Некрофилия, с моей точки зрения, основоположна для антропогенеза. Сотворение социокультуры начинается с ухода за могилами, с заупокойного культа, который — в качестве конституирующего ее инобытийный мир — неустраним из всей последующей истории, неважно — вопреки Тённису — коммунальна ли она или социальна
В моральном учении Сёрена Кьеркегора привязанность к тем, кого более нет с нами, в своей бескорыстности есть образчик любви к живым. По Фердинанду Тённису, органическая близость друг к другу членов общины (Gemeinschaft), отличающейся этим от искусственно формирующегося общества (Gesellschaft), предполагает среди прочего их неотчужденность от покинувших сей мир, от рода, почитаемого в лице предков. В своей философии Эроса Батай перевернул тезис Кьеркегора. Вовсе не разлучающая людей смерть превозмогается любовью, но, напротив того, танатологичен Эрос, захваченные которым мы теряем себя. Неизбывная в нас дизъюнктивность, как видно, разводит в противоположные стороны и суждения о приобщенности живыx к умершим.
Несущий в себе «я» и «не-я» (= объектное «я») человек сущностно раздвоен, дизъюнктивен. Какие бы инициативы он ни прeдпринимал, он попадает в биполярную ситуацию, из взаимоотрицающих крайностей которой ему хотелось бы выбраться, что придает его действиям целеустремленность, то есть смысл
трансцендентального — самостановящегося — субъекта, объективирующего себя в акте авторефлексии
Внимание Миллса привлеклa при этом не столько «циркуляция элит» (хотя и она была важна для него), сколько та битва за влияние друг на друга, в которой участвуют хозяйственные, политические и армейские верхи общества
Хосе Ортега-и-Гассет разделяет в «Восстании масс» (1930) мнение Моски об элитообразовании как следствии, вытекающем из стремления человека к самопревозмоганию.
политологов и социологов, в частности для Пьера Бурдьё, который перенял их в работе «Делегирование и политический фетишизм» (1983), вошедшей в книгу «Choses dites» (Paris, 1987).
Милована Джиласа. В книге «Новый класс» (1956) он перенес соображения Михельса о «партийной олигархии», отстаивающей во что бы то ни стало свой суверенитет, на постреволюционную реальность в Советском Союзе. Впрочем, если Михельс понимал бюрократизацию политики как доведение до логического завершения ее партийной частноопределенности (ведь речь идет, по его выражению, о «pars, nicht totum»
В статье «Верхи и низы русской культуры» (1921) Трубецкой констати
Креативность, которая была у Моски с его упором на политику соотнесена с защитными мероприятиями, предпринимаемыми элитами, делается в социо- и культурософии Бердяева условием для вхождения индивида в ряды признаваемых обществом лучших, в «духовный орден», каковой имеет место вне противостояния господ и рабов.
