ПРЕДИСЛОВИЕ,
написанное на краю стола

В тот вечер на Монмартре шел дождь. Огни маленьких кафе на улицах Жермен-Пилон обрисовывали в темноте ночи молочно-бледные квадраты, заштрихованные жидкими полосами ливня.

Я сидел за мраморным столиком и мои промокшие ноги отдыхали на коврике из прессованных древесных опилок. В этом скромном кафе были только девушка с ничего не выражающим лицом в брезентовом плаще, с потертыми рукавами и контролер подземной железной дороги, меланхолично потягивавший через соломинку мазагран. Лакей, облокотившись на конторку кассирши, о чем-то перешептывался с ней. Можно было сказать: Ромео, в белом фартуке и Джульетта, угрюмая и страдающая водянкой.

Рюмка кальвадоса [Яблочная водка — Здесь и далее прим. ред.] слабо утешала меня в моем одиночестве. Делать мне было нечего, перечитывать вечерние новости надоело, и я уже, было, собрался встать, как в кафе вошел какой-то человек.

— Адольф! — крикнул я.

Вошедший протянул мне руку и сел около меня. Он полу раскрыл свое пальто и обнаружил под ним довольно хорошо сшитый фрак. Поверхностный, как выражаются фельетонисты, наблюдатель принял бы его за человека из высшего общества. Но он был только метрдотель.

Я люблю беседы с метрдотелями ночных ресторанов. У них можно почерпнуть любопытные свидетельства подлости мужчин и услышать оригинальные наблюдения насчет двуличия женщин.

Я познакомился с Адольфом в 1903 году, когда бары еще имели для меня прелесть запретного плода. Я велел подать для него рюмочку коньяку, и мы разговорились. Он сказал мне, что в настоящее время работает в «Королевском Фазане».

— Кстати, — продолжал он, смеясь, — я должен рассказать вам о последнем происшествии, свидетелем которого я был у нас в кабаре… Оно совсем свежо, так как случилось только вчера вечером, и достаточно поучительно… Представьте себе, что с некоторых пор мы заметили у нас и в соседних барах, какого-то странного посетителя. Это был высокий, лысый мужчина, с длинным подбородком, одетый в длинный сюртук и сидевший всегда в одиночестве за своим бокалом. К молодым женщинам, подходившим к нему, он обращался с библейскими текстами и призывал на них милосердия провидения. Управляющий бара «Нарцисс», наиболее осведомленный человек на пространстве между площадями Бланш и Пигаль, обратился к Габи, статистке из «Сигаль»:

— Этот тип, мой малыш, шотландский священник. Его зовут Мак Джинджер. Он пресвитерианский пастор и борется с безнравственностью больших городов… Мой товарищ Эдуард, бывший экономом в «Карлтон», в Лондоне, видел его прошлой зимой. Он распространял там голубые крестики и брошюры на тему о добродетели.

— Так сказать, святая швабра, — определила Габи.

— Вот именно так.

Вчера вечером «Королевский Фазан» был полон. Женщины, сидя на бархатных табуретах цвета резеды, мурлыкали мелодии, которые играл испанский гитарист. Вдруг около двери послышался шепот.

— Вот он! — сказала большая Люлю, толкая в локоть свою подругу Леа. — Вот будет забавно!

— Вот этот? Пастор? Что он, аршин проглотил, что ли?

Уверяю вас, что это непочтительное замечание Леа было совершенно основательно. У достопочтенного Мак Джинджера была поистине смешная физиономия. Бритый, лысый, с глазами, подернутыми меланхолией, с выдвинутым вперед подбородком, он изрядно напоминал пуританских квакеров, погрузившихся на Мейфлауер [Название судна, на котором прибыли в Америку первые английские эмигранты], чтобы колонизовать Новый Свет. Он держал в руке, обтянутой шелковой перчаткой, книгу в кожаном зеленом переплете. Это была библия. Он занял место у стола по соседству с Люлю.

— Гарсон! — позвал он. — Джину!

Люлю и Леа, поджидавшие двух молодых людей, сильно увлеченных их пикантной красотой, подумали, что было бы занятно поболтать с апостолом.

— Добрый вечер, мсье, — сказала Люлю, с пленительной улыбкой.

— Добрый вечер, мое дитя, — ответил Мак Джинджер с большим достоинством. — Мы уже встречались в этом месте? Не правда — ли?

— Да…

Разговор завязался. Так как я находился около них, то не упускал ни слова. Люлю и Леа щипали друг друга под столом и старались не смеяться.

— Не кажется ли вам, что вы нехорошо делаете, проводя ночи в этих гибельных местах? — сказал вдруг достопочтенный. Говорю вам, что вы идете по плохой дороге, привлекая своими взглядами мужчин, забавляющихся, здесь… Вы должны бросить это отвратительное занятие и работать своими руками, дарованными вам творцом.

