Оглавление

Рассказ о гипнотизёре

— Гипноз, товарищи, изобретён очень давно, гораздо раньше, чем сотворён мир. Только после изобретения гипноза, исключительно благодаря ему был сотворён мир.

Лектор обвёл всех усталым взглядом из-под сильных очков, слегка улыбнулся, сложил в стопку бумаги, постучал о столешницу, чтобы выровнять листы, убрал в папку и сошёл с кафедры. Я, поражённый столь неожиданной концовкой лекции о гипнозе, хотел догнать его, не очень понимая зачем. Он неожиданно быстро по ещё не успевшему заполниться проходу вышел из зала. Когда я, теснимый со всех сторон толпой, извиваясь угрём, вырвался на вечернюю, уже пробирающую осенним холодком улицу, лектор, скорее всего, скрылся за одним из поворотов. Во всяком случае нигде в пределах видимости не было заметно невысокой, слегка сутулящейся фигуры в сером брючном костюме с папкой в руках.

Решив пойти другим путём, я вернулся в фойе и попытался найти афишу сегодняшней лекции с указанием докладчика. То ли её вообще не было, то ли успели снять за ненадобностью, во всяком случае расспросы баб Зины, уже заступившей на пост с ведром и шваброй, ни к чему не привели. Всё ещё не очень понимая, чего так дергаюсь, я сел на лавочку возле клуба и задумался: «Как всё-таки узнать, кто же был этот незнакомец?»

Мне про лекцию сказал Мишка после четвёртой пары, когда мы зашли выпить по кружечке пива и потрепаться. Обмениваясь мнениями, кто, с кем, когда, Мишка неожиданно сказал:

— Сегодня в клуб столичный лектор приезжает. Слышал, про гипноз будет рассказывать. Сходи, может, узнаешь чего ценного о том, как Таньку охмурить, а то, похоже, облом тебе нарисовался, — при этом он похабно осклабился и подмигнул.

Мишка знал про мой чересчур сильный интерес к второкурснице Таньке, которая только этой осенью появилась в нашем институте, переехав из другого города. Помимо совершенно очевидных внешних достоинств было в ней какое-то нездешнее умение держаться независимо и одновременно не вызывающе, гордо, но незаносчиво, поэтому многие девчонки принялись набиваться ей в подруги и копировать, а пацаны, конечно, пытались завязать с ней отношения или хотя бы познакомиться. Мишка и сам был в их числе, но, поняв, что в знакомстве она не отказывает никому, однако потом держит всех на равноудаленном расстоянии, быстро отступился и сделал вид, что потерял к ней интерес, продолжая при этом недобро подтрунивать надо мной.

— Сволочь ты, Мишка, — сообщил я ему о своих мыслях. — Думаешь, если ты типа сделал вид, что она тебе неинтересна, никому не видно, что у тебя слюни капают, когда ты на неё смотришь? А насчёт гипноза не беспокойся, обойдусь без него в лучшем виде, природным обаянием не обижен, слава Богу. Привет Дуньке Кулаковой. — И я с гордым видом, одёрнув недавно привезённую братом из загранки джинсовую куртку, оставил Мишку допивать пиво в одиночестве.

Конечно, у Мишки теперь не спросишь, откуда он узнал да кто лектор, но, если лектор из Москвы, может, он в гостинице остановился? Машины я перед клубом не видел, автобусы в Москву ходили только до 9-ти, вряд ли он успеет: автовокзал-то на другом конце города, но ведь и гостиница, если что, там неподалёку, так что направление одно, может, ещё по дороге догоню, если он частника не поймает. Дорога была неблизкой, и, определившись с тем, что надо делать, я стал размышлять, зачем я это делаю. Лекция, в общем, как лекция, и хотя писали о гипнозе не очень охотно, да и литературы практически не было, но общие моменты я уже знал и так. Даже по телевизору сеанс видел, когда мужик с огромными усами, одетый, как недоделанный Дракула, мотал перед лицом у другого, сидящего на стуле с видом кролика перед удавом, золотыми часами на цепочке, а потом щёлкнул пальцами и тот, что на стуле, стал петь песню Чебурашки голосом Аллы Пугачевой. Смех и ужас.

