Оглавление

Предисловие

Крестовые походы — и особенно Первый — стали одним из величайших событий Средневековья. Это не просто поход за Святой землёй, но столкновение миров, где сплетаются вера, жажда власти и человеческие слабости.

Эта книга написана для тех, кто хочет увидеть историю такой, какой она была на самом деле — не сухие хроники и скучные даты, а живые картины: битвы и интриги в шатрах, страдания простых людей и амбиции вельмож.

Это рассказ о них. О тех, кто шёл под знаком креста, неся в сердце и веру, и грех. О тех, кто любил до самозабвения — и предавал без раздумий. Кто молился со слезами на глазах — и убивал с именем Христа на устах.

На этих страницах вас ждут ключевые фигуры той эпохи: проницательный император Алексей Комнин, благородный граф Раймунд Тулузский, яростный и неукротимый князь Боэмунд Тарентский, амбициозный Балдуин Булонский и многие другие. Рядом с ними шагают и герои, рождённые воображением автора, чьи судьбы переплелись с судьбами великих.

Если вам по душе атмосфера «Игры престолов» — со всем её средневековым лоском, турнирами, кровавыми интригами, предательствами и внезапными поворотами судьбы, то эта книга для вас. Здесь нет неприкосновённых героев: рыцари и князья, нищие и знатные одинаково идут навстречу испытаниям, где вера переплетается с алчностью, а честь — с предательством.

Перед вами первая книга цикла — «Орден смерти». Пусть она станет вашим путеводителем сквозь огонь и кровь первого крестового похода.

Основано на реальных событиях…

Содержание

— Глава 1. Решение Господа

— Глава 2. Пророки нового Исхода

— Глава 3. Тень Манцикерта

— Глава 4. Земля обетованная

— Глава 5. Двойной агент

— Глава 6. Тайны ордена Асасинов

— Глава 7. Крестовый поход бедняков

— Глава 8. Главные герои похода

— Глава 9. Присяга императору

— Глава 10. Тени в каморке

— Глава 11. Врата Аламута

— Глава 12. План греков

— Глава 13. Мосты сожжены

— Глава 14. Честь превыше жизни

— Глава 15. Зов крови

— Глава 16. Яма смерти

— Глава 17. Подготовка к осаде

— Глава 18. Битва за Никею

— Глава 19. Начало осады

— Глава 20. Триумф византийцев

— Глава 21. Поединок

— Глава 22. Новый Заговор

— Глава 23. Засада для Авангарда

— Глава 24. Перелом битвы

— Глава 25. Тайны дома Булонских

— Глава 26. Триумф Танкреда

— Глава 27. Балдуин против Танкреда

— Глава 28. Подведение итогов

— Глава 29. Похождение Балдуина. Часть 1

— Глава 30. Осада Антиохии

— Глава 31. Похождение Балдуина. Часть 2

— Глава 32. Заговор против Магистра

— Глава 33. Внезапное нападение

— Глава 34. Похождения Балдуина. Часть 3

— Глава 35. Взятие Антиохии

— Глава 36. Трофей Раймунда

— Глава 37. В тени кипарисов

— Глава 38. Балдуин в осаде

— Глава 39. Чудо

— Глава 40. Печать смерти

— Глава 41. Избавление

— Глава 42. Армагедон Танкреда

— Глава 43. Исповедь Боэмунда

— Глава 44. Раскол в норманском стане

— Глава 45. Прощание с Антиохией

Глава 1: Решение Господа!

1095 год от Рождества Христова

Величественный дворец в Константинополе был охвачен тревогой. Император Алексий Комнин собрал своих советников, чтобы обсудить грозящие Византии опасности. Империя находилась под двойной угрозой: с востока давили турецкие войска, а с запада тень Боэмунда Тарентского с его неугасимой жаждой власти нависала над Ромейской державой.

Среди приближённых императора находился Ричард Уайтард — молодой и проницательный человек, выполнявший обязанности переводчика и посланника при дворе. Его чёрные глаза горели решимостью. Он был потомком знатной нортумбрийской семьи, изгнанной из Англии после нормандского завоевания. Его отец, Альфред, погиб два года назад во время паломничества в Святую землю. С тех пор Ричард лелеял в сердце ненависть к туркам и всему мусульманскому миру, что не ускользнуло от взгляда императора.

— Ваше Величество, моя семья всегда служила вам верой и правдой. Сейчас я готов предложить вам план, который поможет империи одержать победу над врагами, — произнёс Ричард.

Алексий внимательно посмотрел на юношу и уже хотел что-то сказать, но его опередил брат императора Исаак, носивший титул севастократора, что означало «почётный соправитель». Он усмехнулся:

— Опять этот юный сакс с горящими глазами. Надеюсь, сегодня он не предложит женить Боэмунда на нашей Феодоре?

В зале засмеялись, но Ричард, игнорируя насмешки, продолжил:

— Ваше Величество. Турки взяли Никею. Через месяц их конница будет у стен Константинополя. Но я знаю, что их остановит!

— И что же? — с интересом спросил император. Отец Ричарда был одним из его близких друзей. И Алексий испытывал отцовские чувства к сыну своего погибшего друга.

Ричард бросил взгляд к окну, за которым виднелись огни города.

— Ваши союзники предают. Ваши наёмники воруют. Но я знаю армию, что пойдёт на смерть бесплатно… если предложить им царство не только земное, но и Небесное!

После этих слов Исаак вскочил:

— Опять он про своего Папу! Латиняне сожгут нас раньше, чем доберутся до Иерусалима!

— Ты хочешь, чтобы западные графы и их армии пришли воевать за нас? — вмешался кесарь и зять императора Никифор Вриений. Многие придворные усмехнулись, вспоминая, как часто латиняне превращались из союзников во врагов Византии.

Ричард тоже слегка улыбнулся, но, дождавшись тишины, продолжил:

— Господь не раз избавлял свой народ, стравливая его врагов друг с другом. И праведники, выйдя из города, вместо грозного войска, видели лишь трупы осаждающих, гниющих на солнце.

Наступила тишина. Кесарь строго взглянул на Ричарда:

— Ты намекаешь, что мы плохо молимся, раз Господь не избавил нас от варваров?

— Напротив, достопочтенный кесарь, — возразил Ричард, — наш государь благочестив, и Господь всегда дарует ему победу. И, возможно, мой совет — это как раз средство для новой великой победы.

Император нахмурился:

— Каков же твой совет?