Люлю прошептала на ухо своей подруге:

— Так… Он уже оседлал своего конька. Сейчас он поскачет…

Потом повернувшись к шотландцу, она наивно спросила:

— Но какую работу посоветуете вы мне, мсье?

— Мое дитя, нужно возделывать плодородную почву ваших предков, нужно разводить растения на чистом воздухе природы.

— Заставить произрастать горошек! — иронически пояснила Леа.

— Горошек, хлеб, все съедобные растения… Разводить также домашний скот: быков, коров, телят…

— Ты говоришь о скотах, — завизжала Люлю.

Мак Джинджер хотел продолжать свое апостольство. К несчастью, приход двух поклонников этих дам прервал его проповедь. Люлю и Леа больше не обращали на него внимания, и он продолжал проповедывать «в пустыне». В это время к соседнему столу подсела очень элегантная женщина. Это была Регина Аликс, модная куртизанка, охотно покидающая свой великолепный отель на улице Хош, чтобы повеселиться в Монмартре украдкой от своего официального покровителя. Казалось, она хорошо знала достопочтенного патера, так как грациозно поклонилась ему. Мак Джинджер повернулся к ней и с достоинством ответил на ее поклон.

Регина села, расстегнула свое манто из американской куницы и заказала шампанского, лаская кончиками своих красивых пальцев великолепное жемчужное колье. Через пять минут она разговаривала уже со своим соседом. Она не смеялась над ним, о нет! Она не была похожа на Люлю и Леа, которые смеются над самыми священными вещами. В ней было сильно чувство порядочности, и она одобряла благородные мысли этого пастора.

— Ах! Как вы правы, мсье, — говорила она. Уже давно следовало бы оградить плотиной волну греха, угрожающую нам… Следовало бы перевоспитать эти несчастные создания, которые не верят ни в бога ни в черта…

— Вот поистине примерные слова. С этого вечера я буду молиться за вас, мадам, я живу в настоящее время в Париже, в семейном пансионе на улице Ваграм, 16.

— Но мы почти соседи, мсье. Я — Регина Аликс и живу на улице Хош 22-bis.

— Я польщен, мадам…

— Вы позволите, мсье пастор, предложить вам чашку чая? Я доставлю себе удовольствие вручить вам свою скромную лепту для вашего прекрасного дела.

— Мадам…

И достопочтенный с благодарностью поклонился.

Между тем в зал вошел какой-то молодой человек. Это был удивительно красивый юноша с профилем флорентийской камеи, гибкий, как газель и грациозный, как гимнаст. При виде его во взгляде Регины зажегся внезапно странный огонек. Она наклонилась к проповеднику.

— Господин пастор, — прошептала она, — вот молодой человек, для которого я… к которому я питаю большую симпатию… О, мне следовало бы краснеть, признаваясь вам в этом, но вы так добры, так снисходительны. Вы простите бедную грешницу, не правда — ли?

Она подыскивала слова и продолжала в большом замешательстве:

— Послушайте, господин пастор, я вам сейчас все открою, это будет лучше… Этот молодой человек и я, мы сейчас пройдем в отдельный кабинет, наверху… Но… О… как сказать вам это… Я не совсем знаю его. Я немножко боюсь остаться с ним наедине, потому что у меня на шее вот это колье… Вы понимаете?

Достопочтенный слушал, но, казалось, не понимал, к чему ведет его соседка.

— Господин пастор, — сказала она, — не согласились бы вы поберечь мой жемчуг, пока мы выпьем немного шампанского там, наверху?

Умоляющий взгляд кающейся грешницы победил сомнения священника, и он ответил:

— Мадам, я вам признаюсь, что я не очень охотно беру на себя ответственность за ваши драгоценности… Это слишком большая ответственность… Но, в виде исключения, чтобы сделать вам приятное…

— О, спасибо! спасибо!..

И Регина тотчас сняла свое колье и протянула его под столом пастору.

— Вы будете все время на этом месте, не правда ли? Вам не надоест? — прошептала она. Спасибо, еще раз… Я скоро вернусь…

Регина встала, сделала незаметный знак Антиною в смокинге и исчезла.

Спустя несколько минут Мак Джинджер позвал лакея.

— Счет!.. — сказал он просто.

Он расплатился, оставил щедро на чай и солидно вышел, сжимая в своей руке книгу в зеленом кожаном переплете. Я не заметил этого, увы, так как был занят другими гостями.

Не прошло и десяти минут, как два человека в сюртуках вызвали нашего управляющего в вестибюль «Королевского Фазана». Они предъявили свои карточки инспекторов полиции.

