автордың кітабын онлайн тегін оқу  Жизнь как она есть

Геннадий Демарёв

Если бы у Анатолия Матюхи спросили, как и зачем он прожил жизнь, он, пожалуй, не нашёлся бы с ответом. Конечно, к своим шестидесяти восьми годам он повидал немало: и на Севере поработал, и в заготовительной конторе (ещё при Советах), и женщины у него были… Да и сейчас, невзирая на довольно преклонный возраст, занимается пасекой, всегда в движении, в работе…

В эту ночь он не мог уснуть. Может, из-за сильного юго-восточного ветра, который дул в течение суток, а может, из-за чего-то другого. Вообще-то, на сон он никогда не жаловался. Раньше, когда чувствовал себя помоложе, он мог подолгу работать, потом «хорошо посидеть» с приятелями, после чего, как ни в чём не бывало, снова впрягаться в работу. И ничего — спал после этого, как суслик, никогда не отмечая ни болей в спине, ни проблем с давлением. Но вот прошло уже лет десять с тех пор, как друзья «закончились», огороды он обрабатывает мотоблоком, излишне не напрягаясь; он практически не устаёт, ведя размеренную жизнь.

Но последняя ночь утомила его так, как не утомлял в былые годы и физический труд. Память возрождала какие-то образы, в уме всплывали какие-то цифры, терзая не только сердце, но почему-то и совесть. И лишь под утро, когда на востоке появились первые признаки рассвета, эти образы приобрели более-менее чёткие очертания. Это были женщины и дети.

Первая жена отличалась примечательной красотой. С её образа можно было бы написать портрет пушкинской Татьяны. Да её так и звали. Светло-русые пышные волосы, серо-голубые глаза, красивая фигурка. Она родила Анатолию двух сыновей, любила его улыбку, которая в те времена загадочно пряталась в пышных, встопорщенных усах. Он надумал ехать на Север «за длинным рублём» — она последовала за ним; ему захотелось купить машину — она, стремясь ему помочь, наодалживалась у родственников и подруг столько, что и за год не расплатиться.

— Какая у меня хорошая жена! — любил прихвастнуть Матюха в компании друзей.

Чего греха таить, он гордился Татьяной. Но, в то же время, где-то в глубине существа он осознавал, что она не только умнее и практичнее, чем он, но и совестливее, с более правильными установками в жизни. Вернувшись с Севера, он хотел истратить деньги на капитальный ремонт дома, на покупку забора из кованого металла — на зависть соседям. Но жена сказала:

— Ерунда всё это. К чему нам показуха? Давай-ка лучше купим пасеку и ещё один дом где-то на окраине городка. Там будем держать ульи, чтобы пчёлы не досаждали народу.

И как ему самому не пришла в голову такая мысль? Ведь по образованию он — пчеловод.

С каждым годом он всё более осознавал, что Татьяна превосходит его по всем параметрам. По сему поводу он не единожды испытывал угрызения самолюбия. Ему начало казаться, будто она взирает на него свысока и даже по ночам как будто воспринимает его не так, как раньше. «У неё кто-то есть, и этот человек лучше, чем я», — сделал умозаключение Анатолий. Оно подкрепилось в самое ближайшее время, когда жена, однажды придя с работы, сказала:

— Толя, ты знаешь, есть новость. Меня «сватают» на должность начальника паспортного отдела!

Он и забыл, что она по образованию юрист… Созерцая её довольное, излучающее невыразимую радость лицо, Толя подумал: «Конечно, это ей любовник предложил такую работу! Да и как иначе устроиться на такое местечко?»

В итоге последовал развод. На прощанье он избил жену, как сидорову козу, вложив в последние удары всё своё бессилие, всю подозрительность, весь осадок. Татьяна ушла, даже не захватив личных вещей. В течение года она жила в общежитии, потом начальство предоставило ей двухкомнатную квартиру. В то же время ей подвернулся порядочный человек, который её любил и стал хорошим отцом для сыновей Матюхи.

«Ишь ты, — завистливо думал Анатолий, выслушивая чьи-то рассказы о судьбе бывшей жены. — А мне казалось, что с двумя детьми она никому не нужна. Наверное, ублажает мужика хорошо…»

В течение нескольких лет он жил один, хозяйничая на двух участках и пасеке. Кроме того, он устроился скупщиком в заготконтору. Работа не пыльная, да и барыши приносила немалые. Без зазрения совести он обманывал крестьян, сбивая цены, обвешивал, давал в долг под большие проценты. Кроме того, он умудрялся сдавать и собственный мёд по цене, превышающей закупочную. Но за несколько лет он сумел приобрести только старенькую лошадёнку, которая ела больше, чем работала. Машина, приобретённая когда-то, из-за отсутствия заботливых рук пришла в негодность, и теперь её корпус, покрытый обильной ржавчиной, покоился за сараем.

— Ворочать такими деньжищами и ничего не покупать для себя? — удивлялись соседи, которые всегда всё видят. — Куда же он деньги девает?!»

