СОФИ КИМ

СТАВКА НА МЕСТЬ

ДАР ИМУГИ

МОСКВА
2026

 

 

Посвящается разгневанным девушкам

 

 

Дорогой читатель,

я рада познакомить тебя с мрачным, романтическим продолжением трилогии «Дар имуги». Эта книга наполнена страхом, местью и, конечно же, корейской мифологией.

Как я уже говорила в предыдущей части, ретеллинг дает новую жизнь мифологии. Он привязывает ее к современному миру и предотвращает угрозу забвения.

«Дар имуги. Ставка на месть» относится к категории подобных ретеллингов, и поэтому я чувствую себя обязанной напомнить читателям, что это не руководство по традиционной корейской мифологии. В этой книге речь идет о существе, известном как имуги, но поскольку моя главная цель — это история Лины и Руи, образ этого существа в книге несколько отличается от того, который существует в мифах.

Если вам интересно погрузиться в настоящий, богатый и увлекательный фольклор Кореи, то рекомендую приобрести книгу «Корейские мифы и легенды» Хвана Пхэ в переводе Хан Ён Хи. Вы также можете зайти на сайт folkency.nfm.go.kr, где размещено множество материалов о корейской мифологии и культуре.

Я очень рада представить вашему вниманию вторую часть трилогии, она мне очень дорога. Это любовное послание истории моих предков, читателям и, конечно, «разгневанным девушкам», к которым относится и сама Син Лина.

Мир тайных царств, убийц, императоров, темных истин, лжи и любви ждет вас.

Приятного чтения!

ПРЕЛЮДИЯ

Убийца и токкэби вышли из мерцающей тьмы на темную улицу города. Вокруг них кружились тени, а они стояли и смотрели на увядающее королевство. Было жарко и душно. Пахло по́том, грязью и затхлостью, все эти ароматы были хорошо знакомы убийцам.

Токкэби поморщился от отвращения.

— Что ж, — мягко произнес он; его голос был похож на мелодию флейты, которую он держал в своих тонких, унизанных кольцами пальцах. — Здесь я тебя покину.

Убийца молча смотрела куда-то вдаль. Стиснутые челюсти, затравленный взгляд, бледное лицо — все свидетельствовало о ее горе.

И злости.

Неприкрытой, жгучей злости.

Токкэби внимательно посмотрел на нее, и резкие черты его лица смягчились. Он медленно снял серебряное, как и его глаза, кольцо с гравировкой на внутренней стороне.

«Позови меня, и я приду», было написано на древнем языке.

— Держи, — мягко сказал он, протягивая кольцо. — Его выковали в дворцовой кузнице, а Кан заколдовал перед нашим отъездом. Прижми его к губам, и я сразу же приду к тебе куда угодно.

Убийца взяла кольцо и надела на безымянный палец. Серебро оказалось на удивление теплым. Она перевела взгляд темных глаз на токкэби.

— Руи, — тихо произнесла она, словно пробуя его имя на вкус.

Тень улыбки тронула ее губы. Но лишь тень.

Затем убийца встала на цыпочки и прижалась губами к губам токкэби. Он замер, как мог замереть только бессмертный, став совершенно неподвижным. Это был поцелуй бабочки — сладкий, теплый и невесомый. Но тут убийца отстранилась, и выражение ее лица снова стало мрачным и изможденным.

— Присмотри за Ынби, — прошептала она. — Пусть она будет счастлива. И подальше от этого королевства.

— Я выполню твой приказ, Син Лина. — Он взял ее за руку. — Она не будет ни в чем нуждаться.

Убийца удовлетворенно кивнула и, повернувшись к городу, сжала кулаки. Луна осветила острую темно-зеленую чешую на тыльной стороне ладони убийцы, смертоносные лезвия сверкающего бирюзового цвета.

Убийца не заметила неуверенность, мелькнувшую на лице токкэби. Не видела, как сжались его челюсти от беспокойства, горечи и ужаса. Она видела перед собой лишь дорогу, вымощенную местью.

— До свидания, Руи, — тихо сказала она.

Серебристые глаза сверкнули мрачным весельем, которому было много веков.

— Прощай, маленькая воровка, — пробормотал он. — Я буду ждать, когда ты призовешь меня. С нетерпением.

Убийца улыбнулась.

Через час Син Лина стояла в луже крови Унимы Хисао.

Буря началась.

Часть первая

ИЗ ПЫЛИ И ТЕНИ

ГЛАВА 1

Затеять кровавую драку в таверне очень легко. Но затеять кровавую драку так, чтобы никто не определил зачинщика, гораздо сложнее. Это требует скрытности, ловкости и прежде всего терпения.

Я сидела в углу «Лунного зайца», самого мрачного джумака¹ в Сунпо, пот стекал по моей спине, пропитывая плотную ткань плаща, отчего она словно приклеилась к телу. Под полями черной шляпы лоб тоже блестел от пота, а шелковая повязка неприятно прилипла к коже.

Несмотря на то что летняя жара, разъедающая улицы обветшалого королевства, легко просачивалась сквозь соломенную крышу в комнату, я не стала снимать плащ, скрывающий от любопытных глаз мой маскировочный костюм.

Он был похож на тот, который я носила в банде Когтей. Черный, облегающий, прочный, в нем легко было двигаться. Руи хотел добавить детали, которые не смог бы создать ни один смертный портной: ткань, способную остановить самые смертоносные клинки, скрытые механизмы, выпускающие клубы дыма, охлаждающее устройство для борьбы с жарой. Однако в этом не было необходимости, поскольку я могла призвать чешую. Мне даже не нужен был чикдо², но я все же прикрепила его к ножнам на поясе, так как его вес успокаивал меня. Расслаблял. Но сейчас я старалась выглядеть напряженной.

Я прикидывалась мужчиной, который сидел в самом дальнем углу, сливаясь с тенями, и водил пальцем по краю глиняной чашки. Лицо его было скрыто полями шляпы, и виднелись лишь тонкие губы да едва заметный шрам в виде белой полоски, словно от слезы.

В маленьком, грязном джумаке было много народу. Неровный деревянный пол, на котором я сидела, наполовину прогнил, тонкая подушка подо мной не смягчала жесткости досок. В другом конце таверны мужчины пили макколи³. Жадно поглощали потрескавшимися от солнца губами сладкий алкоголь, смакуя прохладное послевкусие. Вокруг гудели голоса, и месяц назад я не различила бы приглушенные звуки, доносящиеся из соседних комнат. Но теперь мой острый слух улавливал довольные стоны мужчин, вздохи женщин и скрип кроватей. Где-то по простыням пробирался таракан, огибая переплетенные руки и ноги. Я слышала, как его лапки скребут плотную ткань, как он настороженно потирает усики.

Меня передернуло от отвращения, я изо всех сил старалась заглушить все остальные звуки, кроме тех, что доносились из таверны. Было невероятно сложно сконцентрировать внимание только на этом, сдержать силу имуги.

Эта сила рвалась на свободу и порой обретала ее, швыряя меня в поток мучительных ощущений. При попытке ее усмирить начинала болеть голова, но, хвала богам, я больше не слышала ни бегающего таракана, ни ритмичных шлепков потных тел.

Высокий подросток с густыми бровями и взъерошенными черными волосами, ловко лавируя между посетителями, нес деревянные подносы с миёккук для тех, кто был настолько глуп, что в такую жару заказал горячий суп из водорослей. Мужчины бросали на него презрительные взгляды, но парень не обращал внимания и стискивал зубы, слыша их насмешки. Один из мужчин с противной улыбкой поставил ему подножку. Я сжала губы, но парень проворно обогнул его ногу и подошел к худому, бледному мужчине в тонком хлопковом ханбоке.

Мужчина осунулся от голода, его скулы заострились. Когда на низкий столик, который он делил с пятью другими мужчинами, прямо перед ним с грохотом опустился поднос, он набросился на еду, как бездомный пес, голодавший неделями. Глядя, как капли горячего супа стекают по его тощей шее, я ощутила пустоту в собственном наполненном желудке. Даже с расстояния двадцать футов мой острый взгляд различал бледно-желтую жидкость, поблескивающую на землистой коже.

Он выпил бульон и прожевал скользкие водоросли.

Гван Дойун.

Моя сегодняшняя цель.

Суп стоил дешево, поэтому он его и заказал. Гван Дойун, преуспевающий ремесленник, переживал трудные времена с тех пор, как Чернокровые захватили королевство.

Одиннадцать месяцев назад Чернокровые отправили Жнеца к дверям его дома. Дойун был старым союзником Когтей, он отказался выплачивать непомерную ежемесячную дань новому главе криминального мира Сунпо — Конранду Калмину. Ценой, которую потребовал за неповиновение Калмин, стала жизнь жены Дойуна.

