Оглавление

1. Прямохождение по Алтаю
2. Ohne Dich (предисловие один)
3. Как бывает (предисловие два)
4. Часть I. Группа Малявинского
   1. Сбыча и встреча
   2. Дайте ватник
   3. Горы для дураков
   4. История двух самцов
   5. История с «целлофаном»
   6. Высокий старт
   7. Дым без огня
   8. Туха и сгуха
   9. Шаг
   10. Прыг
   11. Вечный спальник
   12. Куралбас-Барабас
   13. Прекрасный Айрык вкуса сливочного мороженого
   14. Скоростной спуск
   15. Эрлагольская ночь
   16. Прощальный бал
   17. Второе пришествие
5. Часть II. Маашей-Баши
   1. Ночь с пятницы на субботу: мы любим Россию
   2. Не плачь, печёнка!
   3. Полубоги
   4. От морены до гангрены
   5. Ледничок. Язычок. Дрын, дрын… дрын-дрын-дрын…
   6. Маруськины прелести
   7. Сантиметры-километры
   8. Чуя — это не только конопля
   9. «Предбанник Горного Алтая»: Бийск, бийчане, бийская кухня, бийские ландшафты
6. Часть III. Караколы
   1. Интро
   2. Про кедр, сосну и кедровку
   3. Бадан
   4. Чемергес
   5. Хариус
   6. Лавина
   7. Сергезю
   8. Семь спасибо
7. Часть IV. Енгожок-Кызылтал: песня
   1. Увертюра и Пролог
   2. Куплет: Шаг
   3. Куплет: Опять об Гоголя, или Укус Кровавой Черепашки
   4. Куплет: БутерБроды и Таёжный Уголок
   5. Куплет: Поленья / Олень и Я
   6. Куплет: Гол Престижа, или Рубцовской Тропой по Хребту
   7. Куплет: Полный Абаш
   8. Куплет: Король Орёл, или «Ни о чём» с пшеничной крупой
   9. Куплет: Бегущий по Кубе
   10. Припев
8. Часть V. Шавло: Когти и Зубы
   1. Финиш хим
   2. Лето
   3. Подозрительные лица
   4. Шавла
   5. Первые шаги
   6. Ешь ты кол!
   7. Карта — ложь, да в ней намёк
   8. Роса, вода, снег, лёд
   9. «Оглянись вперёд»
   10. Шаолиньское озеро
   11. Позеленей, но на Зелинского залезь!
   12. Халва против Медузы
   13. Утро туманное… вечер ясный
   14. Дом духов
   15. Нескользящие, неубиваемые
   16. Бесчисленные камни
   17. Перевал Роева
   18. «Спасатель», вперёд!
   19. Приют путейца
   20. Хочу по верёвке!
   21. Умирает всё
   22. Легенды горного туризма
9. Часть VI. Альбаган: Затуманенный Рай
   1. Красная нить («Будет весело и страшно»)
   2. Герои и героиня
   3. Лучше день потерять («Петля Нестерова для тех, кому мало»)
   4. Каждый шаг приближает к Элекмонару
   5. Конофилия («Кто баньки топит?»)
   6. Хоть по сколько, хоть по две («Кушать подано!»)
   7. Музыкальный туризм
   8. В поисках лучшей… тропы
   9. Артхаус
   10. Дюбель
   11. Альба — значит «белый», Ган — это «ружьё»?
   12. Царица Туманов
   13. Что такое Горы
   14. Команда «Улыбочка» («Днёвки бывают чудесные»)
   15. Приобщение к походам
   16. Куралбасево
   17. Кара-кокнем? («Два-три километра в сторону Сурдина»)
   18. Про пещеры и флюиды («Гармони и гормоны»)
   19. Дежа Вю
   20. Тропа Судьбы через Долину Смерти к Замкам Духов
   21. Roots Bloody Roots
10. Часть VII. Белое Волшебство
    1. О главном
    2. К Белой Горе
    3. Кузуякский тягун
    4. От водопада до упада
    5. Озеро Аккемское: Мёртвая вода
    6. Белуха — детище Белобога
    7. Лирика Клирика
    8. Романтика Некромантика
    9. Озеро Кучерлинское: Живая вода
    10. Кучерявая речушка
    11. Борондинский хребет
11. Часть VIII. ЧулышМАНЫ
    1. Из детства
    2. Безумен, кто верует… и счастлив
    3. Туристы и исторические материалисты
    4. Прыжок через Гиперпространство
    5. Ломка
    6. Учар
    7. Тысячи мелочей
    8. Чебдар — таёжный дар
    9. Семьдесят шестой, семьдесят седьмой
    10. На мысочке, скрытом мглою, на туманном островочке…
    11. Попытка — не пытка
    12. Как я Заглянул…
12. Часть IX. Ложинский Слон
    1. Медитативный поход
    2. Зиераэль
    3. Болото
    4. Три Дениса
    5. Почти про хлеб
    6. Джипиэс, столы и стулья
    7. Тринадцать
    8. Горный король
    9. Об одном тихом подвиге
    10. Так было
    11. Гидрография
    12. Не грейте голову, друзья!
    13. Третье пришествие Духа
    14. Всё когда-нибудь кончается
    15. Ложинский Слон
    16. К истокам
    17. Квадратные глаза
    18. Хагалаз
    19. Капли дождя лежат на лицах как слёзы…
    20. Вызывает интерес…
    21. Рубцовская, родная
    22. Духи и призраки
    23. Немного Эрлагола в холодной воде
    24. Як — с печки бряк!
    25. По водопаду на небеса
    26. Команда жимолости нашей (послесловие)

посвящается Алексею Курицыну,

для меня навсегда — CrazyRAKу

Ohne Dich (предисловие один)[1]

И ходили с ним мы всего-то в один поход вместе. С моим другом Лёхой. Но разве не был это самый весёлый, самый задорный поход? Потому что его чистое, детское восприятие окружающего, искреннее удивление, ничем не стеснённые эмоции рождали шутки на ровном (и не очень) месте, материализовали приключения прямо из воздуха, и создавали у всех отличное настроение.

И было в том походе всё: радость и злость, усталость и воодушевление, упрямство и восторг. Нас мочил дождь, кусали клещи, мы блуждали часами наугад… и неизменно находили заветный путь! Ели дембельскую кашу, пили самогон, глотали дым от костра, купались в водопадах и катались счастливые по траве…

Лёхи больше нет — так хотел я написать дальше, прямо здесь… Но это неправда! Это чушь, Лёха с нами, и я верю, что гуляет он по горам Алтая, идёт по тропинке рядом со мной, шагает через ручейки, перепрыгивает с камешка на камешек, а потом вдруг останавливается на секунду, вдыхает полной грудью живительный алтайский воздух, задирает голову и восхищённо кричит: «ЛАВИНА!!!»

Лавина чувств, лавина впечатлений — вот что такое для меня Горный Алтай. Об этом будут все нижеследующие строки.

Эта книга о Любви. Настоящей. Без примесей. И она отличается тем, что в ней нет художественного вымысла. Всё это — правда. Если где и есть ошибки, то лишь потому, что «память всё лишнее прячет». Писать правду очень приятно. Украшать её будем аллегориями и гиперболами, а то, что будет смахивать на ложь, просто выкинем.

Я не стану прорисовывать характеры, подчёркивать отдельно взятый героизм и выписывать тонкости взаимоотношений. Это никому не интересно. Мы не персонажи приключенческих романов, а обычные люди. И никаких подвигов не совершаем: не переходим Антарктиду и Сахару, не поднимаемся на Эверест. Не ставим спортивных рекордов, и ничего ни при каких обстоятельствах не «покоряем», упаси нас от этого боги! Точнее всего было бы сказать так: мы, в меру своих скромных сил, боремся с собственными мелкими слабостями и одновременно уступаем главной. Которую стоит считать не слабостью, а силой — нашу веру в Горный Алтай и любовь к нему.

С другой стороны, простому гражданину приятно обнаруживать себя героем рассказа. Или вот книги. Лучше всего, конечно, эпоса… Так и мне, наверняка, будет радостно отыскать где-то здесь… всех нас. Когда-нибудь в старости, сидючи в кресле-кончалке… То есть, скоро.

А вам, мои друзья? Надеюсь, тоже. В масштабах жизни каждый из нас — главный персонаж своей собственной повести. А тут мы написали целую её главу вместе.

Кто истинный автор этого повествования? Я не знаю. Мы все. Или оно досталось мне… от духов?

Одно мне доподлинно известно. И уверен, что вы в этом со мной солидарны. Мы Жили там все эти годы, точнее — лета. По-настоящему. И дышали полной грудью. Мы — не мертвы.