Ричард внимательно оглядел присутствующих:

— Мы попросим их Папу убедить латинян в том, что истинные враги их веры — сарацины, а несметные сокровища ждут их не в Константинополе, а в Святой земле!

В зале вновь раздались смешки. Логофет секретов Михаил усмехнулся:

— Что ж, убедить их в этом будет нетрудно — у сарацин куда больше золота, чем у нас.

— И ты надеешься, что Урбан поможет нам из-за его склок с германцами? — задумчиво спросил император.

Ричард кивнул:

— Именно, Государь! Папа Урбан сейчас в сложном положении, ему нужны союзники и деньги. Если мы поддержим его, он объявит Священную войну против всех мусульман в союзе с нами!

Севастократор покачал головой:

— Латиняне видят в нас не союзников, а добычу. Даже если Урбан объявит войну сарацинам, его рыцари растопчут наши улицы, прежде чем дойдут до Иерусалима.

Ричард ответил без колебаний:

— Без византийских дромонов они останутся на берегу, как трупы на пляже! До нас латиняне пройдут через зубы альпийских гор. Франки и испанцы, чьи мечи не пили византийской крови. И каждый из них поклянётся перед иконой Богородицы в Хагии Святой Софии в верности императору. Кто поднимет меч на Царьград, если его душа запечатлена воском святых свечей?

Император кивнул, постукивая пальцами по кедровому киоту:

— Мы обдумаем твоё предложение.

Он окинул беглым взглядом присутствующих. В зале повисла тишина, нарушаемая лишь потрескиванием факелов.

— Если нужно, ты отправишься с посольством, а сейчас прошу оставить нас.

Ричард сделал шаг назад, касаясь кольчуги под бурнусом — византийским одеянием, скрывающим оружие. Его пальцы задержались на рукояти кинжала, доставшегося ему от лорда Альфреда: золотой эфес, покрытый рубинами.

Сенаторы и военачальники начали пятиться к выходу. Мрамор загудел, как раскат грома. Под «нас» император имел в виду самых близких приближённых, в числе которых брат и зять.

Когда зал опустел, Алексий повернулся к Исааку и Никифору. В руках он теребил четки с крестом:

— Говорите.

Исаак фыркнул:

— Я уже достаточно сказал! Этот мальчишка ослеплён местью. Турки убили его отца, и он готов сжечь мир, чтобы их достать. Его план безумен.

Никифор пожал плечами:

— Может, и безумен. Но если латиняне отвлекут турок, мы вздохнём свободнее. Я бы рискнул.

Алексий выглянул в окно. За сводами дворца раскинулся величественный Константинополь, купола и башни которого мерцали в свете факелов. Император сжал челюсти и прошептал:

— Два голоса. Два пути. Что мне выбрать?

Он сделал несколько шагов вперёд, глядя на ночной город, и наконец произнёс:

— Пусть решит Бог…

Знамение у алтаря

Византийские императоры часто принимали важные решения через священные знамения. Алексий решил прибегнуть к обряду «должения стрел».

Вечером император Алексий стоял перед алтарём Святой Софии, его пальцы сжимали край чаши из оникса. Внутри лежали две деревянные дощечки, вырезанные в форме стрел: — Змея, покрытая чёрным лаком, с руническими письменами по краям — символ войны. — Голубь из кипариса с позолоченными крыльями — знак мира.

Священник воздел руки к куполу, где лик Христа мерцал в свете лампад, будто наблюдая за их выбором. — «Господи, даруй рабу Твоему Алексию мудрость Соломона…»

Император закрыл глаза. В ушах будто зазвучал голос отца, умершего такой же душной ночью: — Рим — это империя теней… Тот, кто обретает здесь власть, теряет её во мгновение ока…

Словно отгоняя наваждение, он встряхнул чашу. Послышался удар.

Дощечки упали на мрамор, подпрыгнув, как живые. Змея легла поверх Голубя, её остриё указывало прямо на трещину в плитах — ту самую, что появилась после землетрясения в год его коронации.

— Знак! — прошептал Никифор.

Исаак фыркнул, поправляя плащ: — Змея всегда кусает первой.

Алексий поднял нижнюю дощечку. На обратной стороне Голубя проступили капли воска — словно кто-то держал её у горящей свечи перед ритуалом. Он провёл пальцем по расплавленному краю… и вдруг вскрикнул.

— Ваше Величество? — священник бросился к нему.

— Ничего… — Алексий сжал ладонь. Под кожей торчала заноза — осколок кипариса с Голубя. Как будто сам символ мира ранил его.

Ричард стоял в тени колонн, его лицо скрывал полумрак. Только глаза — чёрные, как смоль, — следили за каждым движением императора.

— Воля Божья явлена, — провозгласил Никифор, поднимая Змею над толпой.

Алексий кивнул, пряча раненую руку в складки императорской мантии. Его взгляд упал на Ричарда.

Тот медленно перекрестился…

«Священные» реликвии

На следующий день Ричарда вызвали во дворец. Но вместо покоев императора невзрачный посыльный провёл его к кабинету севастократора.

— Почётный соправитель ожидает вас! — манерно объявил он перед входом в кабинет. Ричард не подал вида, что удивлён… и удивлён неприятно!

Исаак медленно обернулся к нему, его взгляд скользнул по треснувшему мозаичному глазу императора Юстиниана на стене.

В руке он сжимал золотой шнур, обычно использовавшийся для императорских грамот, но теперь перерезанный пополам.

— Твои слова пахнут ртутью, — процедил севастократор. — Ядовиты, но могут спасти жизнь… По крайней мере, так думает мой брат.

Он швырнул обрывок шнура в бассейн с золотыми рыбками, где те начали жадно грызть драгоценные нити.

— Возьмёшь это вместо печати. Если Урбан начнёт лить слюну о «единой церкви»… — его палец нацарапал крест на воске императорской грамоты. — Не вздумай соглашаться. Постарайся купить старика золотом и теми дарами, что мы отправим.

Он махнул рукой в сторону окна, где на фоне заката выделялись корабли с латинскими крестами. — Плыть будешь с ними. Маврос снабдит тебя всем необходимым…

Ричард скользнул в тень алебастрового портика, где его уже ждал Маврос — грузный евнух с бронзовым ключом от подземных складов. В руках он сжимал кожаный мешок, из которого слышалось позвякивание церковных утварей.

— Его светлость велел передать это, — прошипел евнух, бросая мешок к ногам Ричарда. — Если чернь узнает, что святыни Святой Софии отдают… латинским шакалам, меня разорвут на куски у Золотых ворот.