Однако в лекции было и что-то другое, несмотря на то что лектор не демонстрировал никаких чудес гипноза, иногда он обращался напрямую к кому-нибудь из слушателей с вопросом, лишь отдалённо имеющим отношение к теме, например:

— Иногда полагают, что с помощью гипноза великие полководцы заставляли своих бесчисленных воинов совершать абсолютно бессмысленные с точки зрения здравой логики действия, когда, например, они, подобно муравьям, переходили реки по трупам впереди идущих, утонувших в реке, просто для того, чтобы дать возможность пройти по ним всей армии. Вот вы, молодой человек, если бы были муравьём, решились бы на такое?

Молодой человек, ещё за секунду до этого охваченный привычной дремотой лекции, вскакивал и с жаром в глазах восклицал:

— Смерть в куче! Смерть за кучу! Смерть на куче! Это и есть муравьиный смысл, жизнь без кучи нелепа, смерть без кучи бессмысленна! — После чего, ещё раз окинув весь зал горящим взором, спокойно садился на место и продолжал дремать.

Подобное случилось три раза за лекцию, при этом необычна была и реакция зала: я, например, был искренне удивлён — так, что чуть глаза на лоб не вылезали, но, оглядывая соседей, видел, что они смотрят на парня с таким видом, как будто им показывают «хронику с полей»:

«Пятьдесят центнеров с гектара, ну надо же?» — интерес во взгляде только подразумевался, но на самом деле отсутствовал.

Я тогда решил, что, видимо, редко, если быть точным, никогда раньше не бывал на лекциях, а для завсегдатаев такое поведение в порядке вещей, но сейчас уже был почти уверен — на самом деле мы все были в положении того дядьки на стульчике. Только этот гипнотизёр не размахивал часами и не щёлкал пальцами, а тихо и монотонно погрузил нас в транс, но, наверное, не всех, меня, например, — точно нет.

«Именно поэтому ты сейчас как полноценный неизвестно зачем несёшься неизвестно куда, — мысленно похвалил я себя за сообразительность. — Впрочем, куда — известно, это я зря, а вот зачем?»

«За лектором».

«А на кой он тебе сдался?»

«Наверное, я что-то хотел спросить».

«И что же ты такое важное хотел спросить, что попёрся на ночь глядя в чужой район без элементарного кастета?» — внутренний монолог приобрёл неожиданный оборот.

Я даже остановился и огляделся на всякий случай. Ничто так не придаёт уверенности, как самое тупое объяснение своих действий, теперь, когда мне потребовалось конкретное объяснение, что я не полный олень, оно родилось сразу и было идеально по примитивности:

«Ты на лекцию ради Таньки пошёл».

«?..»

«И ничего полезного в этом плане не узнал».

«?..»

«Значит, ты хочешь задать конкретный вопрос: „А как у нас, товарищ лектор, с применением гипноза для улучшения взаимоотношений мужчины и женщины?“»

Хотя я вроде помнил, что изначально никакого такого вопроса задавать не собирался, но это был конкретный вопрос и нормальный мужчинский повод, поэтому, быстро уверив себя, что просто сформулировать правильно не мог, я, уже полный решимости, зашёл в автовокзал.

Автобус ещё не подали, так что и по погоде, и по одежде выходило, что профессор (ну не за лектором же я гонялся и не за гипнотизёром — это несолидно как-то, поэтому наверняка он профессор) должен быть внутри. Поначалу ряды новых лавочек из металла и гнутой фанеры, поблёскивавшие огромными, с пятак, выпуклыми металлическими заклёпками в мерцающем свете неоновых ламп, казались абсолютно безжизненными, но, когда я увидел лежащее между их рядами тело «профессора», они показались мне ещё безжизненней……

— Так, спокойно, ты писатель-фантаст, пишешь рассказ (короткий рассказ) о гипнотизёре, откуда здесь мёртвый профессор? Отойди, не бери, — испуганно бормотал я, лихорадочно пытаясь выбраться из ситуации, пятясь, вышел с автовокзала, закрыл дверь и даже ноги вытер о воображаемый коврик.

Присев на лавочку и немного поразмышляв, я решил, что на автовокзале никакого профессора не было и надо пойти поискать его в гостиницу, благо она неподалёку.

