Оглавление

1. Счастливое завтра
2. 1
3. 2
4. 3
5. 4
6. 5
7. 6
8. 7
9. 8
10. 9
11. 10
12. 11
13. 12
14. 13
15. 14
16. 15
17. 16
18. 17
19. 18
20. 19
21. 20
22. 21
23. 22
24. 23
25. 24
26. 25
27. 26
28. 27
29. 28
30. 29
31. 30
32. 31
33. 32
34. 33
35. 34
36. 35
37. 36
38. 37
39. 38

1

На часах было 5:45. Джейн Саммерс лежала на кровати и в ожидании звонка будильника смотрела, как солнечные лучи медленно ползли по стене комнаты. Она не спешила вставать. Лежа в кровати, Джейн собиралась с мыслями, поскольку день обещал быть непростым. Как и любой другой, он был распланирован по минутам. И сейчас женщина медленно пробегала по всем пунктам запланированных мероприятий.

Ровно в 6:00 слащавый голос радиоведущего нарушил тишину комнаты.

«Доооооброе утро, Карл-Хилл! За окном сегодня 12 сентября, воскресенье. Прекрасный осенний денек, которой обещает стать еще лучше, если вы начинаете его вместе со мной и потрясающей песней молодого исполнителя из Нью-Йорка…»

Резко голос энергичного радиоведущего оборвался — поскольку это утро, Джейн решила начать его в тишине и покое.

Опустив ноги с кровати, она ощутила ворс белоснежного ковра, который напоминал ей холодное покрывало ее родины — Аляски. Сжимая ворсинки пальцами ног и расплывшись в улыбке, Джейн позволила себе унестись вслед за воспоминаниями ее далекого детства в те времена, когда ее мать еще была жива. Но сегодня был важный день. Поэтому, отбросив воспоминания о прошлом до лучших времен, женщина резко встала с кровати и принялась ее заправлять.

Это была одна из черт ее характера. В ее квартире невозможно было увидеть разбросанных вещей, кучи грязной посуды, стоящей в раковине, как попало сложенных книг на полках или годами нетронутой пыли. Можно было смело отдать дому Джейн второе место в списке самых чистых. Он уступал разве что хирургическим палатам местной больницы.

Кто-то мог бы подумать, что за такой щепетильностью к чистоте может скрываться психологическое расстройство, но хозяйка дома считала:

«Чистота в доме — чистота в душе!»

Добившись идеальной симметрии подушек, Джейн оглядела кровать и расплылась в одобрительной улыбке. Если бы в этот момент кто-то был в комнате, то он мог бы расслышать тихий скрежет ручки о бумагу, с которым был вычеркнут первый пункт мероприятий в ее голове.

Джейн подошла к стулу, на котором лежало идеально выглаженное бежевое платье А-образного силуэта. Платье было выполнено в ретро стиле, но при этом молодило свою хозяйку. Прислонив его к себе одной рукой, а второй взяв его за подол, женщина, словно маленькая девочка, стала любоваться собой в зеркале. Вот только в отражении на нее смотрела уже давно не молодая особа.

Женщине в зеркале было уже 63 года. Она была среднего роста и довольно полной. Глубоко посаженные глаза, нос греческой формы и пухлые щечки придавали ей вид решительной и волевой женщины. Волосы средней длины зачесаны в пышную прическу «привет из 80-х». Кое-где в русых волосах начала пробиваться седина, но, как считала сама Джейн, это придавало ей некий шарм. В целом женщина имела приятную наружность, по крайней мере, не отталкивающую. Если вам посчастливилось не быть с ней знакомым, то, скорее всего, при первой встрече вы поймаете себя на мысли, что, слушая ее писклявый голос, перебираете в голове причины, чтобы поскорее закончить разговор. Однако разговор с Джейн заканчивается лишь тогда, когда она сама это решит.

Немного покривлявшись перед зеркалом, Джейн аккуратно положила платье обратно на стул, повернулась к распятью, висевшему над кроватью, и, сложив руки в замок, сказала:

— Господи, дай мне спокойствие духа, чтобы принять то, чего я не могу изменить, дай мне мужество изменить то, что я могу изменить, и дай мне мудрость отличить одно от другого.

Водные процедуры были успешно выполнены. Источая сладкий аромат духов, которые не менялись уже третий десяток, Джейн, в бежевом платье, как тюремный надзиратель, медленно проходила владения своего дома. Взглядом пробегая по мебели, шкафам и полкам, она делала в голове пометки, где ей нужно будет навести порядок в понедельник.

На кухне она достала баночку с молотыми зернами кофе. Пока кофемашина тихонько шумела, Джейн подошла к календарю. Она посмотрела на дату, аккуратно обведенную красным кружком, — 12 сентября. Взяв черный марке, она перечеркнула ее жирным крестом.

«Вот он, этот день. Наконец. Сегодня начинается новая история нашей страны. Новая история Карл-Хилла. Новая жизнь!» — думала Джейн, теребя нательный крестик на груди.

Писк кофемашины заставил ее очнуться. Достав литровую термокружку, она перелила туда черный кофе. Добавив три ложки сахара и взяв коричневую сумочку, которая была одного возраста с хозяйкой, она вышла во двор.

Сев в свой старенький, но великолепно сохранившейся Cadillac Brougham, пристегнув ремень и проверив зеркала, Джейн повернула ключ зажигания, давая «старой подруге» прогреться. Через пару минут серый Cadillac тихо прошуршал по пустой дороге, унося хозяйку навстречу долгожданному дню.

2

Кейт Смит в это воскресное утро тоже не спала. Только волновали ее совсем не запланированные мероприятия. Она переживала, успеет ли она испечь еще один черничный пирог. Семь уже были готовы и, завернутые в фольгу, стояли в холодильнике. Кейт мучил еще один вопрос:

«Хватит ли семи?»

Перекатываясь с одного бока на другой, она не переставала думать об этом и старалась найти давно ускользнувший от нее сон. Не в силах больше лежать, женщина встала с кровати и стала надевать уже довольно потертый халат, который был её «махровым другом» на протяжении уже 17 лет.

Надевая его, она попадала в те далекие времена, когда не была еще заботливой матерью троих детей. В те времена, когда они с Сэмом наслаждались любовью в этом большом доме, который принадлежал им одним. Затягивая пояс, она вспомнила блестящие глаза мужа, смотрящие на нее с любовью и желанием, когда она медленно расстегивала халат, обнажая свое еще упругое тело. Это было здесь, в этой самой комнате.