Ричард вытащил из мешка фрагмент пояса Богородицы, обмотанный восковыми нитями. — Скажешь императору, что это будет лежать у ног Урбана, когда он объявит войну мусульманам…

Через час Ричард, завернувшись в бурнус с вышитыми папскими гербами, наблюдал, как грузчики погружают на корабль ящики с «святынями». Внезапно его плечо сжала грубая рука воина.

— Ты уверен, что их Папа проглотит эту ложь, юноша? — начальник стражи Михаил, чья правая рука заканчивалась стальной пикой в форме кинжала, ткнул остриём в сторону ящика с поддельным гробом Иосифа Аримафейского. — Если он узнает, что это останки какого-то армянского монаха… — он хищно улыбнулся, — Клермон станет последним пристанищем для твоей души.

— Папа ничего не узнает, если ты и твои люди не будете чесать языками, — осадил Ричард своего надсмотрщика, приставленного Исааком. — В противном случае вас посадят на пики прежде меня.

— Спокойно, юный лорд, — усмехнулся Михаил. — Я лишь хотел напомнить, какую игру ты затеял. Да ещё втянул в неё всех нас!

От членов команды послышались усмешки. — О да! Это точно!

Ричард спокойно ответил: — Решения принимал не я, а император. А он делает то, что угодно Господу!

— О да. И даже на горшок ходит только по воле Божьей, — заметил один остряк из команды по прозвищу Глифа, что на одном из местных наречий означало «змеиный язык».

Михаил хрипло рассмеялся, его зазубренный клинок блеснул в свете факела. — Ох, и отрежут тебе язык когда-нибудь, Глифа, помяни моё слово!

Позже той же ночью Ричард скрылся в тёмных переулках Константинополя. Где он был в тот вечер и с кем встречался — никто из приближённых не знал.

Глава 2: Пророки нового Исхода!

Дорога на запад

Корабли с латинскими крестами на парусах, словно стая хищных птиц, скользили по мрачным водам Босфора. Ричард Уайтард стоял на носу дромона, сжимая в руке фрагмент пояса Богородицы. Воск, обвивавший реликвию, плавился под его пальцами, словно сама судьба Византии текла сквозь них.

— Думаешь, Папа поверит, что это подлинник? — Глифа, маленький и грузный, прислонившись к мачте, жевал финик, выплёвывая косточки за борт. Его прозвище оправдывалось: каждый вопрос звучал как укус змеи.

Ричард не обернулся. Вместо ответа он бросил взгляд на ящик с «гробом Иосифа Аримафейского». Подделка была искусной: резьба по кипарису повторяла узоры с саркофагов Ватикана, а внутри лежали кости армянского мученика, выкупленные у константинопольского работорговца.

«Грех? Нет. Жертва ради спасения братьев», — мысленно оправдался он.

— Вера в символы распаляет в людях амбиции, — наконец произнёс он. — А зачем рушить эту веру тому, кому выгодно обратное? Папа примет хоть египетский саркофаг, лишь бы народ поверил в его святость…

По прибытии в Клермон Ричарда и его спутников встретили слуги папского двора — бледные, как монастырские стены, с глазами, опущенными к земле. Экипаж разместили в постоялом дворе, где воздух пах прелым сеном и ладаном. Михаил, затянув ремень на протезе с кинжалом, провёл пальцем по трещине в стене:

— Трещины тут повсюду, юный сакс. Как и в твоей затее.

Ричард проигнорировал насмешку…

Улочки Клермона петляли, как исповедь грешника, ведя к церкви Сент-Пьера. Её шпиль вонзался в небо, словно копьё архангела.

Покои Урбана II оказались каменным лабиринтом, где тени свечей плясали на фресках Страшного суда. Золотые лампады бросали отсветы на лики святых, чьи глаза следили за каждым шагом входящего.

За дубовым столом, похожим на алтарь, восседал Папа. Его пальцы, унизанные перстнями, перебирали свиток с печатями — словно взвешивали души. Рядом стоял епископ Адемар Монтейский, лицо которого напоминало застывший воск: гладкое, но готовое вспыхнуть от малейшей искры.

Ричард переступил порог папских покоев, его пыльные доспехи контрастировали с королевскими тканями, окрашивающими стены. Поклонившись, он коснулся ладонью мозаичного узора на изображении пальмы, символизирующего победу веры.

— Ваше Святейшество, честь ступать под вашими сводами, — сказал он, не поднимая взгляда.

— Мир в сердце — благословение для души, — отозвался Папа, не скрывая холодка в голосе. — Но раз византийский император посылает своего посла ко мне, а не через архиепископа… — он замолчал, глядя на перстень с аметистом. — Думаю, дело не в молитвах.

Ричард кивнул одному из сопровождающих, и в залу внесли богато инкрустированный сундук. Внутри поблёскивали золотые монеты, церковные реликвии, сосуды из чистого серебра. Поверх всего лежал фрагмент пояса Богородицы, обёрнутый восковыми нитями.

— Примите эти дары, Ваше Святейшество. Император хотел, чтобы вам их вручили лично, а не через архиепископа!

Глаза Папы заблестели. Он оживился и стал с интересом смотреть на византийских гостей.

— И это ещё не всё, — Ричард сделал шаг в сторону, жестом приказав внести второй ящик. Четверо слуг, согнувшись под тяжестью, поставили на пол резной ковчег из чёрного дерева. На крышке, инкрустированной серебряными звёздами, виднелось рельефное изображение спящего Иосифа Аримафейского.

— Святые мощи, — прошептал Урбан, вставая. Его тень, удлинённая светом свечей, поползла по стене, словно желая обнять гроб.

Ричард приподнял крышку. Внутри, на алой парче, лежали истлевшие кости, обёрнутые в ткань с вышитыми крестами. Воздух наполнился запахом ладана и тления — смесь святости и смерти.

— Сам Иосиф, подаривший Господу свою гробницу, — голос Ричарда звучал торжественно, но в глубине зрачков мерцала ирония. — Его благословение осенит наш союз.

Адемар приблизился, склонившись над ковчегом. Его пальцы, тонкие как паутина, коснулись костей.

— Странно… — он поднял голову, уставившись на Ричарда. — Говорят, мощи Иосифа были утеряны.

— Говорят? — парировал Ричард, не моргнув. — Вы верите сплетням или слову императора?

Он почувствовал, как на миг напряглись мышцы плеч. «Если он спросит про мощи ещё раз, что я отвечу? Адемар слишком цепкий…»

В этот момент Папа рассмеялся — сухо, как треск пергамента.