Я хожу в походы двадцать лет. Не каждый год, конечно, и не всегда в полноценные многодневные «пешки»; совсем редко — в «категорийные», как выражаются профессиональные туристы. Мне этого не нужно. Моим спутникам тоже. Все идут в горы со своими целями. Но я думаю, они сводятся к одной: найти себя. Снова отыскать потерянного себя — в реальном, живом мире, именно как чувствующую его единицу, как неотделимую часть большого целого — этого здоровенного слона, который сидит в комнате, но его как бы никто не видит… Отсылаю вас к английской идиоме «elephant in the room». Да-да, проблема «невидимого» слона в том, что человек перестал замечать главные, истинные вещи, занятый сочинением надуманных необходимостей и достижением искусственных целей.

Сразу же извинюсь перед любителями «классики». Если вы думаете, что с каждой страницы вам будут улыбаться седовласые геологи, струиться мелодичные переборы струн и звучать добрые весёлые куплеты из песен советских бардов, что все герои этой книги — умудрённые годами скитаний, провяленные ветрами «бродяги Севера», не знающие страха, упрёка и скверного слова поэты-физики, рыцари ледоруба и акустической гитары, над которыми в моменты самых суровых испытаний лишь мирно и прекрасно качается купол неба…, то…

Вынужден вас разочаровать, это не так.

Моя книга — не бальзам на душу матёрых ходоков или воспевание здорового образа жизни. Не прозелитские увещевания «адептов сакрального знания»: эй, городские смерды, не видевшие реальных передряг, бросайте свои ничтожные половые акты с работой, бытовухой и ипотекой, вступайте в секту великих самоистязателей!..

У меня нет иллюзий, что если достаточно громко и пафосно провозгласить: «Я обожаю горы!», то всякий читатель мгновенно проникнется тем же чувством, заболеет пешими странствиями «дикарём» и тут же начнёт укладывать рюкзак, а при его отсутствии — кинется в магазин туристического снаряжения…

Наконец, перед вами и не мемуары. Хоть и писаны годами, и даже десятилетиями. Но это не вымученные воспоминания, а совсем-таки наоборот, простые и понятные вещи, как вдох и выдох, как спуск-подъём. Они рождались в процессе и превращались в рассказы непосредственно после описываемых событий. Эмоции момента — вот что здесь ценно. Поймите, мы ПРОЖИЛИ это. Я и мои друзья-соратники. Мы БЫЛИ там, юные и слепые, молодые и бесстрашные, взрослые и отчаянные. И нам постаревшим незачем притворяться, что всё было как-то иначе. Молодость и ярость! — и естественная реакция, ужас и восторг, и непечатные эмоции.

Язык не библиотеки, но живого общения. Вот почему в тексте так много курьёзного, откровенного, а местами и грубоватого. За это, пожалуй, следует меня простить. Но лучше, всё-таки — поблагодарить! Я обязуюсь быть честным с вами. Так же, как честен я всегда с Ними, с Горами.

Да их ведь нельзя обмануть. Попробуешь раз это сделать — и попросту не вернёшься. Прозаично. Банально. Закономерно.

Я, податель сего литературного, как ни крути, труда, оставляю за собой право на некоторые неточности, буде оне обнаружатся придирчивым взглядом. Моя субъективная реальность понятным образом отличается от всевозможных иных, создаваемых игрой памяти и воображения других людей. Прошу великодушно извинить и горячую прямолинейность молодости, и сухой цинизм теперь уже седовласого человека! Все имена собственные и безобидные прозвища, присвоенные нежно любимым друзьям, также остаются на совести автора.

Книга не зациклена на хронологии. Философии и морали в ней тоже не много. Здесь будут, в основном, движение вперёд и дыхание свободы, древний зов природы и юные голоса счастливых людей.

Как бывает (предисловие два)

Вопрос: зачем писать рассказы о походах, неужели их кто-то читает? А второй вопрос: зачем опять собираться и идти в поход, какая в этом необходимость? И если уж несёт нас нелёгкая — то стоит ли расписывать в красках наши приключения? Как будто это так важно! Как будто вообще что-то имеет ещё значение в свихнувшемся от переизбытка всяческой информации «современном мире»! Какие эпитеты, какие цвета не потеряли ценности в царстве фотостоковых симулякров, во вселенной изощрённого, но бездушного потреблядства, виртуально-экранных впечатлений и клавишно-сенсорного общения?..

Для чего нужны походные истории, и кому? Нам самим — любителям пеших развлечений, мазохистам с мешками на горбу, странным ушибленным, предпочитающим солнечным пляжам Антальи сомнительный «активный отдых» под проливным дождём в горной тайге — или, может быть, нашим таким же альтернативно одарённым друзьям?

«ПОЧЕМУ ВЫ ЭТО ДЕЛАЕТЕ?» — спрашивают нас люди.

«ПОЧЕМУ МЫ ДЕЛАЕМ ЭТО?» — спрашиваем мы себя…

«Для чего мы живём?» — вот на что попробуйте ответить сначала.

Нет досрочного ответа?

Хм, ну а если даже с таким простым вопросом вы не в силах совладать, нужны ли объяснения? Пляжи остаются пляжникам, а моя мысль уже полетела — вслед за строчками Наташиного стенографического отчёта, вслед за фантастическими фотографиями… По-над узкими тропками, дикими реками и скалистыми ущельями, к началу начал — туда, где рождаются все наши Реки, наша Речь. К истоку живой энергии, в места, где я черпаю большой ложкой самую Жизнь, где если и не появляются ответы, то, как минимум, исчезают вопросы, и остаётся лишь чистый смысл — чувство и знание, которые словами не передать.

В любом путешествии должна быть некая цель. Правильнее сказать — Суть, смысловое наполнение: нечто главное и основополагающее, категорически и бесповоротно отвечающее на все вопросы из разряда «зачем».

Зачем мне ещё один поход?

Чтобы понять это, приходится в него идти. Ответ рождается в процессе. Попутно! Конечно, я намечаю какие-то основные моменты заранее, собираю компанию, составляю маршрут. Но это только метки — ключевые точки на карте и галочки в записной книжке. Поставив такую галочку, не ответишь на главный вопрос. Не глотнув воды, невозможно почувствовать вкус. Не прочитав книгу, нельзя получить знание. Не прожив жизнь, нельзя её оценить и что-то там резюмировать.

Я не хожу в горы со случайными людьми. Одну декаду в году беру я у жизни для Настоящей Жизни, и хочу прожить её с друзьями. С братьями. Неизмеримо более близкие отношения устанавливаются между теми, кто хлебнул в жёсткой сцепке водицы из брода. Кто держал страховочную верёвку, прижимал своим телом к земле взлетающую под ураганом палатку, делился единственной пойманной рыбёшкой со всеми…

В городе мы приятели. В горах — боевые товарищи. Братство.

…И вот мы снова сходили в горы, и на этот раз было не лучше и не хуже. Просто было здорово. И вечно. И страшно. И больно. И радостно. И как никогда.

В час, когда в угрюмом мегаполисе ломает зима и душит грипп, когда серые предрассветные и послезакатные сумерки застают тебя на улице озверело бегущим на работу и с работы, в душе вдруг настаёт время лета и ослепительных вершин, душистых хвойных склонов, быстрых речушек и бесчисленных ручейков с кристальной водой, сладкой, как песня солнца на губах. Или лучше выразиться словами широко неизвестного в любых кругах поэта из глубинки (моего брата Александра):

…С вечной мечтой о расслабленном, «медитативном» походе собираемся в путь…

Конечно, как во всяком путешествии на одиннадцатом маршруте (на своих двоих), и в этот раз будет что-нибудь, что кого-то не устроит. Кому-то не хватит общения, кому-то одиночества, кому-то отдыха, а кому-то — здоровья… Будет ломаться и протекать палатка, будут случаться недоумения с картой и тропами, не получится «узкого круга посвящённых» или шагающего дружно в ряд пионерского отряда, не поймается хариус, подведут колени, не отпустит старая боль… Да всё это же не в первый и не в последний раз!

И потому мы не ноем. Мы… идём. В горы Алтая. За самими собой.

Айда вместе с нами?

Войдём в волшебный мир Беловодья! Посмотрим, зачем нам всё это странное и прекрасное, пощупаем тёплыми пальцами шершавые камни, заполним лёгкие необъятным небом, вкусим от дождя и от ветра, и солнце поймаем в ладонь!

[1] «Без тебя» — название песни группы Rammstein

Часть I. Группа Малявинского

В тёплой земле копошатся жуки

Солнце заботливо нас припекает

Солнце заботливо нас опекает

Вязки, тягучи слова и стихи…

Тихо над полем, спокоен наш сон

Мягко клонятся колосья пшеницы

Можно не думать и не шевелиться

Лето. Июль. Солнцем залитый склон…

Синею чашей вкруг нас небосвод

Души как зеркало он отражает

Души как зеркало преображает

Стрелок часов бесконечный полёт…

Если бы не было в мире нужды

Если бы не было в мире угрозы —

Только туман и короткие грозы

Только снега и слепые дожди —

Мы бы остались навечно вдвоём

В поле пшеницы, не в поле сраженья:

Мерное нивы под ветром движенье

Синяя чаша на весь окоём…

Сбыча и встреча

Он сломал нас. Уничтожил. Дядя Витя. Слабых, неподготовленных, трясущихся над своими синяками и царапинами. Старающихся не наступать в лужи. Растерянно выливающих воду из башмаков. Робко переглядывающихся с общим немым вопросом на лицах: «Как мы всё это переживём?»