А сейчас ее муж, Сэм, тихо храпел, лежа на спине. За 17 лет он набрал пару лишних килограммов, стал менее чутким и заботливым, да и блеска и желания в его глазах Кейт уже давно не видела, но все же, даже спустя столько лет, она его любила. Пусть он стал не таким внимательным по отношению к ней, но зато он был очень заботлив к детям. Глядя на то, как много времени он уделяет мальчикам и как сильно любит их, Кейт понимала, что просто не имеет права на него обижаться. Но все же в такие моменты, как это утро, ей так хотелось бы вернуться на 17 лет назад и ощутить прикосновение его губ у себя на животе, поймать его взгляд, полный желания, и понять, что она — вся его жизнь.

Но сейчас, глядя на своего мужа, Кейт ощущала лишь злость.

«Конечно. Он может спать. Ему ведь достаточно будет разжечь ржавый мангал да жарить сосиски, и все уже будут счастливы. Ему не надо стоять пять часов подряд на кухне и печь эти дурацкие пироги!»

С досады Кейт хлопнула дверью спальни. В глубине души она хотела, чтобы от шума Сэм проснулся и, испугавшись, что ее нет рядом, бросился за ней вслед. Одетый в белую шелковую рубашку и черные брюки, он догнал бы ее в коридоре, обнял и спросил:

— Куда ты ушла, милая?

— Я должна испечь еще один пирог, — эротичным голосом ответит она. Сама она будет в красном коротком платье, имеющем неприлично откровенное декольте, которое с трудом сдерживает ее второй размер.

— К черту пирог! Пойдем в спальню. Дети еще долго будут спать. У нас полно времени, — посмотрев ей в глаза, он страстно поцелует ее в губы. Сильно прижав ее к себе и взяв на руки, он потащит ее в кровать, где своими сильными руками сорвет красное платье и уткнется губами…

Кейт стояла за дверью и слышала, как ее муж лишь повернулся на бок и продолжил храпеть.

«Ох, милая. Тебе просто секса не хватает», — с грустью подумала Кейт.

Идя по коридору, женщина заглянула в комнату мальчиков. Билл и Колин спали в своих кроватях, тихо сопя.

«Всего 11 лет, а уже точные копии своего отца».

Все стены комнаты были завешаны знаменитыми бейсболистами, забиты битами, перчатками и мечами. Каждый год мальчики находили себе новый любимый вид спорта, которому они готовы отдаться всем сердцем. В этом году это был бейсбол. В любом начинании их всегда поддерживал Сэм.

«С нетерпением жду, когда они уже перейдут в старшие классы. Там их ждет футбол. Он у них в крови! Поверь мне», — говорил муж.

В глубине души Сэм уже представлял, как после школы за Биллом и Колином бегают скауты почти из всех футбольных команд страны. Как спустя всего год его сыновьям вручают награды лучших игроков года и как со сцены, не скрывая слез, они благодарят его. Но до старших классов было еще полно времени, поэтому отцу приходилось довольствоваться меньшим.

Глядя на мальчиков, Кейт вспомнила, с каким трудом ей вчера удалось уложить их в кровати. Сегодняшний день был началом нового бейсбольного сезона, который Билл и Колин ждали с нетерпением.

«В это воскресенье в гости к нашим „Тиграм“ приедут „Скауты“ из соседнего города Норс-Рок. Жаркая встреча двух молодежных команд состоится на центральном стадионе в 13:00. А перед матчем для всех гостей и жителей нашего города в парке перед стадионом будут организованы разного рода развлечения. Каждый найдет что-нибудь интересное для себя и для своих детей. Вас ждут прохладительные напитки и легкие закуски, сладкая вата и хот-доги. Приходите и приводите своих друзей!» — в голове звучал голос радиоведущего, который вчера вечером освещал план мероприятий на воскресный день.

Закрывая дверь в комнату мальчиков, мать с грустью осознала, что давно уже потеряла связь с ними, что ее муж имеет куда большую над ними силу. Конечно, они ее любят, но Сэма они просто обожают — отец и персональный тренер в одном лице. Кейт знала, что она сама в этом виновата.

Напротив комнаты мальчиков находилась комната Скарлетт.

Говорят, что родители любят своих детей одинаково, но Кейт прекрасно понимала, что чувства, которые она испытывает к дочери, совсем другие, нежели те, что она испытывает к мальчикам. Быть может, это было потому, что Скарлетт была девочкой или первым ребенком? Или потому, что в каждом ее движении, в каждой улыбке, в каждой черте ее лица — Кейт узнавала себя.

С самого раннего возраста мать с дочкой были не разлей вода. Пока Кейт была рядом, Скарлетт никогда не плакала и не кричала. Казалось бы, чем старше становится ребенок, тем слабее его связь с родителями, но в случае со Скарлетт все было наоборот. Дочка всегда делилось с матерью всем. Они с легкостью могли болтать обо всем на свете. Они были словно две подруги.

Может быть, Сэма захлестнуло чувство ревности, или в один момент он почувствовал себя одиноким, или ему просто захотелось, чтобы у него был наследник, которому он смог бы передать все его пыльные школьные кубки и старый форд мустанг. Сложно сказать, что произошло с Сэмом, но в один из дней он решительно заявил, что Кейт должна родить ему сына.

«Именно, что «себе», — думала Кейт.

Как только Скарлетт исполнилось 5 лет и семейные дела более-менее выровнялись, Сэм стал каждую ночь пытаться сделать себе сына. В те времена Кейт чувствовала себя какой-то «свиноматкой», от которой только и ждут, что деторождения. Спустя два месяца она забеременела.

«Господи, что было бы, если бы я снова родила девочку? Наверное, он бы долбил меня, пока из меня не вышел маленький человек с причиндалами наперевес».

Кейт с грустью посмотрела на дверь. Через каких-то девять месяцев ее любимая дочь соберет свои вещи и уедет в один из тысячи университетов, разбросанных от Карл-Хилла за сотни и тысячи километров.

«Только не сейчас. У тебя полно дел. Сейчас я не буду об этом думать».

Спускаясь по лестнице на первый этаж, Кейт пробегала глазами по семейным фотографиям. Счастливая пара, мужчина в смокинге держал на руках миленькую девушку. Самая красивая пара в городе. Он — звезда школы, лучший спортсмен, которому пророчат блестящее будущее. Она — самая прилежная ученица, с отличием закончившая школу, которую с распростертыми руками ждет любой колледж в стране.

Глядя на эту фотографию, Кейт часто думала о том, как бы сложилась ее жизнь без него. Где бы она сейчас была и с кем? Где бы работала?

Иногда женщина и задавала себе подобные вопросы, но ответов никогда не находила.

