще на четырех ближайших планетах…
когда я обнаружил себя, сидящим, укрытым вагонным шерстяным одеялом, смотрящим в яркие угли костра и держащим что-то сочное, горячее и неимоверно вкусное, возможно, дичь, пойманную и зажаренную свежайшим образом прямо тут, впиваясь в жирный, брызжущий сок плоти то ли зайца, то ли оленя, я вернулся к реальности, медленно приходя в этот мир и оглядываясь по сторонам.
вокруг костра сидели дядя Вася и еще с десяток человек, а между ним и мной еще кто-то, кого я не стал бы человеком называть, кто говорил, его слушали и понимали, не обращая внимания на его серо-зеленую кожу, огромные глаза и непонятный язык, доходивший в самые глубины мозга в виде образов, схем и правил, объясняющий жизнь в других мирах, систему существования на нашей планете и смысл великого мироздания.
кто-то бережно укутал меня, положив поближе к теплу углей, и я, пару раз испытав вертолеты, вернулся к земному, такому привычному и естественному сну, который не испытывал уже многие годы. там было много цветного, доброго, яркого, мудрого и такого понятного, спокойного и успокаивающего, как объятия мамы в детстве, как ощущение тепла груди любимой женщины, усиленные в сотни раз благодатью и спокойствием, волнами то приходящих и кружащих по спирали, то притормаживающих в необычайном спокойствии сингулярной бесконечности пребывания в абсолютной реальности высшего бытия…
Дядя Вася что-то спокойно объяснял моей почему-то эмоционально кричащей жене. Я стоял рядом и кивал. Кажется, она меня искала. кажется, она волновалась и не находила себе места. кажется, я такой-сякой, о чем она собиралась рассказать коменданту лагеря. Но все это было так далеко и неважно, что я просто шагнул к ней, обнял ее сбоку и склонил лицо, сильно и шумно вдохнув воздух у ее плеча и шеи. Я был новый. Обновленный. Разумный. Такой чужой и такой Свой в этом мире, с этой женщиной, с этим бытием и с таким замечательным дядей Васей, жужжащим ничего не значащими комарами вокруг моей раскладушки в таком теплом ангаре под таким чистым и теплым, умиротворяющим грязно-мокрым бельем.
Я провалился в небытие сна.
И снова я где-то был, где-то гулял и где-то летал. Мир был радужным, блистающим и переливающимся, полным поыватоыкобтоыотмдлоуцекфавй…
несколько дней меня пасла моя верная. потом контроль ослаб, и мы снова пошли туда.
на третий раз я увидел сквозь рыжину воды, как подо мной находится и движется что-то серебристое, круглое и испускающее свет. я не испугался, просто отплыл, как по чьей-то просьбе, и тут из воды вышла метров десять в диаметре, летающая тарелка. она поблагодарила меня мысленно, пару раз сверкнула огнями, и медленно, совершенно сухая и светящаяся, поплыла в воздухе над каскадом прудов в сторону какого-то, не сообщив мне название, яркого созвездия, исчезнув за считанные секунды, не оставив от себя никаких выхлопных газов.
еще несколько раз я ходил туда, уже без дяди Васи, но всегда меня инструктировали местные ребята с баграми. не заплывай далеко. не ныряй. не… и все такое.
как-то даже мне пришлось поучаствовать в вылавливании ушедшего под воду молодого сержанта, пустившегося с разбегу руками и головой вперед. мы выловили его не сразу, пришлось вызывать лодку. мы сделали все, что могли. искусственное дыхание, массаж грудной клетки, рот-в-рот не помогли. он светился кожей с зеленоватым оттенком и улыбался в забытьи, пока совсем не перестал дышать и остыл. мы оттащили его тело на третий по каскаду пруд, куда складировали подобных ему неудачников. впечатление было не из приятных. кого-то вытошнило. запыхавшись, подошел дядя Вася, и сказал, что, похоже, аттракцион закрывается, и шарашку придется на время прикрыть. иначе сюда придет спецназ прочесывать каждый метр. исчезновения штатных военных, – это уже серьезно. В этот момент мне показалось, как голова дяди Васи увеличивается в размерах, будто он гидроцефал с многолетним стажем, и что его глаза-блюдца пронизывают всех каким-то рентгеном насквозь, не предвещая ничего хорошего.