У Матюхи было немало женщин. И одноразовых (в знак благодарности за закупку овощей), и более близких. В жилом доме Анатолия ввиду отсутствия женских рук царил вечный кавардак: горы грязной посуды, ржавый умывальник, наполненный хламом, по всем углам кучи старых телевизоров, которые он в свободное время ремонтировал знакомым, прочный и нестираемый слой пыли на мебели и на полу… Иногда он приводил в эти условия женщин. Но как только те наводили порядок и перестирывали его тряпки, он немедленно спроваживал их вон. Мысль о том, чтобы связать жизнь с новой женой только отпугивала Анатолия. «Хотят прийти на всё готовое, — рассуждал он. — А впоследствии приберут к рукам всё моё добро…»

Другой дом он превратил в сарай, складывая там старые ульи и прочий хлам.

На пятом году одиночества нашлась некая Светлана из захудалой деревушки. Она отличалась простотой, какой-то почти детской наивностью и молодостью. За три года до того в её жизни случилась травма. Сразу после свадьбы её мужа призвали в армию, откуда он не захотел возвращаться. Там он нашёл другую женщину, женился…

В Анатолии Светлану привлекали серьёзный вид, хозяйственность, возраст (она была моложе лет на пятнадцать), а его в ней — наивность и бескорыстие. Она переехала к нему и… превратилась в рабочую лошадку. Большая часть сельскохозяйственных работ, как и домашние хлопоты, легли целиком на её плечи. А Толя, тем временем, разъезжал по району, закупал овощи, мясо и шкуры, весело проводил время и иногда выделял деньги для супруги на самое необходимое.

Светлана была доброй женщиной. Всем соседям она сразу пришлась по сердцу. Они стремились к ней, делились своими проблемами и радостями, в то время, как общения с самим Матюхой избегали. Это обстоятельство сразу бросилось в глаза Анатолию. Он стал сторониться жены. Его отношение к ней не изменилось даже после того, как она призналась, что беременна. Отношения натягивались, как тетива лука, с каждым днём, и эта тенденция усугублялась скупостью мужа. Он запрещал ей покупать для себя нижнее бельё, лишние продукты, принимать гостей. Он ревновал её ко всем встречным и постоянно укорял в мотовстве.

К шестому месяцу беременности женщина не выдержала и ушла. Единственное, что беспокоило Анатолия в тот момент, заключалось в вопросе: «Ты не собираешься компенсировать мне всё, что я на тебя истратил?»

В своём понимании он казался едва ли не небесным благодетелем для этой необразованной крестьянки из глухого села. Он же закончил техникум!.. Он вытащил её в город, научил правильно работать, дарил ей ночи… И ему даже на ум не приходило, что к своим 20 годам Светлана с отличием закончила медучилище, имела диплом медсестры, умела трудиться и без его наставлений, а ночи с Матюхой для неё значили не так уж много после дневных перегрузок физическим трудом. До связи с ним она нигде не работала лишь потому, что в деревне работы не было, а добираться ежедневно в районный центр было слишком неудобно, учитывая удалённость её деревни.

Светлана уехала, оставив полный шкаф вещей, которые муж отказался отдать.

Спустя три месяца она родила сына Вадима; ещё через год в селе открылся медпункт, где ей и предложили работу.

Тем временем Анатолий снова зажил холостяцкой жизнью. К тому времени ему исполнилось сорок лет. Молодые женщины на него уже не обращали внимания, а более зрелых его обвисшие усы не интересовали. Он работал в одиночестве, как и хозяйничал, и спал. Как раз произошёл распад Союза, что привело к самоликвидации заготконтор, обесценились деньги. Это повлекло обнищание многих людей. Особенно болезненно это отразилось на Матюхе, у которого на счёту банка «Украина» находились около шестидесяти тысяч рублей. Банк канул в Лету вместе с деньгами вкладчиков. Года два после этого Матюха ходил с таким видом, словно придавили чем-то тяжёлым.

Пытаясь исправить положение, он трудился на пасеке, продавал мёд, выращивал свиней. Но сельскохозяйственная продукция далеко не всегда и не везде в цене, потому зачастую получалось, что прибыль едва компенсировала затраты. Мёд почему-то портился. Выбрасывать его было жалко, потому он перерабатывал его на водку.

В доме Анатолия снова воцарился беспорядок. Нужна была хозяйка — бескорыстная, глупее его, трудолюбивая. Где такую найти? Но Матюха нашёл. Её звали Людмилой. У неё была маленькая дочь, которую новоиспечённый муж потребовал оставить на попечение родителей жены.

— Ещё не хватало, чтобы я кормил чужих выплодков! — возмущался он.

Людмила провела в доме Анатолия десять лет. За эти годы тяжёлый труд превратил её в старуху. Она чрезвычайно поглупела. Чего греха таить, труд может не только облагораживать, но и влиять на рассудок…

Но даже эта неприхотливая женщина, не блистающая ни красотой, ни умом, ни вкусов, ни амбициями, однажды ушла от него. Сказав, что уезжает в столицу на заработки, она больше не вернулась. Даже вещи оставила.