Спустившись на первый этаж, Кейт взяла ключи и накинула куртку. Она посмотрела на себя в зеркало.

Ей было уже 35 лет. Конечно, время брало свое, но все же она оставалась очень привлекательной. У нее были большие голубые глаза, пышные губы и, как она считала, пухлый нос. На самом деле с ее носом все было в порядке, просто когда-то давно над ней подшутили, и это врезалось в ее память навсегда. Поэтому, когда она смотрела на дочь, то с радостью отмечала, что нос у нее отца. («Хоть какая-то польза от Сэма»). Под глазами уже красовались становящиеся заметными морщины. Однако для своего возраста она оставалось весьма привлекательной женщиной. Глядя на располневшего Сэма, она с гордость отмечала, что в случае чего ей куда проще будет найти себе нового мужа, чем ему жену.

Стоя в старом халате и черной куртке, Кейт с грустью посмотрела на себя в зеркале.

— Эх, дорогая. А еще пять лет назад ты бы скорее застрелилась, чем вышла в таком виде на люди, — с ухмылкой сказала она себе и, откинув золотистые волосы назад, вышла из дома.

Она завела большой семейный Chevrolet, который десять лет назад заменил ее красную BMW M3, подаренную ей Сэмом на пятую годовщину их совместной жизни. В той красной машине Кейт была не мамой троих детей, а красивой женщиной, приковывавшей взгляды мужчин всех возрастов.

А сейчас Кейт спокойно выходила из дома в одном старом халате. Заводя мотор, она с грустью вспомнила:

«Красная быстрая BMW… Как же я по тебе скучаю!..»

Мотор приветливо зарычал. Приборная панель замерцала разными цветами, показав эмблему автомобиля и время — 04:45. Через пару минут минивэн увозил хозяйку дома на 2nd Street в круглосуточный супермаркет за тестом и черничным джемом.

3

В доме на 2nd Street мучилась бессонницей не только Кейт. На втором этаже, крутясь в кровати, лежала Скарлетт. Почти всю ночь она просидели в телефоне, безуспешно пытаясь договориться о встрече. Смотря в потолок, она ощущала, как все ее тело пробивает дрожь, когда она снова и снова начинала думать о будущем.

Скарлетт была звездой школы. Отличница, капитан по черлидингу, глава школьного комитета. Если сказать проще — Королева школы. Ей пророчили блестящее будущее со всеми признанным королем школы Джонни Тейлор.

Звезда футбола, всеобщий любимчик, самый красивый парень в школе.

«Кто, если не он, должен быть с тобой?» — говори Скарлетт подружки.

Лежа в темноте в кровати, она с отвращением вспоминала этого хваленого Джонни в постели.

«Десять минут боли и страданий — вот и весь мой первый сексуальный опыт. Спасибо, Джонни!»

Скарлетт провела рукой по своей груди, которая, казалось, даже сейчас болит от рук этого «самца».

Скарлетт вспоминала, как он вез ее домой после того вечера.

— Ну что, детка, тебе понравилось? — с ухмылкой говорил он, ведя свой Dodge RAM.

Она не могла на него смотреть. В тот момент он был похож на павлина, распушившего хвост и ожидавшего лестных слов за свои телодвижения, за свои стоны и кряхтение у нее под ухом. От этих воспоминаний все тело покрыли мурашки, а во рту начинал срабатывать рвотный рефлекс. Скарлетт смотрела в окно, за которым виднелись дома, стоящие во тьме на ее родной улице. Стараясь все сильнее сжать ноги, в этот момент она хотела лишь одного, чтобы отступила эта жгучая боль.

Перед глазами стояло воспоминание о серьезном разговоре с матерью. Ей 12 лет. Она, вся красная, сидит на кухне. Перед ней лежит порножурнал, который они нашли с подружкой Моникой. Хотя, правильнее будет сказать, Моника своровала его у своего отца и принесла в домик на дереве, находившийся на заднем дворе дома Смит. Пару дней они с подругой рассматривали его, читали, изучали. На тот момент каждая их них была уже весьма наслышана о том, что скрывается за магическим словом «секс». Подружки уже делились мыслями, с кем и когда каждая из них займется в первый раз.

А потом она сидит на кухне. Ладони мокрые. В голове лишь одна мысль:

«Скажи, скажи, что журнал принесла Моника. Что ты ни при чем».

Опустив глаза, Скарлетт смотрит себе под ноги, на потертую кухонную плитку. За окном она слышит смех братьев. Они с отцом играют в бейсбол. Хоть Скарлетт никогда и не нравилась эта игра, но сейчас она отдала бы все на свете, чтобы оказаться там, с отцом. Потными руками она отдирает себе на пальцах заусенцы, ощущая щипающую боль.

Она слышит, как перед ней опускается кружка. Запах горячего шоколада ударяет ей в нос.

— И долго ты так собираешься сидеть?

Скарлетт слышит голос матери, спокойный и тихий. Она чувствует, что мать не собирается ее ругать, но поднять глаза не смеет.

— Скарлетт, все хорошо. Выпей горячего шоколада. Я лишь хочу с тобой поговорить.

И она поднимает глаза. В них стоят слезы. Еще мгновение и они польются рекой, и тогда сюда сбегутся братья и отец.

— А вот этого нам не надо, — мать заботливо вытирает с ее глаз слезы. Она грустно улыбается. В этот момент Скарлетт чувствует, что она защищена от всего мира ей одной. Что бы ни случилось, она всегда ее простит и угостит горячим шоколадом.

— Давай, сделай пару глотков, и мы просто поговорим.

— Вот так. Все хорошо, — мать берет порножурнал и начинает медленно листать, при этом удивленно закатывает глаза, стараясь скрыть улыбку. Всего пару страниц, и журнал уже убран под стол. — Думаю, отцу, знать об этом не обязательно.

Скарлетт лишь с благодарностью смотрит на нее.

— А сейчас ты мне расскажешь все, что ты знаешь, — и мать бережно берет и пожимает ее руку.

И она рассказала. Все. Спокойно, неторопливо. Мать внимательно слушала. А когда Скарлетт закончила, она встала и, налив им еще по чашке горячего шоколада, сказала:

— Ты уже такая взрослая. Когда ты успела так быстро повзрослеть, я не понимаю? Ну, раз уж настало время, я расскажу тебе все. Все, как есть.

И вот теперь уже Скарлетт слушает. Внимательно, пытаясь запомнить все. Она помнит, как уже в тот момент представляла, как этим же вечером слова ее матери будут рассказаны в домике на дереве, где ее подруги, открыв рты, будут внимать каждому слову.

