ИСПОВЕДЬ БОЛЬШЕВИЧКИ
Название придумала она сама. Мне же нравится «Дачная жизнь». Потом я решила, что напишу эту «документальную повесть» только тогда, когда вернусь на свою тропу, то есть — я опять стану счастливой. И ни в коем случае — раньше. Ибо моя работа — это моя игра. Забава. И я — всегда! — сама себе госпожа.
Но план книги — я придумала заранее. Короткие главы. Неожиданные наблюдения, разговоры, истории, сценки из прошлого. И — без всякого «монтажа», — приезды её сыновей и внуков, знакомых и родственников, обыкновенная будничная подмосковная жизнь в посёлке «старых большевиков», которых я наблюдала, как представителей совершенно непонятного и чуждого для меня «племени».
Когда я по утрам гуляла в лесу или вечером возвращалась, покружив вокруг озера, мне встречались некоторые из них. Они всегда вызывали во мне, даже самые милые и добрые, настороженность. Я их не воспринимала — как нормальных людей. Это ведь они воспитывали нас, детей, в духе «классовой ненависти», вообще — ненависти. Не важно к кому: американскому империализму. Евреям. Буржуям. Гнилой интеллигенции.
Главное — ненавидеть непохожих на тебя и думающих и поступающих по-своему.
Я была (во всём!) абсолютно не совпадающим с ними человеком, но они почему-то были уверены, что имеют право распоряжаться моей жизнью и властвовать над моей душой. И за меня решать: какие книги мне читать, как одеваться, в каком городе жить и … «И в Париж мне приезжать не нужно!» (Это они — за меня! — решили.) А я не могла жить без Парижа!
Однажды я спросила своего Героя, известного грузинского режиссёра: «Зачем он вступил в коммунистическую партию?» «Я хочу их понять. Если я их — оправдаю, я повешусь».
В то время я «болела» Грузией, грузинским театром, кинематографом, народными праздниками. Страна Сакартвело околдовала меня, и чтобы освободиться от её власти над моей душой и судьбой, я и решила — «записать воспоминания моей партийной тётки».
Это была идея моей дочери, студентки историко-архивного института. Почему я согласилась? Может быть, мне хотелось самой — «понять старых идеалистов, преданных идее мировой революции»?
Теперь, когда я набираю на компьютере эти строки, я — как в сновидение — опять вступаю… в то солнечное летнее утро, когда я садилась за машинку, за деревянным столиком в саду и печатала свои повести, рассказы и стихи. Ах, как мне легко и радостно работалось! Как пелось!
Разумеется теперь я понимаю: просто в то время я была смертельно раненым человеком, вот почему так наивно поверила, что смогу выбить «клин клином», и чужая боль освободит меня от моей собственной. А вот «что подумают обо мне мои — «положительно-праведные родственники» меня абсолютно не волновало. Мне нужно было любой ценой вернуться в профессию.
Если бы не моя дочь, воспитанная в традициях историко-архивного института, я бы легко поставила фамилию не свою, а её — «Нина Днепрова». Но дочь строго заметила: «Автор тот, кто сам пишет свои воспоминания». И я — согласилась.