Жнец должен был заставить его платить.

Он перерезал женщине горло и исчез в ночи, словно призрак, не оставив ни одной улики. На следующей неделе Дойун заплатил дань. И продолжал это делать по сей день. Его преданность держалась на страхе и слабости.

Страх и слабость, которые вызвала я. Прикусив нижнюю губу так сильно, что на языке выступила капелька крови, я прогнала воспоминания о той ночи. Что было, то прошло. Я уже не смогу убрать кинжал от горла женщины. Не уберу рану и кровь. Не верну Гван Дойуну его жену. Однако я дам ему кое-что другое.

Но сначала... сначала надо кое-что забрать.

На его пальце все еще темнело обручальное кольцо. Время от времени он потирал его с выражением глубокой скорби. Это кольцо — все, что у него осталось. Я не хотела забирать его, но должна была.

«В конце концов, — убеждала я себя, — он поблагодарит меня за эту хитрость». Я думала об этом, когда дверь джумака со скрипом открылась, впустив поток густого, горячего ночного воздуха.

Я медленно встала со своего места в углу и растворилась в тени, оставаясь незаметной, если не считать блеска белых зубов, когда я позволила себе мрачно улыбнуться.

Как раз вовремя.

Как обычно, в половину первого ночи дозорные Чернокровые, за которыми я наблюдала уже несколько дней, зашли в джумак. «Лунный заяц» — их любимое место, а когда-то оно принадлежало Когтям. Их было трое, все Стопы, одетые в простые серые ханбоки, говорящие об их ранге.

Судя по походке, можно было подумать, что это Перья или Клювы, высоко стоящие в иерархии банды Чернокровых, которая начиналась со Стоп журавля и поднималась до Венца. Короной, конечно же, был Конранд Калмин. А Венцом — правая рука Калмина, Асина. Когда-то я была Клювом — обученной убийцей, которая пачкала руки в крови Сунпо ради проклятой Короны, хотя это не помешало Калмину использовать меня в качестве Пера — грабителя, — когда он послал меня украсть гобелен из Храма Руин. Ноги — это те, кто вербует и заключает уличные сделки, те, кто управляет Стопами.

Стопы. Расходный материал, ничтожества, низшие из низших. Калмин находил их в самых темных злачных местах, выбирая за послушание, преданность тому, кто их кормит. Они ели с его рук. Поклонялись земле, по которой он ходил. Были готовы лизать ему ноги, если бы он дал им такую возможность. И прямо сейчас я смотрела на троих из них.

Одного я знала.

Не того низкого и коренастого, с копной редеющих черных волос и дергающимся подбородком. И не того маленького и щуплого, с зубами как у крысы. Нет, я знала жестокого, с синяками на грубой коже.

Иногда, когда Стопы особенно преуспевали в торговле наркотиками и оружием, Калмин назначал им вознаграждение. Он позволял им пытать непокорных.

Ман Джису не раз избивал меня по приказу Конранда Калмина. Его глаза при этом всегда лихорадочно, злорадно блестели. Он наслаждался этим. Это была его награда.

Смерть скоро придет за ним.

Тяжело сглотнув, я втянула воздух в попытке успокоить сердцебиение. Уловила запах прерывистого дыхания. Здесь пахло дешевыми листьями халджи и еще более дешевым вином. Когда-то от запаха халджи у меня чесалось в горле от желания вдохнуть этот дым. Сейчас я испытала лишь легкую тягу, которую подавила, решив закончить муки отвыкания. Мне было все легче не обращать на них внимания. Возможно, однажды меня вообще перестанет тянуть запах халджи.

«Обещай, что перестанешь курить, прежде чем это заберет твою жизнь», — умолял Сан когда-то в Чосыне. Я закрыла глаза, пытаясь справиться с горем, сжимающим мое сердце при воспоминании о нем, о том, как он умолял меня жить. По-настоящему жить вдали от влияния халджи.

Это было сложно, но я старалась. Тяжело сглотнув, я открыла глаза и сосредоточилась.

Чернокровые сели рядом с юношей за столиком напротив Дойуна. Они опустились на комковатые подушки, их блестящие глаза впились в жертву так, что я невольно наклонила голову набок. В воздухе витала едва уловимая угроза насилия. Мягкая и ненавязчивая, но все же достаточно густая, чтобы я могла ощутить ее вкус. Возможно, парень задолжал Чернокровым или еще как-то оказал им недостаточное уважение.

В любом случае неприязнь Стоп была ощутимой. Я наблюдала за тем, как парень спокойно принял у них заказ и ушел. Его плечи напряглись, а губы сжались в тонкую линию, но в остальном он казался невозмутимым, даже когда за ним следовали косые взгляды и тот же мужчина снова попытался поставить ему подножку. Похоже, это было привычным делом. И хотя ситуация вызвала у меня беспокойство, она все же не требовала моего вмешательства, по крайней мере в данный момент.

Мое внимание снова обратилось к мужчинам, которые нетерпеливо барабанили пальцами по столу.

На тыльную сторону их ладоней было нанесено изображение черного журавля — символа Чернокровых.

Дойун заметил их. Мужчина не мог оторвать от них взгляд, кровь отлила от его лица, а рука, державшая серебряную ложку, задрожала. Пот стекал по его крючковатому носу. Рука потянулась к маленькому кинжалу на поясе. Его зрачки расширились, а губы сжались в тонкую белую линию.

Горькое и мрачное чувство вины захлестнуло меня. Он был напуган, но мне требовалась его злость. Страх не заставил бы его встать на мою сторону, но вот ярость — вполне. И хотя я ненавидела себя за это, у меня была возможность подтолкнуть Дойуна к последнему шагу.

Я прошла вдоль стены, стараясь держаться в тени, чтобы меня не заметили. Умение красться в ночи незаметно и бесшумно, как змея, стало одним из многих моих новых трюков, хотя это все еще требовало усилий. Последние несколько недель скорость моих движений постоянно менялась: иногда я была быстрой и смертельно опасной, а иногда напоминала олененка, который только встал на ножки. Я все еще училась управлять своим новым телом имуги и человека.

Мужчина, похожий на крысу, что-то сказал. Его голос хрипло булькал, как нечистоты в канализации королевства.

— ...Следя за «Голубиной клеткой» в Костяной Яме, — сказал он, когда я проскользнула в другой конец комнаты и замерла слева от их стола. Даже Дойун, лихорадочно оглядывающий джумак, не заметил меня. — Сон Исыль снова задерживает оплату. Хозяин хочет, чтобы мы отправились туда утром, и я буду только рад познакомиться с местными девушками. В «Клетке» они самые лучшие.

— Но чертовски дорогие, — вздохнул коренастый, вытирая зазубренное лезвие. На металле виднелись пятна засохшей крови. — Столько денег за маленькую птичку.

— Девчонки Сон лучшие, Хада, — шмыгнул носом Крыса. — Ты бы это понял, если бы у тебя был вкус. Но вот Сон — настоящая тварь. Калмину надоели ее выходки, и если она не заплатит, то он убьет ее. И я его не виню. Он король Сунпо. Он выбрался из Кёльчхона. Этой твари стоит относиться к нему с должным уважением.

Я сдержала усмешку.

Конранд Калмин, лидер Чернокровых, выбрался из царства токкэби, потому что кто-то буквально спустился в ад, чтобы вернуть его. А теперь каждую ночь он пировал, изображая из себя императора и победителя, уверенный в том, что тот, кто вернул его, мертв. Но я жива.

Этого ублюдка ждет сюрприз.

Королевство принадлежит мне.

А правление Конранда скоро закончится.

— Я сделаю это, — предложил Ман Джису. Его голос был удивительно тих, с нотками нежности, от которых по коже пробежал холодок. — Я бы хотел это сделать.

— Не сомневаюсь, Джису, — пробормотал Крыса, а затем плюнул на лезвие и снова потер его. — Тебе это не просто понравится, ты получишь настоящее удовольствие.

Я пересчитала оружие троицы Чернокровых: зазубренный клинок Хады; два пистолета с тройными пулями, пристегнутые к поясу Джису; чикдо, рукоять которого удобно лежит в руке Крысы, и еще нож Дойуна. Вероятность кровавой драки была просто гигантской.

Если я буду быстрой и ловкой, нас ожидают восхитительные последствия.

Если тело предаст меня, как оно делало на протяжении последних дней, то последствия будут крайне неприятными.

Крыса стоял спиной к Дойуну, который так сильно потел, что резкий и горький запах страха наполнил мой нос. Хада и Джису сидели напротив него, но их внимание было приковано к юноше, который нес три чашки макколи, опустив глаза и плотно сжав губы.