С тех пор Анатолий живёт в полном одиночестве. Теперь он не занимается большими огородами, поскольку сил не хватает. Он больше не занимается и ростовщичеством, поскольку для этого нет капитала. Он сократил объём пасеки, потому что не сумел уберечь её от вредителей. Он продал лошадку и вместо неё приобрёл мотоблок.

Как-то к нему приехал сын, нажитый со Светланой. Взрослый человек сразу обратил внимание на «радушие» отца — на столе красовались блюда, при более тщательном знакомстве с которыми оказалось, что кушать-то нечего. Куриный холодец был приготовлен из самих лап, заливным толстолобиком отец назвал головы, совершенно лишённые мяса, салатом — порезанные солёные огурцы, водкой — пойло, изготовленное из прокисшего мёда. На прощанье папа, увидевший его впервые в жизни, предложил:

— Ну, ты заезжай, если что… Поможешь…

Недавно Анатолий отметил свой шестьдесят восьмой день рождения. Что он имеет? Ни денег, ни уважения со стороны окружающих, ни доброй памяти по себе в чьих-либо сердцах. Он совершенно одинок. И женщины, встречавшиеся в его жизни, оказались обманом. Вполне возможно, что в разладе отношений с ними содержалась и его вина. Но сейчас слишком поздно вспоминать об этом, и тем более, что-либо исправить.

Почему-то вспомнилась улыбка Маши. Этой женщине перевалило за шестьдесят, но до сих пор она сохранила миловидность и добродушие. А её улыбка всегда излучает нежность и… некий призыв. Показалось ему или нет?

Впервые Матюха задумался об этом ещё ночью, но тогда мысли ушли в иное русло. А сейчас вот перед внутренним взором снова проявился Машин образ. Он знал её с детства, она привлекала его ещё в молодости. Но тогда она казалась слишком маленькой и чересчур общительной. Но потом, по истечении многих лет, когда она успела похоронить мужа и превратилась в бабушку, при встречах она одаривала его улыбкой. Эх, Марья Васильевна!.. Что в твоей улыбке — неужели намёк?.. А что было бы, если бы он связал свою жизнь с самого начала с этой милой женщиной?

Эта мысль не давала Анатолию покоя до самого обеда. Наконец он не выдержал.

— А чего стесняться? — спросил он себя. — Мы же не молодые, стыдиться-то нечего…

Приодевшись, он вышел из дому и направился в другой конец улочки, где находился Машин дом.

Дверь открыла младшая из её внучек — смешливая девочка лет тринадцати.

— Бабулька, это к тебе! — крикнула она, обращая взор в сторону кухни. Там что-то затарахтело, упало, и в следующий момент перед глазами Анатолия появилась она. Её руки были перепачканы тестом, но глаза и уста, как всегда, излучали добродушие.

— Анатолий Ильич, вы?! — удивилась она.

— Простите, Марья Васильевна… — замялся он.

Уловив посредством интуиции, что причина, которая привела его к этому дому, несомненно важная, она пригласила его войти.

— Нет, что вы…

— А мы тут с девочками пироги готовим…

Он решился.

— Марья Васильевна, мы с вами уже давно не маленькие… Словом…

Она терпеливо ждала, глядя на него с любопытством и, как будто, призывом. Есть женщины, умеющие смотреть именно так, как и чувствовать, что надо ждать.

— Я слушаю, Толя…

«Толя… Как мило это звучит из её уст!» Старческая, морщинистая кожа на его лице покрылась едва заметным румянцем, как в пятнадцать лет.

— Маша, мы знакомы давно, Я хотел спросить…

— Ну же, Толя! У меня тесто…

— Извини…те… Просто я, видя вашу улыбку…

Женщина опустила взор. Природа ей подсказывала, когда его следует опустить.

— И вот я подумал: а если бы я когда-то попытался… Если бы между нами… Если бы мы поженились… Вы могли бы жить со мной?

— Толя, конечно же! Вы очень хороший, умный… Я была бы вам верной супругой. И со мной вы бы не превратились в бирюка, а до сих пор радовались жизни.

Она произносила эти слова мягко и просто, бесхитростно и честно. Её пышный бюст заманчиво колыхался в такт дыханию. Анатолий, не помня себя, воскликнул:

— Маша, а если бы сейчас?..

Она улыбнулась с непередаваемой печалью в глазах.

— Сейчас, когда нам почти по семьдесят лет? Нет, Толя… Потому что рассаду не высаживают зимой… Нет, нет… Извините, у меня там тесто…

С этими словами она одарила его прощальной улыбкой и скрылась за дверью. Постояв на месте ещё минуту или две, он услышал звонкий девичий смех. «Это, наверное, надо мной смеются,» — решил он и быстрым шагом направился домой. По пути в его сознании всё навязчивее пульсировала мысль: «А ведь всё могло сложиться по-другому!»