Но тогда, сидя на переднем сиденье, Скарлетт думала лишь о том, почему ее мать не сказала ей, что это настолько больно и мерзко.

«Почему ты не сказала?!»

Она чувствовала, как в ней нарастает злоба.

— Ну, так тебе понравилось? — говорит его мерзкий голос.

«Господи, такое может понравиться только самке дикой гориллы, но уж точно не девушке».

— Да, было потрясающе, — с трудом выдавливает она из себя.

Она видит, как его мерзкая рожа расплылась в самодовольной улыбке.

Машина медленно подъехала к дому. Скарлетт видит, что на кухне еще горит свет.

«Кончено, она не ложилась».

— Слушай, я хотел сказать…

— До завтра, — Скарлетт на дает закончить фразу, и через минуту она уже стоит на кухне и смотрит на мать, которая читает книгу по кулинарии в 3 часа ночи.

— Почему ты не спишь?! — дрожащим голосом спрашивает Скарлетт.

Мать медленно поднимает глаза и смотрит на нее.

— Зачиталась. Как вечеринка?

Слезы подступают к глазам. Между ног все горит. Скарлетт чувствует себя грязной шлюхой, которой просто воспользовались. Ей мерзко, что она сейчас должна оправдываться и сочинять всякую чушь, хотя ее мать уже все прекрасно понимает.

— Все хорошо. — с трудом сдерживая слезы, говорит она. — Я пойду в душ и спать.

— Хорошо, — кивая головой, отвечает мать. — Я еще немного почитаю.

Она лежит на кровати, мокрая после душа. В комнате пахнет шампунем и кремом для тела. Скарлетт лежит и старается не думать о том, как он трогал ее, как касался своим мерзким языком ее шеи. В горле стоит ком, глаза в слезах, но она не может разрыдаться. Мать еще не спит. И она знает.

Скарлетт слышит, как тихо открылась ее дверь. Она делает вид, что уже спит. Слышно, как стакан опускается на тумбочку перед кроватью, источая сладкий аромат шоколада. Девушка чувствует, как мать аккуратно перелазит через нее и ложиться за ее спину. Как своими теплыми руками она обнимет ее. Теперь она больше не в силах сдержать слезы. Скарлетт знает, что может все ей рассказать, но слова словно прилипли к небу. Горячие слезы зальют подушку, и девушка тихо уснет, согреваемая материнскими объятиями. А на следующие утро каждая из них сделает вид, что ничего не было.

Почему сейчас она это вспоминает? Может, это неосознанное сравнение, к которому она каждый раз возвращается, словно говоря себе:

«Ты же знаешь, что лучше его нет! Признайся себе! Признай, что ты его…»

Скарлетт берет с тумбочки свой телефон. На дисплее 4:45.

«Куда она поехала в такую рань?»

Она заходит в сообщения. Ничего. Как и всегда. Скарлетт убирает телефон и садится на кровать. На улице уже светает. Глаза слипаются, но ее сон, как и сон ее матери, безвозвратно ушел.

Встав с кровати, Скарлетт накинула длинную серую кофту, которая напоминала халат, и посмотрела на себя в зеркало.

Одной из причин, почему Скарлетт была самой популярной девушкой в школе, была ее притягательная красота. Совсем юная девушка среднего роста. Ее лицо имело правильные черты, которые сразу приковывали к себе. Даже сейчас, проведя без сна всю ночь, она была безумно красивой. Скарлетт смотрел на свои большие голубые глаза, маленький, слегка вздернутый носик, пухлые губы и красивые светлые волосы, еще взлохмаченные после долгой бессонной ночи. Она распахнула кофту и посмотрела на свое тело. Уже сформировавшаяся упругая грудь выступала сквозь ночнушку, длинные спортивные ноги — результат бессчетного числа тренировок по черлидерству, которые сейчас она вспоминала с отвращением.

Любая девушка в школе хотела бы выглядеть, как она. Однако в это воскресное утро Скарлетт Смит отдала бы все на свете, чтобы не быть собой. Чтобы ежедневно не находиться под пристальным вниманием всей школы. Чтобы детям по всему городу не ставили ее в пример. Не быть той, которую все знают и обожают.

«Хотя, может уже и не обожают…» — усмехнувшись, подумала девушка, листая социальную сеть. — «Разве не этого ты хотела, Скарлетт, всю свою жизнь? Ты же хотела быть в центре внимания, быть номером один, быть примером, быть идеалом, быть совершенством? А что стало сейчас? Неужели это он так на тебя повлиял?»

Скарлетт опустила глаза и грустно улыбнулась, словно говоря:

«Какая же я дура!»

Входная дверь тихо открылась в 5:10. Кейт несла два больших пакета из супермаркета. Она прошла на кухню и увидела сидящую за столом дочь, которая, попивая кофе, усталыми глазами смотрела на нее. Почему-то в этот момент Кейт ощутила странное чувство, словно в ее дочке что-то поменялось. Словно на нее смотрел совсем другой, совершенно незнакомый ей человек.

— Почему не спишь? — спросила Кейт, ставя бумажные пакеты на стол.

— А ты?

— Да я вот подумала… — Кейт стеснялась сказать про черничный пирог, который не давал ей спокойно спать этой ночью. Сейчас, увидев себя глазами дочери, она поняла, что выглядит слегка «сумасшедшей» с этим чертовым пирогом. — Да я вот подумала, что в такой день вам следует съесть чего-нибудь праздничного с утра.

— Врешь, — улыбаясь, сказала Скарлетт. — Я не могу припомнить ни одного воскресенья за последние семь лет, в которое мы бы завтракали перед походом в церковь.

— Ну да, — неловко сказала Кейт, а затем, собрав остатки смелости, выпалила. — Я просто хочу сделать еще один черничный пирог. Не уверена, что семи хватит.

«Что с тобой стало?» — грустно подумала Скарлетт.

В его голове до сих пор жил образ ее матери, смелой и эффектной женщины на красной BMW M3, которая легко и непринужденно ведет ее в первый класс. Как она останавливается у школы, приковывая взгляды уставших и измученных мамаш, завистливо смотрящих на нее. Кейт выходит из машины в легком синем платье, в черных туфлях на высоком каблуке. Она подходит к ней, к Скарлетт, которой еще далеко до общей любви всей школы. Сейчас она, маленькая и испуганная, смотрит на свою маму. Впереди у нее первый класс, первые уроки, первые знакомства, первые победы и поражения. Она трясется от страха и по обыкновению, сдирает заусенцы с кончиков пальцев. Кейт подходит к ней и садится на корточки. Ее волосы аккуратно завиты, от них пахнет знакомым ей с детства ванильным гелем и легким ароматом духов. Она что-то говорит ей, но сейчас Скарлетт не может вспомнить, что именно. В ее глазах лишь стоит эта невозмутимая, источающая успех и уверенность женщина. И, глядя на нее, Скарлетт понимает, что она не может спасовать, она не имеет права бояться, она дочь этой женщины, а значит, в ней в тоже есть эта решимость и это бесстрашие.