за несколько дней до возвращения из эвакуации дождь закончился. небо было ясным и безоблачным. ночью того вечера мы пошли с моей половинкой в лес. была яркая полная луна. куда-то пропал весь гнус и комары, дул теплый, пахнущий свежим воздухом, ветер. я отчетливо помню ее солено-сладкий, такой родной и близкий запах. я был неимоверно тверд и полон. она была мокрая, горячая и сладкая. я наполнил ее в тишине колышущихся сосен, а она крепко обнимала меня, постанывая сквозь крик от вселенского вожделения.
после наводнения мы продали квартиру и перебрались к ее родственникам в Воронеж. несмотря на опасения и запреты врачей, она родила мальчика.
мне нравится с ним. иногда мне кажется, что его взгляд полон пронизывающей энергии. когда я кормлю его из бутылочки, он смотрит на меня, и мне становится не по себе от этого ясного и полного мудрости взгляда синих глазенок.
через пару лет события того наводнения ушли в далекое прошлое. мы живем хорошо. я работаю на атомной станции. она сидит с ребенком. возможно, нас скоро переселят из-за добычи никелевой руды, но я не против.
особенно потому, что малыш нарисовал оранжевым карандашом какой-то водоем, раскрасил серебряным какой-то сигаро- или тарелко-образный предмет, отправляющийся к далекой пятиконечной звезде, и прошептал мне на ухо, что дядя Вася оттуда передает мне привет.
О спасении
я вышел покурить на лестничную клетку. было холодно, зима в самом разгаре. и неожиданно столкнулся с этим человеком. я мог почувствовать его бомжовский запах еще у лифта, но не придал этому значения, и открыл дверь пожарной лестницы.
да. там был он. сидел на картонке. думал о чем-то своем. в его взгляде перемешались беспокойство, напряжение, капля надежды и подкатывающая агрессия в готовности дать грубый отпор.
я достал пачку, закурил, посмотрел на него и предложил сигарету. молча.
было неприятно, даже противно, но сегодня у меня был интересный разговор с хорошим знакомым о милосердии, о том, как надо поступать с такими людьми, разговаривать ли с ними, гнать ли, вызывать участкового за проникновение в подъезд, давать ли деньги, которые с большой вероятностью будут пущены на выпивку… мне было не по себе, потому что я увидел в этой цепочке событий какой-то знак. мы молча выкурили по одной. он ничего не просил. я не задавал вопросов.
но через пару минут я вернулся с пластиковым стаканчиком водки, и молча протянул ему с вопросительным выражением лица. он посмотрел на стакан. и так же молча принял его от меня, припав парой больших глотков к живительной согревающей влаге, оставляя полстакана на еще.
когда он крякнул и выдохнул, занюхав рукавом грязной куртки, мы выкурили еще по одной.
к нему вернулось выражение жизни, заблестели глаза, и я начал разговор.
мне было сложно начать с великих и отталкивающих тем, я долго выбирал, о чем спросить это человекоподобное существо. однажды мы встретились взглядом, и мне стало страшно от черной глубины его бездонных глаз, и я больше не смотрел туда.
он рассказал мне о том, что зашел погреться, что его выгнали с соседнего подъезда, пригрозив расправой, а когда я вынул из кармана бутылку, отхлебнул хороший глоток, и направил на стакан, он подставил, сказал спасибо, и мы продолжили.
быстро захмелев, он стал намного разговорчивей, хотя продолжал с опаской оглядываться на любой шорох и звуки лифта и шагов за дверью.
да, ему есть где жить, нет, он сам так решил, да, у него проблемы в семье, нет, он ушел сам, да, это уже довольно долго, нет, ничего, он привык…
он сделал паузу, глядя на мой карман с бутылкой, я налил, он выпил, и мы продолжили.
да, когда-то он был человек, у него была интересная работа, он считался талантливым, нет, так просто сложилось, да, гори оно все огнем, нет, он больше не вернется…
мне очень хотелось спросить его о корне проблемы, о том, почему и зачем. видит ли он выход, перспективы и верит ли в шанс.
мне еще больше хотелось спросить у него, понимает ли он, что выход всегда есть, что всегда есть варианты, что можно что-то сделать и что-то изменить.
но приближаясь к этим темам, несмотря на аккуратность в обращении, он напрягался, замыкался и только намекал взглядом, что надо бы еще…
было странно и бессмысленно хотеть спрашивать его о смене трактовок, о переоценке ценностей, о том, что можно предпринять, мне так хотелось все это ему выложить как карты на гадальном столике, но я чувствовал, что это будет как-то не так.