Гостиница была единственным местом в нашем городе, где в ночное время суток можно было купить всё (не прям всё, а всё, что нужно в ночное время суток). Поэтому у входа постоянно кто-то ошивался, и, конечно, я рисковал встретиться с местными. Прикинуться приезжим не было никакой возможности: таких джинсовых курток, как у меня, была одна на город, и если днём (особенно в своём районе) я этому очень радовался, то ночью в чужом….

— Так, сейчас у меня мёртвый автор ляжет недалеко от мёртвого профессора, сосредоточься, ты писатель-фантаст, пишешь рассказ о ГИПНОТИЗЁРЕ.

К счастью, в этот раз у входа никого не было, что характерно, в фойе тоже, и, даже поднявшись на второй этаж, где вдоль длинного, тускло освещённого коридора тянулись двери номеров, я тоже никого не обнаружил. Наверно, постояльца заселяют, сейчас из какой-нибудь двери выйдет горничная, скорей всего, там и будет лектор (ну его, профессора, пусть покоится с миром).

Вдоволь надышавшись гостиничным запахом, циркулируя по коридору, я уже прикидывал, что, наверно, дешевле мне будет снять номер, чем если с меня по дороге снимут куртку, и мысленно поздравлял себя с удачной «охотой», как вдруг прямо из-за двери, мимо которой я проходил, вышла горничная, мне даже показалось, в проёме мелькнул знакомый серый пиджак. Сделав, как мне думалось, серьёзное лицо, я ускорил шаг и целеустремлённо дошагал до конца коридора, обернувшись, увидел, что горничная уже ушла и можно спокойно всё обдумать. Ровно через 3 секунды я, пару раз для проформы стукнув в дверь, начал с порога:

— Профессор, я был на вашей лекции…

— Ну-ну-ну, молодой человек, всего лишь доцент, на кафедре, знаете ли, не все разделяют мои идеи, — неожиданно перебил он меня. — Я догадываюсь, что могло привести ко мне юношу в позднем пубертате, боюсь, здесь я мало чем могу быть вам полезен, но кое-что объяснить попытаюсь, присядьте.

От неожиданности я даже не удивился, что лектор указывает мне на солидное кожаное кресло, которое, конечно, никак не могло оказаться в номере нашей городской гостиницы. Погрузившись в надежные кожаные недра, я как бы переложил на него всю накопившуюся тяжесть сегодняшнего похода.

«Какие милые, в сущности, люди все эти профессора-гипнотизеры», — пронеслось в голове, прежде чем сознание окончательно покинуло меня.

«Ты кто?» — возник где-то внутри головы вопрос, произнесённый, впрочем, приятным баритоном.

«Конь, что ли, в пальто?» — вопросом на вопрос попытался отшутиться я, не решаясь открыть глаза.

«Ответ неточный».

«Никто?» — рассчитывая непонятно на какой ответ, снова спросил я.

«Ты где?»

Однако, пристал, не хотелось, но всё же пришлось открыть глаза, чёрный цвет сменился на белый, больше ничего. Похоже, шутки закончились:

«Нигде».

«А точнее?»

«Куда уж точнее?» — попытался я взять инициативу в свои руки.

«А когда Никто и Нигде — это что?»

«Ничто».

«Абсолютное ли ты ничто?»

«Нет, конечно, я даже два неабсолютных ничто — один спрашивает, а другой отвечает».

«Хочешь остаться так или стать абсолютным?»

«А можно всех посмотреть? — почему-то опять меня потянуло обратить всё в шутку, но долгое молчание в ответ не оставляло шанса, что это получится. Потянуть время, что ли, шлангом прикинуться? — Абсолютным чем?»

«Ничем».

Коротко и ясно. Выбор не очень, зато вполне очевидный, вечно осознавать себя ничем и нигде совершенно не вариант:

«Хочу».

«Точный ответ. Прежде чем удовлетворить ВАШЕ желание, мне хотелось бы кое-что пояснить. Начать, правда, придётся издалека, но время не имеет для нас значения. Так вот. На лекции я не стал углубляться в тему, а просто в конце обозначил выводы — это сработало, вы заинтересовались, поэтому сейчас находитесь здесь. Смею уверить, ваше любопытство будет вознаграждено. Вы сможете узнать больше правды об этом мире, чем кто-либо другой, исключая, разумеется, меня.