Случайным, неуловимым и даже ленивым махом судьбы прыщавый студент из НЭТИ оказался в круговороте туристических событий. До этого слово «туризм» для него было синонимом какой-нибудь загранпоездки в далёкую… Болгарию, и детства его чистые глазёнки видели горы только на картинках.

Поэтому судьба решила подшутить над ним с особым цинизмом, и отправила не просто в турлагерь, а предметно в отряд «бессмертных» инструктора Виктора Малявинского. Попал, о том ещё не ведая, наш бледный юноша в самую гущу событий. Под замес.

Истории, ходившие в кулуарах про НЭТИнский туристический лагерь Эрлагол, сводились, в основном, к таким воспоминаниям «бывалых»:

— Эрлагол, да-а-а, — «бывалый» мечтательно закатывал глаза. — Забил косяк, пыхнул… Лежишь на спине, смотришь в небо, а оно полно звёзд…

В общем, это были все знания о предмете, которыми я обладал, приобретая в студгородке путёвку и мечтая провести весь август в обстановке расслабона и романтики. Собираясь позвать «на отдых» свою девушку, я не знал, что нас ждёт не отдых, а Путешествие во всей полноте этого великого слова. Она тоже не знала, а кроме того не являлась студенткой НЭТИ, так что пришлось переквалифицировать её в университетского работника. Пара подставных справок, коробка конфет заведующей… Бедная, бедная девушка, на что ты подписалась! И вот она с незамутнённым взглядом уже трясётся в вонючем «пазике», галопирующем по маршруту Новосибирск-Чемал, тогда ещё не столь оживлённому и насыщенному страждущими по радостям Горного Алтая…

— Слыхали, вчера на трассе автобус перевернулся?

— Что, с людьми?

— Да нет, со студентами…

Нас везли как дрова. Нами можно было пренебречь. В проходе и под сиденьями елозили многочисленные рюкзаки и сумки, меж ними скользила моя рыжая гитара-весло, а на рюкзаках елозил я, собственной персоной. Вокруг себя я видел озарённых божественным светом парней и странных девиц с таинственными предметами на пояснице. Вырезанные вручную из какого-то полимерного материала, они были снабжены резинками, разрисованы и исписаны по всей поверхности боевыми кличами горцев и фамилиями великих первопроходцев…

Мои друзья Лёха и Юля тряслись в филейных частях автобуса-скакуна, которые подкидывало аки корму парусника в шторм. Но Алексей в какой-то момент даже умудрился заснуть на трёх опустевших задних сидениях… А когда очнулся, не мог стоять на ногах, так растрясло его многострадальную голову.

На время путёвки мою девушку звали «Таня». Такое имя было прописано в подставных документах. Это частенько вызывало путаницу, и иногда даже вносило сумятицу, но нам, четвёрке смелых, конечно же, было просто весело и наплевать. «Таню» запомнить было относительно легко, потому что в городе осталась общая подруга с точно таким же настоящим именем.

Невзирая на мелкие неурядицы, «скакун» уверенно приближался к главному ивенту каникул. За бортом клубилась ночь, все кимарили, кто как мог, и клевали носами… Мне отчего-то не спалось… Наверное, потому что я не привык кататься во сне на рюкзаке по металлическому полу. Наконец, сморило и меня.

Дальше все, по-видимому, просто выключились от усталости. «Пазик» швыряло на крутых поворотах Чуйского тракта, било мелкой дрожью на гравийке за посёлком Чемал, но нам уже было всё равно. Всё когда-нибудь кончается, и вот, перекувырнувшись через мостик, стальное детище отечественного автопрома вкатилось в некие распахнутые ворота и, наконец, замерло. А пассажиры, наоборот, стали один за другим оживать.

Я выпал из тяжкого железного нутра во влажную тьму. И замер, как вкопанный. Надо мной высились ОНИ. Неведомые. Мохнатые громадины. Ещё более чёрные на фоне ночного неба. Они пугали и манили меня. Я был как первый космонавт на Луне. Как домашняя кошка, которую вытащили на улицу. Я дрожал от изумления.

Дайте ватник

Закон кино: то, что происходит в кадре, должно быть красивым, даже убийства и смерть. Киноиндустрия романтизирует бандитов и злодеев, зачастую делая культ из малоприглядных деталей и отвратительных подробностей. Но снято всё так, что настоящего отвращения и страха не возникает. Чтобы почувствовать разницу, достаточно сравнить сцену совершённого преступления из фильма и документальные съёмки с места реальных событий. Кровавые ошмётки плоти, неестественность позы, пугающий вид мёртвого лица… Такого нормальный человек видеть не захочет.

В книге же всё наоборот, тут моя задача — сделать так, чтобы читатель «прочувствовал» всё на собственной шкуре, максимально приблизить его ощущения к моим, насколько это вообще возможно. И в целом это, пожалуй, невозможно: ведь люди всё понимают по-своему, чувствуют по-своему, реагируют по-своему. В конце концов, все картины им нарисует собственное воображение, а мой голос — лишь фон, субтитры, вектор направления для бегущей мысли.

Спокойствие, никаких убийств я описывать не собираюсь! Я всего лишь хочу донести до вас убийственное ощущение ХОЛОДА, который я испытал в августе 1997-го, проживая в Эрлаголе на отдельной жилплощади, то есть в большой брезентовой палатке на две панцирных кровати.

Так холодно мне было впервые в жизни. И не потому, что прежде не замерзал в мороз; бывали в детстве такие зимы, что лицо по пути из школы домой покрывалось ледяной коркой… А потому, что прежде не сжимало меня так чувство Постоянного Холода, час за часом, день за днём — холода, от которого просто некуда деться! Правильнее сказать: «ночь за ночью» — так как холод этот приходил за мной по ночам.

Погода выдалась дождливая, если не назвать её чрезвычайно дождливой. Именно после Эрлагола я поставил крест на месяце августе, как самом неподходящем времени для алтайских походов. Ежедневная непрекращающаяся морось сменялась грозами и ливнями, так что сидя угрюмо в палатке, провожая тоскливым взглядом из-под полога преподавательских ребятишек, весело шлёпающих по лужам, я мог лишь удивляться их оптимизму. Впереди бежал ребетёнок Бориса Скворцова — в одних трусиках, босиком. На улице было мокро и зябко. Я с завистью смотрел на него и думал, что такое растение мимоза в ботаническом саду, как я, тут же подхватило бы пневмонию, бронхит, тиф и дизентерию! — в столь тепличных условиях оно было выращено… А этот вон бегает по воде, здоров и весел! Какие всё-таки молодцы родители, что закаляют чадо с малолетства!

Борис Скворцов — старший инструктор по туризму спортивного лагеря «Эрлагол», автор интересных книг о походах по Горному в семидесятых-восьмидесятых, где, в том числе, упоминаются трагические эпизоды гибели туристов на Енгожке и Чебдаре. Теперь для меня — человек несомненного авторитета, ему принадлежит фраза: «Горы нужно любить, чтобы туда ходить, и горы нужно уважать, чтобы оттуда приходить». А тогда я всего этого не знал… Когда писал эту книгу, зашёл на его страничку и увидел недавние фото с сыном и дочерью. На них мерят шагом перевалы убелённый сединами Борис в неизменной кепке, светловолосый юноша и голубоглазая красавица-девушка чуть постарше. Так вот ведь именно она тогда и бегала босоногой малышкой по Эрлаголу! Дети — достойные продолжатели туристических традиций… Оказывается, Борис мой земляк, с Алтайского края. Узнать об этом было приятно. Желаю большой удачи всей их большой спортивной семье!

Эрлагол розлива девяностых представлял собой маленькую копию большой страны, которой стало наплевать на своих граждан. Я имею в виду, конечно, не инструкторов, а лагерь как организационную систему. Как государство, невидимо «управляющееся» президентом-директором, у которого есть свои любимчики и родственники, а есть — вменённые ему в обязанности… проживающие. Не будем переходить на личности, скажу только, что классовое расслоение в лагере было налицо. В статусном двухэтажном главном корпусе жило привилегированное сословие. Преподавательский состав попроще и отдельные счастливчики — в одноэтажных деревянных домиках на несколько комнат, а «прочий контингент» — в продуваемых всеми ветрами палатках. Общественные события традиционно вращались вокруг столовой и бани (она, как говорили, где-то есть), а быт и личная жизнь студентов были пущены на полный самотёк. По этому поводу я сложил поговорку: «В Эрлаголе, если ты умрёшь и будешь валяться посередине лагеря, то в лучшем случае через тебя будут просто переступать».