его жизненный опыт, как оказалось, был на порядок длиннее, больше и серьезней моего, и я постеснялся начать разговор о спасении, о стрижке, ванной, переодевании, поиске работы и поиске нового пути.
мы раздавили ноль пять, выкурили полпачки, и я ушел.
а на следующее утро, выходя из подъезда, увидел стоящие перед дверью машины милиции и скорой помощи, куда мощные санитары запихивали тяжелый пластиково-матерчатый пакет.
мне не хотелось связываться и расспрашивать, но что-то кольнуло в животе, я догадался, по ком звонит колокол.
мы больше не виделись, и я не могу гарантировать, что это был он, его тело в мешке, меня быстро оставило чувство причастности к алкогольному отравлению-убийству.
я просто иногда возвращаюсь к тому вечеру и думаю о незаданных вопросах, непредложенных вариантах и о невоплощенных действиях.
моя истеричная и больная на голову подруга опять орет на меня и не дает написать этот текст до конца. три этажа вверх и три вниз давно уже знают мою историю, и перестали вызывать участкового, чтобы поговорил с ней и со мной о скандальном поведении хотя бы в ночное время. я сейчас закрою компьютер, накину найденный на помойке у дома пуховик, и наберу у церкви на чикушку. и какое-то время все будет как-то хорошо. я забуду о тех самых вопросах. от меня отойдут на безопасное расстояние варианты и альтернативы, возможности и шансы на спасение и на изменение. меня опять выставят из теплого храма крепкие ребята, верящие в нашего единого бога, спасителя и все такое. и я снова проскочу, сказав, что живу в этом подъезде, с доброй старушкой в какой-нибудь теплый подъезд.
и люди будут проходить мимо по ступенькам, перешагивая через меня, они не будут задавать вопросов, предлагать сигарет и тем более выпить.
а я и не стану просить.
мне так спокойней.
мне так удобней.
я не знаю, не чувствую и не верю, что все будет хорошо. я уже не в том возрасте и не с тем опытом.
мне не надо рассказывать душещипательных историй про спасение.
мне бы еще сто грамм, и все пучком.
да, да, уже иду, уже иду, прекрати орать, да сколько можно?!
закрываю.
выключаю.
сохраняю.
отправляю.
кому? куда?
вам.
ВАМ.
и поступайте как знаете.
Бог вам судья, а я ничего, я как-нибудь протяну, у меня тоже было светлое прошлое, я тоже талант, я тоже мог бы, и не лезьте ко мне с предложениями и беседами. дайте просто посидеть на картонке. есть закурить? – не спрашивайте, просто дайте. есть налить? – так наливайте. есть деньги? – нет проблем, я возьму, кто бы вы ни были, ведь на чикушку по-любому наскребем.
сейчас, еще пару слов. я снова открыл компьютер, пока она ушла голосить и плакать в ванную.
цените ваше время, вашу жизнь, ваши возможности и ваши шансы.
и да любите друг друга.
а я пойду искать того, кто начнет со мной разговор, может, нальет, может, даст закурить, и кого я не буду винить, если проблююсь до смерти кровью от алкогольного отравления в каком-нибудь теплом подъезде, где живут такие же приличные люди как вы, и каким когда-то был я.
только не говорите со мной о спасении.
пошли вы все нахрен!
сохранить. отправить. закрыть.
Третий шар
Этой ночью он видел странный сон. Он несколько раз просыпался, смотрел в окно, и сон испарялся как дым. Потом он снова засыпал, и видел то же самое. Многосерийные сны приходили к нему не часто. И этот был такой же. Засыпаешь, и снова видишь все то же самое с продолжением. Какие-то шары-ежики с колючками, которые он катает в своих ладонях, с надписями на каждом, лежащие на деревянной полочке. Непонятные события, яркие и сменяющие одно другое, и снова эти мячики, которые он берет с полки, катает, что-то видит, развивается какой-то сценарий, потом кладет шар на полочку, просыпается, засыпает, и снова берет в руки новую колючую сферу с надписью, видит новую историю, возвращает шар назад и просыпается. Сон долго и медленно таял, когда он окончательно открыл глаза, пытаясь удержать в памяти яркие истории. Но через полчаса все испарилось, оставив лишь поверхностные намеки от воспоминаний.
Он прошел мимо нее, о чем-то задумавши
...