Итальянец — черный, неподвижный — вдруг показался мне смертельно усталым. Может быть, негодяи тоже устают? Никто ведь не выбирает себе судьбу.
Хотя, знаешь... Надо бы прикончить тебя, пока ты еще мал... А не то вырастешь — и, чего доброго, меня прикончишь
Существует и третья причина: оставляя вас в живых, я наношу кое-кому жесточайшее из всех возможных оскорблений. Эти кое-кто полезны мне, ибо продажны и честолюбивы, и по той же самой причине они порой поддаются искушению действовать в собственных интересах или в интересах третьих лиц... Как быть? С цельными и чистыми людьми можно выигрывать битвы, но нельзя управлять государством. Таким, как это, по крайней мере.
Конечно, болтаться в петле — тоже удовольствие сомнительное, но все же это лучше, чем когда тебе медленно, но все туже и туже сдавливают горло этим омерзительным приспособлением на винте, а палач приговаривает: «Не прогневайтесь, сударь, я — человек подневольный».
— Уверяю вас, дон Луис, за услуги такого рода мне в свое время пришлось кое-кого повесить. — Взгляд Оливареса, как мушкетная пуля, пробил секретаря навылет. — Тем паче в исполнении этой услуги наверняка не обошлось без золота Ришелье, Савойи и Венеции.
— Приятно вращаться в обществе предусмотрительных людей — никто никого не знает
Забавно, что национальный характер сказывается и в том, кто и как попрошайничает: немцы канючат хором, французы перемежают униженные мольбы усердным «Отче наш» и «Верую», португальцы жалуются и сетуют на судьбу, итальянцы подробно и пространно повествуют о постигших их бедах, и только испанцы, грозя и дерзя, действуют нахрапом, напористо, настырно и надменно.
При Филиппе Четвертом вся Испания, от венценосца до последнего водоноса, без памяти любила театр
Кто-то из великих заметил позже, что во всех странах, в любой части света люди бросают вызов властям, претерпевают опасности, рискуют жизнью или свободой, побуждаемые к этому голодом, честолюбием, ненавистью, похотью, честью, любовью к отечеству. А вот хвататься за оружие и пускать его в ход только во имя того, чтобы попасть на театральное представление, — нет, такого не найдете нигде, кроме заавстрияченной Испании, где плохо ли, хорошо ли — да чего скрывать: хорошего было существенно меньше — скоротал я свое отрочество.
Стало быть, после неудачной попытки художника вступить в разговор кто-то упомянул пресловутое пфальцграфство, и завязался оживленный спор о том, какую политику должна проводить Испания в Центральной Европе: сапожник Табарка с невероятным апломбом высказался о герцоге Максимилиане Баварском, о пфальцграфском электоре и о римском папе, смешав всех троих с дерьмом.