Возможно, я слегка драматизировал, и в этом «самотёке» заключался некий непровозглашённый принцип свободы. Никакого сравнения с пионерскими и спортивными лагерями из моего детства!

Проживающему в одни руки со склада отпускался комплект постельного белья, полотенце, матрас и (палаточникам) спальник советского образца, поименованный мною ватником. Это был неподъёмный, в человеческий рост мешок цвета хаки, удивительно толстый и удивительно хреново греющий. В первые пару ночей мы легко в этом убедились. На третьи сутки я с утра тёрся возле склада, выловил кладовщицу, и, не помню уже какими ухищрениями, выцыганил нам с «Таней» ещё по одному сатанинскому спальнику. Кажется, просто воспользовался особенностями их «неучёта».

Дальше делали так. Клали на сетку матрас, на матрас первый спальник, в который залазили сами, предварительно натянув на себя ВСЕ свои вещи, а сверху накрывались с головой вторым дубовым спальником. У меня была тёплая осенняя куртка на искусственном меху. Я ещё сомневался, стоит ли брать в поездку такую тёплую. О, как я потом был себе благодарен! И этой синей куртке с ненатуральным ворсом…

Естественно, спали в двух носках, в шапках и в капюшонах. И удавалось не дрожать почти всю ночь, пока не подступало утро. Утро…

Утро — это воплощение сырости и холода, ежедневная встреча с ним для тебя полностью не желанна. А это чревато тем, что ты можешь просохатить завтрак. Благословенную пшённую кашу, какао и хлеб с маслом. Ценные белки, жиры и углеводы. И ради них ты встаёшь, разгибаешь левой рукой окоченевшие пальцы правой, кладёшь в них зубную щётку с мазком пасты и спускаешься через кусты к громыхающему Чемалу, где от ранней свежести воздуха и воды уже ломит кости, зубы и всё твоё существо…

Так я ощущал это тогда, так и пишу без прикрас. Я мучился. Во мне медленно погибал, сопротивляясь, домашний мальчик.

Почему мы так страдали от холода? Не Колыма же это, в конце концов! Не лагеря Дальстроя! Это ж летний добровольный лагерёк, он создан для отдыха и развлечения!

Думаю, всё дело в устройстве палаток. В будущем их уберут и поставят двускатные домики на две персоны, там будет стократно теплее. А пока имеем шатёр из непонятного материала, без дна, и стоящие на земле больнично-общажные койки. Ветер пронизывает эту конструкцию насквозь, дождь проникает через щели, а сырость от реки и туманы вползают прямо сквозь материю…

Днём солнце могло бы высушить нас и прогреть, но солнце сутками пропадало где-то в других уголках планеты.

«Личную жизнь» мы скрашивали, как умели. В основном, водкой и гитарой. Для этого по вечерам прибивались к кострам у домиков. Надо сказать, только домики обладали крытыми костровищами с деревянными лавками по периметру, и в этих квадратных беседках обычно собирались компании людей, ценящих романтику, тепло и горячий полуночный ужин… У меня же имелась гитара и адский набор песен из репертуара «Кино-ГО-Крематорий», так что мы всегда были желанными гостями. Думается, именно в Эрлаголе я прокачал скилл «орать во всю Ивановскую».

Интимную личную жизнь в течение месяца не возьмусь описывать… Достаточно сказать, что секс на панцирной сетке в солдатском спальнике очень громок и специфичен…

…Четверо ждали Похода. С ужасом и вожделением — события, анонсированного в главном конференц-зале, то есть лагерной столовке. Анонс представлял собой несколько линованных листков из ученической тетрадки, развешанных на стене. На каждом стояло ФИО инструктора, а ниже в столбик шли цифры с фамилиями тех, кто вписался: 1, 2, 3…

Тех, кто ВСТРЯЛ.

Мы мечтали встрять, дождливое однообразие лагеря становилось невыносимым. Наши четыре фамилии попали в столбик на листке Виктора Малявинского. Ох, с каким же знанием дела мы стояли, рядились и выбирали себе приключение!

— Смотрите: «Борис Скворцов, Альбаган, 9 дней». Прикольное название! Мне нравится…

— Блин, девять дней… Не многовато ли?

— Да, девять — фиг его знает… Может, для начала в шестидневный сходим? Посмотрим, как чё…

— Ага, давайте для разгона на недельку. Хотя название странное… «Ложинские оз.» Лажа какая-то, ей-богу…

— Ладно, пиши на Малявинского…

Горы для дураков

Происхождение названия «Гора Дураков» эрлагольцы объясняют двумя способами. Во-первых, гора практически нависает над лагерем: какой же дурак на неё не полезет? Во-вторых, гора эта не так проста, как кажется на первый взгляд. Залезть на неё несложно, а вот спуститься… Тропку на спуске обычно теряют, лезут наобум по «кратчайшему пути» — вон же он, лагерь, в той стороне! А дальше выходит как всегда… Оп! — и откос, оп! — и непроходимая чаща с буреломом! Начинаешь обходить, а там из ниоткуда взявшийся скальный выступ. Суёшься в другую сторону — там обрыв…

И сидят люди-дураки на горе, свистят и семафорят часами, чтобы их сняли оттуда. Вот тебе и название.

Чем заняться мертвецу в Дэнвере дураку в Эрлаголе?

Можно сгонять на обзорную площадку над Катунью, к горе Верблюд за селом Чемал, или сходить в трёхдневный походик на Ванночки. Выше Чемала по течению Катуни есть интересное местечко, где поднявшаяся весной вода наполняет круговые каменные нагромождения, и после отступления реки летом там остаётся что-то вроде маленьких бассейнчиков с прогревшейся стоячей водицей. Конечно, относительно прогревшейся и относительно стоячей, учитывая неспокойный нрав Катуни, но всё же, в сравнении с ледяными струями бирюзовой матери алтайских рек, это неизмеримо более подходящий для купания вариант.

Все эти развлечения потом, в грядущие годы… А сейчас мы «на новичка», ничего не знаем, всего боимся и стараемся не растрачивать силы на мелочи. Готовимся к главному. Говорят, в тайге водятся клещи… Кто это такие, мне известно лишь из плакатов в районной поликлинике, где медсёстры с поднятым вверх указательным пальцем предупреждают и предостерегают от походов в лес, а шприцы с каплей крови на конце и косолапые крабообразные существа с множеством лапок окончательно мотивируют этого не делать.

Рассказывают также, что для похода нужны рюкзак, спальник и складная палатка. Ну, это добро, поди-кось, выдадут…

Пока позволяем себе лишь побродить немного вокруг лагеря, чуть-чуть подняться по «кубинской» дороге, да залезть на два десятка метров вверх по косогору, который начинается прямо за хозяйственными постройками. Краса вокруг открывается дивная, особенно когда выглянет солнышко, и в ясные тихие ночи, когда фиолетово-чёрный купол неба покрывается мириадами огромных «живых» звёзд.

Поражает также Чемал, река, прозрачная насквозь до самого дна — настолько, что когда фоткаешь сверху, на фотографиях получается какая-то бурая, заваленная камнями дорога… При всей кажущейся мелкоте, речку эту не перейти: струи мало того что леденючие, так ещё и валят с ног взрослого человека. В Эрлаголе два мостика через Чемал. Один прямо перед главными воротами, другой в конце долинки, за лагерем. Мы повадились ходить на дальний, собирали там красивые камешки, разводили костёрчик в рощице на мыске, а ещё… рвали коноплю. Непосредственно верхние части растения. Пытались реализовать рецепт эрлагольского счастья.

Эти процедуры носили курьёзный характер и превращались в фарс. Сушить должным образом чуйские шишки никто не умел, не хватало ни знаний, ни навыков, ни хорошей погоды. Результат был смешон. Лежишь на спине, забил папиросу зелёными шариками, и пытаешься их тянуть… Звёзды… Ах, какие огромные звёзды!

Ещё в непосредственной близости от лагеря находится живописное слияние рек Кубы и Чемала, то есть Куба впадает в Чемал, и никак не наоборот. Этот факт меня всегда удивлял, потому что Куба мне казалась более полноводной и опасной. Видимо, я просто не бродил через Чемал.

Наши похождения всё-таки привели ко мне одного косолапого клеща, он то ли укусил меня, то ли лишь попытался. Местный эскулап, коего я с трудом разыскал за два дня, поковырялся немного в ранке, а потом дал успокоительную таблетку и какую-то мазюльку от раздражения. Я снова стал здоров.

— А когда мы уже попадём в баню? Она же где-то есть…

Но где, и как туда записаться? Ах, занята? Ах, опять не сегодня? Желающим помыться — прямая дорога через кустики к реке!