Придя домой, он налил полный стакан водки, выпил и, не закусывая, закурил. «Всё могло быть иначе, — снова подумал он. — У меня могла быть хорошая жена, любимые и желанные дети. И они сейчас приезжали бы к нам… И мы вместе с Машей готовили бы для них пироги…»

Он снова выпил. «Я никому не нужен, я прожил ничтожную жизнь, — продолжал рассуждать он. — Причина моих неудач во мне самом. Следует это искоренить, как искореняют сорняки…»

С этой мыслью он извлёк из-под стола верёвку, закрепил её на потолке, сделал петлю. Выпив ещё полстакана и несколько раз затянувшись дешёвой сигаретой, он надел петлю на свою тонкую шею и оттолкнул табурет. Его тщедушное тело извивалось в борьбе за жизнь совсем недолго, всего минуту.

… В течение следующей ночи снова дул крепкий ветер. На следующее утро в дверь постучались. Под легкими ударами женских пальцев она открылась сама собой.

— Ау, Анатолий Иванович! — окликнула женщина, проходя в прихожую. — А я вам пирожков принесла… Толя, где же вы? Мои девочки не против, чтобы вы стали для них дедушкой…

Но в комнате царил запах смерти и тлена…

Макс проснулся в холодном поту. Его снова мучил кошмар. Как иначе назвать постоянно повторяющийся сон, во время которого человек видит себя в опасности? Его преследовали, выкрикивая угрозы; к нему тянулись длинные костлявые руки, стремясь схватить за ноги; его догоняли, валили наземь, над ним угрожающе склонялись десятки лиц… Точнее, черепов с пустыми глазницами…

Он пытался сопротивляться, вырываться, бежать, но тело оставалось неподвижным, подчиняясь чьей-то могущественной воле, какому-то всевластному сатанинскому приказу. К его горлу тянутся чьи-то пальцы, сжимают его мёртвой хваткой. Он не в силах даже закричать, но в последний миг находит в себе силы проснуться с криком:

— Виорика!!!

Сон, каким бы он не казался страшным, можно было бы с презрением отбросить куда-нибудь подальше от чердака, называемого памятью… если бы он не являлся частью реальности. Как и Виорика.

Вытирая чело от липкого пота, Макс пытался привести в порядок свои мысли. Нет, этого не может быть!..

Если наблюдать закат с обрывистых берегов Днестра, он кажется очень красивым. Могучая река катит свои мутные и бурные воды в течение многих тысяч лет, но в истории, пожалуй, ещё не было поколения, которое не любовалось бы этими закатами. Не только закаты, но и восходы солнца здесь необычайно красивы, как и сама река, деревья, берега, и даже ласточки, вылетающие из-под этих берегов яркими стрелами. Их здесь миллионы, десятки миллионов — столько же, сколько норок в обрывах, где эти птицы гнездятся.

Дивный край с удивительной природой, дикими легендами и непредсказуемым будущим. Серёга и Макс, аспиранты из столичного вуза, не зря попросились сюда. Кроме того, у Сергея здесь проживала родня в особе бабушки. Что касается Максима, ему было все равно, куда ехать, лишь бы поскорее сдать работу по геологии Приднестровья и приступить к написанию диссертации. Иначе что делать двум молодым парням в месте, которое отстоит от ближайшей деревушки на десять километров?

В тот памятный вечер Серёга намеревался пойти к бабушке. Он ещё приглашал Макса, но тот отказался, — то ли под влиянием очарования вечера, то ли хотел остаться наедине с собой, чтобы закончить работу при свете фонаря. Так или иначе, Макс вздохнул с облегчением, когда остался в полном одиночестве.

Умилённым взглядом он проводил солнышко, уловив тот момент, когда нижний край диска спрятался за линией горизонта; потом засел за работу, периодически подбрасывая в костёр хрупкие ветки. Палатка, словно дожидаясь его, радушно раскрывала вход. Мирно светили звёзды, вот-вот взойдёт Луна. Долго чирикали сверчки, убаюкивая и внушая спокойствие. Часа в два, наконец, закончив последний абзац, Максим решил поддаться влиянию Гипноса и полез в палатку. Однако по какой-то причине он не мог уснуть около часа, перебирая в уме основные моменты только что законченной работы. Потом его мысли устремились в ином направлении. Он вспомнил свою недавнюю любовь, которая, как это часто случается в юности, ушла столь же внезапно, как и пришла. Её звали Наташей. С этой русоволосой девушкой было интересно… поначалу. А потом она начала претендовать на его личное время — на те моменты, когда утончённая творческая натура стремится побыть в полном одиночестве. Эгоистка…

Максим отключился часа в три, если не позже. Но едва его сознание погрузилось в пелену сна, ему показалось, будто земля под его телом задрожала. Послышался отдалённый грохот. «Что это?» — удивился он, но тотчас же забылся в крепком сне.

Когда он проснулся, солнце уже взошло. Жаль, потому что он любил встречать рассвет. Но ушедшего не вернуть. Потому, вздохнув, Макс раздул костёр и поставил чайник. Вскоре вода закипела и от палатки распространился аромат кофе. Сделав бутерброд, Макс начал скромный студенческий завтрак. В палатке находилось немало еды — тушёнка, консервы из рыбы, какие-то салаты, — но парень не хотел загружать желудок с самого утра. Он вообще не привык завтракать в полном смысле слова, потому что наполненный желудок мешает работе мысли.