— Остроумно, юный посол. Дар Византии… многогранен, — он опустил руку в сундук с золотом, позволив монетам соскользнуть сквозь пальцы. — Но где же слова вашего императора?

Ричард достал из-за пояса свиток, опечатанный воском с двуглавым орлом Комнинов. Печать треснула ровно пополам — как расколотая империя.

— Письмо от Августейшего Алексея, — он протянул пергамент Урбану. — Он просит не только о союзе, но и о справедливости.

Папа развернул свиток. Чернила, смешанные с золотой пылью, мерцали в свете лампад:

«Возлюбленному брату во Христе… Турки оскверняют Гроб Господень, а их султан именует себя мечом Аллаха. Но разве не наш долг — стать щитом веры? Пусть мечи латинян обрушатся на нечестивых, и тогда Византия станет мостом, а не стеной…»

Урбан медленно свернул письмо, его взгляд упал на Адемара.

— Вы слышали, епископ? Нас зовут не воевать, а спасать, — он бросил свиток на стол, где тот замер, словно змея, готовая к удару.

Ричард выпрямился, касаясь рукояти кинжала.

— Намерения вашего Цезаря благородны, но решение о войне с неверными требует взвешенности, — наконец продолжил Папа. Его взгляд был уставлен на Ричарда, словно проверяя прочность его намерений. — Слухи о зверствах сарацин доходят и до нас, но правда ли, что они так неистовы?

— Я сам тому свидетель, Ваше Святейшество! — Ричард закатал ворот сюртука, показав шрам у себя на шее. — Вот память, оставшаяся со мной после нашего с батюшкой паломничества ко Гробу Господню… Откуда он уже не вернулся.

Он замолчал, опустив голову. Папа и епископ перекрестились.

Адемар, оживившись, добавил:

— В окрестности Ле-Пюи приходят вести: сарацины не просто правят Святой Землёй, они посягают на святыни, гонят христиан… Даже говорят, будто поклоняются демонам. Мы выглядим слабыми, продолжая закрывать на это глаза.

Папа Урбан задумчиво скрестил руки на груди, взгляд его шарил по лицам Адемара и Ричарда. Беда соседней империи, конечно, вызывала некие опасения. Ведь после захвата Константинополя турки могут пойти и дальше. Однако для прагматичного понтифика одного этого было мало. Ричард словно прочёл мысли Папы:

— Голод терзает Европу, а Святая Земля — кладезь изобилия. Ваши рыцари, освободив Иерусалим, не только спасут свои души, но и обретут земли и сокровища.

Свет свечей мерцал на лицах собравшихся, подчёркивая напряжённость момента.

Адемар кивнул:

— Святейший, я думаю, для нас это шанс. Если мы дадим императору союзников, он поможет нам завладеть Иерусалимом. Или… — он развёл руками, — мы останемся с пустыми руками, как после последнего пожара в Равенне.

Ричард же добавил:

— Император покроет все ваши расходы на проповеди… — его голос дрогнул, но взгляд оставался твёрдым. — Эта помощь будет щедрой, как реки Месопотамии.

Папа и епископ обменялись взглядами. Золото Византии могло бы стать для них главным аргументом в борьбе с германским императором и его лжепапой Климентом, захватившим престол святого Петра в Риме.

В комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь шорохом монашеских одежд.

Папа направился к окну, с которого открывался вид на Клермон, взгляд его уходил в далёкие дали, словно ища ответы в небесах.

— Это серьёзное решение, и мне предстоят долгие молитвы и размышления, — сказал он. — Ждите нас вечером, сын мой, и мы расскажем вам о нашем решении. Брат Жак проводит вас в ваши покои.

— Ваша милость, следуйте за мной, монахи приготовили вам благословение, — произнёс один из монахов, спешно открывая двери…

За сумрачными стенами

Ричард остался один в келье, где каменные стены дышали сыростью, а узкое окно резало свет, как нож хлеб. На столе, рядом с вином и сыром, лежал гранат — жест «благословения» от папской кухни. Её кожура напоминала шрамы на его шее.

Ричард сжал гранат в ладони, ощущая бугристость кожуры. За окном кельи мерцали огни Клермона, но город казался чужим, как и молитвы, что липли к стенам папского дворца. «Урбан…» Имя обожгло сознание. Папа — не святой, а купец, торгующий небесами. Его глаза, жадные до золота, выдавали больше, чем речи о «спасении душ».

Он провёл пальцем по трещине в столе — тонкой, как лезвие между правдой и ложью. Исаак запретил уступать латинянам в вопросах веры, но разве клятвы Папе — не башни из песка, что рассыпятся при первом шторме? Плевать на указание Исаака, даже если придется заключить союз с дьяволом, лишь бы латиняне отправили войска в Палестину…

Тем временем между папой и епископом шла оживленная беседа!

— По мне, ваша светлость, — епископ Адемар шагнул вперёд, его мантия взметнулась, подобно крыльям ворона, — если бы не посланник из Константинополя, нам и самим следовало начать подобные призывы! — Голос его звенел, как натянутая тетива. — В Ле-Пюи шепчутся о войне с неверными в каждой таверне. Крестьяне готовы идти хоть в ад, лишь бы вырваться из плена голода…

Папа поднял руку, прерывая его. За окном, в ночной синеве, проплыла туча, и на миг комната погрузилась в полумрак.

— Народ… — Урбан произнёс слово с горечью, будто пробуя на вкус прогнивший плод. — Они примут проповедь, да. Но что толку в толпах оборванцев? — Он встал, и тень его фигуры, вытянувшись до потолка, накрыла карту Святой Земли, разложенную на столе. — Знать, Адемар! Графы и герцоги! Их столы ломятся от дичи, даже когда крестьяне мрут от голода. Что заставит их взять крест?

Адемар приблизился, его глаза горели, как угли в очаге.

— Не хлебом единым! — Он ударил кулаком по карте, и восковые фигурки-метки подпрыгнули. — Они жаждут славы, которая переживёт их прах. Земель, которые обессмертят их имена. — Его палец прочертил линию от Клермона до Иерусалима, оставляя царапину на пергаменте. — Господь вёл Моисея через пустыню, обещая землю обетованную… а мы дадим им две обетованные земли: одну — для души, другую — для плоти.

Папа замер, его взгляд скользнул по распятию над дверью. Христос на кресте смотрел вниз с укором, но Урбан уже видел не страдания, а символ — знамя, под которым пойдут тысячи.

— Ты предлагаешь обмануть их? — спросил он тихо, поднимая бокал с вином. Рубиновая жидкость колыхнулась, отражая пламя свечей.