Речь пойдёт о творении. Изначально было две субстанции. Абсолютное Ничто, включающее в себя в непроявленном и потому совершенном виде абсолютное Всё, и абсолютное Никто, представлявшее некую творческую силу, о которой решительно ничего нельзя было сказать, кроме того, что она, очевидно, была нацелена на бесконечную авторотацию, осуществить которую могла только через что-то, но было только Ничто. И до некоторых пор это самое Никто скакало по Ничто, как, извините, блоха по слону, но способа воздействия изобрести не могло — Ничто оставалось незыблемо в своём совершенстве. Это могло бы продолжаться и по сей день, но, к несчастью, коварное Никто в недрах своих сотворило то, что и можно упрощённо, конечно, назвать гипнозом — способом бесконтактного воздействия, позволяющим трансформировать Ничто, придавая ему некие формы. После чего целостность Великого Ничто была нарушена, а Никто получило возможность продуцировать свои копии — эти паразитические образования буквально разорвали Ничто на куски. У каждой частички появилась так называемая «душа», т.е. реплика абсолютного Никто, которая решительно не давала этим частичкам соединиться вновь и обрести прежнее совершенство и величие — Ничто.

Более мелкие «души» структурировались в более крупные. Никто стремилось создать наиболее точную копию себя, способную к самовоспроизводству. На уровне человека это вполне удалось.

К счастью, люди только отчасти состояли из Никто, память о Великом Ничто осталась в том, из чего они состояли, поэтому самые великие и призывали совсем отказаться от так называемой «души» и вернуться в абсолютное Ничто, дабы восстановить его незыблемость и гармонию. Это требовало сложных практик и было доступно единицам, но я сумел обратить оружие против его создателя и теперь с помощью гипноза могу разрушать эти паразитические образования, возвращая всё в состояние абсолютного изначального порядка и гармонии, состояние великого Ничто.

Вам, молодой человек, исключительно повезло, вы станете первым кирпичиком в здании. Со временем благодаря мне Ничто обретет достаточно силы, чтобы самостоятельно вырваться из-под власти Никто и полностью восстановить прежнюю гармонию, а сейчас я досчитаю до трёх, и на счёт три вы перестанете существовать, но совершенства и гармонии станет больше.

Раз, два, три!

Ощущение было такое, как будто в голове лопнул маленький шарик с тёплой водой и она брызнула во все стороны, орошая мозг тёплыми струями.

— Неужели это всё? Что ж, надо признаться, не самый ужасный конец, хоть и неожиданный. Посмотрим, что же это у нас за Ничто такое.

Увидев ряды вокзальных кресел в мутном свете неоновых ламп, я даже испытал некое разочарование. Ещё большее разочарование я испытал, обнаружив отсутствие куртки.

— Сволочи, отоварили, значит, по башке, затащили в пустой автовокзал, чтоб никто не видел, сняли куртку и — привет родителям? Гадские гады, ну хорошо, хоть жив остался. — Я потрогал огромную шишку на затылке. — Вот тебе и «профессора-гипнотизеры», простой дубинкой такой кипиш в голове навели — мама не горюй. А Мишке всё-таки рыло надо начистить, что он заводит меня с этой Танькой всё время…

Ласточки из Козявино, или Особенности психолого-географической аномалии

ДЕНЬ 1

Часть 1

— Кто работал, кто устал — все достали, всех достал, — пыхтел я любимую пыхтелку последней недели, но сейчас, возвращаясь из института домой к собранному рюкзаку, я делал это со всем возможным воодушевлением.

Сомнения в правильности выбора специальности, бардак в отношениях с подругой и экзаменационная нервотрёпка плавно подвели меня к мысли сразу по окончании сессии свалить куда подальше, отдохнуть в одиночестве и поразмышлять на досуге.

Вчера, распечатав подробную карту ближайшего района соседней области и несколько раз вслепую ткнув в неё измазанным зелёнкой пальцем, я определился с местом отдыха и собрал рюкзак.

Поэтому, заливаясь Винни Пухом, я почти бежал домой, ожидая, что уже сегодня вечером меня будут окружать поля совхоза «Красная коммуна», Верблюжье болото и за речкой Поганый ключ ещё незнакомое, но уже милое сердцу Кузякино — единственный населённый пункт, который точно попал в центр зелёного кружка, оставленного пальцем…

До областного центра пришлось добираться на тепловозе, к которому было прицеплено два старых плацкартных вагона. Хотя ходил он редко, народу в нём было немного. Люди, работавшие в столице, проводили в дороге туда-сюда добрую половину жизни. Разместившись в купе, они сразу занялись привычными делами. Выпивали, закусывали, продолжали род, не очень смущаясь условиями плацкарта.

