— Что? — Нездоровится. — Э? понимаю. И Федор Данилович прописал что-то успокоительное. — Это порошки? — Порошки; принимать через час. — Очень кстати! Я бы теперь принял лучше деньги.
Я люблю вечерний пир, Где веселье председатель, А свобода, мой кумир, За столом законодатель, Где до утра слово пей! Заглушает кряки песен, Где просторен круг гостей, А кружок бутылок тесен.
Москва отстроилась напоказ, на славу, стала великолепнее и в то же время грустнее, скучнее, — точно как будто внутренний свет, эта беззаботная веселость духа вылилась наружу и оставила сердце в потемках.