— Харрр! — бухаешься в ледяные валы, и тут же выскакиваешь на берег. Голыши скользят под подошвами, мешают ровно ступать. Ноги уже ничего не чувствуют. Трясясь, растираешься полотенцем — и к костру. Вымытый и чистый на сто процентов.

Чемал — бодрящая река. Мощная, звонкая. Хрустальная вода гудит на перекатах. Прозрачный поток петляет между изумрудными хребтами, огибая эрлагольскую долину широкой дугой. Красота вокруг, тишина… Лишь изредка, раз в пятилетку, пропылит по дороге вдоль реки залётный егерский уазик или допотопный люлечный мотоцикл алтайцев. В те времена поймать попутку на дороге по Чемалу было редкой удачей.

Пару раз ходили вчетвером в одноимённый посёлок Чемал — единственный оплот цивилизации в округе, аж с двумя (!) продуктовыми магазинами, причём во второй надо плестись через весь населённый пункт, вытянувшийся вдоль реки в длинную ленту. На протяжении семи километров грунтовой дороги от села до лагеря был лишь один след присутствия человека: питомник хвойных деревьев. Сегодня никто не поверит, что Горный Алтай ещё двадцать лет назад был совершенно диким.

Всем этим «посещенцам» озера Ая (я называю их Дети Озера Ая) никогда не понять счастья пребывания НАЕДИНЕ с природой. Инстинкт толпы гонит их на одну большую навозную кучу, которую можно привычно грести ногами. Я не хочу умалить первозданной красоты упомянутого озера, хочу лишь посочувствовать ему, так мало от неё уже осталось. Бухать, пляжиться и развлекаться — три кита матрасной толпы, привозящей с собой в тачке и в голове свой быдлообраз быдложизни, куда бы они ни прибыли. И вот с природой творятся удивительные превращения. Древний Караканский бор превращается в открытую лесную парковку для жарки шашлыка… Прибрежная полоса утыкана машинами, из распахнутых дверей ухают шансончик и электронная попса, по несчастному ельнику стелется едкий дым. Вторая, простирающаяся вглубь большая часть леса стала гнусным общественным туалетом. Она в прямом смысле засрана, устелена пожелтевшими бумажками, по ней невозможно ходить, она смердит…

Кто на очереди? Конечно, Горный Алтай! Ая, Талда, Манжерок… Кузлинская поляна… Дороги — вот что убивает природу. Дороги — проводники дураков. И частенько — откровенных гадов.

По узким лесовозным одноколейкам ходят бородатые геологи с теодолитами и ездят «шишиги» с любителями природы. Идущая им на смену грунтовка уже влечёт к себе уазики с поддатыми охотниками и «газели» со смешанным народцем. Асфальтированный хайвей, венец дорожного строительства, приносит в горы шустрые спортивные иномарки и выпендрёжные городские джипы с «ловцами экзотики» и истинными адептами денежных развлечений. И горы гибнут. Умирает заповедная тишина. Столетний кедр идёт на поделки, тысячелетний камень — на сувениры. Дремучие ущелья наполняются пьяными криками «потребителей природы», готовых срубить и распилить всё, что растёт, выловить, перестрелять и сожрать всё, что бегает, плавает и летает…

Достаточно. Хватит. Перечеркнём крест-накрест три предыдущих абзаца. Всего этого нет в моей картине мира, не должно быть! Мой Алтай другой: звонкий, как трель иволги и стук дятла в сосновом лесу, чистый, как порыв предгрозового ветерка. НАШ Алтай.

И аванпостом этого Алтая, этаким домиком на опушке, проводником в мир живой природы и волшебства стал для меня Эрлагол.

…На Гору Дураков я залез спустя несколько лет. Сделал всё наоборот. Поднимался по «кушарям» и обрывистым расщелинам, а спустился, обогнув гору, с другой стороны по тропе. Спокойно и без хлопот. Без особых приключений. Ну, не дурак ли?

История двух самцов

Фактически, в Эрлагол меня затащил мой друг и боевой студенческий товарищ Лёха Ващев. Не уверен, что это он автор-сочинитель вводной описательной части про траву и звёзды, но слагал тоже уверенно и завлекательно, рассказывая про «лето в Эрлаголе». По всему выходило, что ехать надо!

И вот мы здесь.

Сидим в лагерной столовой, за окнами хлещет дождь. Ждём, пока народец рассосётся, и добрые поварихи предложат оставшимся добавку. Такое случается, если иметь достаточно выдержки и наглости. На один комплект талонов не шибко разживёшься. А у нас молодые растущие организмы… Каша, естественно, нас в меньшей степени интересует, а вот бутер с парой кубиков сливочного масла… Или завалящая котлетка, под какао с булочкой…

Психологический портрет Алексея таков. Характер нордический, уравновешенный. Манеры учтивые, вид деловой. Добавьте к этому подтянутую спортивную комплекцию и кошачью походку самоуверенного самца… И получите объяснение, почему некоторые девушки из нашего эрлагольского окружения в него тайно влюблены. В частности, одна, имени я не помню, для простоты назовём её Аня. Была она девушкой тонкой душевной организации — какой, по моим тогдашним понятиям, и должна быть истинная походница: любящей природу и животных, в общении мягкой и отзывчивой, но стойкой перед ударами судьбы, дождя и ветра. Она, конечно, держалась на почтительном расстоянии, ведь Лёха «занят», он с Юлей, но поведение и неровное дыхание Ани выдавало бедняжку с головой.

Кошачья походка, как ни странно, не слишком способствовала сближению Лёлика с пушистыми существами, именуемыми, собственно, котами. Особой искры любви между ними не проскакивало. Расскажу предметно о приблудном коте, который постоянно дежурил вместе с нами в столовке. Доброта поварих на него не распространялась, зато он часто получал съедобные бонусы от сердобольных девочек-студенток. Этот сей кот имел обыкновение тереться об ноги, и даже позволял себе вскакивать на колени потакающих ему гражданок. Но в тот раз он не угадал.

Котик изловчился и выбрал своей целью… Лёху. Это было фиаско. Как результат, он пролетел пару-тройку метров по воздуху и смачно шлёпнулся хребтом о стену. А стены столовки состояли из металлических рам и полупрозрачных пластиковых панелей, такой летний вариант; капитальные кирпичные стены возведут десятью годами позже.

Короче, котейка пострадал исключительно психологически. Панель отпружинила мягкое тельце и отбросила в сторону. С воплем упрёка и разочарования он поспешил покинуть помещение. А вот ребята за соседними столиками насторожились. В смысле, замерли в лёгком шоке. Никто от Лёхи такого поворота не ждал. Особенно чувствительная Аня, она после того случая к нашему альфа-самцу заметно охладела.

История с «целлофаном»

Мы ждали этот день, и вот он пришёл.

Нас повели на склад за инвентарём и к палатке с раздачей за долей груза на каждого. Тут улыбки с наших детских лиц начали сползать. А лобики морщиться и думу думать.

Как мы всё это… понесём? Да ещё в таких вот круглых брезентовых шариках с лямками… Туда же ещё и свои вещи надо складировать! С кислыми минами приняли из щедрых рук инструктора «железо» в виде консервных банок, крупы-вермишели, сахар-соль и кустарно герметизированный тетра-пак… со сливочным маслом. Этот способ хранения походного продукта, за неделю ставшего моим любимым, поразил до глубины души.

А ещё раздавали… «целлофан». Для нас он был именно целлофаном, много позже повсюду распространилось модное слово «полиэтилен». Пластмассовый мир победил десятилетие спустя. А тогда я получил массивный мутного цвета квадратный свёрток, недоумевая, к чему всё это. Уже в походе все поняли, что целлофана много не бывает, когда бывает много дождя, а по возвращении стали применять его и к своим стационарным койко-палаткам.

Сейчас же дядя Витя объяснил, что вещь нужная, помогает защищаться от влаги. Мы не спорили. Мы всё больше понимали, во что влипли. К целлофану прилагались прищепки, а кому не хватило — шнурки, и, глядя на них, моя девушка «Таня» сказала вдруг растерянно:

— А у меня обуви нет…

— То есть, как нет? — спросил инструктор.

— То есть, как нет? — спросил я.

— Ну, мне никто не сказал, куда я еду… У меня только босоножки…

Четвёрка смелых сконфузилась. Но Виктор и глазом не повёл. Высокий, худощавый, светловолосый сухопутный волк.

— У моего сына есть старые кроссовки. У вас какой размер?

— Тридцать седьмой…

— Думаю, подойдут. Пойдёмте, они в комнате.

И они удалились в сторону эрлагольской ратуши. А мы переглянулись. В глазах Лёхи и Юли был немой вопрос.