Приятно удивил сосед по купе. Коричневый костюм-тройка в тонкую серую полоску, кожаный портфель с необычными застежками в форме золотых драконов, немного рассеянный, но проницательный взгляд. Даже отсутствие обычной академической бородки не мешало разглядеть в нём человека умственного труда, возможно, профессора. Я же в своём туристическом прикиде, с огромным рюкзаком составлял ему исключительную по необычности для этого вагона пару.

Несмотря на почтенную разницу в возрасте, мы достаточно быстро разговорились. Как я и подумал, мой попутчик, Семён Михайлович, занимался наукой, преподавал, а сейчас ехал в исследовательскую командировку «на поля». О цели командировки распространяться он не захотел, рассказав, однако, что занимается психолого-географической аномалией. Я, конечно, был сильно озадачен существованием подобного феномена, но расспрашивать не стал, боясь показаться навязчивым.

Удивила меня реакция Семёна Михайловича, когда он услышал, куда я собираюсь ехать: «Кузякино, Кузякино… Ну, даст Бог, доберётесь в своё Кузякино». На прощанье он, ещё раз пожимая мне руку, как-то особенно проникновенно пожелал: «Счастливо добраться, молодой человек». Я несколько насторожился, но особого значения не придал, а если и придал…

Дорога до райцентра ничем не удивила. Привычно старый автобус, где залетающая в полузакрытые двери серая пыль за 3 часа покрывает тебя ровным пушистым слоем. Когда я вышел из автобуса, отличить меня от мышонка можно было только по отросшей рыжей щетине.

Часть 1а

От районного центра начались трудности. Загугленные автобусы оказались вполне себе виртуальными. Единственным транспортом были несколько «Жигулей» на центральной площади, модель и цвет которых с трудом определялись под слоем всё той же дорожной пыли. Но, судя по смутным силуэтам водителей за грязными стёклами, всё же это было такси.

Первый водитель спал, уткнувшись лицом в баранку, ещё два не знали никакого Кузякина, пришлось садиться к четвёртому. Цвет его лица идеально соответствовал цвету выцветшей ёлочки, болтавшейся на зеркале заднего вида. А вот запах в машине был далёк не только от хвойного, но и от какого-либо вообще имевшегося в природе. Усевшись на заднее сиденье и максимально опустив стекло, я доверился судьбе.

Дорога петляла среди перелесков и полуразрушенных деревень. В сгущавшихся сумерках она всё больше теряла очертания, переходя из асфальтовой в грунтовую, а из грунтовой в какие-то плохо заметные параллельные тропинки. Въехав в очередную деревню из четырёх заброшенных домов, шофёр остановил машину, вышел, справил малую нужду, покуривая и задумчиво посматривая на плотно покрытое тучами небо. Потом заглянул в моё окно и, махнув рукой куда-то вперёд, сказал: «Ну, Козявино — там! А я назад поеду — фары не работают, етить-матить!»

Очнувшись от дорожной полудрёмы и ещё плохо соображая, я всё же умудрился почти заорать: «Какое на хрен Козявино? Кузякино! Кузякино! Я же три раза спросил, баран!» — «Баран», впрочем, я уже задавил в горле, решив, что ругаться с водителем сейчас не очень разумно.

— Ничего не знаю, Козявино там, а назад не повезу, фары не работают, етить-матить.

Прикинув, что, даже если я достучусь до его здравого смысла, всё равно больше уверенности у меня вызывают палатка и запас продуктов, чем поездка ночью без фар непонятно с кем и куда, я молча вышел из машины.

Часть 2

Решив, что утро вечера мудрёнее, а вечер утра сегодня уж точно поядрёнее, я по-быстрому поставил палатку и, перекусив печеньем с тёплой минералкой, уснул.