Дойун начал вставать, его колени дрожали, выдавая страх перед этими мужчинами.

Я вынула руку из складок плаща и закатала рукав черного маскировочного костюма, чтобы показать изображение темного журавля. Мне было неприятно ощущать его на своей коже. Оно присосалось к руке, как скользкая и холодная пиявка. Но после того как здесь все будет закончено, я легко смою дешевую краску.

Мои планы относительно Чернокровых были просты. Но все же они сработают.

Один, два, три...

Я ждала, когда трое настоящих Чернокровых потянутся за напитками с подноса, который парень поставил перед ними.

Сейчас. Я должна действовать сейчас.

Горячо надеясь, что не споткнусь и не выставлю себя на посмешище, я вышла из тени. Это была маленькая победа — я с ужасной улыбкой быстро и грациозно возникла прямо перед Дойуном, встав спиной к Крысе. Победа, потому что, по крайней мере, сейчас мое тело выполняло мои указания.

Дойун вздрогнул, его глаза расширились, когда он заметил символ на руке. Он принял меня за Чернокровых. В его взгляде читалось: «Чего он от меня хочет, у меня ничего не осталось, они и так забрали у меня все, все, все, все...»

Моя улыбка стала шире.

Затем я напала на него.

Действовала быстро, без лишних эмоций. Не стоило причинять ему еще бо́льшую боль. Я слегка наступила ему на ногу, нанесла быстрый, но легкий удар в живот и, когда он отвлекся, сняла обручальное кольцо с его руки. В конце концов, до того, как стать наемным убийцей, я была воровкой. Ловкость рук была для меня привычной. Привычность успокаивала, как теплые объятия.

Дойун, задыхаясь от ужаса, хватал ртом воздух, как рыба, вытащенная из воды. Я подбросила в воздух его обручальное кольцо. Оно закрутилось, как миниатюрное солнце, и на мгновение застыло неподвижно, прежде чем упасть в макколи Крысы.

Я исчезла до того, как кольцо с тихим шлепком коснулось поверхности молочно-золотистой жидкости; до того, как оно опустилось на дно чашки, словно камень, брошенный в озеро.

Исчезла до того, как джумак превратится в хаос.

«Они не убьют его, — убеждала я себя, покусывая губу. — По крайней мере, не сегодня. Он все еще может платить дань».

Они дадут ему уйти — спотыкающемуся, с опухшим глазом, синяками, нежными, как плоды в середине лета, и несколькими сломанными костями, но они оставят ему жизнь.

Теперь у них есть его обручальное кольцо.

И нет ничего более опасного и злого, чем человек, которому действительно нечего терять, но при этом жаждущий всего. Я помогу ему вернуть себе жизнь, если он мне позволит. Помогу снова встать на ноги, если он позволит. Я искренне надеюсь, что он это сделает.

Мною овладело чувство удовлетворения, отравленное виной и сожалением. Я шла через район Фингертрап, довольная тем, что территория находится в вечном состоянии запустения. Улицы были погружены в чернильную тьму, потому что свечной воск стоил слишком дорого для жителей королевства. Но темнота никак не мешала мне — я отлично знала эти улицы, да и зрение стало намного острее, чем раньше. Меня радовало то, что, по крайней мере, сейчас я была юркой, а не неуклюжей. Прошел по меньшей мере день с тех пор, как я в последний раз споткнулась и упала, а мир вокруг меня закрутился. Я становилась сильнее, привыкая к новой форме.

В некотором роде я была благодарна судьбе за нападение в лесу. Благодарна Ван Дживуну, главе повстанческой группы Кёльчхона под названием «Революция», который стал свидетелем моего предательства на пляже, моей неосмотрительности по отношению к императору, которого я собиралась ударить. Смертельная рана, полученная мной в наказание, привела к тому, что я проглотила усилитель вонгун, который, в свою очередь, даровал мне это.

Мощь, превосходящую мои самые смелые мечты.

Силу, превосходящую все на свете.

Победу.

Это был не просто усилитель, который подарил мне победу, а Голос — древний и холодный, как звезды.

Он эхом разносился по всем уголкам моего сознания, отчего я покрывалась ледяным потом. Внезапно похолодало. Я ускорила шаг, словно могла убежать от слов, проникающих в мое сознание.

«Этот клинок, клинок в нашей груди. Он пропитан ядом имуги. Мы были рождены из яда. Мы были рождены от яда. Рождены из чешуи змеи. Не забудь это, Син Лина. — Слова звучали торжественно и укоризненно. — Не забудь это».

Я тяжело сглотнула, почувствовав тошноту. Как я могу забыть, что родилась от врага токкэби и богов? Богов, которых я почитала. У меня вошло в привычку горячо надеяться, что боги примут меня такой, какая я есть, несмотря на мою чешую. Но часть меня шептала, что этого не произойдет. Часть меня задавалась вопросом, достойна ли я молиться им.

— Оставь меня в покое! — резко бросила я и быстро заморгала. — «Сегодня мне не нужны твои речи».

Голос мягко рассмеялся: «У тебя отвратительные манеры».

Прошло две недели после моего перерождения, именно тогда Голос... заговорил со мной.

Иногда он тихо дремал, но чаще всего давал о себе знать. Сначала я приняла его за Мысль — старого врага, оставляющего за собой темный след, мучающий. Сан, Чара, Юнхо, Крис...

Но вскоре я поняла, что Голос был чем-то совершенно иным.

Мысль никогда не... звучала так. Словно моя вина, моя травма нашептывала мне. В Голосе не было стального, древнего тона. Мысль была стыдом сломленной девочки, которая лишилась всего и всех.

Я больше не слышала Мысль. Теперь был только Голос.

Я гадала, не разорвал ли Голос Мысль в клочья, как бешеное животное, обнаружившее, что кто-то вторгся на его территорию. Я быстро поняла, что Голос другой. Он словно живой. Живее, чем Мысль, — отголоски воспоминаний, отблески вины, мои обостренные страхи.

И впервые я услышала его.

«Открой глаза и узри, какие чудеса мы сотворим вместе», — пробормотал он, когда резкий белый свет жизни хлынул в мое тело, и я задалась вопросом, что же это за холодное, жестокое сияние силы, поселившееся в моих костях и крови. Оно пришло в садах, когда Дживун направился ко мне со сверкающим топором в руках.

«Эти», — ответила я.

Тогда я впервые заметила чешую. Острую, сверкающую и прекрасную. Лезвия из моего собственного тела. Я назвала их чешуйчатыми клинками.

С их помощью я вырезала сердце Дживуну.

Казалось, моя внутренняя сила обрадовалась этому.

Сила не должна уметь говорить. Я знала, что́ именно сказали бы мне Руи или Кан, если бы я рассказала им о Голосе, который появился вместе с силой, с изменениями.

«Это невозможно, — отрезал бы Кан с тем настороженным выражением, которое я теперь так часто наблюдала. Он внимательно изучал бы меня, как будто, несмотря на все, что произошло после того, как мы оказались в лесу, мне по-прежнему нельзя доверять. — У силы нет разума. Сила не разговаривает».

Но все же именно это она и делала.

Хотя и не должна.

По какой-то причине я не рассказала им об этом. Я скрыла это от всех. Что-то заставляло меня молчать те несколько раз, когда я набиралась смелости подойти к Руи.

Ханыль Руи, мой друг и... что-то большее. Токкэби, которого я должна была убить, но вместо этого поцеловала. Токкэби, о котором я заботилась так, как не могла заботиться ни о ком после… после смерти Сана.

Глубоко. Серьезно. Пылко.

И все же что-то удерживало слова во рту, пока их вкус не исчезал, оставляя меня безмолвной. Моя внутренняя борьба оставалась незаметной для посторонних глаз.

Я замедлила шаг. Левая нога начала болеть. Мышцы свело судорогой. Было трудно бороться с хромотой, которая осталась, несмотря на возросшую силу. Я могла бы использовать мази, настойки, но мне казалось неправильным искать в этом утешение, поскольку боль напоминала о моих ошибках. О моей истории.

Успокаивало лишь то, что я скоро найду Асину и она поплатится за то, что вонзила кинжал слишком глубоко мне в ногу.

Они все заплатят. Начиная со Стоп. Затем Ноги, Перья, Клювы, Венец и, наконец, эта мерзкая, отвратительная Корона.

За Сана. За Чару. За Юнхо. За Крис.

Я настороженно остановилась.

