Оглавление

1. Задним числом
2. Отделение первое
3. Отделение второе
4. Отделение третье

Отделение первое

«Берегите ваши „Чакры“, они не восстанавливаются»

Школа!

— О, нет!!! — кричите вы первого сентября.

Школа!

— О, да!!! — кричите вы двадцать пятого мая.

Выпускной!!!

И да, и нет…

Шутки шутками, а давайте перейдём к 11-тому Бэ, сумевшему поднять Кундалину так высоко, что космосу и не снилось. Энергетические потоки подняли волну безумных событий, чтобы разбить их об берега Богодуховского коллегиума №2 с непонятно каким уклоном. Хотя какая свадьба без баяна… ой, какая школа без уклона, вернее, свадьба без драки или выпускной без приключений. Короче, один несчастный всю жизнь искал идеальную женщину, а она ждала принца на белом коне, и когда этот принц приехал, то что-то во Вселенной пошло не так. Директор школы получил по заслугам, выпускники аттестаты, несчастная женщина идеального мужчину, несчастный влюблённый винтовку, а выпускники Кекс и Коца думали, как избавиться от трупа. Все мы малая часть чего-то большого.

11-тый Бэ собрали на последнем классном часе. Марь Ванна подняла руку — и класс замолчал. Ненавидя свой класс за то, что он отнял у неё лучшие одиннадцать лет жизни, Марь Ванна смаковала новость, во имя которой явка на классный час была обязательной.

— Итак, 11-тый Бэ, учёба позади…

Не дав Марь Ванне договорить, тридцать два молодых организма заорали в один голос:

— О, да!!!

Класс так радостно кричал, будто 11-тому Бэ пообещали пожизненный «безлим» на интернет. Марь Ванна подняла руку, чтобы остановить тайфун радостных криков.

Стоп! Кто такая Марь Ванна? Как выглядит? Что любит? И что ненавидит, кроме 11-го Бэ?

Марь Ванна была среднего роста, такая себе пышечка с длинной косой, закрученной на голове калачиком. Двустволку маленьких слезящихся глаз прикрывали огромные и старомодные очки. Как и очки, неизменными были маленькие, не седеющие усики и вечно красные бусы при любом наряде. Милая душечка, добрейшей души человек, Марь Ванна отдала райцентру Богодухов все самое лучшее, получив взамен самое худшее, что может дать населённый пункт, в котором на тысячу жителей один знает, что такое культура и как она «прэ». На две тысячи один знает, что такое любовь, и на три тысячи она одна. Единственное, что ждала бедная учительница, это пенсию, до которой оставалось всего ничего. Марь Ванну все достало. Жизнь не удалась. Она никого не хотела видеть. Возвышенная когда-то, Марь Ванна теперь не смеялась ни над чем. Даже над шуткой про водителя со стажем, который вставляя «флешку», автоматически ее поворачивает. А когда-то Марь Ванна смеялась над «Колобок повесился». И что теперь? А ничего. Листья с деревьев жизни опадают, она, шурша, прогуливается по парку разочарований. Маленькая комнатушка в общежитии «щедро», подаренная городом за 25 лет роботы в школе. Одна среди четырёх стен. На одной стене весит портрет Тараса Шевченко, а на другой Маяковского. Оба поэта смотрели на неё исподлобья, когда холодными вечерами, она, греясь дешёвым вином, спрашивала у неба:

— За что?