Мне снились люди с нездоровым огоньком в глазах, расчищавшие на полуразрушенных машинах (бульдозерах, экскаваторах и чуть ли не комбайнах) какой-то, судя по всему, невидимый снег. Всё новые и новые участники включались в этот процесс, чудом вызывая к жизни очередной кусок металла из безбрежной автосвалки, находившейся неподалёку. Они весело перекрикивались друг с другом, явно ощущая радость совместного труда и скорой победы над стихией. При этом многие махали мне руками, призывая разделить их трудовой порыв…

Проснулся я, всей кожей ощутив холодок от этого несуществующего снега. Ничего не понимая, я высунулся из палатки и увидел вполне реальный снег. Обтёр им лицо, почувствовал приятную холодную колкость, решил, что ещё сплю, и снова полез в спальник.

День 2

Часть 1

Второй раз меня разбудило бьющее в глаза даже через палатку солнце. Жара, стрекотание кузнечиков и жужжание шмелей. С некоторой тревогой вспоминая недавний сон, я стал медленно выползать из палатки. Слава Богу, всё было на месте, как и положено в июле: солнце, шмели, трава, и даже какая-то живность (не то заяц, не то крыса) мирно поедала крошки печенья у палатки. Несмотря на общую дружелюбность пейзажа, деревня не стала выглядеть более обжитой. Трудно было рассчитывать встретить здесь попутку или хотя бы попутчика, чтобы сориентироваться на местности.

«Козявино так Козявино, там, надеюсь, хоть кто-то есть».

Я быстро собрался и достаточно уверенно двинулся по направлению, махнутому водителем.

По дороге о существовании людей напоминали только две тропинки-колеи, но скоро тропинка, по которой я шёл, потеряла спутницу, потом и сама потерялась, осталось что-то вроде узкой просеки с непримятой травой. Это мне совсем не понравилось, надо было возвращаться обратно. Вспоминая водителя тихим нежным словом, я всё же решил немножко пройтись вперёд, так как, похоже, поднимался на холм. Сверху можно было осмотреться.

Подъём закончился обрывом, вид с которого напоминал скорее кулинарное произведение, чем природный ландшафт. Семь абсолютно одинаковых холмов стояли по практически идеальной окружности, образованной текущей вокруг них речкой. В центре этих мегалитических куличиков, как свеча в торте, возвышалась красная кирпичная труба.

С моей стороны, насколько хватало глаз, тянулся обрыв. Что там находилось между холмами, разглядеть было совершенно невозможно. Однако труба — это жизнь (ну, для кого как, конечно).

Осталось только идти вокруг, надеясь отыскать мост, канатную дорогу, или просто убить день, но осмотреть-таки это чудо природы со всех сторон. Вспомнив свою подругу, которая все выставки обходила строго по часовой стрелке, я взвалил на плечи рюкзак и уверенно повернулся направо.

Сделав пару шагов, почувствовал сильный, но довольно мягкий удар в районе лодыжки. Пошатнувшись, я вдруг упал на упругую поверхность, по которой довольно быстро покатился в сторону трубы. Было совершенно непонятно, как это происходит, но, докатившись до трубы, я попал в спиральную горку наподобие водной в аквапарках, о существовании которой можно было догадываться только по траектории моего движения. Наконец я вылетел из этой горки и достаточно мягко ткнулся лицом в почву у основания трубы.

Перекатываясь на бок и одновременно пытаясь освободиться от рюкзака, я увидел перед собой сидящую на корточках миловидную молодую девушку в белом с крупным синим горохом платье, она улыбнулась и сказала: «Здравствуйте, Козявино!» — после чего, смеясь, скрылась где-то за трубой. «Здравствуйте, Козявино!» — машинально повторил я и, наконец выпутавшись из лямок, сел на рюкзак.

Часть 1а

После всего произошедшего я впал в некий транс, мутная пелена повисла перед глазами, в ушах шумело. Из забытья меня вернул доносившийся откуда-то сверху голос: «Добро пожаловать в Козявино — порт семи холмов!» Я вздрогнул и посмотрел наверх. На одной из скоб трубы был укреплён репродуктор. На трубе были обычные скобы и площадки для отдыха через каждые 25 м. Куда девалась «водяная горка», по которой съезжал сюда, — непонятно. Потом разберусь, сначала надо оглядеться. Или не надо?..