А сейчас она стоит перед ней в старом, поношенном халате.

«Разве вышла бы ты в таком на улицу? Или даже из спальни?»

Да, ее мать все такая же красивая, но вот только что-то в ней надорвалось. Какая-то шестеренка внутри нее сломалась, и из-за этого перестал работать весь механизм.

«С каких пор тебя интересует, хватит ли черничных пирогов?»

Но, глядя на нее, Скарлетт лишь сказала:

— Я могу тебе помочь. Все равно я уже не усну.

— Было бы замечательно, — с благодарностью сказала Кейт.

И вот они уже вместе начинают разбирать пакеты и готовить восьмой черничный пирог. А за окном, по залитой утренним солнцем дороге, неспешно проезжает Cadillac Джейн Саммерс.

4

Так почему же весь город с таким нетерпением ждет это воскресенье? Почему все так готовятся к нему? Чтобы лучше понять, что это за день и что за ним скрыто, необходимо унестись на десять лет назад, в те времена, когда Кейт Смит еще управляла красной BMW M3 и даже не помышляла о каких-то черничных пирогах или чтобы в воскресенье в восемь утра сидеть в церкви и слушать унылые заповеди их проповедника.

Десять лет назад в Соединенных Штатах Америки было все замечательно. Экономика выровнялась после кризиса начала двухтысячных. Во главе тогда стоял всеми любимый и обожаемый Руперт Гринн. Лозунги о блестящем и светлом будущем звучали отовсюду. Люди с нетерпением ждали его, лелея свою «американскую» мечту. Безработица катилась вниз, зарплаты росли вверх, поэтому воодушевленные такими оптимистичными прогнозами, не желающее больше ждать, люди понабрали кредитов, чтобы уже потрогать это «светлое» будущие. Казалось, еще никогда не было так легко и свободно жить.

В то же самое время в Южной Америке в одной из стран жизнь тоже поменялось резко и не сказать, чтобы в лучшую сторону. Поводом, послужившим началом истории, которая станет причиной тысяч и тысяч смертей, отразится на жизни людей в нескольких странах и, спустя десяток лет, получит название «Нефтяное гостеприимство» в учебниках истории, — станет обычная человеческая жадность и чувство справедливости.

Небольшая страна Укаяли, находившаяся между Перу и Бразилией, была на задворках «третьего мира», и единственное, чем она была известна всем остальным, так это продажей марихуаны и кокаина и остатками цивилизации инков, на которые время от времени приезжали посмотреть туристы.

В остальном страна была одной из самых бедных в Южной Америки.

Однако в начале 2000-х Укаяли сильно повезло. Оказалось, что земли страны богаты черным золотом. Всего за каких-то пару лет, благодаря инвестициям США, на месте тропических лесов выросли нефтяные заводы, трубы от которых растянулись на сотни и сотни километров, охватив не только всю Южную Америку, но и достав до берегов США.

Выйдя в ТОП-3 по добыче нефти, жители Укаяли стали рисовать свое будущее, представляя, как теперь они заживут. Как всю страну покроют новыми дорогами, как на месте потрепанных бараков вырастут небоскребы, в которых будут расположены офисы самых известных компаний, как сотни и сотни туристов заполонят страну.

И пока люди мечтали о счастливом завтра, с экраном телевизоров им говорили, что Укаяли выходит на первое место по добыче нефти, вот только вокруг ничего не менялось. Все те же старые дома, все та же нищета и нехватка продуктов, все те же молодые люди стояли на улицах и продавали дешевые наркотики. Все осталось таким же, как пять и десять лет назад.

Может быть, это был заранее подготовленный план, или люди просто устали от всего того, что творилось вокруг них, но однажды небольшая горстка народа собралась у парламента. Всего около сотни усталых, злых, голодных, треть которых просто проходила мимо и решила остаться. Не было никаких требований, никаких плакатов, никаких лозунгов. Толпа просто стояла и ждали. Но чего? Наверное, никто из них и сам не знал.

Проще всего было бы разогнать или просто сделать вид, что площадь перед парламентом пуста, что никаких митингующих не существует. Но в понедельник, двадцать первого июня, в день летнего солнцестояния, центральная площадь Пукальпы окрасилась в алые тона.

В девять утра были вызваны два батальона полиции, которые должны были разогнать митингующих. Встав плотным кольцом, вооруженные полицейские пошли на толпу.

Из-за чего произошел первый выстрел, никто не знает. Полицейские потом говорили, что это был способ испугать людей, которые, вцепившись зубами в плитку, никак не хотели расходиться.

Выжившие граждане, которых к полудню насчитывалось лишь двенадцать человек, трое из них погибли в больнице, в один голос говорили, что первый выстрел был произведен в голову одному из митингующих, который вцепился в щит полицейского и старался его выхватить.

Кто-то говорил, что виной всему послужило летнее солнцестояние и невыносимая жара, которая в девять утра достигла тридцати семи градусов. Особенно восприимчивые люди утверждали, что виной всему земля. Проклятая земля Укаяли, словно ненасытный зверь, который питается кровью и болью людей.

Что послужило причиной: человеческий страх или злость, палящее солнце или какая-то сила свыше — не имело ровным счетом никакого значения, поскольку это не могло вернуть к жизни семьдесят восемь человек. То, что случилось двадцать первого июня на городской площади, было жестоким преступлением, в котором беззащитных людей, зажатых в кольцо, безжалостно расстреляли.

Это событие станет отправной точкой, самым жестоким, но не самым кровавым днем в истории Укаяли.

Спустя всего неделю вся страна была охвачена восстаниями, с которыми уже не могли справиться ни полиция, ни даже военные. В стране было введено чрезвычайное положение. Каждый город превратился в театр боевых действий. Всего за месяц страна потеряла сто тысяч граждан.

В это самое время соседние страны решили воспользоваться сложившейся ситуацией и начали интервенцию.

Почуяв беспомощность, падальщики стягивались к границам Укаяли. Бомбардировка велась практически всей территории страны.

Страна тонула в крови гражданской войны, а с границ уже наступали войска других стран. Казалось, что ситуация была критическая.

Однако многомиллионные вложения в нефтяные заводы не могли оставить Соединенные Штаты Америки равнодушными. Но Руперт Гринн терпеливо ждал. Он ждал, когда его попросят о помощи.

