Некто. Но не мерою измеряется, и не числом вычисляется, и не весами взвешивается то, чего ты не знаешь, Анатэма. У света нет границ, и не положено предела раскаленности огня: есть огонь красный, есть огонь желтый, есть огонь белый, на котором солнце сгорает, как желтая солома, – и есть еще иной, неведомый огонь, имени которого никто не знает – ибо не положено предела раскаленности огня. Погибший в числах, мертвый в мере и весах, Давид достиг бессмертия в бессмертии огня.
Некто, ограждающий входы. Давид достиг бессмертия и живет бессмертно в бессмертии огня. Давид достиг бессмертия и живет бессмертно в бессмертии света, который есть жизнь.
то. Ведь не от своего имени действовал так неосторожно мой честный, безвременно погибший друг
Ах, куда же мне пойти с вестью моею – для нее мало места на земле. Восток и запад, север и юг, смотрите и слушайте – Давид, радующий людей, – убит людьми и богом. И на смрадный труп его ногою стану я – Анатэма. (К небу.)
Да-а-ви-и-д! И, подогнув листы, как дом, который разваливается, корешком вверх лежит Библия.
Анатэма. Я к богу поведу тебя!
Давид. Я не хочу. Что скажет мне бог? И что я отвечу богу? И подумайте, Нуллюс, разве я могу теперь хоть что-нибудь ответить богу?
Анатэма. Ты будешь творить чудеса?
Давид (гневно). Молчи – ты чужой. Ты говоришь, как враг бога и людей.
Анатэма. А! Ты не хотел слушать меня – так послушай же их. А! Ты заставлял меня ползать на брюхе, как собаку. Ты не позволял мне заглянуть даже в щель!.. Ты молчанием смеялся надо мною!.. Неподвижностью убивал меня. Так слушай же – и возрази, если можешь. Это не дьявол говорит с тобою, это не сын зари возвышает свой смелый голос – это человек, это твой любимый сын, твоя забота, твоя любовь, твоя нежность и гордая надежда…
извивается под твоею пятою, как червь. Ну? Молчишь? Солги ему громом, молниями обмани его, как смеет смотреть он в небо? Пусть как Анатэма…
(Ноет.) Бедный, обиженный Анатэма, который ползает на брюхе, как собака…
(Яростно.) Пусть снова уползет человек в свою темную нору, сгинет в безмолвии, схоронится во мраке, где почивает неизреченный ужас!
Анатэма. Не обманула ли Лейзера любовь? Она сказала: я сделаю все – и только пыль подняла на дороге, как слепой ветер из-за угла, который вырывается с шумом и ложится тихо… который слепит глаза и тревожит сор.