Несмотря на безлюдные улицы, в королевстве не было тихо. Слышался звон бокалов, грохот повозок, усталое ржание лошадей, шелест простыней, стрекотание цикад и далекое громыхание летней грозы. Звуки сливались воедино, образуя симфонию, которая поднималась и опускалась в ритме жизни. Я все еще училась настраивать эту мелодию, сосредотачиваясь только на том, что находится прямо передо мной, — на том, что мне нужно услышать.

Конечно, бывали моменты, когда эта мелодия звучала так громко, что я падала на колени, зажимая уши руками, и раскачивалась взад-вперед, пока Руи держал меня за плечи, бормоча успокаивающие слова, которые я едва слышала... но такие моменты стали реже благодаря слуховым упражнениям, которым научил меня император.

Но теперь я позволила себе расширить ощущения в поисках звука, который, как мне показалось, я услышала. Это был словно шорох. Шелест.

Скольжение.

ГЛАВА 2

Несколько долгих мгновений я стояла неподвижно, прислушиваясь к звукам. В голове застучало. Мышцы напряглись, а сердце замерло, я словно ощутила... тоску.

В памяти всплыл образ темного тумана и грозы. Вспышки бирюзового цвета. Капанье воска с быстро плавящейся свечи на мои пальцы. Я вспомнила сны, мучающие меня после того, как я покинула царство Ёмры.

Я судорожно вздохнула и взяла себя в руки, сосредотачиваясь только на том, что передо мной. Какой смысл стоять здесь всю ночь, ища источник звука, которого здесь никогда не было?

«Глупая, — упрекнула я себя, ослабляя хватку на чикдо. — Они не появляются здесь, в Исыне».

Голос хрипло рассмеялся. Казалось, он знал то, что мне оставалось неведомо.

Вскоре я дошла до небольшого дома, где остановилась три дня назад. Со вздохом облегчения открыла дверь. Завтра я нанесу визит Гван Дойуну. После сегодняшнего происшествия завоевать его доверие будет легко. И хотя его рана все еще кровоточила, я могла предложить ему утешение. Деньги. Силу. Если он присоединится ко мне.

Это не изменит то, что я натворила, но может стать началом. Когда я начну управлять королевством, он не будет голодать. Он будет здоров. Счастлив. И возможно, найдет другую женщину. Другую жену, милую и ласковую. Живую.

Так я извинюсь перед ним.

Я захлопнула за собой дверь. Образ счастливого Дойуна должен был усмирить поднявшуюся волну вины, но этого не произошло. Медленно я пробралась к ведру с чуть теплой мутной водой в ванной комнате. С трудом сглатывая из-за сухости во рту, сняла шляпу и повязку и распустила волосы, собранные в пучок. Я сбрызнула лицо водой и зажмурилась.

Его боль поможет мне. Как бы я ни убеждала себя, что это для него, для меня это не менее важно.

«Успокойся, — отрезал Голос. — Это было необходимо. Теперь он поможет нам. Что значат его обиды по сравнению с кровью, пролитой во дворце Когтей? Как его боль может быть сравнима с нашей? Он потерял лишь жену. А скольких потеряли мы? Ты помнишь имя каждого».

Передо мной всплыло воспоминание о кровавой бойне той роковой ночи. Из тел Чары и Крис торчали кинжалы, их светлые волосы слиплись от крови. Юнхо, у которого в середине лба зияла темная дыра, а изо рта сочилась кровь.

Призрачно-бледное лицо Сана застыло раньше остальных; глаза теплого орехового цвета стали пустыми и остекленевшими. Тело было испещрено пулями.

Я крепко зажмурилась и резко открыла глаза, чтобы избавиться от любимых образов. Я была на его месте. Я лишилась всего. Я уставилась на разбитое зеркало. Кто я такая, чтобы лишить всего другого? Я убила его жену. Забрала его кольцо. Причинила столько боли. Я убила его жену.

Я хорошо помнила ту ночь. Я проскользнула в дом Дойуна, чтобы убить его возлюбленную. Ёмра, бог смерти, стоял позади меня, держал меня за руку, останавливая дрожь.

Она была маленькой и юной. Губы цвета розы, глаза, обрамленные длинными темными ресницами.

Я не хотела убивать ее, но все же я это сделала.

«У тебя не было выбора, — успокаивающе прошептал Голос. — Тогда не ты принимала решения, Калмин угрожал нашей сестре».

«Выбор есть всегда. Я потерла водой с мылом журавля, которого ранее нарисовала чернилами на предплечье, но мне не понравилось, как он выглядел. Вода в ведре почернела, а кожа покраснела. И я так долго принимала неверные решения. Необходимость... не всегда важнее того, что правильно».

«Это не наши слова. Так утверждал токкэби».

Слова были пропитаны отвращением.

Девушка в зеркале усмехнулась. На мгновение она стала незнакомкой. Она не хотела, чтобы королевство узнало ее, и на секунду наши желания совпали. Но, несмотря на изменения, мое лицо — лицо убийцы — осталось прежним. Я отвернулась и закрыла глаза, когда чувство стыда вновь затопило меня, но мой собственный образ слишком сильно запечатлелся в памяти.

Черные волосы, щекочущие ключицы. Густая челка, выбившаяся из-под повязки, закрывала лоб и падала на глаза. Белый шрам тянулся прямо из-под правого глаза к уголку губы — след от лезвия стал похож на дорожку слезы. Длинный заостренный нос. Тонкие бледные губы, изогнутые в усмешке. Я знала, что не такая красивая, какой мне хотелось бы быть. Моя приятная внешность поблекла, ее заменило что-то другое... неземное. Я стала не совсем человеком.

«Не обращай внимания на слова токкэби, — продолжал Голос. — Не сожалей о той смерти».

«Я приняла эти слова слишком близко к сердцу. У меня был выбор. И я сделала неправильный. Раньше я всегда делала неправильный выбор».

Я открыла глаза, сбросила мокрый от пота плащ и костюм и начала расхаживать голой в темноте, желая, чтобы Голос ушел. Но он остался.

«Что ж, — сказал Голос, и половицы заскрипели под моими босыми ногами. — Она мертва, а у нас есть работа. Она для тебя что-то значила? Нет».

«Но она значила для него. А я забрала ее. Так же, как Калмин забрал мою семью. — Я провела трясущимися руками по волосам. — Я больше не буду такой. Хватит. Я не трону невинных. Больше никаких незаслуженных смертей. Теперь у меня сила. Настоящая власть. Я должна поступать, как боги. Справедливо. Правильно. Хорошо».

«Разве боги терзаются чувством вины?» — поддел меня Голос, и я тяжело вздохнула.

Вина. Она стала еще одним моим вечным спутником. Даже после воссоединения с Саном в подземном царстве Чосын, даже после нежных заверений, с которыми обратился ко мне его призрак, чувство вины все еще продолжало сжимать мое горло тонкими пальцами с такой силой, что темнело в глазах.

Несмотря на изменения, боль в ноге, шрам на лице и вина стали частью меня, такой же привычной, как звонкий смех младшей сестры, как тыльная сторона собственных ладоней.

Но я вернулась. В Сунпо. У меня появился шанс исправить ошибки.

Крысолов был верен своему слову. В соответствии с моими пожеланиями, непостоянный император Кёльчхона действительно освободил Конранда Калмина от чар принуждения, наложенных на него заколдованной флейтой Крысолова, Манпасикчоком. Красноволосый змей действительно вернулся в королевство Сунпо, где правили преступники, возомнившие себя властью.

Формально именно Ханыль Руи был настоящим императором Сунпо. Но Крысолов не обращал внимания на этот город, за исключением тех случаев, когда король токкэби прикасался губами к своей прекрасной флейте и его песня заманивала людей в королевство Кёльчхон. Они работали там с пустыми глазами как слуги.

По моему требованию Руи пообещал прекратить похищать людей. Такова была цена моей помощи в дни, предшествовавшие битве с Дживуном. Однако император не захотел возвращать тех, кого он забрал, и это все еще беспокоило меня.

— Я не могу... — сказал Руи, когда я стала настаивать, разжигая свои подозрения, что за его похищениями кроется нечто большее. Это тайна, которую я до сих пор не разгадала. Но, несмотря на его нежелание рассказывать, я доберусь до правды.

Однако сейчас меня призывали более неотложные дела.

Пока Калмин был увлечен головокружительным возвращением и правил королевством, которое, по его мнению, принадлежало ему, я искала союзников.

Потому что, когда я убью его, когда я убью их всех, мне потребуются союзники. Те, кто поддержит мои новые правила. Те, кто поможет восстановить королевство, те, кто утихомирят любое возмущение, когда я взойду на трон.

За три, точнее, уже четыре дня с моего возвращения я удержалась от посещения логова Чернокровых в богатом районе под названием Медный двор. Я еще даже не видела Конранда.