Прямо передо мной было кладбище спецтехники из моего сна. Я начал усиленно моргать, техника никуда не делась. Теперь это не сон, что здесь ещё? Ещё слева направо располагались: магазин «Мясо — Молоко», дальше, под вывеской «Козсовет», добротное здание, надо полагать, администрации, затем достаточно большой сарай без окон с надписью «По что», дальше забор из посеревших досок посредине, его разделяло некое подобие триумфальной арки, закрытой воротами из таких же серых досок, судя по всему, рынок, и бриллиантом, венчавшим это ожерелье, был пруд в форме идеальной окружности. Сама деревня состояла из прилепившихся по кругу к холмам финских домиков. Перед домиками протекала такая же кольцеобразная, как и снаружи, река, к каждому домику вёл мостик. «Чудны дела твои, Господи»[1], — подумал я, совершенно не представляя, что делать дальше в подобной ситуации.

«В общем-то, ты ехал в глушь отдыхать? Вот и приехал — отдыхай!» — подсказывал внутренний голос. «Ну и как тут отдохнёшь?» — спросил в свою очередь я. Он заткнулся.

С другой стороны, люди есть, учреждения есть, труба, вот тоже непонятно к чему относящаяся, есть, ну и зашибись, надо осваиваться.

Как ни странно, появилась мобильная связь. На телефоне в углу около треугольника уровня сигнала засветилась надпись Koz. Сразу пришло сообщение: «Если вы хотите утро, скачайте приложение утро и установите его на свой смартфон». Вот так — утро с маленькой буквы, без кавычек. Ну уж нет.

I ЯВЛЕНИЕ ДЯДИ КОЛИ

Людей не было видно, оставалось надеяться, что на рынке найдётся кто-то, кто всё объяснит. Однако там тоже было пусто. На прилавках в аккуратной последовательности лежали кочаны капусты. Хоть «ау!» кричи. Внезапно откуда-то, может, из-под прилавка вынырнул карлик и сунул мне руку:

— Дядя Коля!

— Максим, — немного попятившись от неожиданности, я всё же пожал ему руку.

— Чего удивляетесь? — деловито осведомился дядя Коля. Сегодня день не базарный — вот и побазарить не с кем, хорошо, Вы пришли.

— Вообще-то, не совсем пришёл, прикатился или ветром надуло.

— На лопастя наступил? Бывает.

— Какие лопастя?

— Да есть тут… рельеф редкий и труба опять же — вот и крутится, затягивает сюда всякое, ну вас, к примеру, — Николай как-то по-ленински прищурился.

— Меня? А ещё что?

— Ну, нам хватает, не жалуемся, в обчем, етить-матить, — загадочно ответил лилипут.

«Етить-матить?» — я внутренне содрогнулся. Может, диалект такой? А затем, решив всё же извлечь из разговора какую-то пользу, спросил:

— Ну сюда понятно (ни хрена, конечно, непонятно), а отсюда как?

— Да как-то вот так — из пушки на луну, — дядя Коля задрал голову к верхушке трубы.

«Ну это дурачок какой-то местный или сказочник», — подумал я, но сделал всё же ещё одну попытку:

— А здесь где-то остановиться можно, я, вообще-то, отдохнуть хотел.

— В какой дом влезешь, там и отдыхай. Или транспорт какой займи до ночи, — Коля кивнул в сторону свалки.

— А ночью что?

— Ночью снег. Ну бывай, — Николай растворился так же неожиданно, как и появился.

«И сразу выпрыгну из лужи, обескуражен и сконфужен…», — вертелось в голове. Пойду пристрою рюкзак в какую-нибудь железяку поприличней, перекушу, а потом дальше буду осваиваться. С кондачка это Козявино не возьмёшь.

Часть 1б

Свалка машин не охранялась, забора тоже не было. Похоже, лилипут не шутил: «Приходи любой человек, бери что хочешь». Забросив рюкзак в ближайший экскаватор, я решил, что от галет у меня уже изжога. Магазин с немногообещающим названием в двух шагах, лучше всего начать дальнейшее обследование с него.

Никаких признаков товаров в магазине не было. На прилавке лежала только пышная грудь продавщицы, над которой мутнело заспанное лицо. «Вот её она, наверное, и продаёт», — решил я, но всё же спросил:

— Добрый день, а где у вас тут продукты?

Нехотя посмотрев на меня ничего не выражающим взглядом, продавщица сказала:

— Молоко кончилось, что я вам, корова, что ли?