Руперт не хотел повторять ошибок своих предшественников.

Ждать пришлось еще месяц. И когда действующий президент Укаяли, на тот момент уже окончательно потерявший контроль в стране, взмолился о помощи, на горизонте появился спасительный силуэт Руперта Гринна.

Спустя короткий промежуток времени ситуация в стране стабилизировалась. Ценой этого стала отставка президента Укаяли, на место которого пришел заранее приготовленный США человек, с заранее подготовленной программой по восстановлению страны. Одним из основных пунктов в развитии новый президент видел тесное сотрудничество с Америкой.

Основные пункты сотрудничества включали в себя:

— вооруженные силы Америки вставали на защиту Укаяли;

— Соединенный Штаты Америки выделили порядка семнадцати миллиардов долларов для восстановления Укаяли;

— Соединенные Штаты Америки открывали свои границы для всех беженцев, которые пострадали во время гражданской войны;

— всем беженцам будет предоставлено жилье до окончательного восстановления страны;

— все беженцы будут получать пособие по безработице;

— со временем будут обеспечены рабочие места для беженцев.

Все, что получали США в ходе заключения этого договора, — это минимальная цена на нефть. И так было, но только на бумаге.

На самом деле все нефтяные заводы, все месторождения стали принадлежать Америке. Теперь Руперт Гринн сам устанавливал цены на нефть, теперь он решал, с кем Укаяли стоит сотрудничать.

А что же народ? Остался ли он доволен таким сотрудничеством?

Более чем. Миллионы жителей Укаяли, что составляло около восьмидесяти процентов от всего населения страны, оставляли свои разбитые дома и, взяв все то, что удалось сохранить во время войны, направлялись в специально организованные аэропорты, в которых под присмотром военных садились в самолеты с звездно-полосатым флагом и улетали в страну, которую видели только в фильмах. Люди устали от вечных войн, от смерти, что, казалось, ходила за ними по пятам, устали от нищеты и разрухи, устали верить, что все наладится. Каждый уезжал из страны с мыслью, «что хуже уже точно не будет».

Конечно, сначала всего около ста тысяч людей, не задумываясь ни секунды, решили уехать. Это были те, у кого война отняла все. У них не осталось ни дома, ни каких-либо средств к существованию.

Однако самой большой проблемой могло стать то, что американцы не захотят принять у себя беженцев.

Но четко выстроенная пропаганда дала свои плоды. Сначала в новостных эфирах стали появляться страшные репортажи, наполненные кровью, убитыми людьми, разрушенными домами. Эти репортажи вызывали жалость к жителям Укаяли. Также сыграли свою роль и грамотные речи Руперта Гринна, который каждый раз говорит, что у него сердце обливается кровью, когда он видит, что происходит в дружественной стране.

«Боль, что вынуждены переносить эти люди, это и моя боль тоже. Это боль всей Америки, которая скорбит по погибшим взрослым, по погибшим детям вместе с Укаяли. Мы с вами, друзья!»

Когда же было подписано соглашение, президент Америки сказал, что это одно из самых выгодных сотрудничеств не только для Укаяли, но и для США.

Новостные эфиры заполнились счастливыми лицами беженцев, которые со слезами на глазах благодарили всех и каждого. Любой среднестатистический американец стал считал своим долгом помочь бедным людям. Волонтерские центры росли по всей стране. В них вступало все больше и больше людей. Все от мало до велика старались не упустить свой момент славы и сделать все возможное, чтобы помочь бедным людям.

Как и обещал Руперт Гринн, всех беженцев действительно обеспечили жильем и обеспечили пособием по безработице. Вблизи небольших городков, которые удалены от крупных центров, были построены небольшие поселения. В домах было все необходимое для проживания семьи до трех человек. В расположенных неподалеку городах можно было найти все, что угодно.

Города беженцев располагали в основном рядом с городами с населением порядка ста тысяч человек. Почти все такие города жили за счет сельского хозяйства. Множество фермерских угодий находилось неподалеку, где Правительство США и планировало найти работу для беженцев.

Массовая иммиграция беженцев в США затянулась примерно на пару лет. В первые месяцы была самая большая волна. Каждому беженцу выдавали специальные паспорта, в них прописывались имя, фамилия и город, к которому теперь был привязан человек.

Каждый месяц в поселения беженцев приезжали актеры, певцы, политики, спортсмены и все те, кому не хватало внимания на телевидении. Они задаривали беженцев подарками, ходили по их домам, обедали с ними, нянчили их детей, оплачивали им все, что они хотели, и со слезами на глазах обнимали их и говорили, что теперь они с ними друзья на века.

Правительство создавало все новые и новые рабочие места. Подписывались договоры с крупными фермерскими хозяйствами для предоставления простой работы беженцам.

Однако одной из главных проблем, с которой пришлось столкнуться беженцам, был языковой барьер. Большая часть из них говорила на кечуа, еще кто-то на испанском и совсем малая часть на английском. Все, что могли понять американцы из разговора, так это слово «спасибо», что на языке беженцев было созвучно с английским rook. Поэтому все дружно стали называть их «грачами».

Чтобы в скорейшем времени избавиться от языкового барьера, были организованы специальные занятия в поселениях, а для детей, которые стали посещать школы вместе с американскими детьми, были созданы дополнительные уроки, чтобы дети быстрее выучили английский. Самым удивительным было то, что многие американские дети сами оставались после занятий, дабы помочь беженцам.

Так прошли первые три года жизни американцев вместе в «грачами». Казалось, что все складывалось как нельзя лучше. Нефть качалась, народ был счастлив. Руперт Гринн страшно гордился собой.

Первой проблемой, которая незаметно назрела, стала нехватка жилья. Все поселения были заполнены, а беженцы все прибывали и прибывали. По подсчетам на тот момент Америка уже обеспечила жильем порядка семисот тысяч беженцев. Но их становилось все больше и больше. Многие жители соседних стран подделывали паспорта и, выдав себя за граждан Укаяли, тоже пытались иммигрировать в США. Поэтому рассчитанная программа по обеспечению жильем и рабочими местами провалилась.

Руперт Гринн пообещал, что в ближайшее время будут построены дополнительные поселения. Однако строить их было невыгодно, поэтому приняли решение подселять новых беженцев в уже имеющиеся города.

Второй проблемой, с которой пришлось столкнуться, стала та, что улицы городов начали заполнять наркотики. Не то чтобы в Америки когда-то было сложно найти наркотики. Проблема скорее состояла в том, что уже знакомым группировкам, которые заняли нишу наркобизнеса в стране, вдруг пришлось воевать с новыми, менее качественными, но при этом более дешевыми наркотиками Укаяли.

