человечество теперь получило возможность уничтожить себя и ежедневно вынуждено решать, хочет ли оно жить.
Дискуссия – это не обмен или противостояние идей, как если бы каждый сформировал свои собственные, показал их другим, посмотрел на них и вернулся, чтобы исправить их своими собственными… Говорит ли человек громко или едва слышно, каждый говорит сразу всем, что он есть, своими «идеями», но также своими страстями, своими тайнами».
Задавая эти два вопроса, большая часть экзистенциалистов – хотя и не все – опирались на собственный жизненный опыт. Но сам этот опыт был структурирован вокруг философии.
самых больших человеческих вопроса: что мы есть и что мы должны делать.
Вот почему, читая рассуждения Сартра о свободе, де Бовуар – о скрытых механизмах угнетения, Кьеркегора – о тревоге, Камю – о бунте, Хайдеггера – о технологии или Мерло-Понти – о когнитивных науках, иногда кажется, что читаешь сегодняшние новости. Их философия по-прежнему интересна не потому, что она правильная или неправильная, а потому, что она напрямую касается жизни, и потому, что берется за два
В самом начале «Бытия и времени» Хайдеггер обещает, что книга приведет нас к грандиозному финалу, в котором он сделает это окончательное заключение: что смысл бытия Dasein есть время. Он так и не сделал этого, потому что так и не закончил книгу: у нас есть только первая часть. Но он ясно показал, каким путем собирается идти. Если мы по своей природе временные существа, то подлинное существование означает, во‑первых, принятие того, что мы конечны и смертны. Мы умрем: это очень важное осознание Хайдеггер называет подлинным «бытием-к-смерти», и оно является основополагающим в его философии.
После окончания университета он намекал, что вынашивает некую новую «разрушительную философию», но не уточнял, на что она будет похожа, поскольку и сам не имел об этом ни малейшего представления. Он вряд ли развил бы свои идеи в нечто большее, чем простое бунтарство. И тут оказалось, что кто-то другой уже заложил основы нового мировоззрения. В общем, если Сартр и покраснел при известии Арона о феноменологии, то не столько от досады, сколько от волнения.
Бытии и времени» содержится по крайней мере одна большая идея, которая должна была бы пригодиться в борьбе с тоталитаризмом. Dasein, писал Хайдеггер, имеет тенденцию попадать под влияние того, что называется das Man или «они» – безличной сущности, лишающей нас свободы мыслить самостоятельно. Чтобы жить подлинно, нужно сопротивляться этому влиянию или перехитрить его, но это нелегко, потому что das Man туманно.
Хайдеггер приводит пример, сводящий все воедино. Я выхожу на прогулку и нахожу на берегу лодку. Каким Бытием обладает лодка для меня? Едва ли это «просто» объект, лодка-вещь, который я созерцаю с какой-то абстрактной точки зрения. Вместо этого я встречаю лодку как (1) потенциально полезную вещь, в (2) мире, который представляет собой сеть таких вещей, и (3) в ситуации, когда лодка явно полезна если не для меня, то для кого-то другого. То есть лодка одновременно есть оборудование, мир и Mitsein. Мне ничто не мешает рассматривать ее как простой «объект», но это насилие над повседневным Бытием.
Таким образом, для Хайдеггера все Бытие-в-мире – это также «Бытие-с» или Mitsein. Мы сосуществуем с другими в «в-мире», или Mitwelt.