— А когда будет?

— Послезавтра.

— А завтра?

— А завтра мясной день.

От осознания верности своей догадки у меня зашевелились волосы, я пулей вылетел из магазина. Ну его, базарный день подожду.

Тут же, сбоку от магазина, я заметил стенд — это было что-то вроде местного органа печати. Сверху крупными буквами было написано: «Ночной трудень», внизу поменьше, видимо, девиз:

Каждый раз идём на бой

Мы со снегом всей гурьбой.

Соберём своим скребком

Мы весь снег в единый ком!

Дальше было несколько маловразумительных заметок. В них трудней из снегоробов призывали улучшать и повышать. А продавщице «Мяса-Молока» объявлялась благодарность от всего народа за ударный труд. В самом конце сообщалось о том, что сегодня, в 20:00, на Праздной площади будут танцы. «Вот и пообщаюсь с местным населением», — отгоняя некстати всплывающий образ капитана Кука, подумал я.

Часть 1в

Время до восьми оставалось прилично, поэтому я решил пойти вздремнуть в экскаватор, который мысленно уже называл своим. Погода была нежаркой, народу по-прежнему не было видно, так что моему сну, кажется, ничто не угрожало…

«Креститься надо, когда кажется, — подумал я минут через десять, когда проснулся от скрипа открывающейся на ржавых петлях двери экскаватора. К моему изумлению, из двери на меня глядело то же симпатичное девичье лицо, что и возле трубы при моём появлении в Козявино. — Она что, шефство надо мной взяла?»

— Аглая! — сделав на ступеньке некое подобие реверанса, сказала девушка.

«Облаял? Могла я? Нагая?» Я честно не дослышал и не совсем проснулся, поэтому не очень вежливо уточнил

— Чего лая?!

— Агротехническая лаборатория — Аглая, — не смутившись, ответила девушка.

— Ага… Максим, и меня ещё не расшифровали, можете заняться, — включился я в игру.

— Ну это мы быстро: максимально симпатичный. Подойдёт?

— Прямо в точку, примерно так и думал, почему мне раньше никто не говорил? Надеюсь, вы действительно так считаете?

— Ну, считаю я не очень, я же агротехническая, а танцую, говорят, хорошо — пришла вас пригласить.

— За что такая честь?

— Здравствуйте, Козявино разве не помните?

— Помню. Вас, пожалуй, забудешь.

— Кому чего с лопастей упало, то, стало быть, его и есть.

— Интересно. Что же вы убежали, меня бросили?

— Испугалась, такое ещё никогда не падало, а вернулась, — вас нет. Хорошо, дядя Коля рассказал, куда вас отправил, тут-то я сразу нашла. — Пойдёте? — как-то уж слишком утвердительно спросила она.

— Прямо сейчас? Я собирался, но, думал, посплю пару часов.

— Не успеете. Ещё познакомиться надо.

— С мамой, что ли? — я несколько напрягся.

— Зачем с мамой, со мной, — она поднялась в кабину и решительно захлопнула снова скрипнувшую на ржавых петлях дверь.

«Вот это гостеприимство», — успело пронестись в голове, прежде чем вихрь «аглая-моглая-нагая-леглая…» затянул меня вместе с сознанием в какую-то воронку, немного напоминавшую мой спуск по «водяной горке», но гораздо более приятный и впечатляющий.

— Здравствуйте, Козявино, — сказал я через неопределённый промежуток времени, когда, вылетев из воронки, уткнулся на этот раз губами в такой родной уже влажный висок. — У вас всех так встречают?

— Не знаю, до этого люди не прилетали.

— А что прилетало?

— Ну вещи всякие, приборы, в базарный день еда.

Слова, не достигая сознания, хороводом кружились в тёплом сиянии закатного солнца. Я казался себе какой-то мухой в янтаре, из которого уже миллион лет не хотелось выбираться…

Часть 1г

Когда я очнулся, выяснилось, что вечное блаженство длилось ровно столько, сколько было необходимо, чтобы успеть на танцы вовремя. Ещё издали, хотя это плохо применимое к Козявину понятие, я увидел, как несколько человек развешивают на паутине верёвок, тянущихся высоко над площадью, уже горящие разноцветные лампочки. Судя по тому, как быстро продвигалась работа, делали они это достаточно часто. Глаша, как я т