— Ну, как-то так…, — неуверенно промямлил я. — Зато она взяла штормовку…

Когда «Таня» шла обратно с парой белых кроссовок в руках, на её лице не было ни капли торжественности. А был… страх. Мы трое глянули на обувь и невольно скривились. Белыми их уже можно было назвать с большой натяжкой. Но главное, тут и там на стыках кожи и подошвы зияли дыры шириной с большой палец.

— Я ему говорю… они дырявые! А он смеётся: это же хорошо, вода будет выливаться!..

И она мрачно посмотрела на меня.

…Вода и правда хорошо выливалась. Все шесть дней. Очень удобно, не обманул дядя Витя…

Высокий старт

Начало. Всё существо замирает (и все существа тоже), когда мысленно возвращаешься к нему. Я его не забуду. Хоть двадцать лет пройдёт, хоть пятьдесят.

Нас грузят в машину. Не обычную «шишигу» с окошками по бокам и за кабиной, а какую-то военного образца, глухую, без всякого обзора. Герметичный стальной кунг, где царит душноватый полумрак. Сидячих мест, как всегда, не хватает, едем привычным манером: на половых рюкзаках. Машина страшно ревёт и даёт ходу. Пассажиров начинает кидать друг на друга.

Час, и другой прыгаем в брюхе железного монстра, будто слепые котята, проглоченные какой-нибудь мантикорой или тарраской. Можем только слушать, что творится снаружи. И слушаем с ужасом.

Там что-то долбит по обшивке межпланетного корабля, что-то стучит, рычит и скрежещет. Снизу сыплются совершенно дикие и коварные удары, от которых любой монстр должен был бы перевернуться… Что-то шелестит, гремит и плещет… Ей-богу, такое ощущение, что едем… по реке!

Я хочу обратить ваше внимание, дорогой читатель, на то, что для юнцов, первый раз в жизни оказавшихся в горах и ничегошеньки о них не ведающих, самая эта мысль казалась фантастичной и пугающей. Представьте, что вы никогда не видели горной реки, и вот вас берут за шиворот и кидают в надувную лодку, а потом отталкивают её от берега — да здравствует сплав!

Нам и правда поначалу не верилось, что автомобиль может ехать через реки, но шумы за металлической стеной очень походили на то. Монстр всё сатанел и не унимался, кишки подлетали к горлу, теперь всем хотелось одного: выбраться отсюда. Однако смутно мы уже понимали, что ВЫБРАТЬСЯ оттуда, куда нас везут, так просто не получится!

Наконец, машина конвульсивно дёрнулась и замерла, дверь кунга заскрежетала. Меня ждал новый мир…

Там оказалось свежо и красиво. И пасмурно. Небольшая речушка, журча, убегала вниз, к реке побольше. Над головой качали кронами берёзы и кедры, по траве пробегала волнистая рябь. Мы взбодрились, по-солдатски оправились и… пошли. Без всяких напутствий и предисловий. В ту сторону, куда пошли все. В гору.

…И пошёл дождь.

Такое чувство, что первая капля упала на меня, когда я сделал первый шаг.

Потом упала вторая и третья, засеменил тоскливый липкий дождик, которому конец предвидится не скоро. Четверо остановились и стали рыться в мешках в поисках хлипких дождевиков. Отстали. Линия фронта быстро ушуршала вперёд. По заросшей дорожке, змеящейся вглубь распадка.

Рюкзак — такая штука… Я не обращал на него внимания, когда тащил из лагеря к машине. И пока ехали. Теперь вот… обратил. Через пять минут он показался мне довольно-таки тяжёлым. Через полчаса — очень тяжёлым. Спустя час я понял, что жестокие организаторы взвалили мне на горбушку непосильное бремя. Я уже жалел, что подписался на такое издевательство.

Ещё мне захотелось пить. Это под дождём-то… Дорожка шла по-над речкой, которая постоянно шумела где-то сбоку, за кустами, но добраться до воды оказалось невозможно. На это просто не было времени.

О том, что в Горном Алтае можно запросто пить водицу из любого ручейка, я узнал с большим удивлением. Теперь же у нас были поллитровые ПЭТ-бутылки с винтовой крышкой, и вопроса, как их наполнять, не возникало. Мы уже неделю употребляли воду из Чемала в лагере, и она была превосходной.

Вот и мостик, просто несколько брусьев, присыпанных землёй. Переходим ту самую речку, которая нас преследует. Скорее к воде! Да фиг с ней, с бутылкой, черпаем ладонями! Пальцы кукожатся. Какая холодная! Оглядываемся. Блин, где же все остальные? Кто-то упустил пробку… Начались первые потери…

Небо заволокло окончательно. Дождь заговорил более резким тоном. Я не сомневался в серьёзности его намерений. Китайский дождевик «для дачи» прилип к лицу и голове. Плечи взвыли. Дорога всё петляет и петляет. Второй мостик, третий, четвёртый… Промокли снаружи, и взмокли изнутри. После двух часов угрюмого ковыляния дождь сделался бесчеловечным.

На свободном от деревьев пятачке, близ едва различимого остова сгоревшего сруба, Виктор Малявинский решил сделать стоянку. Речка здесь делала небольшую петлю, к косогору прижался невысокий молодой березняк. Речка называлась Абаш. Мы этого не знали.

Как только группа остановилась, сверху обрушился натуральный ливень.

— Почему стоим? Привал, что ли?

— Да вроде, говорят, всё на сегодня… Встаём здесь.

— Встаём?!!..

Не верим своему счастью. Мгновенно падают на землю десятитонные заплечники. Но, блин… а льёт же! Что делать-то?

— Ставим палатки! Дежурные разводят костёр.

Дядя Витя отдаёт распоряжения. Дежурные — это те, кто сегодня готовят завтрак, обед и ужин.

Это мы. Четвёрка бесстрашных. И хитрых. Решили «сразу отбиться, чтобы потом уже не заморачиваться». Вызвались дежурить в первый день, он ведь короткий… Это было ещё до дождя. Обратку включать поздно.

Бегу в березняк вырубать колышки и стойки для временного жилища. Живые деревья не трогаю, ищу сухие стволы, сучья и палки. С учётом ситуации, это жёсткое самоограничение, но мне везёт. Брезентовая палатка из семидесятых (так и хочется назвать её «пилоткой») держится, только если поставить внутрь неё две вертикальных распорки, спереди и сзади. Это несколько специфично, и совсем не понравилось бы современным ребяткам, привыкшим к стеклопластиковым дугам. У нас выбора не было.

Ну вот, «пилотка» грустно повисла на палках, спешно приматываем к углам концы целлофана… Бесполезняк! — всё уже промокло, и концы, и целлофан, и крыша тряпичного домика… Девчонки возятся у костра, а по правде сказать, у того места, где давно должен был бы возникнуть костёр. Но не возникает: любые проблески пламени тут же заливает водой. Дядя Витя подаёт знак. На помощь выдвигаются ещё два бойца. Четыре титана, включая нас с Лёхой, держат за четыре угла плёночный отрезок над несчастными Юлей и «Таней», отчаянно замешивающими крупу на слабых язычках огня. И титанов, и Юлю, и «Таню» обильно орошает всё набирающий силу Дождь.

До сих пор не пойму, как нам в таких условиях удалось приготовить тот скорбный ужин. Да только каша набухает, дождь, как по команде, стихает, и по лагерю разносится призывный металлический звон… Улучив момент, Лёха подмигивает мне:

— Айда в палатку, проверим, как чё…

В палатке у него фляжка с водкой. Мы мокрые насквозь. Нас колотит. Наш новый дом стоит немного на склоне, на мягкой травке. Внутри уже расстелен огромный общий спальник, плюхаемся на него. Ключевое слово: «плюхаемся»! Как только сели, снизу… поднялась вода. И вот мы лежим в луже!

— А, по х…

Сделав несколько мощных глотков, я откинулся на спину и запел:

Лёха подхватывает. Дуэт обречённых:

Это родина… Смерть!

— Эй, ребята, да вы палатку неправильно поставили!

— Да? А как надо?..

Нам показывают. Дают лопатку. Переставляем сырую брезентовую избушку на курьих палках, обкапываем её канавкой для стока воды. Покрываем уже двумя слоями «целлофана». Туго затягиваем шнурками. А вокруг красота — не видать ни черта…[2] И снова дождик накрапывает.

Откуда ни возьмись из амбаров и сусеков наших коллег по безумию появляются два сухих спальника: трёшка и двушка. Одноместные спальники в дружном советском туризме не приветствовались: в них же холодно, никто тебя не греет бочком! Одноместный спальник на тур-сленге называется «смертник». И я уже начал понимать, почему… А водянистый пятиместный, совершенно неподъёмный теперь спальничек будем носить с собой, как знамя, все шесть дней, пытаясь сушить его у костра, на ветру, на редком солнышке…

— Лёха, водка ещё есть?

— Спрашиваешь…

Это был первый день моего первого похода.

Дым без огня

Есть хорошая шутка. Чтобы туристы полностью слились с окружающей природой, нужно всего лишь… три дня непрерывных дождей.