Не потому, что боялась. Когда тело слушалось меня, то я становилась гораздо сильнее, чем раньше. Сильнее, чем слабая девушка, которой он когда-то пользовался как оружием; сильнее, чем убитая горем девушка, которую он объявил своей собственностью. Нет, я не боялась.

Я была в ярости.

Если бы я заметила алую змею, я убила бы ее на месте, испачкав руки в крови. Но так не получится.

Сначала Стопы. Затем Ноги.

После Перья. Клювы.

Венец. И затем наконец...

Корона.

Весь Журавль падет. Он должен захлебнуться собственной кровью, умирая медленно и мучительно. Должен хрипеть и умолять о пощаде. Но его будет ждать лишь полное уничтожение.

Калмин отобрал у меня все. Калмин отобрал у меня всех. И я по справедливости отплачу ему тем же. Я буду по очереди отрывать части Журавля. А затем, когда Калмин лишится всего, убью его и заберу королевство.

Поэтому я терпеливо ждала подходящего момента. Искала союзников, набирала силу в виде преданных людей. Я убивала Стопы в переулках, безжалостно перерезая им горло чешуйчатыми клинками, позволяя им с глухим стуком упасть на грязную землю.

Я убивала все эти дни.

Я начала с Унимы Хисао, чье предательство спровоцировало массовое истребление Когтей. Но, решив отомстить, я попала в ловушку. Эта ловушка помешала мне добраться до друзей, прежде чем их убили, в то время как трусливый Унима бежал в свой дом в королевстве Октари на Южном континенте и вернулся, когда пыль улеглась, только для того, чтобы я закончила начатое.

Он умер, проклиная себя за свою глупость.

А затем было двадцать четыре Стопы. Для королевства вроде Сунпо, где убийство так же обыденно, как музыка, это не так уж много. А я даже не приблизилась к достижению своей цели. Осталось три Стопы в таверне и еще несколько человек. Затем я примусь за Ноги; оторву их, как стервятник — у давно умершего существа. Эти дни можно назвать затишьем перед бурей.

«Видишь? — прошептал Голос. — Разве настоящие боги представляют себе убийства? Даже если жертвам воздается по заслугам?»

«Замолчи, — отрезала я. — Они заслужили смерть».

Голос неохотно замолк, и я направилась в тесную спальню, где натянула шелковую ночную рубашку, пахнущую им.

Аромат цветущей сливы и лакрицы.

Свернувшись калачиком на кровати, я сняла простое серебряное кольцо с безымянного пальца правой руки. Его тепло согревало мою ладонь. Я крутила его, вглядываясь в переплетающиеся буквы древнего языка. Я не знала точного перевода, но могла догадаться о значении фразы. Я сразу же приду к тебе куда угодно.

Я поднесла кольцо к губам, но так и не коснулась их, несмотря на желание, бурлящее у меня внутри.

Сегодня вечером нельзя отвлекаться. Нужно выспаться. А завтра я нанесу визит Гван Дойуну и Сон Исыль. Этим вечером я слышала перешептывания Чернокровых о владелице «Голубиной клетки» — женщине, которая не заплатила дань Конранду Калмину.

А женщина, которая не платила дань Конранду Калмину, несомненно, скорее друг, чем враг. Я добавила ее в список своих целей. Она находилась среди влиятельных людей, которые могли бы мне помочь, когда я верну себе Сунпо.

С сожалением я надела кольцо на палец. На мгновение оно стало холодным, словно в знак разочарования.

Я спала.

Мне снились сны, о которых я не просила.

Мир пах сладким цветением вишни и острыми, жалящими молниями. Серые грозовые тучи на сиреневом небе заслоняли луну. Клубы темного тумана вились вокруг моих лодыжек, мягкие, как птичьи перья.

На мне не было ничего, кроме тонкой белой ночной рубашки, правая рука сжимала быстро тающую свечу. На пальцы капал горячий, липкий воск. Кольца не было. Как и оружия.

Волосы снова стали длинными. Иссиня-черные пряди развевались на ветру, который принес с собой холодные брызги от реки. Она петляла, сверкая, переливаясь розовым светом под бледно-голубым небосводом. Непроницаемый слой клубящегося тумана скрывал эту реку от глаз, но я знала о ее существовании, как человек знает, что руки и ноги — неотъемлемая часть его тела.

Это была река Сочхонган, отделяющая царство мертвых от царства живых. Прямо у моих босых ног начинался мост Хванчхон — нефритовый мост, который привел бы меня в чертоги Ёмры, если бы я решила перейти его. Но здесь нет бога, только мертвые. Ёмра давно оставил нас. Возможно, я смогла бы нарушить правила, перейти мост, навестить Когтей и вернуться. Сан однажды так сделал.

Но все же я не сдвинулась с места, даже когда мурашки поползли по коже, а тело охватила дрожь.

Я почувствовала его присутствие позади себя. Древнее, мудрое. Я чувствовала его изучающий взгляд сквозь туман. Я знала, что, обернувшись, увижу существо, обладающее смертоносным, сверкающим бирюзовым цветом и змеиной грацией. Мне хотелось обернуться. Я хотела увидеть его, поговорить с ним. Желание сдавливало грудь, сжимало сердце. Но я не могла пошевелиться — ноги словно приросли к земле. Меня словно сковало, а туман, обвивающий мои быстро холодеющие ноги, не давал мне сдвинуться с места.

— Лина, — прошептал хриплый голос, похожий на шелест ветра, проносящегося над полем с сеном. — Дитя яда.

Я замерла, но не почувствовала страха. Только нарастающее отчаянное желание заговорить с существом, стоящим позади меня, впервые взглянуть на него. Я открыла рот, но во рту пересохло. Слова отказывались сходить с языка. Изо рта вырвался слабый и жалобный звук, похожий на плач новорожденной птички.

Клубы тумана кружились, поднимаясь вверх, движение всколыхнуло черную, как обсидиан, дымку. Существо обошло вокруг меня. Пламя свечи замерцало. Обжигающий воск капал на кожу. Я знала, что должна покинуть Чосын, пока свеча не догорела окончательно, но не могла заставить себя уйти, не увидев монстра в тумане.

— Не плачь, дитя, — пробормотало существо, и я почувствовала, как его взгляд стал напряженным. (Я осознала, что слезы — теплые и соленые — потекли из моих глаз.) — Чего ты хочешь? Чего ты ищешь?

«Тебя, — подумала я, мое сердце разрывалось от желания увидеть его, и я боялась, что оно может разбиться. — Я хочу увидеть тебя! Больше всего на свете я хочу поговорить с тобой».

Меня словно магнитом притягивало к существу передо мной, и я не могла сопротивляться.

Ответом послужила лишь удовлетворенная тишина, как будто это существо могло слышать мои мысли.

Затем я проснулась.

ГЛАВА 3

Я приподнялась на кровати, дышать было тяжело, пот стекал по телу. Палящее утреннее солнце уже начало проникать в окно маленькой спальни, зарешеченное ханджи⁴, освещая пылинки, танцующие в воздухе, и обжигая мою кожу. Но все же, несмотря на летнее тепло, меня охватил леденящий страх. Ночь принесла очередной кошмар.

Имуги.

Змееподобные монстры, которые когда-то терроризировали Исын, мир смертных, существа с темными намерениями, сражавшиеся с самими богами. Именно на этом поле битвы родились токкэби, возникавшие по мере того, как оружие богов пропитывалось как их кровью, так и кровью имуги. В результате битвы имуги были изгнаны в Чосын, царство Ёмры, но там они пробыли недолго. После ухода богов токкэби постоянно воевали с имуги, однако через некоторое время змеи по собственной воле спустились в Подземный мир. С тех пор они оставались там по причинам, столь же неясным, как самые темные ночные тени.

Я встретила имуги, когда сама спустилась в Чосын. Как и в моих снах, туман скрыл змею из виду, оставив только отблеск яркой бирюзовой чешуи. Я чувствовала исходящее от нее любопытство и тот же изучающий взгляд. Но я воссоединилась со своим телом в Кёльчхоне, прежде чем эта встреча привела к чему-то большему.

Вскоре после возращения меня начал мучить кошмар. Один и тот же. Аромат цветения вишни и молний, шепот имуги. Я стояла неподвижно, слезы катились по щекам, отчаянная тоска сжимала грудь.

Страх.

Но в этом сне меня пугала не имуги, а собственная реакция.

Раньше я ужасно боялась змей. Когда я натыкалась на одно из этих извивающихся тел, у меня потели ладони, подкашивались колени. На меня нахлынули воспоминания о старом доме родителей, о том, как я проснулась посреди ночи и увидела, что змея, прокравшись в нашу ветхую хижину, обвилась вокруг моих ног.