Хлынула волна передозировок низкокачественными наркотиками, улицы городов превратились в поля сражений между группировками. И как бы часто ни проводились рейды в городах беженцев, как бы тщательно ни досматривали людей на границе, продажа наркотиков только увеличивалась.

Третьей проблемой было то, что, спустя время, многие «грачи» перестали появляться на работе. Им вполне хватало денег, что они получали по пособию. Выделенные специально для беженцев места пустовали, что негативно сказывалось на производстве, от которого больше всего страдали фермеры. Закупленная техника простаивала без дела, засеянные поле загнивали без обработки. Сельское хозяйство терпело огромные убытки.

Четвертой проблемой стало то, что, как выяснилось, многие «грачи» любили приложиться к бутылке. Конечно, это приносило много денег разного рода питейным заведениям, но была и другая сторона. Не зная меры, беженцы напивались до скотского состояния. И если одни просто засыпали в парках на лавочках или просто на траве, то у других алкоголь вызывал помутнение рассудка, что приводило к куда более печальным последствиям.

Драки, хулиганство, вандализм, разбои, изнасилования и даже убийства — это перечень основных статей, по которым чаще всего задерживали грачей.

Как бы Руперт Гринн ни старался, он никак не мог решить не то чтобы все четыре проблемы, а даже одну из них. Недовольство американцев росло как снежный ком. Всеобщая любовь сменилась откровенной ненавистью. Все чаще в газетах стали появляться статьи о том, что пора бы уже беженцам возвращаться к себе на родину. К тому же за те пять лет, что грачи гостят в Америке, у них на родине уже должно было быть все заново отстроено на выделенные Америкой деньги.

Из бюджета США действительно было выделено семнадцать миллиардов долларов, на которые должны были восстановить страну Укаяли. План восстановления был расписан на пять лет. К этому времени «грачи» могли перебираться обратно на родину, в новые дома, на чистые улицы, в место, которое больше не будет ассоциироваться с войной.

И впервые два года работы по восстановлению страны набирали оборот. Старые дома реставрировались, рядом строились новые жилые комплексы. Благодаря сотрудничеству, для восстановления страны были направлены американские специалисты, которые, ни много ни мало, обещали построить самые современные дома. Получалось так, что Америка выделила деньги, часть которых возвращалась обратно.

Спустя два года почти все объекты оказались заморожены. Выяснилось, что почти все семнадцать миллиардов были потрачены и денег для дальнейшего строительства просто не было. Президент Укаяли сказал, что лично проверит, на что была потрачена столь значительная сумма. Были заведены уголовные дела, даже несколько человек из правительства понесли наказание, но на этом все затихло.

Давать дополнительные деньги США не собирались, поэтому, вместо разрушенных, теперь стояли недостроенные дома, которые на себе испытывали теорию разбитых окон.

Когда же, спустя уже пять лет, американские граждане задались вопросом, не пора ли «грачам» возвращаться домой, мало кого волновало, что возвращаться им по сути было некуда.

Безработным «грачам» спокойно жилось и на пособии, а те, кому хотелось легких денег, отправлялись в крупные города. Неся с собой дешевые наркотики, «грачи» силой пробивали себе место в наркобизнесе. Рост преступности бил все новые рекорды, тюрьмы были переполнены. Толерантный левый идеалист, Руперт Гринн понимал, что необходимо как-то решать этот вопрос, но у него были связаны руки. Пока по нефтяным трубам бежала нефть, он не мог предпринять чего-то решительного.

Пока Руперт Гринн готовился к новой предвыборной программе, недовольство в обществе поднималось все выше и выше. Кроме уже перечисленных проблем, таких как наркотики, высокая преступность и завышенные налоги, за счет которых и жили беженцы, люди не стеснялись приписывать им совсем уже абсурдные проблемы, вроде глобального потепления. И вот уже все проблемы страны упали на плечи беженцев. Всеобщая любовь переросла в откровенную ненависть. Слово «грач» превратилось из доброго и смешного в злое и ненавистное. В связи с этим Руперт Гринн уже не пользовался поддержкой у населения. Его любвеобильная политика стала всем поперек горла. Люди устали и ждали перемен.

И тогда, спустя шесть лет после заключения соглашения, на очередных президентских выборах победил радикал Джонатан Стоун. Коренной американец, чей прапрадед воевал за свободу и независимость Соединенных Штатов Америки, строгий христианин, спортсмен, бывший военный и семьянин в один момент для каждого гражданина США стал воплощением «светлого» будущего. Еще пять лет назад его в лицо называли «фашистом», поливали грязью, за чересчур радикальные решения проблем. Но сейчас люди хотели, чтобы хоть кто-то сумел что-то сделать.

«Я очищу Соединенные Штаты Америки!» — так звучал его предвыборный лозунг. И люди верили.

И перемены не заставили себя ждать. Всех «грачей», которые все же не стали жить лишь на одном пособии, уволили, а их места заняли граждане Америки.

Все поселения «грачей» окружили забором, а на входе установили пропускные пункты. Был установлен комендантский час. Если к одиннадцати часам кого-то не оказывалось в поселении, то охранник на входе звонил в ближайшее отделение полиции, и специальные патрули, в которые с удовольствием входили и неравнодушные граждане, начинали патрулировать улицы и вылавливать загулявших «грачей».

В лучшем случае их просто доставляли обратно в поселение. Однако после того как Джонатан Стоун понял, что с переполненными тюрьмами нужно было что-то делать, был издан закон, благодаря которому во всех пятидесяти штатах разрешалась смертная казнь.

Детей «грачей», у которых хотя бы один родитель не был гражданином США, выгнали из школ, переведя на домашнее обучение.

Конечной точкой в решении всеобщих проблем, которую все с таким нетерпением ждали, был указ о «Всеобщей реэмиграции беженцев».

А что же было там, на их родине? Это никого не интересовало. А там остались лишь горы развалин. За десять лет нефтяные запасы страны были полностью высосаны «заботливым» соседом. В стране осталось лишь десять процентов населения, которое, словно муравьи, бегало среди развалин и пыталось из битых кирпичей собрать себе маленький домик. Возвращаться было некуда да и не за чем.

Как раз в это воскресенье, когда Cadillac Джейн Саммерс тихо катился по сонным улицам, а на кухне дома на 2nd Street дочка с матерью заканчивали доделывать восьмой черничный пирог, в силу вступал этот долгожданный закон. Неделя. Одна неделя давалась беженцам для того, чтобы покинуть Соединенные Штаты Америки.