Супруг Марь Ванны сначала должен был быть высоким зеленоглазым шатеном в шикарном пальто осенью, в дублёнке зимой, весной в костюме цвета мороженого и в белой рубашке с короткими рукавами летом. Брюки и туфли во все времена года должны были быть чёрными. Естественно, трёх раз не надо, чтобы угадать, кто встречался ей на жизненном пути. Кто угодно, только не зеленоглазый высокий шатен. Не повезло Марь Ванне выйти замуж. Осталась одна в четырёх стенах: ни «лайка» ни «комента». Тупо жила для идиотов. Вот такая вот радость на старость. Считая дни, когда она выйдет на заслуженный и долгожданный отдых, Марь Ванна не задумывалась над тем, что она будет делать на пенсии. Для неё было главным не видеть на своих уроках «тупонатов», уткнувшихся в экран смартфона. Этих пышущих здоровьем и счастьем, для которых жизнь, как по расписанию, предоставит все самое лучшее и за так, не потребовав взамен ни усилия, ни горя, ни капли разочарования. Просто так, — на тебе дом, машину, семью, детей и прочую лепоту. И плюс к этому, отдельным бонусом их ждала студенческая жизнь, где весело, интересно, и общежитие со всеми вытекающими приятными последствиями. Пропустив мимо себя жизнь, грех было не испортить её другим. Как испортить аттестат, вернее, как поставить заслуженные оценки, эту идею Марь Ванна начала вынашивать с начала учебного года. Поступит ли класс в университет или нет, было во власти Марь Ванны. Это единственное служебное положение, которым Марь Ванна намеревалась воспользоваться. Об этом никто не знал, и это не могло не радовать. Никто и предположить не мог, какое наказание готовит преступление. Благая (так за глаза называли Марь Ванну), как и раньше, приходила на уроки и, написав на доске тему, ровным спокойным голосом вещала, как это важно знать историю своего края. Никто не слушал учительницу. Ученики наперёд знали свои оценки, за которые договорились с директором школы их маменьки и папеньки.

Единственный мужчина, который знал, что он волнует Марь Ванну, это был Эраст Эдуардович Голубович, — директор школы. Импозантный мужчина под шестьдесят пользовался успехом у женщин. Рост у директора был выше среднего, всегда при параде: светлый костюм, белая рубашка и неизменный красный галстук щедро усыпанный белым горошком. Положительный образ дополняли блестящие лакированные туфли коричневого цвета. Особо гордился директор шевелюрой, которой не могли похвастаться его ровесники. Встретив такого мужчину, женщина читала на его лице:

«Я хоть и ношу седину на висках, но я такой мачо-кукарачо, что меня стоит попробовать».

И пробовали многие, кроме Марь Ванны, которую Эдуардович берег на потом. Не подпуская никого к себе ни злым, ни добрым словом, Марь Ванна таяла, стоило Эдуардовичу высморкаться, не говоря уже о сладком:

— Марь Ванна, можно вас на пару ласковых и обворожительных…

Марь Ванна слушала песню старого соловья, который, прощебетав о переменчивой погоде и о том, как быстро летит время, плавно перешёл к делу.

— Вот что мне в вас нравится, Эраст Эдуардович, так это всё, — улыбаясь, шутила Марь Ванна, а может, и не шутила.

Старый перец театрально рассмеялся, как над шуткой врача, которому пациент после операции говорит спасибо, а тот в ответ заявляет, что он не доктор, а Апостол Павел. Продолжая выдавливать хи-хи, директор закончил шутейный разговор вопросом:

— Так как мы поступим?

— А заявлю ка я на вас в антикоррупционный комитет.

Шутки в сторону, улыбка исчезла с лица директора. Пауза длинной в анекдот: «Фамилия? Ослов! Инициалы? И.А.» — прошла, и директор рассмеялся, как человек, до которого достучалась шутка:

— «Почему у тебя одна нога 41-го размера, а вторая 45-го?

— А у меня дед воевал».

— Ну, Марь Ванна, — игриво браня пальцем, смеялся директор, — вам надо в камеди «Вумэн» выступать или на «Рассмеши гномика».

Рассчитывая на бурный смех, после типа я перепутал комика с гномика, директор, глупо улыбаясь, ждал на заслуженную похвалу в остроумии. Марь Ванна и впрямь хотела взорваться смехом, но из темноты коридора вышел учитель музыки Клеопатр Акакиевич Грай. Приподнятое настроение сменилось напряжением. Марь Ванна отвернулась, нервно закашлявшись. Эраст Эдуардович строго взглянул на учителя музыки, который, как оказывается, не давал Марь Ванне проходу. За что и был уволен, когда посреди урока при всём классе признался ей в любви, причём так страстно, что исцеловал бедной учительнице все ноги.

— Я пришёл за своими инструментами…

Клеопатр, поздоровавшись, стоял в ожидании привет или пока. Не дождавшись ни того ни другого, экс-учитель музыки поправил очки и, дико извиняясь, сошёл с места. Но, не сделав и пару шагов, остановился, посмотрел на свою любовь и сказал страстным шёпотом:

— Ты все равно будешь моей!

— Клеопатр Акакиевич! — строго сказал директор. — Вас заждался контрабас.