Утренние птички, которых так любил слушать Макс, к этому времени отчирикали положенное и, оставив в окрестностях палатки гробовую тишину, улетели искать пропитание. Без их звуков было скучно, потому молодой человек включил мобильный телефон, в котором содержалось немало музыки.

Как раз звучала «История любви» Поля Мориа, когда Макс услышал сзади неясный шорох. Оглянувшись, он увидел незнакомую девушку. Откуда в этих местах могла появиться девушка, да ещё в одиночестве? Но в тот момент его взволновало не это, а то, что её наряд показался странным.

Конечно, ему приходилось в студенческие годы участвовать в конкурсах художественной самодеятельности, поэтому с народными костюмами он был знаком. Они были сшиты из атласа, который всякий раз приходилось проглаживать. Это надоедало… Но девушка была одета в костюм из более жёсткой ткани. Кроме того, украшения, принятые в женских кругах, на её груди выглядели… естественно. Не так, как у студенток или артисток, которые цепляют на себя всё, что могут. На девушке были бусы особенные, предназначенные именно для праздника. И обувь… не такая, какую привык видеть Макс. Лишь после этого секундного размышления ему в голову пришёл вопрос: «Откуда она взялась?»

Она поздоровалась первой:

— Здоровенькі булы!

Ему следовало ещё в ту минуту обратить внимание на необычность приветствия. В наших краях так никто не здоровается. Оборот устарел! Но Макс, едва взглянув в глаза девушки, был ошеломлён её красотой: линии лица были правильны, как из-под кисти художника-романтика, фигурка, ножки, руки, — словно выточенные знаменитым ваятелем, поражали и привлекали к себе. Макс заметил, что под расшитой замысловатыми узорами сорочкой отсутствует бюстгальтер. «Странно!» — мысленно усмехнулся он.

Впрочем, в этой глуши, располагающейся между Могилёв-Подольским и Ямполем, можно встретить что угодно…

— Привет, красавица! — воскликнул он, но тотчас же счёл необходимым исправиться: — Доброго дня!

— Я також люблю, коли грають музики, — произнесла она нежным голоском.

Подобной красоты ему не приходилось встречать нигде и никогда. Даже на картинах знаменитостей европейского масштаба. Он смотрел на незнакомку, будучи не в силах оторвать взор от её глаз, не замечая вокруг ничего. Наконец, ему пришло в голову, что она может быть голодна.

— Дозвольте, пані, пригостити вас кавою? — спросил он дрожащим голосом.

— Кавою? — почему-то удивилась она. — А що то таке?

«Она шутит! — встрепенулся Макс.

— Це напій такий. Мені смачно. Відчуваєте, як пахне?

— Та пахтить добре, а чи його приємно їсти?

– Їсти?! Та ні, каву треба пити.

Максу на миг показалось, будто девица подшучивает над ним. Он уже хотел произнести какую-нибудь колкость, характерную для подобных случаев, но снова заглянув в те чудесные лаза, заставил себя поверить в её неведение. Он постарался намешать в чашку побольше сахара, и не ошибся. Кофе очень понравился новой знакомой. Правда, она каким-то странным взглядом рассматривала пластмассовую чашку, но в тот момент он не придал этому значения.

— Я — Макс… Максим. А вас як величати? — поинтересовался он.

— А я — Віоріка, — ответила девушка, застенчиво опуская взор.

— Віоріка? Дивне ім/я… Але напрочуд гарне…

От этих слов личико девушки покрылось румянцем.

Этот румянец тоже мог показаться странным, необычным, поскольку современные девицы принимают похвалы как должное.

— А хто ви, чим займаєтесь в наших краях? — поинтересовалась она.

— Я? Я — геолог. Вивчаю природу вашого краю, — невозмутимо ответил он, любуясь её глазами.

Потом они отправились, по её настоянию, в деревню. С её слов, поселение, в котором она жила, было небольшим. Почему-то девушка настояла, чтобы он никому из встречных не отвечал даже на приветствия, особенно на вопросы. Ему всякий раз становилось неловко, когда люди с ним здоровались, а он не мог себе позволить ответить тем же.

Знакомство с родителями — ритуал довольно ответственный. Такое представление об этом отпечаталось в подсознании Макса ещё с юношеских лет. Однако родители Виорики встретили его вполне гостеприимно, словно были готовы к этому. Его угощали неизвестными блюдами, заглядывали в глаза, словно пытаясь угадать все его желания. И, главное, задержать в доме. Отец, человек крепкого сложения, пытался увлечь его рассказами о былых приключениях, а мать, молдаванка, напевала древние дойны.

После завтрака Виорика предложила ему прогуляться. Она вывела его за пределы деревушки. Там он ей и объяснился. А что удивительного? Перед этой красавицей устоять было невозможно. Складывалось впечатление, будто она создана специально для него, а он — для неё.

Вкус её губ до сих пор ощущался на устах Макса. Они пахли утренней земляникой.

Он ещё в тот день обратил внимание на полное отсутствие в посёлке проводов, столбов, и вообще электроэнергии, но не придал этому значения. Как и тому, что родители Виорики долго рассматривали его мобильник, из которого играла музика.