Но теперь этот страх пропал. Он умер, когда я переродилась, и на его месте появилось нечто более пугающее.

Стремление.

Однажды я почувствовала его. Нездоровое любопытство вынудило меня остаться рядом с имуги, несмотря на то что свеча быстро таяла. Только эхо слов Сана: «Обещай, что ты позволишь себе жить. По-настоящему жить» — вывело меня из транса и позволило покинуть Чосын. После этого я впервые услышала Голос.

Но в этих снах не было Сана. Я оставалась с имуги, охваченная чем-то гораздо бо́льшим, нежели просто болезненное любопытство.

«Это всего лишь сон, — напомнила я себе. — Всего лишь сон».

На дрожащих ногах я встала с постели. В ванне яростно терла свое опухшее лицо водой с мылом, откидывая с глаз мокрую от пота челку. Стрижка была обдуманным решением с моей стороны — мера предосторожности на случай, если Калмин или кто-то из его подчиненных заметит меня в Сунпо. Они считали, что мое тело лежит на глубине шести футов под землей в Кёльчхоне, и не собирались меня искать, но я не могла позволить глупой ошибке разрушить мой план — не хватало, чтобы кто-то заметил и узнал Жнеца Сунпо. Я уже поднесла нож к волосам, но Руи остановил меня — в его серебристых глазах плескались изумление и веселье — и вручил мне ножницы.

Сейчас Гван Дойун жил в Городе рыб, где обитали некогда богатые люди. Там не было домов с черепичной крышей — их покрывала солома. У Дойуна крыша вообще наполовину обвалилась, дверь была обшарпанной. Но когда-то бывший ремесленник жил в богатом Монетном дворе, в прекрасном особняке, мало чем отличающемся от дома Чернокровых, да и расположенном в том же районе. В моей памяти запечатлелись блестящая черепичная крыша и отполированные деревянные полы того дома. Как и легкий скрип, когда я наступила на них, чтобы перерезать горло его жене.

«Дыши». Теперь я другая. Теперь я сама принимаю решения.

Теперь же он жил в Городе рыб на востоке.

Наш старый дворец — дворец Когтей — тоже находился в Городе рыб, на самой окраине королевства, прямо на берегу моря Ёнвангук, омывающего континент. Я не планировала отправляться туда сегодня. Боль не утихла, рана кровоточила. Еще не время было двигаться дальше. Я нанесу визит Дойуну и Исыль, но постараюсь не приближаться к дворцу; это не составит особого труда, ведь он находится далеко от других зданий, в сельской местности.

Я все хорошо спланировала. Дойуна всегда было легко напугать, но после вчерашних событий он хотел утешения.

После встречи со Стопами в джумаке он нуждался в ласковых словах и нежных уверениях.

Именно поэтому я вышла на утреннее солнце в скромном ханбоке, а не в маскировочном костюме. Чогори, куртка нежно-розового цвета с лентой. Чхима⁵, чистая, девственно-белая, подходила к цвету моей обуви. Ханбок, взятый из Кёльчхона, точнее, украденный из шкафа Пак Ханы.

Конечно, я могла бы прихватить несколько ханбоков из своего гардероба, но поняла, что Хана, продолжавшая следить за мной даже после того, как я спасла жизнь ее императору и возлюбленному, собиралась отомстить мне.

На улицах Фингертрапа уже царила утренняя суета, вскоре должна была открыться еженедельная ярмарка королевства. Мощеные улицы наводнили торговцы, разносящие корзины с продуктами. Их простые белые одежды пропитались по́том, а лица раскраснелись под широкими полями соломенных шляп. Лошади фыркали, цокая копытами по мостовой; они тащили тележки, прогибающиеся под тяжестью мешков с рисом.

Я отошла подальше от топота лошадей, болтовни продавцов, стараясь не касаться юбками темных луж, растекающихся по улице. Воспоминания о последнем моем посещении рынка закружились в сознании, как лепестки вишни на ветру.

«Это обычное для вас дело — появляться на крышах из ниоткуда?» — «А для вас, я так понимаю, обычное дело — сбрасывать с крыш наивкуснейшую еду?»

Я с улыбкой вспомнила наш разговор, бросила взгляд на кольцо. Оно приятно грело кожу.

Булочница стояла за прилавком рядом с продавцом меха из Вюсана, как всегда любуясь его бицепсами, пока он, красуясь перед ней, раскладывал шкурки, добытые в дикой местности своего королевства. Женщина не заметила, что я стащила из корзинки две сахарные булочки и весело продолжила свой путь.

Есть вещи, которые никогда не меняются.

Я спрятала одну булочку в карман юбки. Оба кармана отяжелели: один от выпечки, другой — от того, что поможет подкупить Дойуна. Я была уверена, что сладости и мое очарование тоже сыграют в этом роль. Однако Когти научили меня, что по-настоящему сделку скрепляют только сокровища. Сокровищница Руи в Кёльчхоне была полна драгоценностей и безделушек, которые вполне соответствовали моим требованиям.

Я быстро добралась до Города рыб. Сунпо было маленьким, даже миниатюрным, королевством по сравнению с северными Вюсаном и Бонсё. Как только я дошла до Города рыб, в нос ударил резкий запах рыбы, а взгляд упал на ветхие дома, расположенные вдоль дороги. Чумазые рыбаки, плавающие на своих хлипких лодчонках по морю Ёнвангук, тащили вверх по тропинке мешки с рыбой, чья чешуя блестела на солнце.

Я поморщилась от вони. Летом не было льда для рыбы, и, судя по запаху, бо́льшая часть улова уже испортилась, пока рыбаки добрались до берега и преодолели километры пути до города. Прилагая неимоверные усилия, я отключила обостренное обоняние и подошла к двери Дойуна. Каменные стены осыпались и были покрыты сколами, а выложенная галькой дорожка, ведущая к его дому, усеяна пятнами засохшей крови. Я присмотрелась и поджала губы. Вчера его ранили. Из-за меня.

Прежде чем смелость покинула меня, я тихо постучала в дверь. Ответом была тишина. Но через некоторое время раздался испуганный голос:

— Кто там?

— Друг, — мягко ответила я, сжимая сокровище в руках.

Я терпеливо ждала.

Наконец дверь со скрипом отворилась. Опухшие глаза смотрели на меня сквозь полоску темноты за дверью. Его взгляд скользнул по шраму.

Меня охватил леденящий страх. Прошлой ночью я надеялась, что шляпа прикроет бо́льшую часть пореза на моем лице и что Дойун, увидев фальшивую татуировку, не заметит, что мужчина перед ним — на самом деле восемнадцатилетняя девушка со шрамом. Глупо было надеяться на это. Следовало воспользоваться пудрой.

Но взгляд Дойуна слегка смягчился. Возможно, при виде моей слабой, неуверенной улыбки. А может, потому, что я приложила огромные усилия, чтобы походить на его покойную жену: подкрасила ресницы, с помощью помады придала губам форму розового бутона, наложила румяна на скулы, чтобы лицо стало более полным, округлым и добродушным.

Да, это была хитрость. Но необходимая. Я подозревала, что мой истинный вид мог... напугать. Если присмотреться, то, вероятно, можно было сказать, что я — другая.

Я воспользовалась его мимолетным смягчением.

— Мне надо лишь поговорить, я не займу много времени. — Было сложно представить голос его жены, я слышала только ее крики. Поэтому пришлось ограничиться легким шепотом, который резко отличался от моего привычного хриплого голоса. — Я пришла без тех, кого вы боитесь. Я друг, правда. Прошу вас. Позвольте войти.

Дойун сомневался.

— Кто вы?

— Враг вашего врага. Я услышала историю об умершей жене и украденном кольце и пришла поговорить с вами.

Я внимательно наблюдала за ним, когда упомянула кольцо. В его взгляде вспыхнула злость.

Я сглотнула горечь:

— Думаю, я могу возместить утрату.

— Ничто, — процедил Дойун, — не сможет возместить мою утрату. Ничто. Они отобрали у меня все. Вы не сможете мне предложить достойную замену.

Я покачала головой:

— Думаю, что по крайней мере одна вещь может.

Было бы легко принять мои слова за намек другого рода, но Дойун был слишком умен для этого. Он увидел мой шрам. Услышал тихое обещание в моем голосе.

И он попался на наживку и распахнул дверь. Дойун задержался на пороге еще на секунду, настороженно оглядел улицу, затем захлопнул дверь и запер ее дрожащими пальцами. Внутри кисло пахло телом и крепким чаем. Темно, очень темно, но я прекрасно все видела.