Проводив взглядом бывшего учителя, Эдуардович повернулся к Марь Ванне и, заглянув ей в глаза, спросил:

— Все хорошо?

— Я согласна.

— Вот и ладненько! — заулыбался директор и, вытащив блокнот, оторвал листок, где были записаны фамилии лоботрясов, которым надо завысить оценки.

Взяв листок, Марь Ванна бегло пробежалась по фамилиям и, тяжко вздохнув, посмотрела на директора.

— Марь Ванна, родненькая, — улыбаясь, сказал директор, молитвенно сложив ладони.

— Только ради вас, Эраст Эдуардович, — сказала Марь Ванна и, пожелав всего хорошего, пошла в учительскую.

Сказав про себя «Ес», директор пошёл к себе в кабинет, но, вспомнив, развернулся и окрикнул Марь Ванну.

— Я совсем забыл сказать…

— К нам едет ревизор, — решила пошутить Марь Ванна и попала в точку.

В школу действительно ехала проверка. Вернее, инспектор по инновациям и реформам образования.

— Не с проверкой, а, как сегодня модно говорить, для мониторинга учебного процесса, — кивая головой, саркастично сказал директор.

— Будем молиться, что не введут тринадцатый класс, — в тон директору иронизировала Марь Ванна.

— Вы так же шутили про одиннадцатый и двенадцатый класс.

— Да бросьте, это совпадение.

— Ой, я извиняюсь, — вытащив телефон, сказал директор.

Пока директор открывал «SMS», которое сообщало, что на его банковскую карту перевели деньги, Марь Ванна перевела взгляд на стену, где кто-то нацарапал: «Цой жив». «Неужели его кто-то ещё помнит?», — подумала фанатка группы «Кино». Затем в глаза бросилась нецензурная надпись, утверждающая, что любой, кто слушает «РЭП» рифмуется с именем Тарас. Щадя свой мозг, Марь Ванна перевела свой взгляд от стены в окно, из которого открывался вид на аллею, ведущую в школу. Аллея лежала в живом коридоре тополей и классика: перевёрнутые урны с мусором и сломанные лавочки, на ремонт которых столяры давно махнули рукой. Вся школа была на уроках. Рай школьной тишины дополнялся майским солнцем, щедро залитым во все окна. Вдали аллеи нарисовался силуэт высокого мужчины, шагающего по направлению к школе. По мере приближения силуэт все больше и больше приобретал очертания импозантного мужчины в костюме цвета мороженого. Когда же мужчина приблизился настолько близко, что можно было разглядеть ямку на его подбородке, то Марь Ванна чуть не упала в обморок. К школе приближался высокий зеленоглазый шатен. Не веря своим глазам, Марь Ванна перевела взгляд от окна снова на стену, из которой ей бросилась в глаза яркая надпись: «Марина я тебя люблю».

— Этого не может быть, — неслышно прошептала Марь Ванна.

— Что? — все-таки услышал директор.

Придя в себя, Марь Ванна вопросительно посмотрела на директора. Тот, в свою очередь, переспросил, все ли у неё хорошо и, получив утвердительный кивок головы, открыл рот, чтобы сказать потрясающую новость. Марь Ванна снова посмотрела в окно. Мираж исчез. Печалька.

— А вот и мы, — глядя в горизонт коридора, иронично пропищал директор.

— Кто это мы? — переспросила Марь Ванна, пытаясь разглядеть, кто идёт по коридору.

— Штирлиц идёт по коридору, — протянув руку директору, сказал инспектор, решив начать знакомство с шутки.

— Знакомьтесь, Марь Ванна, — фальшиво изображая радость, сказал директор, — инспектор по инновациям и мониторингу, Тарас Ананич Сладенький.

Открыв рот от изумления, Марь Ванна смотрела на мечту всей своей жизни: высокого зеленоглазого шатена в костюме цвета мороженого. Не помня себя от счастья, Марь Ванна протянула руку, которая тут же утонула в жарких ладонях инспектора.

— Тарас Ананич молодой и перспективный, — сыпал комплименты директор.

— Это прекрасно, — лепетала Марь Ванна, заворожено глядя инспектору в глаза, как девочка.

— Так сказать, новая волна образовательной номенклатуры.

— Это восхитительно, — словно молодая Джульетта, говорила Марь Ванна.

— Тарас Ананич будет проверять оценки выпускников.