Они соединились в порыве любви. Виорика была неповторимой в своей диковатой невинности и искренности.

Он предлагал ей выйти за него замуж, на что она ответила согласием. Есть на свете женщины, при виде которых мужчина не желает задумываться ни о чём… В отличие от многих его бывших пассий, она не выразила испуга, когда его тело исторгло то, что должно исторгать в процессе любовного акта.

После обеда он обратил внимание на то, что родители девушки начали обращать внимание на часы — старинные часы с маятником, висевшие на стене.

— Скоро, скоро… — прошептал отец.

При этих словах мать, женщина довольно затурканная и согбенная, горестно вздохнула.

К шести часам вечера на центральной площади намечались танцы. Виорика тщательно готовилась к ним. Она принарядилась, как и подобало девушке её возраста, только в её облике появилось нечто особенное, вследствие чего создавалось впечатление, будто ожидается ответственный магический акт.

И эти взгляды на стенные часы… Они поневоле обращали на себя внимание. Макс спросил у невесты об этом, на что она ответила нечто неопределённое. Он мысленно пытался сопоставить реальность с тем, что ему пришлось увидеть в течение дня: одежда из настоящего сукна, вареники с маком в сметане, отсутствие в деревне проводов, странная речь… Это вкушало подозрение, но оно было столь же неопределённым, как и ответы Виорики.

Играла музика, которой Макс никогда в своей жизни не слыхивал. На площади танцевали около двухсот людей, — танцевали совсем не так, как он привык видеть.

Часам к одинадцати вечера он обратил внимание на всеобщую напряжённость. Люди не сталько веселились, сколько посматривали на часы, вмонтированные в старую башню. Да и смеялись они как-то вынужденно, деланно… Даже Виорика. На его вопросы она отвечала сдержанно и кратко.

Когда пробило одиннадцать, публика издала нечто вроде вздоха. В эту минуту Виорика шепнула ему в ухо:

— Пойдём отсюда!

Он подчинился. Её голос был таким влекущим и завораживающим!..

— Куда мы идём? — спросил он, позабыв, что говорит по-русски.

Но это, казалось, нисколько не озадачило девушку. Она взяла его за руку и, как ребёнка, увлекла в неизвестность, подальше от людей.

Ему представилось, что она снова хочет близости, потому охотно поддался этой игре. Но Виорика уводила его всё дальше и дальше, преодолевая овраги и кустарники.

— Мы уходим из деревни? — в недоумении спросил Макс.

— Да, милый, — почти шёпотом ответила она.

Вдруг под ногами почувствовалось лёгкое сотрясение. Девушка заметно вздрогнула.

— Скорее, скорее! — говорила она, увлекая его всё дальше и дальше.

Спустя минут пять она остановилась.

— Я не успею, дорогой, — с отчаяньем воскликнула Виорика. — Ты должен бежать сам.

— Куда бежать? Виорика, объясни, в чём дело! — недоумевал он.

Но она не отвечала.

— Беги! Беги так, милый, как ещё никогда не бегал! — почти кричала она. — Беги, иначе тебе придётся остаться здесь навсегда.

Он улыбнулся.

— Но мне бы хотелось остаться с тобой! В гробу я видал диссертацию и научную работу!

— Нельзя так говорить, нельзя! — вскричала она. — Всё, я возвращаюсь…

Он растерялся.

— А как же мы? Как же наша любовь?!

— Не могу, Максим, — с горестью ответила она.

— Тебе страшно возвращаться к родителям? Они тебе запретили общаться со мной? В таком случае, пойдём со мной!

— Ты не понимаешь… Я не могу идти с тобой, не могу! Нельзя мне!

В эту минуту часы начали бить полночь.

— Всё, милый. В иное время у нас было бы всё хорошо, но… Время сильнее.

В её голосе сквозило неподдельное сожаление.

Часы неумолимо отвешивали удар за ударом.

— Всё, — промолвила она, целуя его в губы.

Вдруг земля под ногами задрожала, воздух наполнился напряженим и грохотом; перед глазами у Макса всё поплыло и он, теряя сознание, в последний момент увидел, как Виорика отдаляется от него…

Утром Сергей обнаружил его у палатки. У Макса был такой вид, как будто ему пришлось пешком преодолеть километров сто — одежда изорвана, в болоте, глаза беспорядочно бегали в разные стороны. На все вопросы он отвечал только одним словом:

— Виорика!

Друг отвёл его к бабушке. Та, слушая бред, который нёс нежданный гость, сделала свои выводы. Перед тем, как отправить внука на машине «скорой помощи» в город, она сказала:

— Они не отпустят твого друга.

— Кто не отпустит? — спросил тот.

— Они…

— Кто «они»?

Старушка замялась, но объяснила:

— Проклятые.

Сергей не отличался суеверной покорностью, потому начал расспрашивать. После долгих колебаний бабушка сказала:

— Лет четыреста тому назад в наших местах находилась деревня. Однажды она ушла под землю. Ушла вместе с заброшенным храмом и башней с часами.

— Деревня? Бабуля, согласно нашим данням, никаких разломов или провалов почвы здесь не может быть! — тоном профессионала возмутился Сергей.