— Нет. — Адемар схватил свой кубок и осушил его одним глотком. — Я предлагаю направить. Как Господь направил свой народ через Моисея и Навина. Пусть воюют ради добычи… но в сердце каждого будет гореть искра веры. Особенно когда они увидят стены Иерусалима… — Он замолчал, давая словам повиснуть в воздухе.

Папа медленно обошёл стол, его шелковые туфли шуршали по каменному полу. Остановившись у окна, он распахнул ставни. Ночной ветер ворвался в комнату, задувая свечи, и на мгновение лишь луна освещала его профиль — острый, как клинок.

— Вижу роль молитвенника Моисея… ты отмерил её мне? — Голос его звучал иронично, но в глубине глаз вспыхнул огонь — А вы, Ваша милость, готовы ли стать… новым полководцем Навином?

Адемар склонил голову, пряча легкую улыбку.

Тишину разорвал хлопок двери. В проёме замер слуга с дымящимся кубком в руках, но папа махнул ему уйти. Когда шаги затихли, Урбан повернулся, его тень легла на Адемара:

— Раймунд Сен — Жиль. Без него всё это — детские игры. — Он схватил со стола нож для вскрытия свитков и воткнул его в Иерусалим на карте. Лезвие дрогнуло, бросив отсвет на его лицо. — Говорят он любит Бога… но еще больше он любит свои земли. Как ты убедишь его оставить их?

— Он любит власть и славу, — поправил Адемар, выдергивая нож и проводя остриём вдоль побережья Сирии. — Пообещаем ему быть… первым у врат Рая…

Вечером, когда Ричард вновь переступил порог папских покоев, воздух был густ от запаха мирры. Папа, похожий на икону в обрамлении золотых тканей, сидел в кресле, а Адемар стоял с ножом над картой, будто выбирая следующую жертву.

— Надеюсь, вам удалось отдохнуть? — епископ обернулся, его голос прозвучал тепло, но глаза скользили по Ричарду, как скальпель по шву.

— Благодарю, монсеньор. Ваше гостеприимство… неожиданно щедро. — Ричард сделал поклон, замечая, как тень от креста на стене дрожит у него за спиной.

Папа поднялся, его мантия зашелестела, словно крылья летучей мыши:

— Мы объявим священную войну. — Он произнёс это просто, как констатацию факта, но в тишине слова прозвучали громовым ударом. — Но сначала — Сен-Жиль.

Адемар подошёл к Ричарду, положив руку ему на плечо. Прикосновение было тяжёлым, как доспех:

— Завтра вы отправитесь с нами к графу Раймунду. Он должен увидеть в вас… союзника. Не посланника.

Ричард встретил его взгляд, чувствуя, как под плащом холодеет рукоять кинжала. «Он знает. Или догадывается?» Пронеслось в голове!

— Я передам ему… просьбу императора, — спокойно произнёс он.

Папа протянул руку для поцелуя, давая понять, что аудиенция закончена. Ричард внутренне вздрогнул, но не подав вида, совершил сакральный обряд.

Когда они вышли, Михаил язвительно заметил:

— «Похоже ты купил его, как покупают пса… Но не забывай, что и псы кусают руку, если чуют фальшь».

Ричард не ответил. Вместо слов он вспомнил, как один из его наставников учил: «Правда — это нож. Прячь его до нужного момента».

Глава 3! Тень Манцикерта!

Знакомство с графом

На следующий день делегация двинулась в Сен-Жиль. Зеленые холмы, усыпанные маками, будто подрагивали под ветром.

Ричард ехал молча, сжимая поводья. Его взгляд скользил по горизонту, будто искал невидимые метки на пути — привычка, оставшаяся с тяжелой юности.

Несмотря на идиллический пейзаж, в воздухе витало напряжение. Каждый из путешественников нес в себе свои тайны и расчеты.

Замок графа вздымался над долиной, как каменный исполин. Резные арки и витражи блестели в солнце, но решетки на окнах напоминали зубы хищника.

Слуги в ливреях с гербом Тулузы выстроились у ворот, но их поклоны были слишком глубокими, словно они прятали страх. Будто чувствовали, что визит Папы и его свиты не сулит ничего хорошего.

Граф Сен-Жиль ждал их во дворе замка. Высокий, худощавый, с проседью в волосах, он напоминал старого волка: сдержанного, опытного и опасного. На левом глазу чернела кожаная повязка — след битвы, оставшейся не только на лице, но и в душе.

— Добро пожаловать, святейший отец, достопочтенные лорды, — его голос был хрипловат, но твёрд.

— Благодарю за радушие, граф, — ответил Папа, спешиваясь. — Мы прибыли к вам не только с благословением, но и с предложением.

Раймунд усмехнулся, не отводя изучающего взгляда от гостей.

— У нас в Лангедоке разговоры принято вести за ужином. Прошу в мой дом…

Ужин подали в зале, где дым от жаровен клубился под потолком, смешиваясь с запахом розовой воды. Эльвира, жена Раймунда, сидела словно статуя — ее пальцы, унизанные кольцами, лежали на столе, но глаза, темные и холодные, следили за каждым движением гостей. Агнесса, племянница, напротив, ерзала на стуле. Ее взгляд то и дело цеплялся за Ричарда, будто пытаясь разгадать тайну за его улыбкой.

— Сэр Ричард, — Обратилась она к нему, её губы тронула улыбка. — Ваше присутствие в нашем доме — честь для нас!

Ричард вежливо поклонился. Он уже знал этот взгляд. Видел его в Константинополе, на улицах Каира и во дворцах Антиохии. Восхищение, смешанное с любопытством.

Но он был здесь не ради женских глаз…

— Милорд Раймунд, — заговорил Папа, когда хлеб и вино были поданы. — Говорят, ваше сердце навеки связано с дорогами Святой Земли.

Граф откинулся на спинку стула, коснувшись повязки на глазу.

— Сердце, может, и связано, но тело осталось здесь. Много лет назад я потерял глаз, когда защищал паломников. И потерял братьев, сражаясь за Гроб Господень.

Ричард воспользовался моментом и наклонился вперёд.

— Граф, вы знаете, что мусульмане сейчас воюют между собой. Их султаны разделены, а армии ослаблены.

Раймунд прищурился, но затем рассмеялся.

— А вы не промах юный лорд. Сразу берете быка за рога!

Граф, ударив ножом по блюду с олениной. Кровь сочилась из мяса, как из раны.