5

Священник церкви Святого Николая не спал всю ночь. Отец Роберт лежал в кровати и глотал таблетки аспирина одну за одной, пытаясь унять головную боль. Но ничего не помогало. Лоб горел огнем, и казалось, лишь гильотина могла ему сейчас помочь.

В 7:00 зазвонил будильник. Роберт отключил его и, встав с кровати, стал надевать рясу. Комната была небольших размеров. В ней вмешалась кровать, тумбочка, шкаф для вещей и большое кожаное кресло.

В дверь постучали. В слегка приоткрытое пространство просунулась седая голова Ника.

— Ты уже встал, Роберт? — спросил хриплым голосом Ник.

Диаконом Ник был на протяжении всей своей жизни. Три поколения священников сменилось, а он все также неустанно продолжал нести свою службу. Во многих вещах он был просто незаменим. Он знал всех и вся, отлично заботился о церкви и следил за садом. Этот добрый и заботливый старичок, небольшого роста, с длинными седыми волосами, изящно переходившими в длинную бороду, не стеснялся говорить все, что думает.

— Да, все в порядке. Я уже одет, — сказал Роберт, потирая горящий от боли лоб.

Вместе с Робертом они смотрелись, как внук с дедушкой. Роберту было всего двадцать семь лет. Самый молодой священник из когда-либо служивших в церкви Святого Николая. Высокого роста, почти в два раза больше диакона, с красиво уложенными русыми волосами, слегка вытянутым, но приятным лицом — таков был облик Роберта. Портрет дополняли пухлые губы и ямочки на щеках и подбородке. Надо честно сказать: многие женщины стали с большим энтузиазмом ходить в церковь, после того как там начал служить Роберт.

— Я тут это… Принес, — и диакон передал ему два листа, исписанных аккуратным каллиграфическим почерком.

Роберт взял листы и, посмотрев на них одним глазом, бросил на стол.

— Сегодня больше, чем обычно, — сухо заметил священник.

— Видимо, ОНА ждет не дождется принятия закона, поэтому и написала целых два листа своих помоев, — Ник стал убирать раскиданные по комнате вещи и дребезжать, как старый радиоприемник, который тихо играет в углу. В целом его давно пора выключить, но все уже настолько свыклись с этим шумом, что просто перестали обращать на него внимание. — Старая карга, дождалась своего дня. Скоро все «грачи» уедут. А куда они едут, ты видел, Роберт?

— Нет, — Роберт, закрыв глаза, сидел в кресле и не мог ни о чем думать, как о боли в голове.

— А я тебе скажу. В ад. Да простит меня Господь. Ничего не осталось от их страны. Одни руины. На северном полюсе проще начать жить с нуля, чем там. Вчера вечером в новостях показывали. Ужас! Обвели их вокруг пальца, и дело с концом. Вот так.

Ник пристально посмотрел на Роберта.

— Ты что такой смурной сегодня? Стряслось чего?

— Голова болит, — морщась, ответил Роберт.

— Так выпей аспирина… Тебе принести?

— Спасибо, не надо. Я и так целую упаковку за ночь съел. Скажи лучше, где сейчас ОНА?

— Известно дело. В церкви уже трется. ОНА же сегодня выступать будет. Речь говорить. Совсем уже обнаглела, сволочь. Да простит меня Господь. Сейчас своим языком будет трещать, а потом… — злостно сказал Ник. — Ладно, пойду пока порядок наведу, а то еще будут потом говорить, что я в церкви ничего не делаю. Сколько живу, никогда такого не было. Никогда.

А чего такого, он так и не сказал. Роберт лишь утвердительно покачал головой, смотря, как Ник закрывает за собой дверь, продолжая о чем-то бубнить себе под нос.

Роберт взял со стола два листа проповеди, написанной Джейн Саммерс, и быстро пробежался по ней глазами. Ничего интересного. Как всегда, ничего конкретно. Обо всем и ни о чем.

Каждый раз, когда Роберт читал рукописи Джейн, он мысленно возвращался в тот самый день, когда ему в первый и последний раз разрешили прочитал написанную ИМ проповедь.

Впервые в жизни Роберт взобрался на амвон в качестве священника. Он до сих пор помнит, как сильно билось его сердце. Трясущимися руками он разложил листки проповеди, над которой он корпел всю ночь. Он смотрел на пляшущие буквы и все никак не мог начать — буквы продолжали свой танец у него перед глазами.

«Боялся. В тот момент я боялся».

Роберт стоял и держал свою первую в жизни проповедь. Он посмотрел на забитые народом церковные скамейки. Больше сотни совершенно незнакомых глаз были прикованы сейчас к нему.

— «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное.

Блаженны плачущие, ибо они утешатся.

Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю.

Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся.

Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут.

Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят.

Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими.

Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах: так гнали и пророков, бывших прежде вас». (Мф. 5:1) — дрожащим голосом произнес Роберт.

— Такими словами начинается Нагорная проповедь, Заповеди блаженства Отца нашего Иисуса Христа.

В наше непростое время каждый верующий должен еще раз обратиться к посланию от Матфея — Святое Благословение. Поскольку это послание и есть суть всего земного и божественного. Все мы сыновья единого Бога нашего, и нет, и не может быть делений среди людей на верующих и неверующих. Поскольку существуют лишь те, кто уже пришел к Богу, и те, кто лишь идет. Нет и не может быть деления людей на друзей и врагов. Поскольку враг — это лишь образ, созданный в головах людей, а зачастую и вовсе заложенный кем-то другим. И в наше время это видно, как никогда.

Я хочу рассказать вам одну историю. Мы являемся жителя огромной страны, именуемой Соединенные Штаты Америки. Когда первый евангельский миссионер посетил Северную Америку, населенную в то время еще краснокожими индейцами, он увидел страну, охваченную смутами и раздорами. Сдирать кожу с головы врага считалось особенной доблестью у краснокожих. Одним из выдающихся героев был индеец по имени Маскепетон. Когда миссионер говорил ему и другим вождям этих племен об Иисусе Христе, они внимательно его слушали. Но когда он сказал им, что они должны научиться жить в мире между собою и прощать своих врагов, они с презрением отвергли его учение и заявили, что оно годно лишь для старых людей. Вот дословное выражение Маскепетона:

«Я не приму христианства до тех пор, пока у моих врагов останется хоть один человеческий череп для скальпирования и хоть одна лошадь для похищения!»

Но этот жестокий язычник в конце концов все-таки уверовал в Христа. Он снова услышал евангельскую проповедь на следующие слова Спасителя:

«Отче, прости им, ибо не знают, что делают».