Вчера я не дала бы Гвану больше тридцати, но сегодня он выглядел на пятьдесят: морщинистый и сутулый, со слезящимися глазами и ртом, который казался раной на желтоватой коже. Он был одет во вчерашний ханбок, но сегодня ткань была перепачкана кровью и грязью. Его опухшие глаза не так сильно беспокоили меня. Но по его походке я могла определить, где именно проявились синяки на его теле. Губа была разбита, руки тряслись. И, несмотря на мои попытки заглушить лишние звуки, я слышала неровное биение его сердца.

Угрызения совести и что-то вроде отвращения к самой себе пронзили грудь, когда Дойун облизнул губы.

— Итак, — сказал он, и его тонкие усики дрогнули, когда он отошел от двери и, прихрамывая, направился к комнате слева.

Я пошла за ним.

— Вы сказали, что вы друг.

Мы зашли на маленькую кухню.

— Да, — тихо ответила я, пока Дойун ковылял к низкому столику в углу, на котором рядом с влажной тряпкой стояла миска с розоватой водой.

Он сел на подушку, а я встала на колени напротив, наблюдая, как он снова смочил тряпку в воде и приложил к распухшей губе. Кровь с прошлой ночи высохла, и губа покрылась коркой.

— Как вас зовут? — Дойун спокойно смотрел на меня, хотя я уловила запах его страха и недоверия. — И как... и как вы хотите возместить утрату? На кого вы работаете? На Сон? — сразу же предположил он. — Вы одна из ее голубок?

Если неприязнь женщины к Чернокровым так хорошо известна, то можно не сомневаться, что я завоюю ее преданность так же легко, как и доверие Дойуна. Я улыбнулась, чуть не забыв о том, что нужно держать губы сжатыми, а глаза — скромно опущенными.

— Нет, я не голубка. — Я внимательно посмотрела на него. С каждым моим словом черты его лица расслаблялись, а взгляд становился все мягче. — Меня зовут Син Лина. Я... Жнец Сунпо.

Губы Дойуна сжались, сердце учащенно забилось.

— Бандит, — испуганно произнес он. — Коготь. Убийца. — В его словах чувствовался леденящий укол шока.

Вдох. Выдох. Он не знал, что это была я.

Мое настоящее имя, моя личность никогда не были легкой добычей. Юнхо позаботился об этом, чтобы защитить меня от других убийц и тех, кто был бы рад избавить от меня город. Калмин поступал так же, но лишь потому, что хотел сохранить свой украденный приз, свое проклятое «наследство». Он был властолюбивым хозяином, довольным тем, что у него в подчинении находится Жнец, но достаточно завистливым, чтобы скрывать мое истинное имя в компании тех, кто, возможно, отнял бы меня у него.

В основном меня знали как тень в ночи, избавляющуюся от тел Сунпо. Безликий монстр в темноте. Злодей из детских сказок. «Вернись домой к десяти, иначе Жнец заберет тебя. Не тяни сестру за волосы, иначе Жнец отрубит тебе руки».

Скоро это изменится. Мне хотелось, чтобы все Три королевства узнали, кто убил Конранда Калмина.

— Да, Жнец, — осторожно ответила я, стараясь не обращать внимания на запах страха Дойуна. Мне стало тяжело дышать. Я должна была рассказать о себе, но не слишком много. Сказать правду, но не всю. — Я была лучшей убийцей Когтей.

Мужчина удивленно моргнул и выронил тряпку:

— Но вы...

— Молодая? Да. — Я слегка склонила голову. — Я осиротела, когда...

— Нет-нет. — Он нахмурился. — Я хотел сказать, вы живы. Вы не умерли, как остальные. Я думал... я думал, вы мертвы.

Возможно, Дойун не слышал бахвальство Калмина. Я сглотнула комок в горле, понимая, что теперь настало время рассказать ему свою историю потерь, горечи, ненависти, которая горела во мне.

— А, вы об этом. — Я слегка наклонила голову набок, стараясь не показывать, что мое сердце только что раскололось на части. — Да. Я единственная, кому удалось выжить, Конранд Калмин забрал их у меня. И я знаю, Гван Дойун, что он забрал кое-кого и у вас. — Я впилась ногтями в ладони и старалась говорить мягко, нежно, успокаивающе. Моя вина. Моя вина. — Вашу жену. Гван Юнджи. После вашего неповиновения она стала мишенью для Конранда Калмина.

— Я не заплатил дань, — прошептал Дойун, прижав кулак ко рту и закусив костяшку. Кровь проступила на его руке. — Он потребовал слишком много. Я не подчинился его правилам.

— Он отобрал у вас все. — Я аккуратно перегнулась через стол и убрала его руку ото рта. Он посмотрел на меня широко распахнутыми глазами, когда я прижала тряпку к его ране. Я знала, как он страдал. Я понимала его боль. — Со мной он поступил точно так же. Думаю, у нас с вами есть общий интерес. Конранд Калмин заставил меня работать на него целый год, — продолжила я, выжимая воду. — И я знаю имя того, кто убил вашу жену, Гван Дойун.

Дойун поднял на меня глаза, и я заметила в них настороженность и подозрительность, проступившие сквозь боль и усталость. Я покачала головой, стараясь придать своему выражению как можно больше искренности.

— Это была не я, — мягко прошептала я, касаясь его ран. Ложь оставляла во рту привкус жженого сахара, и я изо всех сил сдерживалась, чтобы не закашлять. Но это было необходимо для его же блага. — Однако Калмин пытался заставить меня. Он потребовал, чтобы я убила ее, но я отказалась. Я хоть и была убийцей, но не трогала невинных женщин. Калмин пришел в ярость и в наказание велел избить меня до полусмерти Ман Джису, а после продержал в камере неделю без еды. — Я закрыла глаза, нижняя губа задрожала. — Это была не я. Клянусь своей жизнью. — Я проглотила горьковато-сладкий привкус сахара и открыла глаза, выдерживая его взгляд, несмотря на то что мое горло сжалось от стыда.

Я видела, что бедный мужчина поверил моим словам. Я была искусной лгуньей, способной смешивать правду с вымыслом до тех пор, пока одно не станет неотличимым от другого.

Хотя порой я ненавидела себя за это.

Ман Джису действительно избил меня до полусмерти, но я всегда подчинялась приказам Калмина, ведь на кону всегда была жизнь Ынби. Но Дойун знал лишь то, что я рассказала ему. Для него я была Син Линой, прекрасной, хоть и убийцей; молодой и милой, как его жена. Син Линой, которая помогла ему обработать раны. Усталость и печаль отражались в глазах Дойуна. Подозрения были устранены, и он мог присоединиться ко мне. Получить шанс на лучшую жизнь.

— Я знаю имя убийцы, — повторила я. Язык казался таким тяжелым, словно налился свинцом. — Я расскажу вам в обмен на услугу. Я также знаю, что могу убить его за ту же плату.

— Какую услугу? — В прерывистом шепоте послышалась надежда.

— Я собираюсь свергнуть Чернокровых. — Я произнесла эти слова как можно мягче, откладывая тряпку. — Я могу это сделать. Я убью Конранда Калмина, убью его приспешницу Асину и всех, кто стоит между ними. Но мне нужна поддержка. Мне понадобятся клятвы верности, потому что, когда я верну Сунпо Когтям, начнутся беспорядки. Ведь есть те, кто извлек выгоду из правления Чернокровых. Многие, кто присоединился к банде задолго до того, как они вырвали контроль над королевством из рук Когтей, были щедро вознаграждены. И поэтому, Дойун, я хотела бы попросить вашей помощи, когда придет время. Может, у вас нет денег, но ваши слова по-прежнему имеют силу. Убедите соседей, успокойте друзей. Поддержите меня своей преданностью, и в ответ я буду защищать вас. Предоставлю вам кров. Обеспечу хорошей едой и прочной одеждой. Лучшей жизнью.

И он даст мне шанс загладить свою вину. Исправить жизнь, которую я разрушила, забрав чужую. Сделать все возможное, чтобы залечить его раны. Искупить, насколько это в моих силах.

У Дойуна остались друзья, но он потерял влияние. Я рассматривала его как возможность извиниться. Стать кем-то другим. Стать лучше. Стать хорошей.

Мужчина выпрямился. Его глаза заблестели, несмотря на синяки на лице.

— Вы так щедры, — прошептал он, — я не могу просить вас о большем, но есть еще кое-что...

— Все что угодно, — с улыбкой ответила я.

— Убийца жены. — Нижняя губа Дойуна задрожала. — Я хочу, чтобы вы убили его. Или... во-возможно, я хотел бы убить его сам.