— Прошу простить поспешность нашего друга — вмешался папа — Вчера он поведал нам что турки убили его отца!

Повисла пауза. Эльвира и Агнесса перекрестились…

— Расскажите, сэр Ричард, — Агнесса наклонилась к нему, опьяненная смелостью и вином, — правда ли, что в Царьграде дворцы из мрамора, а император спит на шелках?

Ричард приподнял бокал, заметив, как Адемар замер, словно змея перед броском.

— Дворцы там… как гробницы, юная леди. — Он провел пальцем по шраму на шее, едва заметному под кружевом воротника. — Красота, что манит и убивает.

— А ваш отец посол? — Напомнил граф нарезая мясо в серебряной чаше — Он погиб от рук сарацин фанатиков… или тех, кто прикидывается ими?

Ричард не моргнул, но под столом его рука чуть сжала рукоять кинжала — жест, уже ставший привычкой в минуты волнения.

— Фанатики тоже носят тюрбаны, граф. Сейчас они не щадят даже паломников.

Адемар, до этого молчавший, встряхнул головой, будто пробуждаясь от транса. Его пальцы, тонкие и бледные, сомкнулись вокруг креста:

— Господь посылает испытания, чтобы очистить наши души. А как ваша, граф, после потери друзей под Иерусалимом…?

Раймунд откинулся на спинку кресла. Его единственный глаз сузился:

— Мои друзья?! Они кричали, епископ, когда сарацины резали их. А я… — Он ткнул ножом в повязку. — Я отступил, ушел. Теперь вот сплю с открытым глазом.

Эльвира положила руку на его запястье, но граф отстранился. Она замерла, ногти впились в парчу скатерти:

— Раймунд… ты всегда мечтал о чём-то большем. Разве не так?

Ричард заметил, как дрогнули ее ресницы — очевидно она боялась резкой реакции мужа, на то что вмешалась в разговор…

Вдохновение на десерт

— Вы хотите искупить бегство? — Папа Урбан медленно встал, его тень поползла по стене, сливаясь с изображением Архангела на гобелене. — Тогда ведите армию обратно. Иерусалим трещит по швам, султаны грызутся между собой, как псы. Время ударить — сейчас!

Раймунд замер. После выпитого вина, слова понтифика разожгли воспоминания с новой силой. Его пальцы, шершавые от старых шрамов, непроизвольно потянулись к медальону на груди — медному диску с выбитым крестом, подарку погибшего оруженосца. Но едва коснувшись, он резко сжал руку в кулак, будто обжегся.

— Вы называете это бегством, святейший? — Голос графа зазвучал глухо, как стук сердца под землей. — Я оставил там пол-отряда. Но если бы мы не отступили… погибли бы все…! — Он провел ладонью по лицу, и повязка съехала, открыв багровый шрам, похожий на раскрытый рот.

Адемар вскинул голову, словно учуяв слабину:

— На этот раз, мы предлагаем Вам, не просто паломничество! — епископ встал, его голос зазвенел, как натянутая струна. — А власть от имени святой церкви! Вы станете мечом Божьим. Первым у врат Рая… и у врат Иерусалима!

— Мечом? — Раймунд вскочил так резко, что стул грохнулся на каменный пол. Его тень, гигантская и изломанная, накрыла гобелен с битвой при Манцикерте, где турки рубили христиан, а их кровь сливалась с нитями пурпура. — Чтобы взять Иерусалим нужны тысячи… сотни тысяч мечей! — Он рванул шнур медальона, и тот упал на стол, звякнув. — Иначе наши жертвы снова станут напрасны!

— Жертвы во имя Господа никогда не напрасны — поправил Адемар — Всех тех, кто пал в бою во имя Его, ждет вечная жизнь и вечная слава! Или вы забыли об этом граф?

Раймунд откинулся на спинку высокого стула, внимательно изучая Адемара

— Нет епископ, не забыл! Но наших целей, по расширению царства Христова, на этой земле, мы так и не достигли.

— Мы достигнем их. И да поможет нам Бог! — Папа Урбан поднял медальон, и крест на нем замерцал в свете свечей. — Ведь на этот раз, наша проповедь поднимет намного больше верных войнов христовых! — Его голос звучал спокойно и мягко, как у заговорщика змей. — Рыцари Франции, Фландрии, Кастилии… — Он кивнул в сторону Эльвиры. — И золото Византии.

Раймунд взглянул на медальон в руке Папы, и его глаз дрогнул. На миг он снова стал тем юношей, что верил: защищая паломников на пути ко Гробу Господню, он верно служит Господу, как сражающий демонов Архангел Михаил…!

Адемар шагнул вперед, его ряса взметнулась, как крылья:

— Представьте: ваше знамя первым взовьется над стенами Иерусалима. Ваше имя станет легендой…

Раймунд выпрямился. В его глазах вспыхнуло что-то давно забытое — азарт юности, жажда славы. Эльвира впервые за вечер улыбнулась по-настоящему:

— Ты можешь взять моих братьев, Раймунд. Их войско добавит веса твоему мечу.

Агнесса вскочила, опрокинув кубок. Вино растеклось по скатерти, как кровь.

— И я поеду! Я буду… перевязывать раны! Молиться!

Все засмеялись, кроме Ричарда. Он наблюдал, как Папа и Адемар обмениваются взглядом — быстрым, как удар кинжала. Они купили его, понял он. Новыми землями, славой, золотом, пустыми обещаниями.

Впрочем, тем же чем он купил их до этого в помпезных залах Сен –Пьера…

— Благословляю ваш поход, — Урбан поднял руки, но его взгляд упал на сундук с византийскими реликвиями, принесенный людьми Ричарда в дар графу — Пусть каждый шаг осенят ангелы!

Ричард поклонился, скрывая усмешку. Ангелы? Или люди?

Он вышел в сад, чтобы глотнуть воздуха, за ним последовал шепот шагов.

— Вы лжете так искусно, — Агнесса прижалась к колонне, ее голос дрожал. — Будто играете роль.

Ричард понял, что задел ее самолюбие, не проявив должного внимание в ответ. Но раз она не постеснялась преследовать его, значит заглотила наживку.

Это можно использовать, чтобы сблизится с графом!

Он обернулся, и луна осветила его лицо — внезапно холодное, без тени прежней теплоты.

— Все мы играем роли, леди. Даже святые…

Глава 4: Земля обетованная!

Клермон, ноябрь 1095 года

Толпа колыхалась, как море перед бурей. Пыльная площадь Клермона была забита тысячами людей — крестьянами, ремесленниками, рыцарями, священниками. Люди стекались сюда, будто призванные самой судьбой. Лязг доспехов, шёпот молитв, крики торговцев сливались в один гул, но стоило Папе Урбану ступить на возвышение, как площадь замерла.