Чем интересен дождь в походе?

Это время, когда отсутствуют фотографии. Фантастические виды свинцовых небес, с которых тяжёлой стеной надвигается на горы цунами туч, померкших синеватых ущелий, притихших кедров в распадках над реками — всё это остаётся лишь в памяти очевидца. Мало кому взбредёт в голову щёлкать цифровым объективом под ливнем, а плёночная техника боялась даже обычной мороси.

Обычная морось делает необычно трудным разведение костра. Непрекращающийся дождь способствует тому, что мокрыми становятся все вещи, даже те, которые обязаны быть сухими. Оказывается, раскисла газета, которую ты собирался использовать для розжига… Выясняется, что спички размокли и смялись, потому что в прошлый раз ты второпях сунул их просто в карман… Вот уже и «сухое горючее» стало отнюдь не сухим… Что же это такое?

Это вода, бэби! Она течёт, и всё видоизменяется. Льётся, сочится, капает…

Прежде чем развести огонь, порядочные туристы должны как следует накушаться дыма. Для этого приходится непрерывно поддувать, махая хобой или другим гибким предметом. Называется это «хобить», а на нашем языке — «форчмить». Махалок для барбекю с собой не захватили, да их ещё и не завезли в отечественные магазины…

Развести огонь — полдела, его ещё надо удержать. Ветер рвёт пламя на части, а ливень иссекает своими стальными пулями. Сейчас мы запросто защищаемся от них тентом, но тогда слово «тент» было просто английским синонимом «палатки» из кроссворда.

Сегодняшний день был посвящён перевалу Абаш. Принесён ему в жертву. Вместе с ногами, коленями, плечами, спинами… Я забыл, что такое сухие и чистые ноги. Как быстро, всего-то два дня в горах! А это нетрудно: весь день иду по жидкой грязи. Прямо по ручьям. До дождя они назывались тропами.

Я собирался много чего жуткого и вопиющего написать про Абаш. Но странное дело, вот уже и не хочется! Сказываются годы походов, сказывается то, что недавно опять ходил поклониться знаменательному перевалу из «детства». Век живи, век удивляйся своему невежеству. Оказывается, перевал над рекой Абаш, ведущий на другую сторону Чемало-Кубинского Водораздела, на самом деле по-алтайски зовётся Ат-ужер, и значит это: «Слезь с коня!»

Название даёт хорошее представление о его крутизне, ведь даже на Кара-Тюрек лошадники верхом поднимаются… Конечно, Абаш не такой каменистый и высокий, со стороны он выглядит безобидной лесистой горкой… Даже не так, со стороны его вообще не видно. Просто плетёшься вслед за дядей Витей, ползёшь по землистому скату, цепляешься за корни кедров, молишься своим богам… На совершенно неприметном переходе люди любят утрачивать сознание (об этом чуть позже).

Вчерашний дождь повторился сегодня в виде слякотного марева и мелкой сеянки. Обозлившись на него окончательно, я добрался до верха, кажется, исключительно на силе этого чувства. Последние кедровые шапки взметнулись под небесами, и вдруг серая мгла расступилась. Сырые тучи остались под нами! На горизонте меж жемчужными облачками блеснула яркая синева. Как же это возможно? Я вперил взгляд в открывшуюся обширнейшую долину, но взгляд неизменно сползал куда-то ниже, к подножию древесных стволов… Там тоже что-то блестит, среди зелени. Это… снег!

Незабываемое зрелище: белый снег на зелёной траве. И не просто выпавший лёгкий снежок или слежавшийся почерневший сугроб, а фирн — маленькие кристаллизованные ледяные шарики, словно градинки совершенной круглой формы! На ощупь и на вкус это льдинки, а на вид — прекрасная белая шапка на изумрудной шевелюре горы.

Потрясённые увиденным — и тем, что под ногами, и всем, что вокруг, — обрадованные, что кончился безумный подъём, позабыли про усталость и принялись скакать, пританцовывая, между ёлок. Абаш — это «лесной» перевал, тем он и замечателен. Мы резвились, как шаловливые щенки, на поляне, и делали на плёночную мыльницу снимки, лучше которых у меня не было ни до, ни после. То были натуральные открытки: ярчайший контраст цветов, белого, синего и зелёного, идеально выбранная перспектива, и искренние улыбки на лицах странных юношей и девушек в оборванных китайских дождевиках. А за их спинами вздымался и дыбился Алтай, во всём его дивном величии.

Вот оно, счастье!

Которое, как известно, быстротечно…

Дальше снова плелись по колено в грязи. Чавкали кроссовками, как стадо свинтусов. Но уже вниз. Холодная жижа, затекающая за шиворот, бурая жижа, затекающая в обувь…

С того похода пошла моя мода (и тавтология, и стихи!) гулять по горам в джинсах. Чем объяснить выбор в пользу торговой марки Jeans, когда известно, что они промокают, тяжелеют, а потом засыхают сплошной грязевой коркой на ногах и на попе? Нет, я всё равно не ношу никаких новомодных быстросохнущих штанов. И шортов тоже не ношу: я видел, во что превращаются ноги, шоркающие по всем встречным кустам!

Джинсы — любовь моя. Они защищают меня от клеща и от колючек. Изолируют ноги от грязи, спасают от острых сучков и иззубренных каменюк. Тысячу раз в их карманах промокали мои носовые платки и туалетная бумага! Тысячу я полоскал их, пытаясь простирать, в ледяных струях рек, сушил у костра прямо на мокрой своей заднице. Ничто не отвратит меня от джинсов!

А вот с кедами вышло наоборот. Я быстренько пресытился ими, и очень скоро от них отвратился. Эта обувка не для гор. Скользящие по окатышам, накаляющиеся на льду, ничуть не щадящие ногу, неловко ступившую не туда… Нет уж, как хотите, а кеды — без меня. Тут вся треккинговая индустрия мне в помощь!

…Вечером спустились к лесной стоянке с зимовьем. Стряхнули с себя клещей. Не без отвращения, не привыкли ещё к ним, как к тараканам в студенческой общаге. Насторожились… Говорят, клещи дождь не любят… Я всегда так считал и продолжаю считать, будучи несколько раз покусанным ими в дождливое время.

Зимовье маленькое, из дверей пахнет сыростью и затхлыми матрасами. Но три человека всё же выбирают в качестве пристанища на ночь его. Остальные располагаются на полянке, где «свежо и влажно». Но дрова сегодня сухие, из-под навеса. Вниз по тропе журчит речка. Я ещё не знаю, что завтра её переходить, и сушу кеды. Вообще, я ничего не знаю, и всю дорогу буду сушить обувь. И пытаться обходить лужи. До самого Куралбаса. Потом отшепчет.

Выясняется, что готовые дрова использовать нельзя, максимум парочку. Если используешь — наруби новых. Таёжный закон гостеприимства и выживания. С гостем делись, а сам не тронь чужого. Соблюдай порядок, и оставь после себя всё, как было. Справедливо.

И вот лазим по холодным темнеющим зарослям, щедро окатывающим дровосеков накопленной за двое суток влагой. Рубим, ломаем. Кормим чадящий очаг. Поедаем клубы дыма. Смахиваем рукавами слёзы, растираем красные глаза.

Дым есть, а огня нет. Фантастика! Есть греча, и есть тушёнка. Где мы сейчас? Помнит ли ещё кто-нибудь о нас на Большой Земле?

Туха и сгуха

Мы бежим по горам. За спиной — долины, впереди — вершины. Справа — река, слева — пропасть, под ногами — камень, куст и вода.

Нас длинная вереница. Впереди «быстроногие олени»: озарённый солнцем Ваня — любитель «Калинова моста», девушка тонкой душевной конституции Аня и ещё пара худых и жилистых бойцов, все они не отстают от Виктора. Вот они-то, честно говоря, и бегут, а мы — так, тянемся… Шлёпаем и месим. Наш клуб четырёх пытается не отстать от молодой супружеской пары, примкнувшей к Малявинскому в Эрлаголе с целью (как я тогда думал) экстремального романтического путешествия… За нами семенят зрелый мужчина с сыном, последнему на вид лет тринадцать. В хвосте ковыляет «пятая колонна» — семнадцатилетние юнцы-абитуриенты, среди которых помню светловолосого румяного Максима и чернявого парня Б-Тенниса. Почему «Б-Теннис» — фиг его знает, меткие прозвища людям с лёгкой руки даёт Лёха, и они переживают их имена… Известно только, что «Б-Теннис» означает «большой теннис», хотя, ясное дело, паренёк тот в теннис не играл, ни в большой, ни в малый. И наконец, замыкает колонну Саша, сын Виктора. Не потому, что он самый медленный, а затем, чтобы никто не потерялся. Саша иногда убегает вперёд, но рано или поздно возвращается, чтобы собрать убитых и пристрелить пристыдить раненых.