— Много вы знаете, геологи… — скептически произнесла старуха. — Возомнили о себе, понимаешь… Эта деревня появляется на поверхности земли каждые двадцать лет.

Внук задумался.

— Хорошо, бабка, пусть будет по-твоему, — согласился он ради того, чтобы не спорить с родным человеком. — Я понимаю, что в мире есть много такого, что нам и не снилось. Но почему ты полагаешь, что Максима не отпустят?

— Я слышала его бред. Он ТАМ оставил такое… Словом, это вернуть назад никак невозможно.

— Баб, ну я же говорил, что никакого села в нашей округе не было! — не выдержал молодой человек. — Милая, что он мог оставить такое, чего уже не вернуть?

— Ну ты и глуп! — не выдержала старуха. — Разве ты не слышал, о чём бредил твой друг? Разве ты не видел, что он вернулся к палатке уже засветло? И весь перепачканный глиной и в лохмотьях? Он побывал в проклятой деревне. Там он встретил девушку, в которую влюбился. Они стали… Словом, сблизились. Тепер ты понимаешь, что он оставил в ней то, от чего получаются дети? И одежду на нём порвали не кусты, как ты полагаешь, а пальцы мертвецов, которые хотели оставить его у себя!

— Гм… — краснея, недоверчиво посмотрел на бабку Сергей.

— И после этого проклятые имеют над ним такую власть, что не отмолит ни один батюшка, не «отведёт» никакая знахарка, никакая ведьма.

— А зачем село появляется на поверхности? Да и как это возможно?

— Сынок, ты ещё многого не знаешь… — вздохнула старуха. — Бог их специально возвращает на землю для раскаяния, но они тратят этот день для того, чтобы увлечь к себе новые, неиспорченные души.

— То есть?.. Но у нас есть опытные психиатры, экстрасенсы…

В ответ бабка лишь печально покачала головой…

С тех пор жизнь Макса проходила монотонно: днём он занимался, как и подобало человеку интеллектуальному, наукой и писаниной, а ночью неведомая сила увлекала его в неизвестность. Тело оставалось лежать в больничной кровати, но душа…

Врачи констатировали у него странную, неизученную форму лунатизма, усложнённую психозом…

Поскольку во вменяемости Макса никто не сомневался, его вскоре выписали. Он защитил кандидатскую, а потом и докторскую диссертации, стал весьма уважаемым професором. Но всех удивляло, почему он остаётся одиноким. На все вопросы он отвечал молчаливой улыбкой.

От памятного приключения прошло двадцать лет. В один прекрасный день професор не явился на лекции, что озадачило ректорат. За ним посылали, но найти не могли. Только Серёга, узнав о происшествии, вздрогнул. Впрочем, взглянув на календарь, он понимающе вздохнул:

— Да-а-а… Кажется, больше его никто не увидит…

Ещё не доходя до вокзала, начинаешь осознавать, что здесь до тебя побывали люди. Их присутствие чувствуется повсюду — в шуме машин, назойливом голосе диспетчера, сверкающих рекламных щитах. Десятки скамеек, на поверхности которых угадываются прикосновения тысяч грязных рук, столики в забегаловке, залапанные неисчислимым множеством потных ладоней, плохо убранные полы, на которых никогда не просыхают плевки скучающих пассажиров…

До твоего поезда ещё слишком далеко, но, вместе с тем, не настолько, чтобы уйти отсюда. Шесть часов ожидания. Ты взял билет, надеешься на то, что тебя увезут в какое-то новое измерение, где ожидает новая жизнь или, по крайней мере, новый её виток. Как же до боли, до чёртиков надоело старое — въевшееся в кожные поры, в сердце, в самую душу! Хоть бы не перепутать платформы, а то будет обидно впоследствии. Идёшь к справочной.

— Извините, кто последний сюда? — спрашиваешь у ближайшей спины, от которой исходит хлад безразличия.

Но спине нет до тебя никакого дела. Она проталкивается к своей непонятной цели, ей кажется, будто эта цель — важнее всего на свете.

Вокруг окошечка скопились десяток пустых, эгоистичных физиономий.

— А вы не скажете, во сколько поезд на Мурманск? — исторгает из себя одна из них.

— Сегодня этого поезда нет, — кратко, чеканно, исторгает из себя окошечко.

Чеканно, как звук сапог, исторгаемый ротой солдат Вермахта. Неумолимо, как приговор трибунала…

— Но как же так?! Мне продали билет на сегодня!.. — не то восторгается, не то сумасшествует заблудшая душа и уходит в неизвестном направлении.

Словно в небытие…

— А можно ли обменять билет до Москвы на завтра? — с надеждой интересуется дамочка неопределённого возраста.

— Разве я похожа на волшебницу, чтобы изменять судьбы? — невозмутимо отвечает голос из окошка.

— Но вы поймите…

Дальнейшие объяснения нецелесообразны. Окошечко бездушно, хладнокровно, неумолимо. Поэтому очередная спина тоже уходит. В небытие…

В нескольких шагах от справочной стоят двое. По их виду можно сделать выводы: употребляют водку и перебиваются случайными заработками. Из одной изрядно примятой физиономии слышится:

— Вот так, изо дня в день… То строительство, то уборка мусора…

— А спишь где? — любопытствует другая, столь же примятая.