Ричард стоял в тени колонны, наблюдая за людьми. Его чёрные глаза скользили по лицам — возбужденным, полным жажды чуда. Он видел фанатичную веру в одних, корыстные расчёты в других, страх — в третьих. Толпа всегда была живым существом, но сегодня она напоминала зверя, ждущего своего хозяина.

Папа медленно воздел руки. Лучи осеннего солнца пробивали дымку, освещая его багровые одеяния. Урбан сделал паузу, оглядывая толпу, — растянул её, словно натягивал тетиву лука.

— Народ франков! — Голос Папы прорезал воздух, как меч. — Бог избрал вас! Бог возлюбил вас! Он наделил вас силой, чтобы карать нечестивых! И ныне настало время подняться!

Толпа затаила дыхание.

— Слушайте! — Урбан поднял пергамент, с которого лишь делал вид, что читает — слова были выгравированы в его разуме огнём. — Посланцы из Константинополя принесли страшные вести! Земля Господа нашего — в осквернении! Нечестивые турки, сарацины, дьявольское отродье топчет Иерусалим! Они разрушают храмы, насилуют женщин, убивают детей, глумятся над святым Гробом Господним! Они приносят в жертву христианских младенцев, пируют на костях мучеников! Разве это не зов к оружию?!

Ричард почувствовал, как внутри сжимается ледяной кулак. Он знал, что в словах Папы — лишь часть правды, смешанная с горами лжи. Но толпе не нужна правда. Ей нужен огонь.

Толпа загудела, женщины в первом ряду падали на колени, завывая, послышались крики:

— Смерть неверным!

— За Христа!

— За святую землю!

Папа поднял руку, и голос людской бури смолк.

— Что же удерживает вас? Страх? Вы что, жалкие трусы? Или, быть может, любовь к дому, жене, детям? Слушайте, что сказал Господь: «Кто не возненавидит отца своего, мать свою, братьев своих и детей своих ради Меня — недостоин Меня».

Люди крестились, стиснув зубы.

— Земля, на которой вы живёте, тесна и бедна! Она не способна прокормить всех вас! Вы убиваете друг друга ради куска хлеба, враждуете, грабите соседей! Но есть земля, текущая молоком и мёдом! Земля, что ждёт своих истинных владык! Земля, где Христос пролил свою кровь! — Папа поднял руку, его глаза горели неземным светом. — Возьмите же её… Так хочет Бог!

И окинув взглядом толпу, снова произнес:

— Так хочет Бог!

На латыне это звучало как Deus vult!

Толпа взорвалась единым криком:

— Deus vult! — Deus vult!

Они скандировали, словно в безумии, бились в экстазе, многие падали на колени, плача.

Ричард тоже был пронизан всеобщим восторгом, он склонил голову, скрывая возбуждение. «Я пришёл купить войну. Но Папа продал её даже мне!» — пронеслось у него в голове.

Граф Раймунд первым вышел из толпы. Он встал на колени перед Папой. Урбан сорвал кусок своей мантии, сложил его крестом и возложил на плечо графа.

— Да хранит тебя Господь! — провозгласил он.

Раймунд поднялся и высоко поднял крест, словно знамя.

— Deus vult!

Толпа взревела в ответ. Один за другим рыцари и сквайры подходили к Папе. Кресты из пурпурной мантии ложились на их плечи.

Ричард шагнул вперёд. Когда он встал перед Папой, тот задержал взгляд на нём. На секунду между ними пробежала тень понимания. Урбан знал, что этот человек не шёл за верой. Но это не имело значения.

Когда Ричард поднял крест, Адемар едва заметно кивнул. Всё шло так, как они задумали…

Константинополь. Весна 1096 год.

Император Алексий слушал Ричарда, постукивая пальцами по подлокотнику трона. В его глазах читалось нечто большее, чем удовлетворение — осторожный триумф.

— Итак, Папа послал призыв, — произнёс он, когда Ричард закончил. — Толпы фанатиков, жаждущих турецкой крови, теперь направлены на Восток. А самые влиятельные лорды Европы скованны клятвами.

— Всё как мы и рассчитывали, — кивнул Ричард. — Раймунд Сен — Жиль, Роберт Фландрский, Готфруа Булонский…

— Но не Боэмунд? — перебил его Исаак, сжав подлокотник кресла.

— Нет, — Ричард усмехнулся. — Папа не стал звать норманнов.

— Это ненадолго, — Алексий взглянул на своего брата. — Но пока у нас есть время.

Он встал, давая понять, что аудиенция окончена.

— Ты хорошо послужил Империи, Ричард.

— Я служу вам, государь, — ответил тот, поклонившись…

Но после визита к императору Ричард шёл не в свои покои, близ имперского замка, а отправился, как могло бы показаться, прогуляться по городу.

Однако вскоре стало ясно, что он не просто решил развеяться, а явно знал, куда идёт. Узкие переулки Константинополя, запутавшиеся словно нити в ладонях гадалки, вели его к старым кварталам. Он шёл быстро, иногда оглядываясь. Всё было рассчитано: время, повороты, тени.

Он прошёл пару кварталов, и дошёл до той части города, где жили в основном мусульмане.

В мусульманском квартале пахло шафраном и страхом. Ричард постучал в дверь с меткой — три царапины, как когти дьявола. Старик с лицом, изборождённым шрамами, выглянул из-за двери.

— Он ждёт вас наверху! — сказал старик Ричарду на персидском языке.

Ричард кивнул, прошёл внутрь и начал подниматься по лестнице. Деревянные ступени скрипнули, но он ступал осторожно, подавляя звук шагов.

На втором этаже, у массивного окна, стоял человек в белоснежной джуббе. Лицо его скрывала куфия, и только глаза — спокойные и хищные — смотрели вдаль. С этой высоты открывался вид на сверкающие в лунном свете купола Константинополя, сиявшие, словно драгоценности.

— Тебе удалось вложить в их сердца то, что мы задумали? — спросил он, не оборачиваясь.

Ричард склонил голову:

— Да, господин…

Глава 5: Двойной агент

25 годами ранее

Ночь душным саваном накрыла Константинополь. На западе, за крепостными стенами, последние отсветы солнца дрожали в водах Золотого Рога. В переулках лязгали ворота лавок, затихал гул дневного рынка.

У двери постоялого двора раздался глухой стук.