Разношерстность компании могла бы скрасить будни, если бы у нас была возможность общаться на ходу. На вопрос: «Что ты запомнил из похода?» все единодушно отвечали: «Ноги впереди идущего, которые месят грязь». Поговорить с сопоходниками удавалось лишь на стоянках, когда уже ни сил, ни желания шевелить языком не имелось. Там надо было спешно ставить палатки, рубить дрова, готовить ужин. Или обед… У нас, представьте себе, были обеды! Бонус из категории невероятного. Когда солнце валилось за полдень, и местность была подходящая, Виктор по чесноку тормозил партизанский наш отряд, быстренько сооружали костёр, ставили котелок на огонь… На обед уходило всего час-полтора.

И вот сидим в мохнатом таёжном углу на пригорке, радуемся передышке для ног и плеч, варим пузырящуюся сублимуть, черпаем чай большими пластиковыми стаканами из-под сметаны… Лучшая походная кружка в девяностые, между прочим: дёшево и сердито.

Лёха Ващев — великий мифологизатор похода. Его системе словообразования обязаны такие нетленные термины, как «форчмить», «подонок», и главное — «сублимуть». Попробую описать, что это такое.

Походная пища, с одной стороны, бесхитростная: никаких изысков, спартанская каша с сухим молоком утром и аскетическая каша с тушёнкой вечером; суп из консервов считается роскошью. С обратной же стороны — «хитростная»: страдающий и наслаждающийся организм обязан получать необходимое количество белков, жиров и углеводов. Их надо суметь унести с собой и, помимо всего прочего, умудриться сохранить в условиях агрессивной среды.

Среда сегодня или четверг, уже никто не помнит, но окружающая действительность — стабильно агрессивна. В долинах сырость, слякоть, мокрота, грязь, повышенная влажность… На верхотуре обжигающий ветер, град, прямое солнце. А на стоянках есть бурундуки, вездесущие воришки! Попробуй-ка, убереги от них орешки и сухарики, которые они чуют за версту! В зимовьях и лабазах кульки с припасами подвешивают к потолку, потому что бегать по нему — это единственное, чего маленькие бестии не умеют. Но в палатке такой возможности нет, и под покровом темноты начинаются бесчинства…

Любые разновидности лесных грызунов у нас называются «мыши». Наверное, потому, что для достижения вожделенной цели они способны прогрызть палатку и даже… рюкзак! Особые отношения, до слёз, с «мышами» у Ленки, подруги из будущего (с ней вы познакомитесь чуть позже). Её они отчего-то подчёркнуто не любят, и нападают на неё стаями.

Вот почему все немногочисленные виды походных продуктов должны быть сухими, сыпучими, плотно и герметично упакованными или закатанными в жесть, как тушняк. Меня, как я уже сказал, очень удивило существование сливочного масла в нашем экстремальном… предприятии. Идея хранить его в пакетах из-под сока, покрытых изнутри фольгой, сама по себе блестящая. Напоминает народную поговорку и применяемый повсюду в нашей великой стране принцип выживания: «голь на выдумку хитра!» Типичный случай русской практичности. Стиранные пластиковые пакеты, «декоративные» автошины в палисадниках, обрезки ПЭТ-полторашек на гвоздях в качестве умывальников, сшитые конвертом куски полиэтилена вместо дождевиков — это всё оттуда.

Не спорю, масло всё равно дохнет на четвёртый-пятый день, даже и в фольге. Но зато эти первые три-четыре дня! Божежки! Смачный, от души кусмарь маслища, плюхающийся в твою миску с серой размазнёй… Падающий на горку макарон, похожих на автоматные гильзы… Патроны-макароны… Потом они плавают в растаявшем масле, как в супе, и ты хлебаешь ложкой эту сытную жирненькую густоту, а рот — до ушей!

Но макароны в масле — редкое счастье, чаще всего в горных перекусах за милую душу жуётся варёная крупа под чаёк. А круп у нас широкий спектр: воспетые классиками пшёнка и овсянка для ранних трапез, рис и гречка для более поздних, и неповторимая, универсальная и священная для меня пшеничка, или полтавка, которая под тушёночку идёт, аж треск стоит за ушами.

…И есть ещё Ячка. Жутко полезная, но со скрипом уминаемая в виде каши. Поэтому её в переносных закромах обычно остаётся много… Но не выбрасывать же! Все пищевые калории строго по граммовке… И вот в какой-то чудный миг в котле кипит вода, в неё всыпаются остатки ячневой крупы и — внимание! — пара сублимированных пакетов с… сухим борщом! Есть ли разница, какие вкусовые добавки бодяжить, правда?.. В походе всё съестся!

Буровато-красное варево бухтит, вскипает, вздымается, источая подозрительный шмон… Это сегодняшний скорый ужин. Называется — «Сублимуть». Питательно! Закрывай глаза (и нос) — и кушай. Мы кушали, клянусь.

Какими должны быть настоящие туристы? Мы не знали. Смотрели на остальных. Аня была заботливая. Ваня слушал «Калинов мост» на плеере, и сам отличался такой славянофильской внешностью, что «славянофилу» Ревякину мог дать сто очков вперёд. Аня с Ваней — как брат с сестрой: спокойные, рассудительные, неприхотливые. Ванюша однажды «сковырнулся» по пути — запнулся за что-то и кувырком укатился с тропы по склону. Недалеко, на пару-тройку метров… Молча встал, улыбнулся и побежал дальше. Таким полагается быть туристу?

Весёлая супружеская пара хорошо владела сленгом. Они профессионально укорачивали слова. Тушёнка — «туха». Сгущёнка — «сгуха». В походе как в бою: всё должно быть кратким, звучным и лаконичным. «Хоба», «турик», «смертник»… В этом смысле, Лёхина «сублимуть» немного выбивается из ряда.

Витя Малявинский был типичным «геологом»: сухощавым, с добротной щетиной, упорным, немногословным. Таким же, если ещё не более несгибаемым казался и его сын Александр, крепыш с чудовищными «банками» икроножных мышц.

«Пятая колонна» была забавная, если не сказать — смешная. Мужчина с сыном мерили горы резиновыми сапогами, что для нас тоже было в диковину. Для авторитетных обладателей резиновых… кедов.

Так формировалась общая схема похода, этакий скелет, наглядное пособие для новичков вроде нас. Но кто-то обязан был всё это зафиксировать, описать… Разработать терминологию, подвести идеологическую базу, составить свод правил… Обязанности по постулированию железных туристических кредо любезно взял на себя Лёха.

Три правила туриста (Алексей В. ©):

Первое правило настоящего туриста. Никогда не прикуривай от зажигалки, если есть костёр!

Второе правило настоящего туриста. Переломись, а в руках ничего не неси!

Третье правило настоящего туриста. Не бери с собой в поход подушку! (по ситуации заменяется на «подружку»).

Есть ещё вспомогательные. Например, правило «подонка»: подонком признаётся тот, кто выскребает остатки каши со дна котелка. Или: сколько хобу не носи, попа всё равно будет мокрая…

Что такое «хоба», объяснять надо? Помните странные прямоугольники из вспененного материала на спинах у девиц в автобусе? Они надёжно держатся на резинках, и защищают поясницу от ветра. Эта штука, в случае опасности промокания, мгновенно сползает ниже, на пятую точку. «Хоба!» — и ты безопасно садишься на любую поверхность в сыром и стылом краю. Короче, хоба — это поджопник. Вручную она классически вырезается из пенки — коврика, коий далёкие от русской природы люди упорно называют кариматом. Да будет вам известно, господа присяжные заседатели, что слово «каримат» происходит от названия британской фирмы-производителя Karrimor, так что это очень непатриотично. По своему опыту скажу, что нет ничего лучше, дешевле и красивее двухслойной ижевской пенки нарядных цветов. И хобы из того же материала.

На стоянке.

— Таня, — зовёт Аннушка.

«Таня» не откликается. Зов повторяется. Безрезультатно.

— Таня! — кричит Анюта, — …Которую друзья зовут…, — и она воспроизводит паспортное имя моей девушки.

«Таня» смущённо поворачивается. Мы трое хохочем.

Шаг

Утро не задалось. Лично у меня. Всем, кто не первый раз в походе, пофиг.

Моя трагедия в том, что свои с грехом высушенные вчера «чёрные тапочки» сегодня я обмакнул в реку на первой же минуте ходового дня. Так же сделали и остальные. А потому что речка, которую надо было пересечь, в пяти метрах от стоянки.

Но это не брод. Так, семечки. Настоящий Брод, говорят, скоро… На Енгожке.

Эх, хорошо пребывать в неведении! Вот зря бухтят новички, которых я сам теперь таскаю по далям и весям: мол, идём — не знаем куда, как скот на убой… Человек до тех пор спокоен в жизни, пока не знает своей судьбы, своег