— Где придётся… Не тратиться же на гостиницу. В Киеве, знаешь ли, дорого… Но, в основном, на вокзале…

— От такой жизни можно и подохнуть…

— Не спорю. Вот, взгляни…

С этими словами человекообразное существо беззастенчиво расстёгивает брюки, снимает их ниже таза и демонстрирует ужасную язву размером с чайное блюдце.

— Ужас! — стонет собеседник. — Это что за гадость?

— Как-то само по себе появилось…

— Но там же такая дырища, что кость видна!..

— Ничего, пока работать можно…

— А сам-то откуда?

— Из Донецка… Ради родных стараюсь… Давай выпьем!..

Понимая, что в этот час к окошечку не пробиться, отходишь в сторону.

— Документы! — вдруг ударяет голос справа.

Мент как мент, только лицо слишком наглое. Одного ли пассажира здесь обчистили до нитки такие же «служители» Фемиды? Это ведомо лишь Господу Богу да вечно заплёванному полу…

Подходишь к автомату, берёшь чашку кофе. Эрзац, не настоящий, но таки кофе… Выходишь на улицу, потому что кофе лучше идёт с сигаретой. В сторонке разговаривают две женщины лет тридцати пяти.

— Вчера я своего подловила…, — говорит одна. — Теперь никуда не денется.

— Как? Что ты сделала? — спрашивает другая, пожирая подругу восхищённым взором.

— Ты ведь помнишь, как я окрутила его?

— Ну… в общем… Кажется, ты женила его на себе?

— Сашка был юрист ещё тот, с ним надо было держать ухо востро. Но на всякую старуху, как ты знаешь, есть проруха.

— Ну же, не томи!..

— Он влюбился в меня. Представляешь: столичный щеголь, с высшим образованием, умненький — и втюрился в меня — простую сельскую девку!

— Я это помню. Ну и…?

— А дальше случилось то, до чего никто бы не додумался. Он из великой любви оформляет контракт… Слыхала о браках по контракту?

— Приходилось…

— Ну вот… Он сам сделал оговорку, что в случае своей измены оставляет всё имущество мне.

— Честный он человек…

— Да, конечно… Только неужели ты полагаешь, будто он сам был мне нужен? Квартира мне была нужна в Киеве, вот и всё.

— Но, Лёля, всё-таки довести мужика до измены — вещь не шуточная. Особенно такого, как твой…

— Да всё просто, милая Зиночка! Прожив с этим олухом три года, я поняла, что дольше не выдержу. И всё бы ничего, если бы я не залетела. От другого…

— Да ты что?!

— Да, я могла лишиться всего. Но вдруг мне пришла в голову идея… Ты ведь знаешь, что нам, женщинам, иногда приходит в головушки такое, что никаким юристам и не снилось. Так вот, нам понадобилась прислуга. Я и наняла продувную бестию, которая могла бы и самого Дьявола соблазнить. Договорилась с ней о награде… А она, едва взглянув на мужа, сразу заявила, что всё произойдёт не позже, чем через неделю. Так оно и вышло!

— Да ты что?!

— Однажды девчонка заявила, что ЭТО состоится через час. Я и позвала друзей мужа, свою маму, соседей — якобы на банкет. И когда все сошлись, я просто повела их к спальне.

— Да ты что?! И?..

— Ну, там как раз шёл бой…в самом разгаре…

— Да ты что?! А что же он?

— Муж? Ни слова не говоря, собрал вещи и был таков. Таким образом, я превратилась в полноценную хозяйку трёхкомнатной квартиры. Хоть будет куда принести малыша…

— Вот это да!..

— Ничего… Так ему и надо!

— Да… Все мужики — сволочи!.. Так им и надо!..

Начинаешь понимать, что эта уже дождалась своего поезда… Или, во всяком случае, поворота в нужную сторону. Вместе с тем, я знаю: мне туда не надо…

Вот и кофе почти допит… Да и не хочется уже его пить. Не настоящий он, эрзац… как и всё в этой жизни. Любовь подменили прагматичностью, преданность — меркантильностью, мужество — грубостью, простоту — хамством… Всё сплошной эрзац…

Хочется изменить судьбу, сесть на другой поезд, который увёз бы тебя куда-то далеко-далеко, в неведомые страны, но не всегда повезёт с билетом. А бывает, что поезд следует по круговому маршруту. Сколько бы ты ни ехал, все равно окажешься в том же месте, откуда выехал. Но даже в случае, если успеваешь на нужный поезд, приходится претерпеть все мучения ада, пока пройдёшь по заплёванному полу, преодолеешь различные гадости. Прежде, чем достигнешь цели, невольно обнаруживаешь: я уже не тот, не такой… И нужна ли мне та цель? Ведь, в конечном итоге, там всё обстоит точно так же, как здесь…

Не жизнь, а сплошной вокзал… Общедоступный, замаранный, оплёванный…