Амин аль-Баср, хозяин — перс, поднял взгляд от счётных табличек. Он давно научился определять гостей по звуку шагов: караванщики ступали тяжело, словно увлекая за собой пески пустыни; матросы — пружинисто, будто палуба была под ногами. Но этот звук… Тяжёлые сапоги, железо о камень.

Он приоткрыл дверь — перед ним предстал высокий мужчина в пыльных доспехах. Его лицо было покрыто потом, губы пересохли. В глазах читались усталость и невыразимая тревога.

«Латинянин».

— Приютите нас, — голос был хриплым, будто выжатым из последних сил, сказал он на ломаном греческом. — Моя жена… Она рожает.

Из-за спины рыцаря показалась женщина, согнувшаяся от боли. Она едва держалась на ногах, придерживая живот.

Амин мельком взглянул на неё. Он видел многое: купцов, спасающихся от разбойников, дезертиров, прячущихся от закона, беглецов с чужими жёнами. Но этот человек не лгал.

Он кивнул:

— Входите…

Повивальная бабка Фатима возилась с роженицей всю ночь. Воздух в комнате густел от жара и запаха крови. Женщина кричала, ломая ногти о постельное дерево. Потом настала тишина, сменившаяся детским плачем.

— Двойня, — прошептала Фатима.

Один мальчик — крепкий, с румяными щеками. Второй — тише, слабее, но с живым взглядом.

Но радость быстро омрачилась трагедией. Мать не пережила роды.

Фатима вытерла лоб и задумалась. Потом, хмурясь, позвала хозяина.

— Два мальчика… — прошептала она, вытирая лоб. — Близнецы.

Амин замер в дверном проёме. Его взгляд скользнул по лицу мёртвой матери, потом — по детям. В голове щёлкнул механизм опытного торговца, никогда не упускавшего свою выгоду.

— Отдадим одного отцу, — сказал он тихо, словно боясь разбудить смерть. — Второго возьмём себе.

Фатима кивнула:

— Верно. Господину не помешает ещё один слуга.

Латинянину отдали одного младенца — того, что выглядел сильнее. Второго передали Лейле, дочери Фатимы, недавно родившей.

— Назовём его Исмаилом, — прошептала Лейла, качая малыша.

Так два брата — Ричард и Исмаил — росли по разные стороны великого города, даже не подозревая о существовании друг друга…

Несколько лет спустя.

Мальчик с тёмными глазами стоял у стены, прислушиваясь.

В соседней комнате Амин совершал вечерний намаз. Исмаил не видел, но слышал каждое слово.

Когда хозяин ушёл, он осторожно шагнул вперёд, скрестил руки на груди и начал повторять молитву… слово в слово, чётко сохраняя паузы и интонации.

Амин, услышав, вернулся, и его сердце сжалось.

— Как ты запомнил это? — спросил он.

— Слова сами льются в голову, господин, — ответил малыш, не моргнув.

Амин молча смотрел на него.

«Ему суждено большее», — подумал он.

С этого дня обучение Исмаила изменилось. Он изучал не только Коран и арабский, но и греческий, французский, латынь. Он учился читать людей: их жесты, тени сомнений в голосе, ложь за улыбками.

Когда Исмаилу исполнилось восемнадцать, Амин позвал его к себе.

Юноша вошёл в комнату, опустив глаза. Он был спокоен снаружи, но внутри его сердце билось гулко — как набат. Амин стоял у окна, руки за спиной, взгляд — устремлён в закат. Молчание тянулось, словно струна, готовая оборваться.

Наконец он обернулся.

Перед ним стоял статный, высокий юноша с ясными, внимательными глазами, в которых горел живой ум и внутренняя сила. Черты лица — тонкие, почти благородные, с намёком на знатную кровь. Чёрные волосы были аккуратно зачёсаны, движения — точны, как у хищника, натренированного в тишине. В его взгляде не было страха, лишь ожидание и жажда смысла.

— Теперь я вижу… ты готов.

Исмаил поднял голову, чувствуя, как жар поднимается к лицу.

— Готов к чему, господин?

Лицо Амина было задумчивым, почти скорбным.

— Готов… служить великому делу.

Он подошёл ближе, положил руку юноше на плечо. Взгляд его был тяжёлым, как груз судьбы…

На следующий день Исмаил покинул Константинополь. Он отправился в далёкую крепость на севере Персии, сердце низаритов. Где его ждала новая жизнь…

Крепость Аламут, 1091 год

Ночь над Аламутом была беззвёздной. Холодный горный ветер завывал в бойницах, но в зале, скрытом за массивными стенами, горели лампы, наполняя воздух ароматом горячих пряностей и растопленного воска. Здесь, в сердце тайного ордена, где слова могли быть опаснее кинжалов, заседал тот, чьё имя внушало страх сильным мира сего.

За низким столом, заваленным свитками и керамическими чашами, сидел человек, чьё спокойствие пугало больше, чем крик палача. Белые одежды обволакивали его, как саван. Пальцы — сухие, как корни пустынных деревьев — раздавливали зёрна граната, оставляя на скатерти алые пятна, будто предвещая судьбу тех, кто осмелится возразить.

Это был Хасан ибн Саббах, также известный среди своих подданных как «Старец Горы».

Перед ним, склонив голову, стоял Амин аль-Баср. Он ждал, пока его владыка заговорит первым.

Хасан молчал. Его холодный, пристальный взгляд упирался в юношу, стоявшего рядом с Амином, кожа которого была чуть светлее, чем у большинства учеников ордена, но его глаза — чёрные, глубокие, как безлунная ночь — горели той же жаждой знаний и власти, что и у всех избранных фидаинов, которых на Западе называли Асасины.

Исмаил держался прямо, но его плечи были напряжены. Внутри него боролись страх и решимость.

— Достопочтенный Амин, — наконец произнёс Хасан, перекатывая между пальцами зёрнышко граната. — Что нового шепчут стены императорских палат?

Амин поклонился.

— Владыка, император Алексий укрепляет свою власть, — ответил он. — На ключевых постах — его родственники. Но Аллах не оставил нас милостью.

— Я слушаю, — голос Хасана был мягок, но в нём звучала власть.

Амин положил руку на плечо Исмаила.

— Этот юноша — редкая находка. Он так похож на одного молодого лорда при византийском дворе, что даже мать не отличила бы одного от другого.

Хасан приподнял бровь.

— Лорда?

— Да. Лорда Ричарда. Сына советника императора.

Хасан не отводил взгляда от Исмаила.

— И что ты предлагаешь?