Я сдержала дрожь. Я не ожидала таких слов от смиренного голодного мужчины, но мой обман должен был продолжаться.

— Как пожелаете, — с улыбкой согласилась я, отмечая, как его глаза с грустью и восхищением задержались на моих изогнутых губах. Мне стало противно от самой себя. Похоже, я переложу вину на другого Чернокрового, потому что Дойун никогда не узнает, что я сделала. — Вы получите свою месть и искупление.

— Месть, — прошептал Дойун, все еще глядя на мои губы. — И искупление.

Я знала, что и то и другое отлично подстегнут его.

— Все это и даже больше, — ответила я, опуская руку в карман.

Мои пальцы сжали безделушки, взятые из сокровищницы Кёльчхона. Я медленно положила их на стол перед ним.

Гребень из чистого серебра, усыпанный драгоценными камнями. Пять монет из толстого золота с гравировкой в виде головы, подозрительно напоминающей Ханыль Руи. Увесистый кусок темно-зеленого нефрита. Три предмета, которые стоили больше, чем все дома на этой улице, вместе взятые.

— Считайте это первой платой.

И когда Дойун поднял взгляд, его глаза горели огнем, которого не было в них прошлой ночью. Я поняла, что он у меня в руках.

— Когда вы захватите королевство, вы скажете мне его имя? Вы убьете его... или позволите мне? — спросил он, тяжело дыша. — Клянетесь? Такая молодая девушка сделает это? С-сможет это сделать? — В его словах послышалось сомнение, смешанное с отчаянной надеждой.

— Не надо недооценивать меня, Гван Дойун. — Я встала с пола, отряхнула ханбок и слегка поклонилась на прощание. — Она будет отомщена. Как и я.

Я развернулась, чтобы уйти, но его слова остановили меня.

— Тогда вам следует пойти во дворец, — тихо и нервно произнес Дойун. Страх исчез, и вместо него появилась холодная решимость. — Вы найдете их там. Чернокровых.

Мне потребовалось время, чтобы смысл его слов дошел до сознания.

— Дворец? — хрипло переспросила я. — Старый дворец?

— На границе этого района, в сельской местности, — нервно подтвердил Дойун. — Его раньше использовали Когти, верно?

Слепая ярость взревела внутри меня.

Нет.

Он не смог бы.

О боги, о боги, о боги!

«Конечно смог, — прошептал Голос, потягиваясь, как кошка, проснувшаяся после долгого сна. Я почувствовала, как он наклонил голову, касаясь моего мозга и вонзая острые когти в его ствол. — Почему нет? Он Конранд Калмин. Он убил наших друзей. А теперь спит в их постелях».

Я заметила, что Дойун нахмурился.

— ...Син Лина? — обратился он ко мне. — С вами все хорошо?

Нет. Нет. Совсем нехорошо. Боги.

Я выбежала из его дома, прежде чем Дойун успел подойти ко мне. Желудок свело от подступающей тошноты. Я бесцельно брела по улицам. Вся моя грация, самообладание, ловкость исчезли. Музыка мира гремела в голове. Ноги ослабели и дрожали. Зрение затуманилось. Я бежала, неуклюже сгибая ноги, прижимая руки к груди, когда они неловко дергались. Меня охватила тоска по моему старому телу, когда я упала на землю, разбив руки о камень. Оно было новое, чужое, незнакомое, и я не могла... не могла управлять им... не могла... Боги! О боги!

Кто-то, чье-то размытое лицо, обеспокоенный голос попытался помочь мне подняться, но я оттолкнула его; сердце билось так быстро, что кажется, вот-вот выскочит из грудной клетки. Желчь подступила к горлу, и я прогнала ее вниз, так же как и вину, горе и ненависть к себе. Голова закружилась, когда я поднялась и продолжила идти, пока не оказалась в сердце Сунпо, глядя на знакомый алый карниз Храма Руин. Я пересекла королевство меньше чем за минуту, подгоняемая своей новой силой и ревущей яростью.

Не в силах вдохнуть, я шатаясь вошла в заброшенный храм, предварительно вскрыв замок дрожащим чешуйчатым лезвием. Я приветствовала темноту, тишину, одиночество. Горячие слезы покатились по лицу, оставляя на коже следы, повторяя след моего шрама. Я закрыла дверь и опустилась на колени. В воздух поднялись клубы пыли, напоминая снежную бурю.

Я простояла так очень долго.

Спустя минуты, а может и часы, я начала молиться.

Раньше я молилась злым богам, грешным богам. Ёмре, богу смерти. Сокке, богу обмана. Мирык, создателю всего, создателю зла. Но сейчас я нерешительно обратилась к Даллим, богине луны и прародительнице Руи. К ее брату Хэмосу, богу солнца. К Човансин, богине домашнего очага.

Я не знаю, достойна ли я их. И буду ли когда-нибудь достойна. Или же чешуя имуги показала, что отныне я недостойна говорить с чистыми божествами. Но я собиралась принимать правильные решения. Возможно, у меня получится с их помощью. Они покинули наш мир, но мне хотелось, чтобы они услышали меня. Возможно, если я сильно захочу, они ответят из далекого небесного королевства Окван, скрытого за облаками.

— Пожалуйста, — прошептала я, — я знаю, что не имею права просить вас об этом, но... позвольте свету вашей луны направить меня к добру. Позвольте свету вашего солнца показать мне верную дорогу. Прошло так много времени с тех пор, как я сама принимала решения. И если мне дарована такая сила, позвольте мне использовать ее с умом.

Голос возмущенно фыркнул. Я стиснула зубы и промолчала.

— Позвольте построить здесь очаг, дом. Позвольте этому королевству стать моим.

Тишина — боги вновь не ответили мне.

Но вдруг раздался голос.

ГЛАВА 4

Я погрузилась в видение так же быстро, как золотое кольцо упало в макколи. Пол Храма Руин сменился полем пурпурных цветов и плотным покровом темного тумана. Тающая свеча появилась в моих руках. Короткие растрепанные волосы отрастали с пугающей скоростью, рассыпаясь по спине. Вместо ханбока я заметила на себе ночную рубашку. Обувь исчезла, и мои ступни утонули в мягкой почве луга.

Имуги ждала позади меня. Я чувствовала ее взгляд.

Как и во сне, я оставалась неподвижной. Не могла сдвинуться с места. До меня донесся аромат цветущей вишни, а также тяжелый металлический запах надвигающейся грозы.

Комок подступил к горлу.

Это сон? Непохоже. Но чем еще это могло быть?

— Дитя яда, — прошелестела имуги. — Почему ты молишься давно ушедшим богам? Они не слышат тебя. Только я тебя слышу.

Каким-то образом я уловила любопытство в странном змеином голосе. Любопытство... и теплоту. Нерешительное дружелюбие.

— Я слышу твои молитвы, дитя. Внимаю им.

Мне вновь захотелось обернуться, хотя это было неправильно, хотелось увидеть ее. Но, каким бы острым ни было это желание, я не могла поддаться ему. Хлынул дождь, холодные капли упали мне на лицо.

— С-с-сначала ты должна впус-с-стить меня, — мягко произнесла змея. — Я ждала, когда ты впус-с-стишь меня. Это нес-с-сложно. Тебе всего лишь нужно обернуться.

«Я не могу пошевелиться, — подумала я, разочарование переполнило сердце и выплеснулось наружу в виде злых слез. — Как мне обернуться, если я не могу пошевелиться?»

— Это очень прос-с-сто. — Я вздрогнула от испуга, на что имуги усмехнулась, и шипящий звук, идущий из глубины ее горла, прозвучал странно снисходительно. — Да, дитя, я с-с-слышу твои мыс-с-сли. Они чис-с-сты, как зеркальная гладь пруда в разгар зимы. Печальны, как крики младенца. Обернуться не так с-с-сложно, дитя. Сейчас-с-с у тебя получится. Прос-с-сто с-с-сделай это.

Больше всего на свете я хотела взглянуть на имуги — существо, которое взывало ко мне голосом сухого ветра и шелестящих стеблей пшеницы. Поэтому я сосредоточилась, напрягла скованные мышцы, но ничего не вышло.

«Нет. Я не могу обернуться, я пыталась».

— Ты боишься меня, — пробормотала имуги. В ее голосе не было гнева. — Тебя зас-с-ставили бояться в с-с-скрытом царс-с-стве. Отпус-с-сти с-с-страх, дитя. В нем нет нужды. Я не причиню тебе вреда.

«Я не боюсь», — подумала я, но это было не так. В сердце зародилось маленькое зернышко сомнения, и я вдруг разозлилась на него.

Именно оно отделяло меня от существа. Ненависть сдавила мне горло

...