— Мы должны осмотреть ваши залы, — сказал один из них. Здесь, по-видимому, находится один опасный английский мошенник, изображающий из себя пастора в ночных ресторанах. Мы получили предписание из Лондона задержать его.

Мой собеседник замолчал. Я заказал еще два стакана кальвадоса, и мы просидели до часу утра. Когда мы вышли из кафе дождя уже не было. Я прощался с Адольфом. В то время, как его силуэт обрисовывался в неясном еще утреннем свете на улице Мартир, я вспомнил его рассказ и подумал, что в нашу эпоху, когда Тристан переступил бы через символический меч, чтобы заполучить Изольду [Герои средневековой легенды, послужившей сюжетом для оперы «Тристан и Изольда»], когда Дон Кихот был бы отведен полицейскими в ближайший приемный покой, когда Шарлотта [Герои сентиментального романа Ж. Оне «Горнозаводчик»] выбрала бы Вертера в крестники по объявлениям газеты «Парижская Жизнь» и когда горнозаводчик Даролей сломил бы сопротивление Клер Болье[Романтические герои из романа Гёте «Вертер»], при помощи внушительной пачки билетов лотереи «Национальной Защиты», я подумал о том, что в такую эпоху метрдотель ночного ресторана может быть вполне приемлемым героем романа.

I

— Знаешь ли ты новость, — сказал эконом младшему погребщику, проверяя на свет прозрачность бутылки Клоде Вужо. — Мсье Проспер собирается покинуть нас.

— Что? Мсье Проспер думает оставить «Розовый Фламинго?» Он поругался с управляющим?

— Нет. Он уходит, чтобы жить на свою ренту.

— А! Здорово!

Младший погребщик поставил корзину для бутылок на влажный песок погреба и посмотрел на эконома.

— Верно, мой малыш. Мосье Проспер — человек сумевший скопить кругленькую сумму в течение двадцати пяти лет, что он служит здесь в качестве первого метрдотеля.

— Сколько же ему лет?

— Шестьдесят. И он все такой же свеженький, как молодое Божоле [Марка французского вина]… Ну-ка лови эту бутылку и тащи ее на девятый номер.

Эконом с непочтительностью человека, пресыщенного гастрономическими наслаждениями, послал бутылку Клоде Вужо в пространство, где она описала параболу, прежде чем попасть в черный фартук погребщика. Две минуты спустя его подчиненный преподнес эту бутылку ужинающим за столиком № 9, покоящейся в ивовой колыбельке и стал манипулировать с ней с осторожностью анархиста, переносящего адскую машину.

Мало-помалу новость облетела весь зал. В половине первого уже весь персонал кабаре «Розовый Фламинго» знал о скором уходе мсье Проспера, и это известие вызвало оживленные комментарии.

— Тем лучше, если Проспер уйдет, — заметил главный повар. — Он достаточно нечистоплотный тип.

— О!.. вы преувеличиваете, — запротестовал специалист по соусам. — Мне никогда не приходилось жаловаться на старого Проспера.

— Я знаю, что говорю… Когда я предложил ему делиться тайком от управляющего экономией от рыбы и птицы, он ответил мне: «Шеф, я такими делами не занимаюсь. И если вы будете себе это позволять, я открою глаза господину Пармелану». Вот какие разговоры!

— А все-таки… возразил посыльный, который оставил вестибюль, чтобы доесть остатки какого-то блюда на краю стола, загроможденного овощами и шелухой от горошка мсье Проспер, это был туз… Ведь вы не слышите мнений публики… Многие завсегдатаи нашего ресторана говорили мне: «Мсье Проспер не простой метрдотель, он тонкий знаток своего дела… » И это верно! Я держу пари на сто су, что найдутся многие, которые бросят наше заведение, когда узнают, что мсье Проспер ушел.

Главный повар пожал плечами и плюнул в кастрюльку с белыми грибами по-провансальски.

— Вот вам! — пробормотал он. — Это их научит, как жалеть об этом старичишке…

Рядом с кухней, где два мальчика мыли посуду в баке с водой черной и грязной, как в главном коллекторе канализации, также толковали об этой новости.

— Старого Проспера будут жалеть все курочки нашего заведения, — сказал мускулистый, как гладиатор, высокий парнишка, который, вытерев тарелки, тер их о свои панталоны, чтобы лучше выразить свое презрение к посетителям «Розового Фламинго».

— Это верно, — добавил его товарищ с тряпкой в руке, — этот тип был привидением для всех девочек в нашем районе… Ему ничего не стоило подыскать для них клиента.

— С такими комбинациями он, вероятно, здорово наживался…

— Альфред, прежний посыльный, которого ты не знал, как-то говори